Магическое кольцо Каина

Ольга Тарасевич, 2014

Связанных печатью Каина всегда двое – палач и жертва: Каин и Авель, Моцарт и Сальери, Пушкин и Дантес. Все это – реинкарнация одних и тех же душ, отчаянно пытающихся смирить гордыню и зависть… Их эмоции оказались заточены в древнем кольце с изумрудом с тысячелетней проклятой историей… Судмедэксперт Наталия Писаренко неожиданно узнает: цепочка воплощений продолжается и в наши дни. Джонни Грин, молодой американский миллиардер, разработавший самые стильные мобильные телефоны и компьютеры, удивил и изменил весь мир. Вот он, современный Авель, осененный милостию Божьей. Но Грин зверски зарезан, и его вдова обещает Наталии миллион долларов, если она вычислит убийцу. Писаренко выясняет: Джонни убит из-за изумруда. Ради этого камня, начиная с Каина и Авеля, веками льется кровь. Самое страшное – это то, что Наталия остается один на один с мощной магической силой древнего кольца, которая сметает все на пути судьбы…

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Магическое кольцо Каина предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Пролог

Глава 2 →

Глава 1

Около 4200 лет до н. э, возможно,

Эйденская долина, Каин

Жизнь Каина трудна и безрадостна. Он просыпается рано утром и до позднего вечера работает, не разгибая спины. Забот хватает: то надо полить пшеницу и кукурузу, то подвязать или обрезать виноград. А ведь есть еще и сад, и довольно большой участок прямо за домом, засаженный овощами.

Каину кажется, что брат его, Авель, устроился в плане работы куда лучше. Он пасет овец. Выгоняет утром отару на луг — да и дремлет себе в тени смоковницы. «Каин, ты старший сын. Негоже тебе думать о том, как отобрать работу младшего», — разозлился отец, когда Каин предложил ему перераспределить обязанности. Мать промолчала, но при этом посмотрела на Авеля с такой нежностью и обожанием, что у Каина защемило сердце. На Каина Ева никогда так не смотрела. Авель, как всегда, улыбнулся в своей идиотской манере: «Каин, но мне совсем не сложно будет помочь тебе набрать воды для полива или выполоть сорняки». Скрипнув зубами, он отказался от его помощи. Брат всегда неимоверно раздражал Каина. Он действительно хотел получить более легкую работу. Но трудиться с братом бок о бок и лишний раз видеть его кроткую улыбающуюся физиономию — уж увольте.

Вечерами после ужина семья собирается вместе. Мать и сестры шьют, отец обжигает в печи глиняные кувшины. Каин с Авелем мастерят или чинят то скамьи, то полки, то какие-то другие вещи, нужные для хозяйства.

Разговоры всегда одни и те же, и они Каина раздражают.

— Да, Ева, если бы ты не предложила вкусить мне яблоко с древа познания — наша жизнь могла бы быть совершенно иной. Помнишь ли ты, как чудесно мы жили в Эдемском саду? Там всегда было тепло и всего было вдостоль — и еды, и питья. Нам с детьми в тех условиях жилось бы намного легче.

Мать пожимает плечами:

— Но в том саду не было бы детей наших. И мы не стали бы близки.

— И это продолжалось бы вечность?

— Адам, я не знаю, — в голосе матери слышна растерянность. — Я сожалею о том, что ела от того яблока и тебе дала есть. Змей вроде бы говорил все правильно и верно — что смогу я сама стать, как Бог, что смогу различать добро и зло. До того, как появился Змей, я томилась от скуки. После же того, как он предложил мне, ты спал, и посоветоваться мне было не с кем. А потом… Потом, когда я поела того яблока, я вдруг почувствовала, что становлюсь другой. Я перепугалась.

— И ты захотела, чтобы я тоже стал другим. Но хочу ли я того — этим ты не заботилась!

