Сообразим на троих, или Требуется пожарный

Павел Гушинец (2020)

Если что-то случается, свидетели или пострадавшие торопливо набирают один из трех номеров: «101», «102» или «103». А то и все разом. В сборник включены рассказы из медицинской практики коллег автора и его товарищей, служащих в системе Министерства внутренних дел Республики Беларусь. …Пожалуй, для полного комплекта не хватает только пожарных. Срочно требуются!

Ребята с нашего двора

Приключения гопника

Знакомство

Давным-давно обещал я читателю истории про гопников. Да всё как-то руки не доходили. Но ведь надо выполнять обещания.

Лет в шестнадцать, видимо под воздействием гормонов, моя крыша решила развернуться на 180 градусов. Я спрятал подальше кассеты с «Морбид Айнджел» и «Нирваной», безжалостно обкорнал свои патлы до плеч и ушел к гопникам. Благо ходить далеко не пришлось. Стан бывших врагов располагался в соседнем подъезде.

Среди гопников было немало моих одноклассников, поэтому слияние с коллективом прошло без особых эксцессов. Подошёл, сел на ступеньки рядом с главным. Протянул руку:

— Паша.

— Лёха, — хриплым от курения юношеским дискантом ответил главный.

Я вытянул из кармана пачку ЛМ. Со всех сторон потянулись руки. Пачка опустела. Вход в стаю состоялся.

Стая была небольшая. Пятнадцать-двадцать парней в возрасте от 13-то до 17-ти и десяток девушек. Главным был, конечно, Лёха. Гроза района, три года кикбоксинга, условное за кражу старенького монитора в родной школе, второй курс строительного ПТУ. Причёска под бокс, семки, торчащие уши.

Лёха был эпичен. Во-первых, он был классический гопник. Спортивные штаны, рваная джинсовая куртка, белые носки и черные кожаные туфли. Красавец, глаз не оторвать. Во-вторых, он умел рассказывать истории. Точнее «толкать рОманы». Врал так чистосердечно, что ему верили. Писал бы истории в Интернете — собрал бы тысячи поклонников. Но в 95-м году весь талант Лёхи тратился на нас, на тех, кто сидел рядом с ним на ступеньках в подъезде или на спинке дворовой скамейки. Истории не отличались разнообразием. Они вертелись вокруг трёх основных тем: как Лёха лихо выпил какое-то количество алкоголя, а потом ничего не помнил; как ловко и много раз проявил себя в общении с девушками; и как одним ударом обратил в бегство огромную армию врагов. В алкоголь и врагов как-то верилось, а вот с девушками у Лёхи точно не клеилось.

И вот с этим великолепным экземпляром породы случилась как-то замечательная по своему идиотизму история. Она могла произойти только с Лёхой.

Основная проблема подростка середины девяностых — отсутствие денег. Каждый решал её как мог. Кто-то клянчил у родителей, кто-то по ночам разгружал вагоны, а кто-то становился на кривую преступную дорожку. Лёха относился к третьей категории. Будние дни проводил он в учёбе и посиделках в подъезде, а ближе к выходным ощущал острый недостаток денежных средств. Стипендии училища ему хватало на один день, денег у отчима особо не допросишься, а выпить в субботу хочется. Иначе о чём же рассказывать нам на следующий день. Поэтому Леха занимался традиционным бизнесом всех гопников. Собирались они с двумя товарищами покрепче и подкарауливали на темных улицах одиноких прохожих. Классика. Если повезет — то и на пиво хватит, и на сигареты.

И вот как-то обходит Леха с товарищами свои охотничьи владения и в свете одинокого фонаря обнаруживает потенциальную жертву. Одинокого, покачивающегося на нетвердых и нетрезвых ногах мужичка. А вокруг — тишина и пустота. Поэзия. Сумерки весеннего вечера.

Леха разговаривать долго не стал. «Ты с какова района?» и «Дай закурить» — это для неопытных малолеток. Молодецки подлетел к жертве, богатырским ударом свалил с ног нетрезвого гражданина и принялся обшаривать карманы. Деловито снял часы, переложил в свой карман кошелёк, ощупал пальцы в поисках колец или печатки.

И уже в процессе совершения противоправного действия Леха встретился с пострадавшим глазами. И с ужасом узнал в нем одного из своих преподов из училища.

