Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны

Павел Седов, 2018

Монография посвящена внутренней жизни Успенского Тихвинского монастыря в годы настоятельства архимандрита Боголепа (1697–1708). На основе новых архивных данных автор проанализировал внутренние конфликты в монастыре, которые препятствовали духовенству отстаивать общие сословные интересы перед лицом грозных царских указов. Наиболее значимые документы по теме исследования опубликованы в Приложении. Издание рассчитано на специалистов-историков и всех интересующихся отечественной историей.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Конфликт с дворянами

Рост повинностей →

Новые жалобы на Боголепа

Одновременно с дворянской челобитной на тихвинского архимандрита были поданы еще три коллективные челобитные: от братии Успенского монастыря, от посадских людей Тихвинского посада и от крестьян и бобылей монастырской вотчины. Для розыска по делу митрополит послал в монастырь игумена Нередицкого монастыря Филарета, дьяка владычного Казенного приказа Ивана Богдановича Сназина и подьячего Ивана Протопопова. Боголеп сумел организовать встречные челобитные от части своих монахов, а также от тихвинских посадских людей и крестьян с утверждениями, что доносы на их настоятеля были составлены без ведома челобитчиков. Этот формальный повод, по-видимому, и помог прекратить все обвинения против тихвинского архимандрита⁴¹.

Несколько изветных челобитных монахов в защиту Боголепа 1700 г. позволяют установить обстоятельства и содержание жалобы, составленной против архимандрита в самом монастыре. Монах Герасим и состоявшие при монастырской больнице монахи: келарь Андреян Болячев, Исмаил, Ларион, больничный схимонах Илья, пономарь больничной церкви Аникей и прочая братия известили новгородского митрополита о том, что присланный в монастырь новый келарь Симеон во время поездки Боголепа в Новгород составил на него подложную коллективную челобитную. Пользуясь малограмотностью иноков, Симеон говорил, что в челобитной речь шла «о счете в денгах» казначея, и, не показывая ее содержания, велел прикладывать к документу руки. Собрав рукоприкладства, Симеон отправил челобитную новгородскому владыке. Когда же Боголеп вернулся в монастырь и зачитал монахам то, что в действительности было написано в челобитной, они пожелали откреститься от нее. Опровергая донос Симеона, они согласно заявили, что настоятель «кормит и поит нас велит довольно и милостыню к нам присылает почасту, и сам нас посещает, и казначею зажилое велит нам давать против прежняго»⁴². Таким образом, присланный от владыки келарь Симеон пытался опорочить Боголепа, но архимандрит разрушил его интригу и сумел оправдаться перед митрополитом.

Что касается конфликта Боголепа с Борановыми, Козодавлевыми и другими дворянами Обонежской пятины, то он продолжился и после начала Северной войны, в 1701–1702 гг. В 1702 г. Афанасий Яковлев сын Боранов подал на Боголепа челобитную с изложением новых многочисленных жалоб⁴³. 7 сентября 1701 г. родной брат Афанасия, Григорий, явился в монастырский соборный храм на службу, а Боголеп, его «в притворе церковнем увидев, велел бить». Из притвора избитого дворянина волокли по монастырю и «чють жива» бросили за монастырскими стенами. По словам челобитчика, Григорий Боранов лежит «болен», и его уже исповедали, а священника, который исповедовал несчастного, Боголеп велел заковать в монастыре.

Другое обвинение Афанасия Боранова относилось к его посещению монастыря на праздник Покрова 1 октября (Афанасий пробыл в монастыре «без мала сутки» и датировал описываемые события следующим днем — 2 октября, тогда как Боголеп в своих показаниях относил начало очередной стычки к 1 числу этого месяца). Со слов Афанасия, он прибыл в монастырь «помолиться», а архимандрит, «мстя» за прежнее, запретил впускать дворянина в обитель. Когда тот все же проник внутрь, настоятель велел запереть ворота почти на день и не выпускал своего недруга из монастыря. Во встречной челобитной Боголеп излагал эти события иначе: никто-де Бора-нову не запрещал входить в монастырь, а на праздник Покрова дворянин во время всенощной службы в соборной церкви будто бы бранил архимандрита и назвал его «человекоубийцом» за побои, нанесенные брату. Боголеп утверждал, что Афанасий Боранов сам тайно укрылся в монастыре «до ночи, и в четвертом часу ночи, обшед утайкою соборные церкве караул, и шел сам-друг с незнаемым человеком к моей, богомольца твоего, архимандричьей кельи». Упоминание о том, что Афанасий крался к келье архимандрита именно в четвертом часу ночи, возможно, было связано с тем, что, согласно церковному преданию, праздник Покрова был установлен в память явления Богородицы, укрывшей город своим Покровом именно в этот час. Таким образом, Боголеп старался подчеркнуть святотатство своего врага. Когда караул окликнул Боранова, тот будто бы стал «нелепым гласом кричать», что его не выпускают из монастыря. На следующий день, 2 октября, «как отпели в соборной церкве обедню», Боранов встал у западных церковных дверей и вновь кричал на архимандрита, который укрылся от настырного дворянина в алтаре. Лишь когда пономари стали закрывать храм, Афанасий наконец покинул монастырь, и настоятель смог выйти из церкви.

