Министерство мертвых. Невозможная принцесса

Ольга Пашнина, 2023

Она – душа. Погибшая на Земле девушка, получившая второй шанс в новом, полном темной магии мире. Невозможная принцесса, которой не должно существовать.Он – страж. Наследник Повелителя мертвых, единственный, кто способен пересечь грань тьмы и вернуться обратно. Отверженный принц, лишенный самого дорогого.Она хочет лишь вернуть несправедливо отнятую жизнь, он – заслужить право на Элизиум. Между ними ненависть, а вокруг – темный город мертвых, где каждый шаг оценивают невидимые судьи.Готовы взвесить свою душу?Чаши кастодиометра уже пришли в движение. Борьба за власть над миром мертвых начинается сейчас.

Глава первая

Водитель такси напоминал мне Харона, перевозящего души мертвых через подземную реку Стикс. Если бы кто-то задался целью придумать образ Харона двадцать первого века, естественно.

Седой, ухоженный, в классическом черном костюме, он сидел за рулем с идеальной осанкой и в абсолютной тишине. Не было ни рассуждений о жизни, политике, ценах на бензин или мигрантах — таксисты у нас любят поболтать. В машине не играла музыка, а через закрытые окна не проникали звуки с улицы. Я не могла оторвать взгляд от необычного, почему-то немного пугающего профиля мужчины. Да, он бы здорово сыграл саму Смерть в каком-нибудь сериале.

На город опустились ночь и туман. Не редкость для нашего захолустья. Мы ехали медленно, свет фар едва позволял увидеть хоть что-то. На несколько секунд я закрыла глаза.

Даже не помню, как поймала машину. Только непреодолимое, почти невыносимое желание уехать как можно дальше помню очень хорошо. Не знаю, куда меня везет водитель-Харон. И, если вдуматься, это довольно опасно. Никто не знает, где я, телефон остался дома, в пылу ссоры я даже не подумала его взять. В сумке немного денег, хватит на оплату такси и… что? Дешевый номер в мотеле? Койка в хостеле? Кажется, как-то так начинаются все репортажи о пропавших девушках.

«После ссоры с родителями девятнадцатилетняя Аида Даркблум ушла из дома и не вернулась. В последний раз девушку видели садящейся в машину без опознавательных знаков. Особые приметы: длинные русые волосы, спортивная фигура, шрам на правой руке, одета в джинсы и черную толстовку. Просьба всем, кто обладает какой-либо информацию, связаться с родными по телефону ХХ-ХХ-ХХ или через службу 911».

Бр-р-р. Я поежилась.

Это же не попутка. Я всегда вызываю такси через приложение, по нему легко отследят, если что-то пойдет не так.

«Стоп! Телефон ведь остался дома…»

Во рту пересохло. Я резко открыла глаза и выпрямилась.

— Извините, куда мы едем?

В боковое окно почти ничего не было видно, только туман, кусок дороги и что-то темное вдали. Кажется, мы ехали по мосту.

— Туда, где вам нужно быть, — отозвался водитель.

— А-а-а… где мне нужно быть?

— А вы не знаете?

— М-м-м… Я… Так странно, я не помню, что сказала вам, когда садилась. Не помню, куда хотела уехать. В отель? Или…

— Мы едем на вокзал, мисс Даркблум.

На вокзал. Что ж, это логично. Я психанула, сбежала из дома и еду на вокзал, потому что поезд — единственный способ убраться из проклятого города. Зря не взяла телефон. Можно было бы посмотреть, куда отправляются ближайшие поезда.

Я всегда хотела уехать. Слишком многое здесь напоминало о счастливой жизни, которой никогда больше не будет. От нее остались только красивый дом в дорогом районе, пара коньков и мачеха, вдруг с чего-то решившая, что моя жизнь принадлежит всецело ей. Она выбрала мне колледж, вычеркнула отца из нашего мира после его смерти.

— Вот теперь ты свободна, — пробормотала я. — Больше никаких обязательств. Никакой навязанной падчерицы. Наслаждайся.

Водитель если и услышал, то не подал виду.

Наконец мы остановились. Из-за тумана и темноты (когда-нибудь в городском бюджете появятся средства на освещение, но точно не сегодня) сложно было разглядеть, где станция, но раньше я часто бывала здесь и нашла бы зал ожидания с закрытыми глазами. Надеюсь, там есть кофе. И надеюсь, мне хватит денег на что-нибудь съестное, потому что организм уже дошел до стадии, когда от голода просто тошнит. Не помню, когда в последний раз ела. Утром?