— Б…! — негромко воскликнул Лёха и тут же бросился наутёк.

За ним, недоумевая, понеслись его подельники.

Всё воскресенье малолетний преступник просидел дома, вздрагивая от каждого звонка и ожидая немедленного ареста. Но правосудие почему-то не торопилось. В понедельник, замирая от страха, он пришёл в училище. И в коридоре тут же столкнулся со своей жертвой. Препод щеголял свежим фингалом и распухшим носом. На Лёху посмотрел с подозрением, но бросаться и тащить ученика в отделение почему-то не стал.

— Здравствуйте, — буркнул Лёха, торопясь пройти мимо.

— Здра…, Макеев! — внезапно остановился препод.

Внутри Лёхи всё упало. Сейчас начнётся.

— А я тебя в выходные случайно нигде не встречал? — единственным целым глазом прищурился препод.

— Не-е-ет, я все выходные дома просидел, — пряча за спину сбитые костяшки кулаков, затараторил Лёха. — Телик смотрел.

— Телик, говоришь? Ну-ну, — и к облегчению Лёхи, препод пошёл дальше.

Очевидно, не рассмотрел в темноте лиц нападавших. Или нетрезв был чрезмерно.

И вот сошло бы Лёхе с рук очередное преступление, если бы от эйфории пролетевшей мимо опасности, он не потерял осторожность. И всего через неделю после совершенного ограбления, не надел в училище часы, снятые с препода. Часы в тот же день были опознаны. Лёха был отчислен, имел неприятности с милицией, и, дабы избежать серьёзного срока, бросился сдаваться военкому. Военком принял во внимание уголовное прошлое призывника и, несмотря на богатырское здоровье, отправил его исправляться в стройбат. Впрочем Лёха и там не пропал. Но это уже другая история.

Стройбат

В армии Лёха быстро сориентировался и начал бодро подниматься по карьерной лестнице. Молнией пролетев ефрейтора и сержантов, он получил звание старшины и был назначен бригадиром на одну из столичных строек. Тут же наладил бизнес. Ведро краски — туда, мешок гвоздей — сюда. Вот и на сигареты собралось. Лёха почувствовал, что наткнулся на золотую жилу и всерьёз задумался о контракте.

В подчинении у старшины оказалась бригада, наполовину состоявшая из выходцев из Средней Азии и Кавказа. Среди них Лёха быстро навёл порядок. Но вскоре к бригаде добавили пятерых «блатных». То есть солдат, до армии имевших проблемы с законом. Лёха и сам был таким, поэтому решил наладить контакт. Его тут же послали. Слово за слово — дошло до открытого конфликта. Лёха понял, что отступать нельзя. На них смотрят остальные «бандерлоги». Если сейчас дать слабину — прощай репутация. Его начнёт посылать последний узбек. И старшина бросился в бой.

Как рассказывал мне потом сам Лёха, один из «блатных» успел полоснуть его бритвенным лезвием «Нева» зажатым между пальцев. Отсёк, между прочим, мочку знаменитого лёхиного уха. Но и сам свалился от удара в челюсть. А потом Лёха подхватил из раствора шуфельную лопату и погнал оставшихся блатарей по стройке. «Бандерлоги» в восторге заорали.

Оставшиеся без главаря уголовники были деморализованы. Поэтому пробежав пару кругов вокруг котлована, взмолились о пощаде. Победа была полной.

Лёхина армейская карьера кончилась внезапно. Однажды вечером в одном из углов стройки раздался шум, крики и звуки ударов. Через минуту «бандерлоги» приволокли бригадиру на расправу какого-то старичка в лыжной шапочке и синем спортивном костюме.

— Что за дед? — грозно спросил Лёха.

— Вот, старшина-джан, этот гражданин доски у второго котлована п…л.

— Дед, ты чего? Это же военная стройка! — принялся допрашивать вора Лёха. Обида его была искренней. Он ещё вчера договорился продать эти доски мужику из соседнего дома. И дед фактически посягнул на его собственность.

— Да я вас — сгною! — неожиданно рявкнул дед. — Да вы знаете, кто я?!

— Не перебивай старшину, — ткнул вора в бок один из «блатных».

Дед согнулся от боли.

— Завтра же все под трибунал пойдёте! — прохрипел он.