Эти и ряд других взаимных наветов и обвинений с обеих сторон свидетельствуют о том, насколько далеко зашел конфликт. Сын Афанасия Боранова Осип тоже подал челобитную на Боголепа, жалуясь на то, что тот не пускает его родственников к образу Тихвинской Божьей Матери «будто противников церковных или иноверцов».

За личным конфликтом тихвинского архимандрита и Бора-новых скрывались и более существенные разногласия. В феврале 1702 г. Осип Григорьев сын Боранов приехал из Новгорода с наказом выслать всех служилых людей Обонежской пятины в действующую армию. Боголеп укрыл у себя в монастырских кельях пятерых дворян, не желавших ехать на службу в полки: В. Б., Ф. Н., П. С. Лупандиных, Б. М. Скрыпьева и Т. С. Костюрина. Эти дворяне не подписали в 1700 г. челобитную против Боголепа и, надо думать, пользовались его покровительством. По сути, конфликт Борановых и поддержавших их дворян с тихвинским архимандритом шел вокруг того, кого следует почитать реальной властью в здешних местах. Настоятель крупнейшей в округе обители полагал незыблемым прежнее высокое значение главы первостатейного монастыря и требовал подчинения ему всеми доступными способами. Дворяне видели, в каком униженном положении в начале Северной войны оказались монастыри, и исходили из новых реалий. Во встречной челобитной 1702 г. Боголеп утверждал, что в мае того года Н. П. Боранов бросался на присланного от архимандрита иеродьякона с ножом и говорил, что «вас чернцов десятерых ножем один перережу». Присутствовавшим при этом посадским людям Н. П. Боранов сказал: «Почто-де вы архимандрита слушаете, архимандрит вам временной, а мы вам всегдашние, слушайте нас». Изменение соотношения сил между властями Успенского Тихвинского монастыря и дворянами Обонежской пятины и породило беспрецедентную остроту противостояния.

Одновременно продолжался конфликт тихвинского архимандрита со своим келарем Симеоном, назначенным на эту должность специальным указом новгородского владыки 13 апреля 1700 г. Назначение состоялось по результатам следствия против Боголепа, который обвинялся в нарушении царских запретов расходовать монастырскую казну на каменное монастырское строительство. Симеон прибыл в Успенский Тихвинский монастырь, дабы воспрепятствовать важной для его настоятеля деятельности по обустройству монастыря, и потому последовавшая ссора не представляется неожиданной.

Поводом для начала конфликта стали заготовки продовольствия для армии в преддверии Северной войны. В августе 1700 г. шло описание наличного хлеба в новгородских монастырях. Из Новгорода в Тихвин прибыл подьячий приказной избы Юрий Ильин сын Ануфриев с двумя новгородскими посадскими людьми, которые описали в Успенском Тихвинском и женском Введенском монастырях весь наличный хлеб (рожь, ржаную муку, ячмень и овес). В одном только Успенском монастыре и его вотчинах было учтено 1870 четвертей всякого хлеба⁴⁴. Весь описанный хлеб велено было «делать на сухари, и на толокно, и на крупы», каковые Боголеп отпустил в Новгород «на одиннатцати соймах». Сверх того, на пяти соймах (речных или озерных парусно-гребных судах) было отправлено в Новгород еще 150 четвертей ржаной муки. Исходя из расчета, что каждая сойма перевозила около 30 четвертей хлеба, всего на 16 соймах в Новгород было отправлено «для службы ратных людей» приблизительно 480 четвертей или почти четвертая часть хлебных запасов монастыря. Все это монастырь доставил в Новгород за свой счет.

О последовавших затем событиях узнаем из челобитной Боголепа, поданной новгородскому митрополиту в ноябре 1700 г.⁴⁵ Вскоре после отправки хлеба в Новгород келарь Симеон «утайкою», без ведома архимандрита, загрузил в монастырскую сойму, которая стояла у водяных монастырских ворот, «близ ево келарской келье», «келейную свою рухледь» и отправил со своим келейником монахом Варлаамом «неведомо куды». Три дня спустя «в ночных часах», опять же без ведома настоятеля, Симеон выехал из монастыря «утайкою», после чего о нем не было никаких известий. Вскоре Боголеп узнал, что соймы, куда беглый келарь сгрузил тайно вывезенное свое имущество, стоят у Деревяницкого монастыря.

