Начудесили

Ольга Пойманова, 2021

Кто сводит вместе людей? Ангелы? Купидон? А если нет? Что будет, если за дело возьмётся парочка домовых? В конце концов, кто лучше них может знать об одиночестве, которое начинается, как только за самыми успешными людьми закрываются двери квартир? Вот Степаныч с Ильичём и решили, что пора бы вмешаться в личную жизнь своих хозяев. Тем более, что в Новый год вообще плохо быть одним. А то, что сводники из них так себе, ну так это дело практики. Главное ведь идея, правда? А с последствиями они уж как-нибудь управятся. Наверное…

1

— Семён Степаныч, что ж это делается-то, а? Нет, ну вы видели, что творят?

Семён Степаныч пригладил пушистую бороду, поправил кафтан и похлопал ладонью рядом с собой. Садись, мол, Фома Ильич, чего ноги зря трудить. Вон и мандаринки уже почищены, и чай заварен… Садись-садись…

Фома Ильич поежился, как воробей на морозе, и уселся поближе к другу. От кружек и правда тянуло ароматным парком. Семён Степаныч ради праздника все самое лучшее, что с лета припас, достал. И смородину вяленую в чайник бросил, и мяту, и зверобой… Усевшись поудобней на подоконнике подъездного окна, Семён Степаныч с интересом наблюдал, как двое молодых людей, пыхтя и смеясь, тащили к лифту ёлку. Что примечательно — наряженную. Фома Ильич ещё раз проворчал что-то невразумительное и уселся рядом. Щёлкнул пальцами, и на подоконнике возникло блюдо со свежими плюшками. Домовые взяли по одной.

— Как в это самое сходить… Ну, в кино! — хохотнул Семён Степаныч, прихлебывая из кружки.

— Сюда идут! Семён, миленький, прятаться надо! Заметят ведь. Нельзя ж нам, сам знаешь!

— Фома Ильич, да не вертись ты уже. Куда им до нас, погляди, как заняты. Я им тут быка к перилам привяжу, и того не заметят…

Фома дёрнулся было раз-другой, но всё-таки успокоился, понял, что прав его друг. Взял ещё одну плюшку и с нарастающим интересом стал следить за ситуацией. Покачивались на ёлке игрушки. Смеялись люди, ее тащившие. Да как ещё смеялись, от души, заливисто. Давно он такого смеха не слышал.

— Семён Степаныч, а как считаешь, неплохо все вышло?

— Да как ещё неплохо, Фома Ильич! Как вышло-то, сказка! Ох, что ж ты делаешь, сломаешь ведь! А, нет, поправила…

— Игрушка упала, игрушку поднимите! Да растопчите же, окаянные! — Фома мухой слетел с подоконника, кинулся людям под ноги и вытащил толстого пластикового снеговика прямо из-под каблука. Подпрыгнул, зацепил игрушку за веточку. И бегом-бегом назад, пока не заметили. Залез на подоконник, дыша громко и натужно. А глаза как два фонаря светят…

— Да, Семён Степаныч, молодцы мы с тобой. Молодцы… Такое дело провернули!

2

Эта история приключилась в одном обыкновенном городе, вы наверняка не раз бывали в таком, а, может, и жили, и живете. И дом был совсем обыкновенный, высотка как высотка. И люди там жили обыкновенные, кто добрый, кто не очень, кто весёлый, кто печальный, кто здоровый, кто больной. Ничего замечательного. Хотя…

Жила в этом доме Алёнка. На работе, когда она строгим голосом кем-то там руководила, нетерпеливо постукивая дорогой ручкой по ежедневнику и покачивая ножкой на высоком каблуке, её звали Алёной Сергеевной. Считали дамочкой неуживчивой и суровой, но обаятельной. Но как только захлопывалась дверь в квартиру, и каблуки летели через весь коридор и плюхались куда-то в угол, из официальной скорлупы наружу проклевывалась самая настоящая Алёнка, с лохматым хвостом, в меховых тапочках и с огромной чашкой чая. Вечерами, забравшись с ногами на диван, она включала себе кино, подзывала пузатого ленивого кота Пуфика и садилась отдыхать. Одна. Нет, иногда случались и гости, всё-таки Алена была барышней молодой и симпатичной. Но никто не задерживался в ее доме надолго. Тряхнув соломенными кудрями, она прогоняла прочь призраки случайных людей.

И только один человек возвращался раз за разом: десятилетняя уже племянница Нюрочка. Ну, Аня, то есть. Но Аленке и Нюре нравилось самим решать, как им зваться. Вот и сегодня Вадик, старший Алёнкин брат и по совместительству отец непокорного чада, должен был привезти ребенка в гости.