— Мы приехали, мисс Даркблум.

— Спасибо. Сколько с меня?

В машине не было никакого счетчика.

— Вы уже расплатились со мной. Все в порядке. Удачи, мисс Даркблум.

— Спасибо… — Я нахмурилась, но распахнула дверь и вышла наружу.

За все это время водитель даже не обернулся. Когда я огляделась и поняла, что совсем не знаю место, в котором очутилась, машины уже не было.

— С какой стороны ты меня привез?

Все вокруг напоминало самую обычную платформу. За ее краем виднелись рельсы, над головой от дождя защищал высокий купол. На ближайшем столбе обнаружились часы.

— Семнадцать-семнадцать? Да вы издеваетесь! Могли бы хоть часы починить.

Судя по тьме вокруг, времени не меньше восьми, а то и ближе к девяти. И народу уже никого, а в час пик на станции не протолкнуться. У нас почти нет работы, многие ездят в соседний город, да и студенты как раз в это время возвращаются домой.

Ладно, к черту всех. Надо найти расписание, кассу, купить билет и дождаться ближайшего поезда. Там смогу поспать, на кофе и сэндвич уже даже не надеюсь.

Только где вокзал?

Наугад, совершенно не помня, где располагался злополучный переход в здание вокзала, я побрела по платформе. Стук каблуков эхом проносился по пустому пространству. Туман немного рассеялся, оставив вместо себя промозглый холод. Жаль, не захватила плащ или куртку. Зря я не собрала никаких вещей. Но если бы я попыталась, мачеха поняла бы, что я пытаюсь сделать. И вместо вокзала я бы оказалась заперта в своей комнате.

И вдруг впереди показалась фигура. Одинокий пассажир, ждущий поезда — то что надо! Выясню, куда он собрался и где кассы.

— Извините! Извините, вы мне не поможете?

Довольно привлекательный шатен в темном классическом костюме-тройке обернулся и посмотрел так, словно не ожидал меня увидеть. Даже сверился с часами, затем снова перевел на меня взгляд и нахмурился.

— Аида? Аида Даркблум?

— Мы знакомы?

— Еще нет. Я ждал тебя на час позже. Это странно.

— Почему? Ждали? А вы кто?

Он снова посмотрел на наручные часы, затем на часы на столбе.

— О, я опять забыл про часовые пояса. Ну, конечно, ты Аида Даркблум, и ты совершенно вовремя! Как себя чувствуешь, малышка?

— Э-э-э… нормально, а что?

— Тошнота? Головокружение? Замерзла?

— Да, немного, но…

— Это нормально. Скоро пройдет. Итак, на чем предпочитаешь добираться? Самолет, машину, параплан, дирижабль? Выбери дирижабль, а? Его никто никогда не выбирает, а мне ужасно любопытно.

— Добираться куда?

— В мир мертвых, разумеется. Ты что, не знаешь, что умерла?

Я рассмеялась. Немного наигранно и недоверчиво, потому что атмосфера вокруг совсем не располагала к веселью. Но часть меня все же надеялась, что мужчина рассмеется в ответ и скажет, что это он так пошутил. Но он смотрел совершенно серьезно.

— Нет. Я не в курсе, — посерьезнев, сказала я. И зачем-то добавила: — Извините.

— Ничего страшного. Стоит только оштрафовать подчиненного, как он тут же начинает саботировать процесс и скидывать свою работу на чужие плечи.

— Вы о чем?

— Неважно. Выбери, пожалуйста, транспорт, Аида. Это важно, поверь мне.

По коже прошелся мороз, и вдруг показалось что да, действительно важно.

— Хорошо. Поезд.

— Поезд? — Незнакомец нахмурился. — А почему?

— Мы же на вокзале, — пожала плечами я. — Логично, что отсюда уезжают на поезде.

Мужчина с интересом огляделся, словно впервые видел место, в котором находился.

— Надо же, и правда. Вокзал что-то значит для тебя?

Тут я уже не выдержала. Шутка затянулась. Я не умерла, я сбежала из дома и собираюсь уехать так далеко, как смогу. Найти работу, встать на ноги и никогда больше не вспоминать о городе, в котором выросла.

