Юродивый Эрос

Павел Парфин, 2014

Книга Павла Парфина «Юродивый Эрос» – откровения виртуального юродивого. Действие происходит в обычном украинском городе. Вторая сюжетная линия повести развивается в параллельном мире – виртуальной Древней Руси. Молодой человек по прозвищу Эрос совершает поступок, который, как ему кажется, приводит к гибели знакомого парня: Эрос заходит на виртуальное кладбище и, смеха ради, «бронирует» товарищу могилу и назначает дату смерти. После чего приятель исчезает. Эроса одолевает острое чувство вины и желание искупить ее. Случайно, войдя в интернет, Эрос попадает в виртуальный мир – Древнюю Русь, существующую параллельно с обычной реальностью. Надев рубище, Эрос становится юродивым, своими страданиями и подвигами он отмаливает свой грех. После этого он возвращается в реальный мир. Выясняется, что пропавший товарищ жив.

2

Здешнее интернет-кафе — цель нашего недолгого променада. Интернет-кафе прозвали Склепом, потому что оно находилось в подвале жилого дома. Но, по мне, назови его хоть бункером — главное, нам нравилось в нем тусоваться. Частенько мы убивали в нем время и друг друга: рубились в «контра страйк» или «квейк», лазали по всемирной паутине — по атману, как говорит Кондрат — как одержимые, ища подтверждений его теории. Но настал день, когда все наскучило: достали онлайновые мочиловки, неопровержимых доказательств не было и в помине, вместо них все больше попадались новые порносайты и дебильные авторские странички. Нам резко все набрыдло. Мы продолжали ходить сюда по привычке, из уважения к Склепу и детям подземелья — ведь все они классные пацаны. Как и раньше, мы пили здесь пиво и лонгер, не таясь, пускали по кругу косячок. Как и раньше, на глазах у всех Ален демонстрировала любовь ко мне. Она такая, и я не могу по-другому. Ведь я Эрос.

Когда однажды… Да что там — это случилось два дня тому назад. У Палермо болел зуб, Ален ездила с отцом на дачу, а я просто хандрил, запершись в своей комнате. Поэтому Кондрат вынужден был ходить в Склеп один. Вот тогда-то он и отыскал в сети «Сайт мертвых». Говорит, совершенно случайно наткнулся на него. Но я ему не верю. Наверняка это как-то связано с его долбаным веббуддизмом.

— Ну, давай показывай, — голос Палермо заметно дрожал, гладко выбритый череп покрылся каплями пота. Неясно только, что его так возбудило — ожидание сногсшибательного открытия или натянувшаяся на груди Ален футболка. Боже, ну трахни ее в конце концов!

Я отвернулся, больше не в силах выносить дурацкое зрелище, но увидел картину не лучше. Передо мной, за столами, поставленными в два ряда, сидело человек двадцать геймеров. Их лица, обращенные в мониторы, мягко говоря, не вызывали симпатии. Азарт и, казалось, совершенно необоснованная ненависть на свой лад слепили из них маски. Время от времени, крича страшными голосами, они перебрасывались друг с другом командами-кодами, понятными одним только им… Странно, чему я так удивляюсь? У всякого геймера такое лицо, когда он убивает. В команде или в одиночку — убивает. Бывают рожи и похуже, когда, помимо страсти и ненависти, на них можно распознать знак проклятия — едва уловимый, на миг-другой всплывающий из самых глубин сознания. Отметив собой, как оспинкой, фейс очередного геймера, такой знак вновь растворяется в его зачумленном игрой взгляде. Бр-р!.. Но все-таки странное дело, чему я так удивляюсь? Ведь еще два дня назад я приходил сюда убивать. Как они — убивать.

Когда я снова повернулся к ребятам, Кондрат, как у себя дома, расхаживал по «Сайту мертвых». Я всмотрелся: карта сайта — типичный план кладбища: крестики повсюду, могилки, надгробные камушки… Ну и ну! Мне начинало это нравиться. Хм, даже могилку себе можно забить.

— «Займи местечко», — с невероятно томным придыханием, будто предлагая секс по телефону, прочла Ален и ткнула пальчиком в точку на мониторе. — Хочу здесь!

