Где-то в Конце Времен. Кинороман

Отто Мюльберг

Может ли человечество преодолеть свои собственные недостатки и построить мир, неотягощенный злом? Как ему это удастся, чем придется пожертвовать? Чем новый эволюционный шаг homo sapiens будет отличаться от Апокалипсиса, и где та тонкая грань между Концом Света и началом Новой Эпохи? Может ли машина любить и верить? Что общего между Создателем и его творениями? Вопросы сами по себе вечные, но они приобретают особенно неожиданную окраску, когда их задают себе четыре отъявленных негодяя.

4

Брунгильда, это моя кошка. Наглое, аморальное, меркантильное, привыкшее ко всеобщему обожанию существо сомнительного происхождения. Не понимаю, что я нашел в этой стерве.

Но в данный момент я лежал в неудобной позе на жестком полу, а Брунька делала вид, что спит у меня на груди. Я знал, что она не спит, а она знала, что я знаю.

Я лежал, страдал и думал. Думается лежа не в пример лучше. Страдая — еще лучше.

Думал о том, что пипец как хочется позвонить папэ, но первым звонить папэ, которого я десять лет динамил в хвост и в гриву — как-то не маза. Тем более, если вдруг Машка все же перепутала, и это был вовсе не мой папэ? Но квадрик-то хочется…

И я решился. Если сейчас я встану, и Брунгильда с меня оскорбленно спрыгнет — не позвоню. А если вцепится и потребует лежать и страдать дальше, то позвоню. Учитывая, что Брунька еще ни разу в меня не вцеплялась, котячья дочь, то шансов на позвонить я себе практически не оставлял, так меня плющило при мысли о неизбежности родительских нотаций при любом раскладе.

Великий хаос любит черный юмор.

Мобайл позвонил сам.

Я вскочил.

Бруня выпустила когти и съехала по моей груди и животу вниз, радостно поглядывая на двадцать стремительно наливающихся пурпуром идеально прямых линий.

— Бля-а-ать, су-у-ука! — Заорал я в поднятую трубку.

— Вилли, ты в порядке? — Озабоченно спросил папэ.

— Эта мохнатая падла только что выпустила кишки твоему наследнику, пап. Я пригрел на груди змею и теперь истекаю кровью. У тебя пятнадцать секунд, пока я не откинул копыта.

— Бруне — привет. Чо, как сам?

— Подыхаю. Я слыхал, что ты потрахиваешь своих студенток, тебе часом не влетит от ПСС и деканата?

— Не тот случай, я сжег на факультете все камеры электромагнитным импульсом и насмерть незаменим. Так, что, встретимся?

— А это твой квадрик?

— Ага.

— Тогда через пятнадцать минут в Магницком. Счет оплачиваешь ты. Я голоден как собака.

— Смотри, не опоздай.

— Попрощайся с тачкой, папэ. Уже вылетаю, — сказал я и бросил трубку.

Папэ был неподражаем, вот он — опыт столетий. Я решительно терялся в своем клаб-дрессе на фоне одетого в пиджак от Ле Шане слегка небритого, слегка попахивающего коньячком, слегка седеющего доминантного самца, который без стеснения стадами пялит на работе самочек на 170 лет младше себя. Есть к чему стремиться, плюс-минус.

— Шалом, Вилли.

— И тебе не кашлять. Где поднялся на квоты?

— Да оно сроду было, просто вдруг захотелось песок из трусов вытрясти. Все ради потомства, если гора не идет к Магомету, можно купить фуникулёр. Прости, но я нынче по делу.

Кажись меня пронесло мимо нотаций, аве Левиафанус Максимус!

— Какого сорта предложение?

— Косарь квот за маленькую услугу. И никакого криминала.

— Криминал? Вас ист дас?

— Прости, порою забываю, где я живу. Короче, я тебе дам адресок в Нью-Мюнихе, сгоняй туда, передай привет своей тетке, отдай ей вот это и забери то, что она тебе для меня даст, и тачка твоя. Считай это подарком на именины. Плюс косарь. Плюс я ничего не скажу тебе по поводу твоего внешнего вида и стиля жизни ни сегодня, ни в дальнейшем. По рукам? — Папэ бросил на стол тоненький сверток в неразрываемой обертке с адресом некоей Эрики Фальк.

— Папэ, ты только что нанял себе самого любящего в мире посыльного и стремительного сына. А еще перспективные тетки у меня есть, или это единичный гешефт?

— Все зависит от твоей мобильности. Увижу результат, и тетки найдутся. Ты еще здесь?

— Конечно тут. Представительские расходы, дорожный взнос, отсутствие указаний по форме позиционирования курсанта оставляют желать лучшего.

— Хороший мальчик. Держи, — улыбнулся Гюнтер фон Бадендорф, отстегнул мне сотку квот и бровью не повел.

Первый раз в жизни я бежал по улице и думал, как же пиздато, когда у тебя есть надежная, любящая и, надеюсь, что очень и очень многочисленная семья.