— Знаете что? Отстаньте от меня. Иначе я попрошу полицию вами заняться. Всего доброго.

— Ты где-то видишь полицию?

Я развернулась, чтобы уйти. До сих пор понятия не имея, где здание вокзала. Просто хотелось оказаться как можно дальше от незнакомца. Выбросить из головы странную встречу.

— Там ничего нет, Аида! — крикнул он мне в спину.

Не знаю почему, но я остановилась.

— Там пустота. Ты умерла, и Харон переправил тебя через реку мертвых. Теперь у тебя только один путь — со мной. Поезд отвезет тебя в следующий этап. Здесь ты лишь потеряешь время и, в конечном счете, себя. Не уходи с платформы, Аида. Иначе я тебя не найду.

Кажется, я уснула в машине, где-то на мыслях о водителе-Хароне. А может, он все же оказался маньяком и усыпил меня, чтобы зверски убить в ближайшем лесочке. А я сейчас вижу глюки от лекарств. Хотя в этом случае незнакомец даже не врет, я действительно почти умерла. Может, подсознание так пытается намекнуть, что садиться в чужую машину без приложения такси было не лучшей идеей?

Я все же дошла до края платформы, намереваясь вернуться туда, где остановилось такси. И тут же отпрыгнула в ужасе: из белесого тумана появилась рука. Жуткого красноватого цвета, она хаотично царапала бетонный пол в паре дюймов от моих ног.

— Я говорил, что не стоит. Вернись, пожалуйста, к поезду.

— Эт-то что? — От холода, пронзившего тело, я начала стучать зубами.

— Те, кто предпочел остаться здесь. Не доверившиеся проводнику души. Не войдешь в вагон — останешься с ними навсегда.

Обернувшись, я увидела поезд. Он прибыл совершенно бесшумно, не издав ни единого шороха. Без опознавательных знаков и светящихся табло, поезд казался одновременно до боли знакомым, и в то же время какой-то… пародией на реальный. В нем определенно что-то было не так, но сколько бы я ни рассматривала, не могла понять, что именно.

В детстве почти каждые выходные мы с отцом садились на поезд и ехали осваивать новый городок. Бродили по улицам, изучали кафешки, придумывали истории про жителей. Иногда веселые, иногда добрые, иногда страшные или грустные. Возвращались затемно, к тому моменту я уже дремала, закутавшись в папину куртку, и он нес меня домой от самой станции, так осторожно, как мог, чтобы не разбудить. А я притворялась, что у него получается.

Мужчина сделал приглашающий жест. Я еще раз обернулась к туману, но рука уже исчезла, хотя на камне остались глубокие царапины.

Пусть это сон, бред, галлюцинация — мне не хотелось проверять, что будет, если шагнуть в туман. Поезд хотя бы примерно соотносится с первоначальным планом. А зомби или что там неупокоенное лезло — нет.

Внутри поезд совсем не напоминал те, на которых мы ездили с отцом. Вместо удобных рядов сидений — потертые кожаные диваны вокруг деревянных столиков, вместо светодиодных ламп — канделябры со свечами. А еще ковры, тяжелые шторы на окнах и даже небольшой рояль в конце.

Мужчина выбрал один из столиков и кивнул:

— Садись.

Украдкой я ущипнула себя за запястье. Определенно больно. Но может ли быть больно во сне?

— Ты не спишь и не бредишь, и галлюцинаций у тебя нет.

— Откуда вы…

— Все думают одинаково. Все пытаются уйти. Все не верят.

Поезд медленно тронулся, оставляя платформу и туман позади.

— Но ты умерла, Аида. Придется в это поверить.

— Докажите! — потребовала я. — С чего мне вам верить? Порой люди, которые были под наркозом, рассказывают сказки и похлеще. Может, сейчас я лежу без сознания? Или кто-то подсыпал что-нибудь в мой бокал? Или я просто сплю и вижу интересный сон, который потом запишу и превращу в книгу. Стану богатой и знаменитой, как Роулинг… Кстати, вот! Мы едем на поезде в таинственный другой мир. Все как в моих любимых фильмах.