Алёнка обожала эти визиты. С девочкой можно было чудить. Веселиться, скакать на кровати, разрисовывать лица краской, танцевать до упаду. Видели бы ее в те моменты сослуживцы… Разом бы уважать перестали. Или наоборот?

Запел звонок, Алёнка распахнула дверь, и Нюра вихрем ворвалась в квартиру, сбив девушку с ног. Потирая пострадавшее достоинство, хозяйка бросилась вслед за ребенком, махнув брату напоследок. Вадим усмехнулся и, закрыв за собой, испарился по делам.

–Алёнка, я такое придумала! — завопила девочка, бухнув на кровать огромный пакет. — Давай косички плести?

— Как, кому? — с любопытством поглядывая на ценный груз, поинтересовалась девушка.

— Ну вот как они делают эти длинные тоненькие косички? Я у тёти одной видела, знаешь, как много! Красиво! По пояс!

— Нюр, да у нас с тобой по пояс не наберется даже в складчину, — уточнила Алёнка.

— Не беда, я все придумала, мы вплетем! — и девочка щедрой рукой стала выкладывать на стол мотки обычных вязальных ниток.

"Ясно, бабушку ограбила", — про себя рассмеялась Алёна, разглядывая шерсть. Нюра не пожалела, всякой натащила, от тёмно-бордовой до ядовито-салатовой.

— А ты плести-то умеешь? — спросила хозяйка.

— А то! — Ответила Нюра. — Я в интернете посмотрела и на кукле потренировалась. Садись! — И она подпихнула стул.

Алёнка хотела было напомнить, что она и не кукла вовсе, но решила: будь, что будет! В крайнем случае, отрежет, побреет, будет светить модной лысиной.

Парикмахерский салон заработал. Нюрочка очень старалась, даже не дергала почти Алёнкины волосы. На голове уже образовался бодренький шерстяной коврик. Девочка не жалела ниток, поэтому новая прическа и правда тянулась до самого пояса… Пуфик мечтательно взирал на нее с холодильника, уж очень соблазнительно мотались эти верёвочки.

— Двигайся давай, — кота добродушно толкнули в бок, и рядом с ним уселся Семён Степанович, Алёнкин домовой. Точнее, не Алёнки, а ее квартиры. Хозяева-то могут меняться, дело домового за порядком на месте следить при любом из них. Но эта девушка ему больше всех прежних нравилась, была очень светлой, хотя и усталой. А особенно Степаныч любил смотреть, как они живут с Нюрой. Именно живут, потому что без девочки в этой квартире длилось одно сплошное существование.

Пуфик недовольно мявкнул, но сдвинулся. Он к домовому давно привык. Люди ничего не замечают, а у котов с хранителями свой разговор. Пуфик Семёна Степановича уважал и побаивался. Это хозяйка ему прощала проказы, а домовой нет. Нашкодит кот чего-то, а домовой ему в ответ. Вот как-то съел он Алёнке весь подаренный кавалером букет, а Степаныч только обрадовался, что у нее личная жизнь налаживаться начала… В общем, во второй раз влез кот неразумной головой не в цветы, а прямо в кактус… Степаныч его с окошка между этажами позаимствовал на часок, да вместо ромашек и поставил… Пуфик потом долго орал и плакал от боли и досады, но впредь стал осторожнее, и к домовому начал прислушиваться.

Так они и сидели теперь вдвоем на холодильнике, любовались. Пуфик клубками, Степаныч Аленкой и Нюрой.

Пальчики девочки стали уставать. Наконец, не выдержав, она собрала оставшиеся волосы в толстую косу и повела Алёнку к зеркалу. Это был шедевр! Коврики, что бабушки у метро продают, и то бледнее…

Гордо кивнув разноцветной головой, Алёнка поцеловала племянницу и сказала:

— А у меня тоже идея есть! Там на лестнице цветок в горшке погибает. Я не знаю, чей он… Жалко. Давай его спасём?

— Урааа! Спасём! Как герои! — запрыгала по комнате счастливая Нюрочка. И вдруг остановилась, округлив глаза. — А как?

— Легко! Заберём его ко мне, пересадим, будем ухаживать!

Девочка радостно закивала головой. Алёнка направилась было к двери, но тут сообразила, что в подъезде холодно, а тапок для Ани никогда в ее доме не водилось, не заставлять же обуваться в уличное ради минуты?

— Ты подожди меня, я одна на дело пойду, — сказала Алёна.