— Погоди, успеешь еще, — Палермо инстинктивно схватил Ален за руку, словно она могла и вправду броситься занимать местечко на виртуальном кладбище. Боже, вы только гляньте на Палермо! «Погоди, успеешь еще». Щенячья нежность!.. Как же все-таки он любит ее. Я искренне завидовал Палермо, но Ален мне ничуть не было жаль. Ведь она любила меня.

— Да пускай займет, — вдруг поддержал Ален Кондрат. — Классный прикол — выбираешь могилку и… А черт его знает, что будет потом.

— Неужели? — ухмыльнулся я. — Ты же всегда все знаешь.

— А давайте прикольнемся… над кем-нибудь? — Палермо загорелся, вдохновленный, видимо, только-только пришедшей в его бритую макушку идеей.

— Например, над Андрюхой, — подсказал я. И чего это я вдруг вспомнил Андрюшку Карпова? А фиг его знает.

— Ну хоть бы над Андрюхой, — с явной поспешностью согласился Палермо. Что, дружок, кишка тонка самому выбор сделать? — Андрюха мне вчера о своих жизненных планах рассказывал. Так их за сто лет не осилишь.

— Вот мы ему и поможем, — Кондрат гадко осклабился. — Ну, какой срок назначим ему?

Я с нарочитой серьезностью наморщил лоб:

— Предлагаю пару дней на раскачку.

— Принято. Ален, вбивай, — приказал Кондрат. Я заглянул из-за его плеча: в окошке кладбищенского меню Ален набрала: «13 августа».

Нам сразу же стало скучно.

— Ну, чего здесь еще клевого? — не стесняясь зевка, спросил-пропел Кондрат. Перебивая друг друга, стали читать меню:

— «Начальник кладбища», «Похоронная процессия», «Церковь», «Покойницкая», «Некрологи», «Привидения», «Вурдовампы», «Трактир „Черепок“, „Переписка с духами“…

— Давайте вурдовампом покликаем.

— Постой, это, кажись, грызуны из семейства вампиров?

— Банально.

— Да, согласен, надоело.

— Тогда сходим в церковь. Эрос, ты давно был в церкви? — не моргая, Кондрат смотрел на меня. Ну, чего ты уставился?

— Не помню. Вроде бы на Пасху.

— Надо же. А ты, Палермо?

— Чего я в ней забыл? — Палермо невольно попятился. — Ты ж сам говорил: „Святость связывает“.

А я ни с того ни с сего разозлился: — Ладно, хватит трепаться. Зайдем…

— Так я о том же: зайдем, помолимся, — резво подхватил Кондрат. Скосив взгляд на Ален, усмехнулся. — Расскажешь потом папику, чтобы в следующий раз не упрекал нас в безбожии.

— Не в безбожии, а в отсутствии святого у нас, — со знакомым придыханием поправила Ален.

— А, один черт! — Кондрат от души клацнул по мышке — и мы вошли в церковь.

— Ну и церковь! — присвистнул от неожиданности Палермо и немедленно провел рукой по голой макушке, словно проверял, все ли у него цело или, наоборот — не выросло ли чего лишнего.

— Да-а, если это церковь, то я Николай Угодник, — скорчил гримасу Кондрат.

— Гляньте, стены пулями изрешечены, — сложив руки лодочкой, в безотчетном порыве Ален поднесла их к губам. Казалось, еще миг и она зашепчет… Неужели Ален знает молитвы?

— Ох, ни хрена себе! Да здесь настоящее побоище было! Кровищи-то сколько! — Палермо нервно тер лоб.

— Тьфу, какой ты впечатлительный, — я поморщился. Что-то Палермо сегодня на редкость эмоциональный. Достал уже. — Обычная игрушка.

— Как сказать. Разгромленный храм впервые вижу. Тем более виртуальный. А там что? Кондрат, добавь четкости.

Кондрат навел курсор на точку в верхней части экрана.

— Судя по всему, здесь алтарь. А вот… Похоже на икону. Поглядим.