— Мы едем на поезде, потому что поезда для тебя обладают какой-то эмоциональной ценностью. Подозреваю, фильмы тоже — оттуда и отсылки. Пока ты не ступила на порог нашего мира, реальность вокруг питается твоей смертной жизнью. Но подумай сама. Что последнее ты помнишь?

— Как поймала такси, чтобы поехать…

— Нет, что последнее ты помнишь до машины.

Я умолкла. Ссору с мачехой помню отлично, как выскочила из дома, на ходу натягивая куртку — тоже. А дальше…

— Ты не помнишь, как поймала машину. Как села в нее. Как проделала часть пути. Если ты уснула или отключилась в баре, то почему не помнишь, как пришла в бар?

— Потому что иногда кратковременная память дает сбои… — не очень уверенно произнесла я.

— Или потому что момент смерти человека всегда окутан туманом. Чтобы не травмировать и без того шокированную душу. Вот что я тебе предлагаю, Аида. Представь, что я прав. Да, это может оказаться сном или бредом, но ты все равно не можешь заставить себя очнуться. Так притворись, что веришь мне. Ты умерла. Что думаешь?

— Что это несправедливо, — пожала плечами я.

Мужчина посмотрел на меня так, словно слышал подобные фразы каждый день: равнодушно и немного устало. Будто моя смерть для него — всего лишь работа, и в конце дня он забудет о девице, сидящей напротив, сойдет с поезда и пойдет в бар, чтобы выпить стаканчик-другой.

— Почему же?

— Мне всего девятнадцать. Я ничего не успела.

— А что такого ты спешила сделать, что не успела? Думаешь, мир не переживет, что ты не получила диплом средненького колледжа и не провела всю жизнь менеджером в супермаркете? Или что не рассталась с девственностью на выпускном? Или катастрофой для человечества станет твоя незакрытая кредитка? Кстати, чужая.

— Не чужая, а мачехи, — буркнула я, покраснев.

Он определенно знает обо мне если не все, то многое. Что говорит в пользу теории о бреде. И почему до сих пор не представился сам?

— Почему-то вы все считаете, что в ваших смертях есть трагедии. Будто то, что вы не прожили еще десять-двадцать-тридцать лет — ужасная несправедливость. Хотя на самом деле всем плевать. Миру плевать.

— Но не близким.

— Не им, — согласился незнакомец, и я даже приободрилась — нашли-таки точку соприкосновения!

Правда, потом он тут же снова вылил на меня психологический ушат холодной воды:

— К тебе это не относится, Аида. О твоей смерти никто не переживает.

На этом мы замолчали. Я сидела насупившись и сложив руки на груди, а мужчина безмятежно смотрел в окно, за которым, впрочем, ничего не было — только туман, густой и непроглядный.

— Как это случилось? — Я не выдержала первой. — Как я умерла?

— Понятия не имею, мне это не интересно. Да и тебе тоже. С этим пусть разбираются живые, у тебя свой путь.

— И куда же он ведет? — ехидно поинтересовалась я. — И почему его не видно?

— Потому что мы еще не перешли границу нашего мира. Сейчас я расскажу о нем побольше. Но сначала возьми печенье.

— Что? — не поняла я.

Вместо ответа незнакомец кивнул на дверь между вагонами, которая в следующую секунду открылась. Сначала показалась тележка со снеками и чаем, а следом за ней грузная женщина средних лет с абсолютно равнодушным выражением лица. Я бы сказала, на нем было написано что-то вроде: «задолбала работа».

Лишь при виде нас она немного оживилась.

— Сэм, ты сегодня лично?

— Да, Клара. Работаю внеурочно. Это Аида.

— Что будешь, Аида? — Она зевнула.

— Эм… ничего, спасибо.

— Возьми, — вздохнул мужчина, чье имя я теперь узнала. — Чтобы успешно перейти границу, тебе нужно съесть что-то из нашего мира. Ты что, мифов не читала?

— Это в смысле зернышко граната?

— Граната нет, — ответила Клара. — Печенье будешь?

— Давайте. — Вздохнув, я махнула рукой. Они все сумасшедшие.

Мне выдали пачку самого простого галетного печенья — и Клара с тележкой покатились дальше. Я не удержалась и вплоть до момента, когда за ней закрылась дверь, пыталась рассмотреть что-нибудь в соседнем вагоне. Там тоже едут души?