Мать вздыхает:

— Да, Адам. Я тебя обманула. Я ослушалась Бога и схитрила, сделала так, чтобы и ты ослушался. Наша жизнь стала сложной. В Эдемском саду не было холода и болезней — а тут мы прочувствовали, как тяжелы могут быть страдания. Но ты еще не понимаешь, насколько больно может быть. Бог сказал, что за грех свой женщины рожать будут в муках. Хорошо, что ты не знаешь, какие это муки. Внутри все разрывается, кажется, с ума сойти можно. И все-таки я… не знаю… я жалею и не жалею о том яблоке. Муки родов быстро забываются. Я так счастлива, когда смотрю на детей наших…

Отец кивает:

— И я счастлив. Прежнюю жизнь нам не вернуть. Но в этой, нынешней, тоже есть много радости. Я простил тебя за твой обман. Не могу на тебя долго сердиться.

Сестры пристают к родителям с вопросами. Авель улыбается своим мыслям. Каин же думает о том, что коли выпал бы ему удел находиться в тепле и сытости и при этом не работать тяжело с утра до ночи — то уж он бы такую возможность не упустил и, конечно же, не стал бы есть никаких дурацких запретных яблок.

После того как вызрел хлеб, отец напомнил Каину и Авелю:

— Близится время, когда надо принести жертву Господу Богу нашему. Обычно делали это мы с матерью, потом вы нам помогали. Сейчас мы научили вас всему, что знаем сами. И в этот раз вы уже принесете жертву Богу без нашей помощи.

Каин пожал плечами. Ничего сложного в этом жертвоприношении нет. Надо положить дары на жертвенник (перед домом давно уже лежат большие плоские камни, которые специально прикатил отец), помолиться. Потом на дары спускается огонь небесный — знак того, что Господь принял жертву.

Авель улыбнулся:

— Отец, какое же это счастье — благодарить Господа за то, что Он так добр к нам.

Дары для жертвенника Каин собрал быстро. Наполнил плошку крупным золотистым зерном, собрал самого спелого винограда и других плодов, обильно вызревших в саду.

Авель тоже времени даром не терял — заколол, наверное, жирнейшего барана в своем стаде. Также заколол он коз и ягнят.

«Ну и зачем Богу такая грудища мяса?» — подумал Каин, но вслух ничего не сказал.

Авель, опустившись на колени перед жертвенником, уже исступленно молился.

Каин тоже стал на колени, начал читать молитву.

Не успел Каин проговорить текст — как полыхнуло жаром. Каин даже отшатнулся: огонь, спустившийся на жертвенник Авеля, был очень сильным.

Потом Авель благодарил Бога за то, что тот призрел дары его.

Каин закончил молиться. Но никакого огня на его жертвенник почему-то не снизошло.

Каин читал молитвы до ночи. Продрог, мучительно ныли колени. Авель помогал ему, потом ушел в дом и, должно быть, позвал всю семью. Краем глаза видел Каин сестер и родителей — они тоже молились в некотором отдалении.

Хлеб и плоды лежали себе целехонькими на его жертвеннике.

— Ничего, Господь принял жертву Авеля за всю нашу семью, — утешала его за ужином мама.

— А может, мы проснемся, а твоих даров нет, — вторил отец.

Но и утром жертвенник был по-прежнему полон…

— Иди работать, — распорядился Адам, сочувственно глядя на сына. — Это отвлечет тебя от грустных мыслей.

И он ушел в поле. Правда, никакого облегчения монотонный труд не приносил. В груди давила страшная тяжесть, а еще отчего-то сильно хотелось плакать.

Каин убирал на поле солому, когда вдруг появился Авель.

— Я уже управился и помогу тебе!

Вид его улыбающегося лица Каина взбесил.

Надо же, какой добрый! Ему помогает, Богу молится правильно! И все-то у него легко, все радостно!

А вот интересно. Коли возьмет он острый нож и перережет Авелю горло — как тот перерезал недавно барану для жертвенника, — поможет ли ему его Господь? Или же брат будет таким же мертвым, как те козы и ягнята? Адам с Евой говорили, что человек — не как животное, он бессмертен.

Вот и проверим…

Каин снял с пояса нож, осторожно потрогал пальцем лезвие. Было оно острым, затупиться не успело — ведь недавно он хорошо наточил его.

Бесшумно подкравшись к наклонившемуся брату, он одной рукой схватил его за плечо, а другой чиркнул по шее. Авель упал лицом вниз, потом перевернулся, схватился руками за окровавленное горло. В его голубых глазах мелькнуло изумление. А потом они закрылись.