— Нда-а, точно богохульник здешний модератор, — Палермо с многозначительным видом покачал головой. Бритый череп его снова вспотел. Волнуешься, дружище? А мне так по барабану: мало, что ли, грязных картинок видел на своем веку?.. Краем глаза поймал Кондрата — тот с напускным безразличием закуривал. А ведь курить в Склепе строго запрещено!.. Ален как бы невзначай полезла в сумочку — не знала куда спрятать глаза. Да что это с ними?

— С чего ты взял, что эта мазня — икона? — выпустив струйку дыма, наконец спросил Кондрат.

— Так ведь распятие! Вон гвозди из рук торчат.

— Ага, на голове Иисуса рожки, а между ног член стоит. Короче, как и должно быть на иконе. Так что ли, Палермо?

— Ну-у…

— Ладно, побачимо, що цэ за искусство такэ. Та-ак, — Кондрат водил мышкой, Палермо боялся отстать взглядом, мы с Ален переглянулись — впервые за вечер мне захотелось трахнуть ее. Возможно, лишь затем, чтобы как-то выйти из этой дурацкой игры.

— Белые облака — это просто белые облака, мудаки — это просто мудаки, — вспомнил свое любимое Кондрат и… замер. Видимо, наткнулся на новое религиозное чудо. Так и есть. — А это кто рядом, а, Палермо?

— Черт, откуда мне знать, что там за придурки?!

— Темнота, — Кондрат презрительно поморщился. — Это ж апостолы.

— Апостолы?!

Даже у меня брови взлетели вверх.

— А чего ж у них над головой свастика изображена?

Ну ты и тормоз, Палермо! Неужели неясно…

— Вот это да! Кто-то прикололся по-черному, — наконец до него дошло. — Не иначе сатанисты какие-нибудь.

— Да ладно, брось строить из себя исусика, — Кондрат скривился. Затем вновь с интересом впился в экран. — Смело, а главное, оригинально. В такого бы бога я верил. Ведь бог — это просто бог, а не кукла, набитая молитвами и соплями. И рожки его не портят. Ну, так я говорю, пацаны? Свой бог — с рогами их…

— Перестань, Кондрат, противно слушать! — не выдержала Ален. Губы ее нервно дрожали. Я отвернулся. Вдруг почувствовал, как мурашками покрываются руки и кожа на спине. Бр-р!

— Эрос, а ты чего молчишь? — Кондрат не иначе как решил взять меня в союзники. Как же, губу раскатал! — Блин, он уже кому-то глазки строит! Во народ! Ладно, сворачиваем… Постой, сначала прочтем, чья эта фишка. Та-ак…

„Новая икона, — я медленно разбирал мелкий шрифт. — Школа современного искусства Авдея Тер-Оганяна“. Еще и армянское имя. Нет, мне оно ни о чем не говорило, никого не напоминало. Зато икона и вправду била не в бровь, а в пах.

Обескураженный, я задумался, оступившись в колдобину, вымытую беспокойными моими мыслями… К действительности, душной и злой, меня вернул голос Кондрата. Распаляясь все сильней, буквально смакуя каждое слово, он читал, точно проповедовал:

–. Хочешь вернуть бога в свою душу? Признай его равным. Будь храбрым! Не бойся сделать ему больно. Сократи дистанцию. Представь его без святых атрибутов. Надели его земным и грешным. Не бойся осмеять его. Земное делает его смешным. Бог, над которым ты способен смеяться, — твой бог. Аминь!»

Кондрат затих на минуту-другую, словно сам переваривал сказанное. Или, может, ждал и боялся божьей кары… Но нет — страха ни в одном глазу! Вскинул на нас черные очи, по очереди осмолил горящим взором.

— Ну, кто готов сейчас же стать членом Церкви смешного Христа?

— Сразу скажу, Кондрат, мне это не близко, — как мне ни было трудно, я не отвел взгляда от его дьявольских глазенок. А он убрал, не выдержал. Зато попался Палермо.

— Я вообще атеист, — ни с того ни с сего брякнул он. — Кондрат, нам что, больше заняться нечем? Надоела бредятина эта! Выходи отсюда, ты прямо смакуешь ее… эту…

— Заткнись! Достали твои слюни! И твои тоже… Эрос. Среди вас лишь один нормальный пацан… Ален. Что, Ален, рискнем?