На вкус печенье оказалось похожим на пенопласт. И я не для красного словца сравнила: в детстве я отгрызла целый кусок от пенопластовой упаковки телевизора. Пережевывала белые гранулы, пока не спохватился папа и не отвез меня в больницу. Нас оставили там на ночь, мне не разрешали есть, а есть хотелось со страшной силой, и папа придумывал игры, чтобы отвлечь меня от голода.

— Мое имя — Самаэль, — сказал мужчина.

Это нехорошо. Точно не к добру.

— Когда человек умирает, его душа попадает ко мне, и я решаю, как с ней поступить — это если вкратце. Хотя на самом деле ко мне попадают единицы, в основном этой работой занимаются другие.

— И почему я в числе этих единиц?

— Разумеется, потому что ты — избранная с уникальным даром. Существует пророчество, согласно которому от ужасного проклятия наш мир спасет юная девушка необычайной красоты и редкого ума. Хм… И правда, а что, собственно, ты тут делаешь?

— Очень смешно.

— Все были заняты по моему же приказу. Решил прогуляться сам.

— И запутались в часовых поясах.

— Знаешь, не помню в последнее время ни одной души, которую бы мне так хотелось отправить в Аид.

Хм, забавно. Аид — похоже, так у них называется ад и мое имя — Аида. Немного нетипичное, надо сказать. Но мама ведь была актрисой. Им свойственны чудачества. Сейчас это прозвучало даже иронично.

— Значит, это не ад. И мы в него не едем.

— Не ад. А ты как думаешь? Куда ты попадешь?

— Мне кажется, я в целом неплохой человек, — пожала плечами я. — Наверное, в рай.

— Ты не хороший человек, Аида.

— Тогда зачем спрашиваете?! Что я такого сделала, что заслужила ад? Позаимствовала кредитку?! За это даже срока нет, а вы в ад отправляете!

— За это есть срок, вообще-то. Но я не сказал, что мы отправим тебя в ад. Все несколько сложнее. И вообще не относится ни к аду, ни к раю, ни к прочим концепциям загробной жизни. В нашей Вселенной, бесконечной и безграничной, есть два типа миров. Немагические — такие, как твой. И магические — как мой. Немагические миры самые ценные и прекрасные. Они уникальны. Земля — настоящее чудо. То, как она сформировалась, развилась, какой прекрасной и дарующей жизнь стала. Магические миры скромнее, хотя мы и научились создавать красоту для самих себя. Но все же ее не сравнить с красотой естественной.

Поняв, что не могу проглотить больше печенья, чем уже съела, я завернула остатки в пергаментную бумагу и положила на столик. Судя по тому, что Самаэль ничего на этот счет не сказал, я справилась с задачей.

— Испокон веков жители магических миров призваны хранить и оберегать немагические миры. К сожалению, мы не можем жить на Земле вечно, мы не созданы для такого мира. И ограничиваемся лишь короткими яркими жизнями, на которые способны наши тела. Ну а после смерти этих тел души возвращаются в родной мир, и мы оцениваем, как они справлялись со своей задачей. Хранили ли вверенный им мир? Или подталкивали его к гибели? Творили добро или множили зло? Нашли гармонию в красоте природы или погрязли в потреблении? Ну и так далее.

Сказать ему, что миссия провалилась, или пусть продолжает безмятежно мчаться в загробный Хогвартс на старом поезде с пенопластовым печеньем? Для чего бы ни заселяли Землю людьми, они определенно не продвинулись в ее сохранении. Откровенно говоря, я думаю, мы даже немного ее подпортили. Местами.

— Конечно, тех, кто справился с миссией, меньшинство. Они отправляются в Элизиум — колыбель всех душ, мир света, покоя и любви.

Зато теперь понятно, почему я мимо. Спасение мира, сохранение природы и все такое — точно не ко мне. Пожалуй, выражение «погрязла в потреблении» стоило бы вставить в резюме, оно очень четко описывает ступень развития, на которой я находилась до того, как неизвестный маньяк в автобусе устроил мне встречу с Самаэлем. Или не маньяк, а кирпич. Или грипп. А может, я сдохла со скуки на очередной лекции или меня пришибло стеллажом в библиотеке.

— Самые темные и грязные души, неспособные быть хранителями, отправляются в Аид на вечные муки.