Авель был мертв! Ну точно заколотый ягненок — лежал без движения, и грудь его не вздымалась от дыхания…

Каин и сам не понял, отчего захотелось ему сорвать кольцо с крупным зеленым камнем, которое Авель всегда носил на правой руке.

Он надел его на свой палец и едва не закричал. Казалось, золото расплавилось и жжет кожу яростным огнем. Постанывая от боли, Каин попытался стащить кольцо — но оно не снималось, словно бы вплавилось в руку.

— Каин, где же брат твой, Авель?

Каин обернулся по сторонам, пытаясь понять, откуда раздается громкий голос. Но вокруг никого не было.

Понимая, с кем разговаривает, он с деланой беспечностью пробормотал:

— Разве я сторож брату моему?

Но голос не умолкал:

— Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле^[1].

У Каина невольно вырвалось:

— Наказание мое больше, нежели снести можно. Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня^[2].

— За то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро^[3].

Эти слова были последними, что Каин услышал от Него.

Когда он вернулся домой, вся семья уже знала о произошедшем. Господь оказался неимоверно болтлив. Мать рыдала, отец, как следует размахнувшись, ударил Каина по лицу.

Он забрал Аду, сестру и будущую жену свою, и ушел из родительского дома куда глаза глядят.

* * *

— Я пою в Дубае в ночном клубе. Получаю две тысячи долларов, и мне при этом не надо платить за еду и жилье. Мы живем в отеле, а едим в клубе. Мне очень нравится, что зимы нет. Хотя во всем есть и минусы. Там везде кондишены, кожа сохнет и стареет…

На месте этой девчушки, сидящей на соседнем кресле комфортабельного «Боинга», я бы переживала о другом. Все ее органы — наверное, вследствие какой-то механической травмы или неудачного падения — смещены ближе к низу брюшной полости. Это нарушает кровообращение, сдавливает сосуды, и, похоже, стопроцентно хорошего самочувствия эта девочка не имеет никогда. А еще мне очень не нравится темное пятно в ее левом легком^[4].

Впрочем, я уже давно избавилась от привычки озвучивать людям их диагнозы. Своими словами я наносила тот же вред, что и официальная медицина, снимающая симптоматику, но не устраняющая причину заболевания. Болезнь возникает, когда у человека что-то нарушено во взаимоотношениях с миром, когда он не испытывает внутренней гармонии. И боль — это стимул к правильным изменениям, к тяжелому пути, по которому должен идти человек, желающий обрести здоровье. Хотя, конечно, у официальных медиков не отнять одного очень важного достоинства — они умеют проводить реанимационные мероприятия и давать тем самым пациентам время для осмысления проблемы.

Мне и самой есть за что благодарить врачей. Не так давно мне пришлось обращаться за помощью к наркологу^[5]. В какой-то момент мне даже казалось, что я не справлюсь, что возврата к нормальной жизни без инъекций хотя бы метадона никогда не будет. Но я очень хотела жить, не разрушая ни свое тело, ни личность. И я справилась с этой зависимостью…

Я рассеянно слушаю воркующую певицу, иногда выдаю ожидаемые от меня реплики — но мысли упрямо возвращаются в Москву.

Три недели назад мне позвонил мой любовник Денис Муратов^[6], и от его голоса мир, как всегда, сначала застыл, а потом разлетелся на сотни мельчайших переливающихся осколков.

Меня убивали наши отношения. Я — человек прямой и стараюсь относиться к людям так, как хотела бы, чтобы они относились ко мне. Когда я смотрела в любящие глаза мужа, мне казалось, что нет женщины грязнее, циничнее и отвратительнее.

Но я ничего не могла поделать с этой неконтролируемой зависимостью от губ Дениса, его запаха и нежных рук. Понимала, что мы мучаем друг друга; что я старше, а значит, должна быть умнее и отпустить мальчика в счастливую светлую жизнь. Однако наша страсть напоминала стихию, ураган. Мы оба ничего не могли с этим поделать.

Денис предложил встретиться в кафе, и это меня обрадовало. По крайней мере, в публичных местах мне хватало сил не впиваться в его губы, а ему — не сдирать с меня одежду. Хотя, конечно, для меня просто присутствие рядом этого мальчика превращалось в лихорадку, разрывало мысли и в принципе разносило всю личность вдребезги.