— Одна спасёшь? — Нюра собралась было плакать, но быстро утешилась, получив обещание, что заниматься пересадкой будет она. Разделение труда, так сказать.

Алёнка выглянула из квартиры. Вроде тихо. Но холодно. Закрыла дверь. Схватила первое теплое, что подвернулось под руку. Это была Нюрина толстовка со смешными собачками. Запахнувшись в нее, Алёнка пошла добывать.

Но не рассчитала. На лестнице между пролетами тихонько о чем-то разговаривали два парня. Одного она даже вроде видела пару раз, сосед, наверное.

Обалдев от красоты, парни мигом замолчали и уставились на Алёну.

Приняв самый гордый из всех возможных видов, она посмотрела на одного, на второго, а потом сказала:

— Да, вы правы, господа. Да. Да, у меня нитки в волосах. Да, я в детской толстовке. И — да, вы мне мешаетесь. Позвольте!

Парни посторонилась. Алёнка взяла с подоконника горшок с чем-то сухим и серым, тряхнула косами.

— Спасибо, — сказала она, улыбнулась каждому по очереди, попрощалась и, держа спину ровно, удалилась в квартиру.

Уже там, за закрытой дверью, сползла вниз по стене от хохота. Да уж, ситуация! Вот это был выход!

Парни на площадке тоже пришли в себя.

— Забавная, — протянул тот, который был чужой.

— Ага, надо мной живёт, — ответил сосед.

Семён Степаныч с любопытством глядел на них с подоконника, где просидел почти весь этот спектакль. Он тоже юркнул в дверь, когда Алёна вышла на площадку. Не то, чтобы домовым очень мешали стены, но так, знаете ли, проще. Выйдя с хозяйкой, он с любопытством уставился на парней.

— Так, этого не знаем, не нашенский, — забормотал он. — А этот… А, так вот кто мне по ночам спать не даёт! Ну, голубчик, погоди… Замучил ты меня своей гитарой. Твоё спасение, что играешь хорошо, душевно, так тебя растак. А то давно б тебе тайком все струны пообрывал… Что ж тебе вечерами-то не играется, а? Я б под чаёк и слушал…

Алёна забрала цветок и направилась домой. Степаныч собрался было за ней, чтоб опять в дверь, да тут сверху послышалась громкая брань.

— Да что ж это делается-то, а? Ты ж куда его понесла, канарейка ты этакая? А ну поставь на место, его ещё Любовь Степановна своими руками в этот горшок сажала! Семь лет стоял как родной, а она воровать!

Цепляясь кафтаном на мелкие зазубрины, с верхнего этажа прямо по перилам скатился какой-то домовой. Съехал да и рухнул на Степаныча. Зашиб его прилично, Семён прям об бетонный пол головой и ударился, падая. Кое-как спихнул с себя ездока, поднялся, кряхтя и потирая макушку.

— Ты гляди, окаянный, чего делаешь-то! — ругнулся он. — Куда прёшь-то? Ну взяла цветок, и чего, ты его хоть видел? Пенёк один, а не цветок! Дома подлечит да назад вернёт. А может, и не вернёт, чего ему тут загибаться! Тоже мне, нашелся блюститель!

Домовой сверху тоже поднялся, зло блестя глазами и натирая отбитые локти.

— Не вернёт, найду и дома все цветы переломаю! Это моей бывшей хозяйки, самой любимой, цветок был!

— А чего нас искать, вон в угловой живём! — рявкнул Степаныч. — Приходи, я тебе бороду повыдергаю!

— В угловой? — оскорбленный домовой заинтересовано поднял глаза. — Сосед, что ли?

— Ну сосед, коли и ты из угловой.

— Оттуда… А это вон хозяин мой стоит.

— Гитарист, что ли?

— Ох, молчи, горе мне с ним…

Много ароматных чайников спустя Семён Степаныч и Фома Ильич очень удивлялись этой встрече. Не тому, что она случилась. А тому, как именно все тогда происходило. Домовые, хоть и редко выходят наружу, общаются очень вежливо при встрече и знакомстве. Традиции блюдут."Позвольте, пожалуйста, будьте так любезны", да на Вы, да с поклонами… А тут… Ох, и стыдили бы их, если б узнали, как они ругались да тыкали. Но никто не знал. А кроме того, среди брани зародилась крепкая дружба.

В тот же вечер, успокоившись, домовые встретились испить чайку на том же самом подоконнике.

— А что, Фома Ильич, хозяин у Вас беспокойный? Гитару вон всё мучает ночами. И днём небось тоже продыху вам не даёт.

Конец ознакомительного фрагмента.