— Какие мы грозные слова знаем, — съехидничал Лёха. — Трибунал, сгноит. Кино про войну смотрел?

— Да я генерал Иванов!

— Иванов? Не слышал о таком, — Лёха чуть сбавил тон. Кто их знает, этих столичных дедов. Может у него и вправду связи. Хотя спортивный костюм, доски. Трындит дед. Точно трындит.

— Вот что, бойцы, — наконец решил бравый старшина. — Выбросьте-ка этого генерала с территории стройки и пару пенделей ему дайте. Пусть своей бабкой дома командует.

«Бандерлоги» подняли генерала на руки и вынесли за забор.

Стоит ли говорить, что наутро возле КПП части остановился чёрный автомобиль с «нулевыми» номерами и из него вышли два полковника из Министерства Обороны. Дед действительно оказался генералом, правда уже лет десять, как в отставке. Но связи сохранил.

Лёху разжаловали в рядовые, лишили должности бригадира и для дальнейшего разбирательства поместили на гауптвахту. Место, кстати, историческое, выступающее в данной роли не одну сотню лет, но от этого не менее тоскливое. Сидел Лёха один, и от этого одиночества чуть с ума не сошёл. Спасало то, что большую часть дня, свет, падавший через решетку на пол, создавал какое-то подобие шахматной доски. Так Лёха налепил из хлебного мякиша шашек и играл сам с собой в выдуманные игры — обрезанные варианты шашек и нард. К вечеру доска уползала с пола, и узнику оставалось только зубрить выданный Устав, да сочинять матерные частушки.

— Самая большая пакость — это стены, — рассказывал потом Лёха. — Тот, кто их ровнял — наверное, раньше в гестапо подрабатывал. Вся поверхность стены была покрыта цементными шипами. Их никто не сгладил, а наоборот, старался побольше сделать. Так к стене не прислониться, не присесть. А лежать на койке днём запрещалось.

Готовился Лёха к самому страшному. Погибнуть в цвете лет в какой-нибудь «горячей точке», которую специально для него создаст мстительный генерал. Сгнить в дисбате. И даже тёмной ночью получить пулю в затылок.

Но почему-то обошлось. Через месяц его выпустили и даже отправили на ту же стройку, где Лёха и дослужил тише воды, ниже травы до самого дембеля.

Некоторые не меняются

Вернувшись из армии, Лёха восстановился в родное училище. Препод, павший жертвой его предприимчивости, к тому времени уволился, а больше никто про уголовное прошлое бравого вояки не вспомнил.

В начале двухтысячных я, студент медицинского университета, приехал в гости к родителям и, проходя мимо соседнего подъезда, услышал, как кто-то меня зовёт. Это был Лёха. Повзрослевший, серьёзный. Он сидел на ступеньках с кульком семечек, в окружении стайки пятнадцатилетних подростков и обнимал за «пятую точку» пышную крашеную блондинку. Мы поздоровались, и я присел рядом.

Лёха «толкал рОман». Один из тех, где он залпом выпивал неимоверное количество алкоголя, а потом ничего не помнил. Подростки угодливо хихикали и кивали. Блондинка липла к Лёхе с нежностями. Я посидел, послушал. И словно в прошлое меня забросило. Словно не было этих семи лет. Словно окружающие меня люди те самые, из моей юности, так и просидевшие всё это время на ступеньках.

Мне стало тоскливо. И я потихоньку попятился в темноту.

Лёха догнал меня возле моего подъезда.

— Ты куда?

— Да хочу к родителям наведаться, у меня поезд уже завтра. Не хотел тебя перебивать.

— А-а, — расплылся в ухмылке Лёха. — Понятно. Как тебе моя?

— Шикарная, — я догадался, что Лёха говорит о блондинке.

— Зову её 66–88. А она, то смеётся, то психует. Говорит, что 90-60-90.

— Почему 66–88? — удивился я.

— Ну ты чё, в школе не учился? — Лёха достал из заднего кармана безжалостно скомканную и грязную полуобщую тетрадь. Конспект по всем училищным предметам.

И раскрыл на первой странице, где традиционно размещалась таблица Менделеева. Лёха и Менделеев — поразительное сочетание. Ага, 66 — Диспрозий (Dy), 88 — Радий (Ra). А ларчик-то просто открывался. Если даже Лёха так её называет, то интеллектом девушка явно не отличается.

