Конфетка

Павел Николаевич Волченко (2024)

Иногда некоторые хотят покинуть этот мир. Случается. Бывает. А некоторые хотят, но боятся, что могут сделать что-то не так. И тогда не уйдут, а останутся инвалидами. И тогда на помощь приходит он, но… за всякое дело приходится расплачиваться…

Старик был сед. Вроде не скажешь о нем ничего больше. Старость, она на всяком по разному выглядит, каждый её по своему носит. Про кого-то скажешь: исшамканный, другого будут отличать вечно слезящиеся глаза, или дрожь рук, а у кого-то будет красен нос картошкой и будет о весь в рытвинах. А этот старик был сед и был он старик — все, больше ничего в нем не углядишь.

Старик восседал на стуле надменно, строго, с прямой спиной, но и тут он был какой-то недостаточный. Должна была быть в его руках трость — просто обязана! Но ее не было и приходилось смаргивать, чтобы прогнать от себя морок трости в руках.

Я сморгнул еще раз, посмотрел на необычного посетителя, тот даже глазом не повел.

— Вы прервались? — начал я, поигрывая ручкой. — Или это всё?

— Да — это все. Вы все правильно поняли, я хочу все закончить.

— Э-э… — растерянно потянул я. Нет, в принципе приход вышедшего из ума старо человека — это дело по своему даже привычное, но… Дедок вроде крепкий и лучше с ним поаккуратнее, да еще эта трость. Тьфу ты, черт! Нет же никакой трости! Еще раз мотнул головой.

— Доктор, — видимо восприняв паузу за размышления он решил форсировать события, и подтолкнуть меня в нужном направлении. — Я от вас многого не прошу, да и делать вы ничего не будете, разве что в самом крайнем случае. Уверяю вас!

Заверил он меня и должен был бы пошамкать сизоватыми губами, но отчего-то не пошамкал.

— И что же мне придется делать в этом самом крайнем случае?

— Контролировать! — чуть не по слогам продекламировал он и должен был бы и палец вскинуть. Я рефлекторно вскинул взгляд, но узрел в воздухе лишь пустоту. Руки седого старика все так же покоились на коленях. Однако до чего же обманчивый старик. — Я опасаюсь, что… что не все может пройти по плану. И тогда мне может потребоваться ваша э-э… помощь. Но только устно! Никакого физического контакта, понимаете?

Я кивнул, шаря глазами по кабинету. Лучше всего его было бы спеленать плащом, но тот висел слишком далеко, а сидеть на брыкающемся старике и вовсю голосить и звать на помощь — глупо и не солидно. Хотя можно и халатом. Я встал, сделал вид, что мне душно, расстегнул пуговицы на белой своей хламиде.

— Да, душно у вас. — поддержал меня старик и оттянул ворот белой, накрахмаленной рубахи. Его шея была тонкой, провисшей дряблой кожей вниз почти от самого подбородка.

Я сел на край стола, прикидывая: как это — прыгнуть прямо отсюда на это тщедушное, старое тело.

— Знаете, — начал я, чтобы хоть как-то разбавить неловкую тишину, — а предложение ваше весьма и весьма интересно. — я даже кивнул. — А вы как, ну это… задумали?

— В каком смысле? — любопытным вороном склонил он голову.

А действительно — в каком смысле? Смыслов-то много: как дошел он до жизни такой, как вообще это задумал, какими средствами решил покончить с жизнью? Вопросов много…

— Как вы решили исполнить задуманное? Ну и как вы себе представляете я буду вам помогать. — подражая его манере декламировать, добавил. — Консультировать.

— Ах, вы об этом? — тонкая, едва заметная гримаса разочарования. Видимо хотел он долго и нудно рассказывать о том, что де жизнь теперь не та, все плохо стало, дети квартиру его делят при живом хозяине. Но это все он пускай психиатру потом рассказывает, в дурке. Не терапевту такие тирады выслушивать. — Знаете, очень просто. У меня есть ноутбук. Вы свяжетесь со мной и будете все прекрасно видеть и слышать. — хм, однако старичок шагает в ногу со временем. — И если вдруг — тогда вы мне подскажете, как надо это сделать правильно.

— Ну-у… — я повернулся так, чтобы одна нога прочно уперлась в пол для рывка.

— О вопросе оплаты можете не беспокоиться. Вот! — и он быстрым, каким-то птичьим движением бросил на стол толстый, в два пальца, конверт. — это возмести ваши душевные муки с лихвой.