— Это тебе, — он положил на столик красивую черную шкатулку.

Я ахнула:

— С ума сошел!

Шкатулка была довольно большой, и у меня промелькнуло в голове, что там, наверное, должно быть какое-то ювелирное украшение вроде колье. Но на черном шелке оказался прямоугольный флакон парфюма.

«Sweet redemption by Kilian the end», — прочитала я гравировку на серебристой пластинке.

Сладкое искупление, конец? Или как еще переводится redemption? Избавление, освобождение, спасение?

Пока redemption проводил ревизию в моей памяти, где хранились когда-то довольно приличные запасы английских слов, покрытые теперь толстым слоем пыли, я достала флакон и брызнула на запястье.

У меня на глазах выступили слезы.

Аромат открывался сладким, радостным спелым виноградом, головокружительным и невероятным (правда, потом я посмотрела пирамидку и в первых нотах никакого винограда не нашла, наверное, апельсиновый цвет, переплетаясь с ванилью, превращался в запах спелой «Изабеллы»). Довольно быстро виноград стал дымиться и умирать. Все кончено: плавятся восковые медовые свечи, свежевыструганный деревянный гроб стал последним приютом, и в клубах ладана даже слышны слова поминальной молитвы. В базе парфюм опять становился легким, сладким, более свежим. Да, в волосах еще запутался ладанный след. Но приходит новый рассвет, и свежий ветер дарит ароматы росы, просыпающихся цветов, новых открытий…

— Спасибо, — сглотнув комок, сказала я, чувствуя, как парфюм буквально впитывается в кожу, становясь моим собственным запахом. — Ты пришел в очередной раз со мной попрощаться?

Денис пожал плечами:

— Попробовать-то можно. Мы с Юлей подали заявление. Свадьба через месяц.

— Это хорошо. Знаешь, сейчас я могу зареветь. Ты не пугайся, если что. Но вообще я считаю, что все правильно. Ты молодец.

Мне действительно очень нравилась его девушка. Ему нравился мой муж. Мы оба пытались вырваться из сладкой, подлой бесперспективности наших отношений. Пускай у мальчика все получится. Пускай мы оба встретим тот новый рассвет, оставляющий пахнущую виноградом болезнь в прошлом.

— И это тоже тебе, — Денис вынул из кармана куртки лотерейный билет. — Я почувствовал в нем очень крупный выигрыш. Тебе предстоит непростой период на работе. А весь свой отпуск ты, мягко говоря, не отдыхала^[7]. Потом еще наркотики… Тебе надо куда-нибудь съездить.

Я мечтательно вздохнула. Зима в этом году выдалась не слишком свирепой, без больших снегопадов и выстуживающих счастье морозов. Да, в Москве сейчас очень даже неплохо. Но мир такой большой! И есть куча стран, где в феврале еще лучше, где уже светит солнце и можно загорать и купаться. Только вот кто мне разрешит понежиться на солнышке? График отпусков составлен, моя очередь во второй половине сентября.

— С отъездом проблем не будет, — прочитав мои мысли, Денис встал, махнул рукой, сделал пару шагов. Потом быстро вернулся, чтобы почти убить меня снайперским поцелуем в висок.

Без нового парфюма я бы точно разрыдалась. Но аромат нежно обнимал меня и сладко нашептывал, что скоро, очень скоро все внутри меня перестанет сжиматься болью и я смогу просто дышать, а потом и улыбаться…

На следующей неделе я выиграла почти триста тысяч рублей. Конечно, меня это здорово удивило! Я знала, что у Дениса большие способности, позволяющие порой проникать и в прошлое, и в будущее. Но то, что эту силу можно использовать так практично, для меня стало сюрпризом. Я думала купить подарки мужу, сыну, невестке и внучке, а большую часть денег передать в собачий приют, которому я помогаю.

Обожаю дворняжек, ненавижу мучающих их людей! У нас с мужем живет целая стая, три самые лучшие собачатины — Дина, Лайма и Босяк, доставляющие нам много радости.