— Ну, бывай, — Лёха стиснул мне руку и отправился обратно к стайке и блондинке. А я пошёл домой.

На этом история не кончилась. Недавно спешил вечером с работы и на людной минской улице внезапно столкнулся с Лехой. «Кореш» пополнел, остепенился, купил себе дорогую дубленку и массивную золотую печатку. Постояли, покурили. И солидный дядька с лицом Моргунова и с кожаным портфелем, посмеиваясь, рассказал мне о своём очередном приключении.

В прошлом году поехал Леха в Польшу на заработки. В какой-то там полуподпольный швейный цех. То ли хозяин цеха обманул его, то ли пропил Леха деньги и не сознается, но факт в том, что остался «кореш» на улице Кракова без копейки денег, без крыши над головой и пустым брюхом. Что сделал бы обычный человек в такой ситуации? Пошел бы в консульство своего государства, принялся бы просить мелочь на билет, сдался бы полиции? И это понятно.

Но Леха не такой. Он дождался вечера и замер в засаде у ряда небольших баров. Смеркалось. Из ближайшего питейного заведения на нетрезвых ногах выбрался одинокий поляк. Леха прокрался за ним до ближайшего темного переулка, где сбил с ног поставленным ударом в челюсть, снял часы, вытащил бумажник. Денег хватило и на билет, и на пиво, и ещё немного осталось. Документы и карточки Леха благородно положил сверху на стонущего европейца. Так что вернулся из поездки с прибылью.

Передо мной стоял солидный дядька в возрасте, с намечающимся пузом и вальяжными жестами. И с шуточками рассказывал мне эту историю. А потом пожал руку, и мы разошлись.

Все-таки гопник — это не спортивный костюм и кепка. Гопник — это образ мыслей и состояние души.

Когда стыдно за своих

В молодости поехали мы с женой в страну пирамид. Море, солнце, арабы пристают. Впрочем, всё, как всегда. Белый незагорелый турист — потенциальная жертва для любого торговца. В первые дни отбивались от предложений купить настоящий папирус из бананов и каменные статуэтки из гипса, потом примелькались и от нас отстали.

В соседнем номере жили две девахи под тридцать, без мужей, но с детьми. Как-то подсели к нам за завтраком, разговорились. Девахи бойкие, с утра по макушку заряженные пивом. Олл-инклюзив же, чего добру пропадать! Дети — мальчишка лет девяти и девочка лет семи — носятся по всему залу, любопытничают, путаются у всех под ногами. Ну дети, чего с них взять.

Девахи в пять минут вывалили нам истории своих жизней (классика — кулинарное ПТУ в родном городке, понаехали в Москву, вышли замуж, развелись, и закрутилось), почувствовали, что мы с ними почти что родня. Говорят мне:

— Пошли с нами по магазинам, а то мы боимся чурок этих. А если с мужчиной будем ходить, они приставать не будут.

Отчего же не помочь почти соотечественникам. Да и жена при слове «магазины» оживилась. Согласился. Вечером собрались и пошли в город.

И впрямь не пристают. В магазинчике подошёл один:

— Твои?

— Мои, — говорю.

— Все три?

— Все три.

— Ай, молодец, — улыбается араб. — Только детей мало.

Вот и пойми его — то ли пошутил, то ли серьёзно поверил.

Соседки затариваются какими-то маечками, полотенцами. Дети зевают и ноют, я в состоянии дзена (мужчины, которые ходят с женами по супермаркетами поймут). Моя тоже что-то присмотрела, уже тащит добычу в примерочную.

Но в следующем магазине я уже пожалел, что согласился. Пока меряли маечки, малой пробежал по полочкам с сувенирами. И начал что-то тырить по мелочи. Воровато озираясь, сунул в карман пару металлических брелоков, какой-то магнитик, миниатюрную статуэтку.

Причём вор из него пока никакой, опыта толком нет. Я его действия вижу, продавец тоже всё это безобразие видит, не дурак. Но почему-то игнорирует. У них к детям вообще какое-то особенное отношение. Думает видно счёт за ворованное в стоимость маечек включить, чтобы внакладе не остаться. Или не хочет скандалить из-за грошовых побрякушек.

Соседки набрали по вороху маечек, яростно поторговались с арабом, вышли довольные.

Конец ознакомительного фрагмента.