Я краем глаза обозрел раскрывшийся конверт. Оттуда глядело на меня весело и зелено. Наверное доллары. Я смерил старика взглядом еще раз и подумал, что он и правда смотрится совсем не дешево, но не до такой же степени!

Лениво толкнул ногтем конверт. Ведь же хочется, ой как хочется, но вдруг это какая-нибудь идиотская проверка? Может сейчас поналетит орава народу в черных масках, заломят руки за спину и предъявят обвинение в приеме заказа на эвтаназию. От нашей милиции всего ожидать можно. Закусил губу.

— Боитесь? — ласково спросил старик. — Да?

— Да. — я кивнул и понял, что пропал. Теперь он больше не проситель, теперь он радушный хозяин. Сейчас он бросится уговаривать, будет курлыкать, настаивать — время твердого «нет!» безвозвратно упущено.

— Там, — глазами на конверт, — двадцать тысяч. Это подарок. Дайте-ка. — я так же, ногтем, пододвинул конверт ему. — Пишем, — в сухонькой руке из ниоткуда появилось дико дорогое, золотое перо, — «Подарок доброму доктору, — пошарил взглядом по столу, уперся в табличку с моим именем, — Алексею Григорьевичу от благодарного пациента». Так, число, роспись — берите!

Я взял конверт и только потом подумал, что старик мог написать на конверте к примеру «Взятка» и с таким же успехом вручить его мне. Нет, не обманул. Все написано так, как было сказано, даже имя и фамилия моего щедрого пациента внизу приписаны.

— Иннокентий Евгеньевич, — он кивнул, — но я же еще ни на что не согласился.

— Это подарок. Берите. — радушно заулыбался Иннокентий Евгеньевич. — А я вам тут визиточку еще оставлю. Там мои контакты есть. Обычно я за компьютером по средам сижу. С двенадцати до двух. Знаете ли — это такая увлекательная вещица! Вы заходите, вместе порадуемся.

Он подмигнул, поднялся и весело пошел к двери. У порога остановился, обернулся:

— Заходите. — и подмигнул.

Я быстро спрятал конверт в ящик стола, еще и озирался при этом глупо, будто кто-то в мое отсутствие успел напичкать камерами весь кабинет.

Остаток дня я проработал как в коме, как во сне. Кивал, слушал, выписывал рецепты, дышал, а мысли были только о конверте и о цепком, птичьем взгляде старика.

Вечером, уходя домой, я забрал конверт из стола и положил его во внутренний карман плаща…

Время до среды пролетело неимоверно быстро, будто и не было его: глядь, а уже вечер вторника и завтра, уже завтра надо решать и решаться.

Я прохаживался у компьютера туда-сюда весь вече, а потом решил: ни в коем случае из дома связываться не буду! Только из Интернет кафе, причем чем дальше оно будет от дома, тем лучше. Удивился — значит я уже согласился!

В среду, по дороге на работу, я не ехал как обычная пассажирская сомнамбула. Вместо этого я глазел в окно, жадно цепляясь газами за названия на вывесках: «Молния», «Товары для дома», «Цветы», «Мясные полуфабрикаты» — все не то! Когда автобус свернул, я поймал взглядом ту самую, нужную мне вывеску, и прочитал её скорее из памяти, нежели чем с увиденного: «Интернет кафе» — зелеными стилизованными буквами на черном фоне. Не далеко, но и не близко: шесть остановок от больницы — в самый раз.

До обеда я скорее не работал, а маялся. Частенько задумывался, рука с ручкой зависала над недописанным рецептом, медсестра Рима косилась на меня удивленно.

— Рима, я вчера малость… — неопределенный жест рукой и Рима сразу успокоилась. Просто коллега малость перебрал вчера и сегодня мается.

— Алексей Григорьевич, да как же вы так? — чуть всплеснула руками, а в глазах ожидание полного отчета о вчерашней попойке.

— Ай. — отмахнулся и состроил горестную физиономию — должно хватить. Помялась, расстроилась, но вроде успокоилась, даже жалость в глазах промелькнула. Самое время воспользоваться моментом. — Рима Анатольевна, я сегодня на обеде задержусь.

— Конечно, конечно! — заулыбалась. Небось думает, что пойду до ближайшего ларька — здоровье поправлять. Ну и хорошо — лишний повод потрещать с подругами в регистратуре и от меня на весь день отстанет, да еще и остальные обо мне лишний раз справляться не будут. Я обрадовался, вот только чему?