— Что, Кондрат? — она как будто не поняла, к чему он ее подталкивает. Чувствуя, как холодный озноб охватывает мое тело, я машинально потянулся к пачке сигарет, спрятанной в кармане джинсов. Но Кондрат расценил мой жест, как попытку поддержать Ален, — не глядя, он ловко перехватил мою руку. Я так и застыл, словно пойманный на горячем.

— Хочешь, членом… стать? — не отпуская моей руки, Кондрат вновь начал подкрадываться к Ален, как хищник, во что бы то ни стало решивший свалить свою жертву. — Вернем бога в наши души?

— Ну, — она опустила глаза. Казалось, они намертво прилипли к компьютерному столу.

— Так что, Ален?

— Давай!

Она вскинула свою чудесную головку… Я во все глаза уставился на нее. Боже, я совсем не знаю ее. Ален — смеялась! Беззвучно, зато попадая точно в цель. Ален — мое роковое проклятье!

Палермо предпринял отчаянную попытку спасти ситуацию. И спастись самому. Как в эту минуту он был смешон.

— Да вы что?! Перестаньте, ребята! Давайте-ка на посошок бахнемся в «контра страйк»?

— Слушай, Палермо, вали отсюда! — Кондрат в ярости отбросил прочь мою руку. — Никто тебя насильно не тащит. Атеист хренов.

— Ну и черт с тобой! — Палермо с облегчением вздохнул. Потом на меня посмотрел. С надеждой посмотрел и прямо с собачьей тоской. — Пошли, Эрос.

На секунду закрыв глаза, я отрицательно покрутил головой.

— А ну вас!

Палермо ушел. По-моему, даже хлюпнул носом.

— А ты чего остался? — криво усмехнувшись, Кондрат вдруг обнял Ален за плечи — та даже не шелохнулась.

— Я отвечаю за Ален.

— С чего это?

— Потому что… люблю ее.

— Спасибо, Эрос, — одним движением, не злясь и не кокетничая, Ален скинула руку Кондрата.

— Я обожаю тебя.

Глаза Кондрата на миг затуманились, складки губ стали жесткими, как у мертвого Ленина… Потом очи его вновь вспыхнули, загорелись знакомым волчьим огнем — меня он одновременно пугал и манил. Сколько же все-таки в Кондрате драйва! Мне, Эросу, так недостает его — природного, волчьего драйва.

— Ладно, начали, — сам себе скомандовал Кондрат и кликнул по ссылке «Новые прихожане». Ссылка имела вид небрежно свернутого свитка. Хм, будто контракт с дьяволом собираемся подписать, — тотчас родилось сравнение — я невольно поежился.

— «Распишитесь кровью или поставьте свастику на свободной иконе», — Кондрат прочел короткую инструкцию. С полминуты возил мышкой по Церкви смешного Христа. Нашел три чистых, не испачканных богохульниками иконы. Богохульники тут же нашлись — мы.

— Ну что, теперь мы одной ниточкой повязаны, — Кондрат потер руки, переживая прямо-таки черное удовольствие от сделки с неизвестным сатаной. На нас с Ален лучше было не смотреть — так мне казалось в ту минуту.

Кондрат не видел или не хотел видеть нашей иудовой слабости, яблоками позора проступившей на лицах. Нет, я ни в чем не раскаивался — поздно было. Зато Кондрат разошелся не на шутку. Таким его я давно не видел: глаза выпучил, изо рта жидкая ярость брызжет… Он заводил себя, подобно монаху, что хлещет себя кнутом по спине за свои же грехи.

— Мы сделали одолжение богу — признали его! Мы сократили дистанцию! Теперь он такой, как мы!..

–… А мы — такие, как Он, — неразборчиво выговаривая слова, добавила Ален. Взгляд ее, до этого момента потухший, вдруг засветился, как глаза у ожившего Терминатора.

— А как же! Круто! Поправка! — Кондрат хлопнул меня по плечу, заглянул в глаза — и презрительно сомкнул губы. — А ты чего скис, Эрос?

— Голова чего-то разболелась, — я внутренне усмехнулся собственной лжи — жалкой и глупой.

— Слабак ты, Эрос, — Кондрат снова улыбался — безжалостно, как мог улыбаться, наверное, он один. — И за что только любит тебя Ален?