Однако помощь приюту оказалась меньше, чем я предполагала; деньги понадобились мне самой и срочно. Денис не ошибся и с прогнозом насчет проблем на работе…

Все началось с трупа мужчины с явными признаками удавления веревкой с последующим повешением для имитации самоубийства. Случай был совершенно ясный и понятный, не вызывающий ни малейших вопросов. Я не нашла признаков прижизненного повешения. Ни осаднений и внутрикожных кровоизлияний по ходу странгуляционной борозды, ни кровоизлияний в подкожную клетчатку и мышцы шеи, ни кровотечения из носа, рта и ушей — ничего. Зато наличествовали жесткая странгуляционная борозда с четкими краями и выраженным осаднением и даже синяки на шее (похоже, жертва сопротивлялась, и в какой-то момент убийца, ослабив петлю, душил мужчину руками). К тому моменту, когда я дописала акт, пришли результаты исследований, не выявивших на ладонной поверхности рук микрочастиц петли. Постановка судебно-медицинского диагноза была очевидна. Поэтому мой начальник Валера сказал прямо:

— Рыжая, на меня конкретно давят по этому случаю. Следователь вменяемый, заинтересован в нормальном расследовании. Но у родственников подозреваемого есть выход на наше руководство, хотят другое экспертное заключение с формулировкой «самоубийство».

— Валерочка, иметь подобные желания — это прекрасно, — протянула я, рассматривая стоящую на столе шефа табличку: «у всех заботы — у меня забавы, у всех работа — у меня игра, у всех проблемы — у меня задачки на сообразительность». — Но ты же понимаешь, на меня где сядешь — там и слезешь. Я на старости лет такой ерундой заниматься не буду.

— И это правильно, — начальник кивнул. — Но я не могу послать свое руководство в задницу. Поэтому мы со следователем договорились так: ты сваливаешь в отпуск, он пока роет доказательства. А я вешаю нашим лапшу, что акт экспертизы будет переделан тем экспертом, который выполнял вскрытие, как только, так сразу. Мы типа всей душой рады вам помочь, вот человечек вернется, и все будет, не проводить же эксгумацию.

— Как-то это противно.

Валера пожал плечами:

— Рыжая, не бухти. Обычные шахматы. Не прямая атака, а небольшой обходной путь.

Уезжать надо было, во‑первых — срочно, а во‑вторых — далеко.

В туристическом агентстве мне посоветовали Арабские Эмираты. Так я оказалась в самолете, летящем в Дубай. С моих запястий пахло виноградом, из окошка уже виднелись небоскребы и голубые лоскутки воды, освещенные ярким солнцем. Все это предвещало беззаботный отдых. Но я ошиблась…

* * *

«А мне здесь нравится, — решила я, рассматривая Дубай из окна отельной машины. — Небоскребы в сочетании с пальмами прекрасны. Я думала: огромные здания будут подавлять. Странно, ничего подобного. Они легкие, сияющие, наполненные небом и солнцем. Восхищают — да. Напрягают — нет… Самая распространенная машина — белоснежный «Ланд Крузер». В джипах восседают мужчины в национальной одежде — белых длинных рубашках, красно-белых клетчатых платках. Интересно, куда они едут? Может, в мечеть? Я не представляю таких колоритных арабов за работой в офисе… Да, похоже, местное население живет очень неплохо. Количество «Порше» и «Мазератти», пожалуй, будет посерьезнее, чем на Рублевке! И еще, конечно, своими хиленькими экстрасенсорными способностями я чувствую здесь невероятную в сравнении с Москвой безопасность и отсутствие агрессии. В путеводителе было написано, что за кражу тут до сих пор отрубают руки. Похоже, очень действенное средство в плане наведения порядка».

— Вы правильно сделали, что выбрали отель в Шардже, — сопровождающая меня девушка-гид приветливо улыбнулась. — В Дубае очень комфортные гостиницы. Но вы видите — стоит шикарное здание посреди пустыни, рядом — только рестораны и бутики. Отелей с собственным пляжем в Дубае немного, и они стоят дорого. Да, в Дубае есть пляжи — и платные, и муниципальные. Но туда надо добираться. А в феврале погода еще неустойчивая. Одно дело, не обнаружив солнышка, вернуться в номер, и совсем другое — ждать трансфер или искать такси. Хотя такси тут дешевое. Все-таки за доллар можно купить два с половиной литра бензина. Туристов в феврале немного. Сегодняшним рейсом только вы одна и прилетели, поэтому трансфер на машине, а не на микроавтобусе. Хочу вас предупредить насчет алкоголя и одежды. Здесь нахождение подшофе в публичных местах является основанием для задержания. До нескольких дней можно провести в полиции. По одежде: плечи и колени должны быть закрыты. В отеле вы можете ходить в шортах. Но если ехать в город — то только в длинной юбке или джинсах.