Ждать автобуса у больницы я не стал. Спокойной прогулочной походкой добрел до угла, свернул и чуть бегом не припустился! Быстрой рысцой через дорогу, застыл на обочине как вкопанный, руку вскинул — попутка тормознула почти сразу.

Захотелось как в киношках крикнуть: «Гони!» и потом уже героически тыкать пальцем в лобовуху и чтобы тормоза на виражах визжали и черные дымные полосы на асфальте. Вместо этого я стыдливо промямлил: «на машиностроителей».

— Двести. — хватанул водитель нагло.

— Хорошо. — сам себе удивился я.

У Интернет кафе я, не глядя, торкнул кулаком с двум скомканными сотнями в волосатую лапу водилы и скоренько пошел к вывеске.

Два ряда компьютеров внутри, наушники, развешанные на невысокие перегородки меж столами, клавиатуры, мышки — все как и должно быть. Только посетителей ни одного — не время.

— Мне на два часа. — посмотрел на часы — только половина двенадцатого. — На три лучше.

— Сто двадцаэть. — жуя жвачку, лениво протянула молодая девушка за стойкой с непонятного цвета волосами. Я сразу протянул деньги. Опять же — мятые. Девушка брезгливо окатила меня густо накрашенным взглядом, алый маникюр нехотя ухватил скомканные шарики денег.

Я сел за компьютер. Тут же кольнул испуг — забыл визитку! Спешно охлопал себя по карманам, облегченно вздохнул, — не забыл.

Контакт нашелся сразу и даже светился приветливым зеленым цветом. Не придумав ничего лучшего, отправил смайлик. Тут же почувствовал, как на лбу проступила холодная испарина, ладони стали липкими, влажными.

Вместо ответа сразу пошел звонок, я спешно схватил с перегородки наушники, заметался взглядом по столу в поисках микрофона и только спустя пару секунд до меня дошло, что микрофон приделан к наушникам. Нажал на ответ, тут же на экране появилась слегка подтормаживающая картинка.

— Алексей Григорьевич? — утвердительно спросил Иннокентий Евгеньевич, и снова кольнула мысль: «ну должна быть у него трость, должна!».

— Да.

— Вас не видно. Жаль. Вы пораньше пришли? — странно было наблюдать на экране старика в подобном моему новомодном девайсе. Только без наушников, только штанга с черной мухой микрофона. Иннокентий Евгеньевич ждал, я был в замешательстве. — Вы наверное пришли отказаться?

— Нет! — выпалил я быстрее и громче чем следовало бы.

— Похвальная решительность. — он осклабился, продемонстрировав два ряда прекрасных белых зубов, столь неуместных на фоне его сизых губ. Да и самой улыбке был не место, если вспомнить причину этого разговора.

— А… — я замялся. Оказывается не так просто спросить: «как вы решили уйти из жизни?». Мне же, дураку, думалось, что только выйду на связь и Иннокентий Евгеньевич сразу предъявит мне шприц, полный яда, или сухо гремящий пластиковый пузырек со снотворным. Ничего такого не было и в помине: стол перед Иннокентием Евгеньевичем был девственно чист, позади, за стеклом на полках, виднелись аккуратные ряды книг с золотистыми корешками — больше ничего не видно.

— Вы хотите спросить меня: как?

Я кивнул, потом вспомнил, что он то меня не видит и торопливо сказал: «да».

— Алексей Григорьевич, я вас расстрою. — я напрягся. Сейчас было самое время заявить о аресте или еще о чем нелицеприятном. — Я решил еще пожить. О, о подарке не беспокойтесь — оставьте его себе.

— Ну тогда, — я привстал со стула, — я пойду.

— Подождите, подождите. — он откинулся на спинку кожаного кресла, сложил руки на впалой груди. — Вы бы хотели получать еще такие подарки? — я сел обратно, тупо кивнул, опять позабыв о отсутствии камеры. — Надо полагать вы сказали да? Правильное решение. — он подался вперед. — Условия подарков те же.

— Опять помогать вам? — спросил я тупо.

— Не совсем мне. Желающим. А их много.

— Даже так?

— Да, и даже не совсем так. Их тысячи! — он подался еще вперед, едва не распластавшись по столу и зашептал в самую камеру. — Десятки тысяч!

Конец ознакомительного фрагмента.