Работные люди тихвинской обители рассказали, что к их судну подошли из Деревяниц трое людей и, назвавшись патриаршими приставами, стали забирать тихвинские соймы «на великого государя». В завязавшейся драке люди Симеона веслами избили «до увечья» гребцов Тихвинского монастыря и «от соем отогнали», а Симеон велел вынести весь монастырский запас из захваченных судов «без меры». В челобитной новгородскому митрополиту Боголеп недоумевал, почему его бывший келарь так поступил, для чего ездил в Новгород и зачем остановился в Деревяницком монастыре.

Далее архимандрит доносил владыке, что сбежавший келарь не приложил руки к описанному в монастыре хлебу и «оружейной казне». В этой связи у Боголепа возникло «ужасное попечение», поскольку он неоднократно говорил Симеону: если в отчетных документах писана неправда, то «нам объяви, а буде пороку не ведаешь, для чего руки не прикладываешь, или ты, келарь, хочешь впредь что дурно святой обители и мне, архимандриту, чинить». На это келарь уклончиво отвечал, что время приложить свою руку еще будет: «…и впредь-де то не ушло».

Симеон действительно вел себя странно, но его поступки сразу после возвращения из Новгорода, по-видимому, были одобрены митрополитом Иовом. 12 ноября 1700 г. на пути из Новгорода ночью он проехал мимо своего Успенского монастыря и остановился в Николаевском Беседном монастыре, где жил до 27 ноября. Со слов Боголепа, Симеон «по ночам» наезжал на Тихвинский посад «ради угождения плоти своя» и «оглашал» тихвинского архимандрита. Из рассказов беглеца следовало, что тихвинский настоятель будто бы самовольно снял печати «в ево келарских сенях, в ево кельях у чюланов печати сняты и замки сломаны», а имущество Симеона похищено. На это архимандрит резонно возражал, что келарь самовольно и тайно вывез из монастыря свое имущество и его претензии безосновательны.

Из челобитной Боголепа следует, что Симеон в 1700 г. многократно доносил на него владыке. Одна из таких челобитных «о счете казначея» была «в черне» составлена в келье Симеона вместе с дворянином Степаном Никифоровым сыном Борановым, а также бывшей игуменьей Введенского монастыря Евдокией и введенским стряпчим Григорием Михайловым, а начисто переписана «потаемным умыслом» в гумне за монастырским полем. Со слов Боголепа, некоторые тихвинские монахи, приложившие руки к челобитной келаря, сделали это, не ведая ее содержания, и затем в этом раскаялись.

Убежав из монастыря, Симеон ездил в Новгород, а значит, донес митрополиту свое ви́дение дел в Успенском монастыре. Поскольку у него не было убедительных доказательств вины архимандрита, он не получил от владыки приказания относительно тихвинского настоятеля. Тем не менее он продолжал настаивать на том, что в тихвинской обители не все благополучно с отчетностью.

Средневековая традиция ведения прихода и расхода отличалась от современной практики. В монастырские документы XVI–XVII вв. записывали не строго все доходы и траты, а преимущественно те из них, которые были важны для повседневного контроля. Поэтому, если у властей не было повода сомневаться в честности тех, кто вел учет, не всегда была нужда сводить приход и расход средств в единую систему денежной отчетности. Московские самодержцы оставляли за собой право верховного контроля над церковной собственностью (особенно при смене настоятеля), но без особой нужды не контролировали повседневные траты монастырей. В начале XVIII в. ситуация изменилась: по царскому указу следовало выслать в Москву все текущие приходо-расходные книги монастырей последних лет. Этот выразительный факт свидетельствовал о проникновении регулярного государственного надзора в повседневную практику средневековой системы отчетности.

Еще один конфликт случился у Боголепа с игуменьей соседнего Введенского девичьего монастыря Каптелиной. В 1700 г. митрополит повелел тихвинскому архимандриту разобрать ссору между Каптелиной и ее подначальными старицами. Боголеп взял сторону стариц, и обиженная игуменья стала досаждать ему. 24 июля 1702 г. она донесла митрополиту в «крестовой», что у тихвинского настоятеля «в кельи начуют того Введенского монастыря старицы». Извет Каптелины был оставлен без последствий, поскольку старицы единодушно свидетельствовали, что навет был вызван личной местью их настоятельницы⁴⁶.

Несмотря на многочисленные доносы и жалобы, Боголеп продолжал строительство в своей обители: 4 сентября 1700 г. он заключил подряд с мастерами о покрытии тесом монастырской Покровской церкви⁴⁷.

Рост повинностей →

← Конфликт с дворянами