Я кивнула:

— Понятно. А Шарджа далеко от Дубая?

— Если без пробок — полчаса. Но вообще машин тут много, и движение совершенно непредсказуемо.

В реальности мой отель оказался еще прекраснее, чем в рекламном буклете. Выполненный в форме пирамиды, он казался почти полностью стеклянным. За огромными окнами были щедро рассыпаны пригоршни звезд, большую часть холла занимал зимний сад с водопадом. Я смотрела на сбегающие по светло-коричневым камням серебряные струйки воды; на пальмы, обвитые сияющими нитками гирлянд; на разноцветных карпиков, лениво шевелящих плавниками в своем пруду, — и улыбалась.

Я в лете!

Я в восточной сказке!

Ура!!!

Ни за что не позволила бы себе такой отдых, если бы не обстоятельства. Приюту постоянно требуются средства: то обновить вольеры, то поставить новую ограду, да и ветеринарам надо платить за лечение и стерилизацию животных.

Но так сложились обстоятельства, что мне предстоит провести две недели в чудесном месте! И я буду радоваться каждому мгновению!

Девушка с рецепции вручила мне карточку-ключ от номера, улыбчивый носильщик помог с чемоданом.

Номер не разочаровал — чистый, просторный, с видом на Персидский залив.

«Добралась хорошо, — написала я в скайп мужу. — Погода чудесная, отель шикарный. Зачем-то в комнате целых две двуспальные кровати».

«Две кровати и ни одного мальчика? Вот облом! Отдыхай, дома все хорошо», — отозвался Леня.

Очень хотелось позвонить Денису. Но я напомнила себе, что парень готовится к свадьбе. И не надо ему вгонять очередную занозу в сердце.

Приняв душ, я открыла чемодан, быстро разложила-развесила одежду. И, глядя на вешалки с платьями, задумалась.

Наряды мои явно не подходили для прогулок по строгим Арабским Эмиратам.

Вообще-то мне уже сто пятьдесят лет. Но я выгляжу сестрой собственного сына Димки, причем младшей. Генетика такая — ни морщин, ни лишних килограммов. А с легкой сединой в гриве рыжих волос легко справляется упаковка краски.

Конечно, употребление наркотиков, мягко говоря, женщину не украшает^[8]. Когда я после освобождения из плена увидела, во что героин превратил мое лицо, — мне стало страшно. После больницы я первым делом отправилась к косметологу. И была просто поражена, сколько всего придумано для восстановления красоты. Через месяц регулярных процедур, пожалуй, я выглядела даже лучше, чем до всей этой истории.

Не то чтобы я старательно выбираю мини-платья. Но у меня высокий рост, и если только у платья талия и плечи садятся хорошо — я покупаю его, не обращая внимания на то, что там с линией низа.

Получается, у меня с собой в наличии только одно платье, более-менее подходящее под местный дресс-код, — темно-синее, с асимметричным подолом в пене кружев, рукавом три четверти и целомудренно закрытой грудью.

Его я и надела, чтобы не переодеваться после ужина, а сразу отправиться на прогулку вдоль небоскребов.

Так, что мне надо взять с собой?

Карточку-ключ, мобильник. Портмоне, пудру, расческу. Все, сумочка собрана.

Побрызгавшись подаренным Денисом парфюмом, я вышла из номера, спустилась в холл и остановилась возле стрелочек-указателей на английском. В общем, все было понятно: ресторан — налево, пляж — направо. Не посмотреть ли мне пляж перед ужином? Купаться точно не буду: по вечерам в феврале тут градусов пятнадцать, не жарко. Зато можно все осмотреть, и…

— Ой, здравствуйте! А мы заселялись после вас. Вы что, одна путешествуете? И не боитесь?

— А вы в разводе, да? И я тоже развелась. Мужики такие кобели, им все молоденьких подавай.

Меня атакуют мама и дочка — обе похожи красивыми ямочками на щеках и некрасивыми валиками жирка в районе талии. Мамочке лет пятьдесят, дочке около тридцати. Обе замолчали, увидев обручальное кольцо на моей правой руке.

Представляюсь:

— Наталия.

Нагло вру:

— Рада знакомству.

Конечно же, меня ничуть не тяготит ни одиночество, ни самостоятельные путешествия. Я говорю по-английски (все-таки английская спецшкола свое дело сделала) и в случае каких-либо проблем смогу обратиться за помощью. И мне очень комфортно с собой. Люблю оставаться наедине с собственными мыслями, наблюдать за красотой проявлений жизни, прислушиваться к природе. Это редко получается у меня в Москве. И, кажется, уже вряд ли получится в Шардже.

Как я и опасалась, барышни — Мария (маман) и Катерина (великовозврастное дитятко) — приклеились ко мне намертво, со всей страстностью изголодавшихся пиявок.

Мы вместе осматриваем пляж (с прекрасным, на мой взгляд, белым песочком, удобными лежаками и зонтиками), вместе прохаживаемся по пальмовой аллее.

Моим спутницам увиденное активно не нравится.

— А где волны? — вопрошает Мария, сурово сдвинув аккуратные светлые брови. — Мне так нравится входить в море и чтобы волны плескались.

— И кафе далеко от пляжа, — ворчит Катя, ну точно яблоко от яблони. — За водой и мороженым пока дойдешь.

Иногда мне хочется побыть сукой.

Кошусь на Катины телеса и улыбаюсь:

— Некоторым очень даже полезны прогулки.

И не оставлять же Марию без комментария:

— Вообще-то залив — это не совсем море, надо было географию лучше учить.

Расчет на то, что дамочки обидятся, не оправдался.

На ужин они тащатся вместе со мной, заставляют весь стол тарелками с пирожными, критикуют мою горстку риса с креветками…

В целом публика в ресторане мне нравится. Как ни странно, похоже, большинство туристов в нашем отеле — русские. Но это какие-то совсем не те русские, которые отдыхают в Турции и Египте. Запрет на алкоголь отфильтровал любителей крепких напитков. И в итоге тут оказались спокойные супружеские пары средних лет, многие приехали с детьми-внуками. И еще приятное впечатление производит обслуживающий персонал. Он приветлив, но без этой турецко-египетской страстности. Помню, в Египте я не могла спокойно поглощать еду. В ресторане за каждым столбом стояло по местному горячему парню, они взирали на меня, как на богиню, открыв рот. Богиня отчаянно давилась и смотрела строго в собственную тарелку, ибо любой мимолетный взгляд явно зажигал в страстных сердцах надежды, оправдаться которым было не суждено. В отелях Эмиратов работают в основном эмигранты, пакистанцы, индусы, филиппинцы. Они более чем спокойно реагируют на русских женщин. Да, приветливые. Но в ступор от славянской внешности не впадают.

— Ой, Наташ, а может, ты с мужчиной хотела познакомиться? — прожевав кусочек сто девяносто второго круассана, интересуется Мария. — А мы тут тебе мешаем?

Катерина (в активе всего сто двадцатый круассан, эх, молодежь, вот, наверное, матушка в твои годы давала стране угля) глубокомысленно изрекает:

— Мужик-то сейчас трусливый пошел. К одной женщине он бы, может, еще и решился бы подойти. А к трем уже никогда не подойдет!

С трудом сдерживаюсь, чтобы не пуститься в пляс.

Вот оно, избавление! Девчонки сами подсказали, как мне слинять из их компании.

— Маш, ты видишь меня насквозь. Только за этим я сюда и приехала! — говорю я и чувствую, что даже начинаю вдохновляться собственной ложью. — Мужик мне реально во как нужен, — стараясь не расхохотаться, провожу рукой по горлу. — И мужик сейчас действительно пугливый пошел. Так что я отправлюсь десерт за другой столик есть. Вдруг сработает!

Они провожают меня как родную. Поправляют волосы, чуть ли не осеняют крестом.

Простодушные.

Но мне не стыдно их дурачить.

Хочу в арабскую сказку. А глупых недовольных комментариев над ухом не хочу…

Глава 2 →

← Пролог