Он произнес это как-то… холодно, угрожающе и бесконечно серьезно. В Аиде не шутят, это было ясно по взгляду Самаэля. Я хоть и постаралась сдержать реакцию, все же украдкой поежилась.

— Остальные, как правило, имеют нулевую ценность. Они немного творили добро, немного вредили своем миру, и вышли в ноль. Им дается еще один шанс, они перерождаются в новом мире и снова пытаются.

— И я…

Я бы не хотела переродиться. Наверное. В этой жизни я была симпатичной. Русая девушка с карими глазами — классический образ эмигрантки из России. А если я перерожусь в мужчину? Или в какого-нибудь аборигена с экзотических островов? Хотя уж они-то точно находятся в гармонии с природой и не оскверняют ее красоту айфоном.

— А ты — пограничное состояние. Ты не успела сгноить свою душу, однако уверенно к этому шла. Твои поступки по большей части не несли глобального вреда миру, который тебя отправили хранить. Однако они вредили душам вокруг тебя. Ты знаешь, что причинение физического увечья стоит куда меньше, чем нанесенная душевная рана? А ты, Аида, нанесла их многим. Мачехе, например.

— Ой, да я не так уж и много потратила с ее кредитки, тоже мне, душевная травма…

— Кредитка здесь ни при чем. Твоя мачеха любила тебя. Искренне о тебе заботилась. А ты? Грубила ей, сбегала, портила вещи. И за что? За то, что твой отец был счастлив с ней?

Я упрямо молчала, стиснув зубы. Любила… Сложно вспомнить времена, когда про мачеху можно было сказать, что она меня любила. И все же, надо думать, моя смерть ее немного расстроит.

— Это ее убьет, — сказал Самаэль, явно подслушав мои мысли. — Ты была ее ребенком, Аида. Приемным, проблемным, порой ты доводила ее до белого каления, но она никогда не простит себе, что ее последними словами тебе было: «Лучше бы тебя никогда не было!»

— А говорили, о моей смерти никто не переживает.

— Надеялся, ты вспомнишь сама, но ты, похоже, даже не замечала ее отношения к тебе. И этот аргумент не в твою пользу.

— А вы можете сказать ей… ну, что я в порядке и все такое? Что миссия по спасению мира провалена, но меня хотя бы не будут варить в котле с табличкой «их переходный возраст перешел в старческий маразм»?

Самаэль покачал головой.

— Нет, это невозможно. К тому же мачеха — не единственный человек, которому ты причиняла боль. Вот возьмем, например, Олив Меннинг. Ты издевалась над ней два последних года.

— Эй, не я это начала! Она называла меня русской побирушкой! Она ненавидит детей мигрантов. И ничего я ей не делала. Просто начала отвечать той же монетой. Не сразу, прошу заметить, а когда не вмешался никто, включая полицию, куда мачеха обратилась, когда от моего имени старшеклассникам рассылали похабные фотки!

— Верно, однако кто сказал, что чужое зло дает тебе право творить свое собственное? Но что насчет твоего отца?

— Я любила его! — воскликнула я и вскочила, не справившись с желанием вцепиться ему в волосы за одну попытку усомниться в том, что я причинила боль отцу.

Только пусть попробует сказать, что я была плохой дочерью! Я любила его, я его обожала! До тринадцати лет я была счастливым ребенком. Мы ходили в походы! Вместе строили домик на дереве. Взяли собаку. Ездили к океану, в Гранд Каньон. Мечтали однажды полететь в Россию и увидеть страну, где я родилась. Мы были счастливы, и я была хорошим ребенком.

— Ты хотела, чтобы отец принадлежал только тебе, помнишь? Не давала ему заводить отношения. Скольких девушек он бросил, боясь навредить тебе? Сколько раз ты рушила его отношения? Это любовь, Аида? Такая любовь ранит сильнее ненависти.

Украдкой (хотя как спрятаться от того, кто сидит на расстоянии метра и смотрит в упор?) я вытерла глаза.

— Ладно, скажите сразу, сколько в вашем списке имен, и в чем я перед ними виновата.

— С тебя, думаю, достаточно. Я лишь наглядно продемонстрировал, что ты НЕ хороший человек. Однако всего этого недостаточно для Аида. И, поскольку твои хорошие поступки не перевешивают плохие — честно, я даже потерял этот крошечный листочек с твоими добрыми делами — то ты остаешься здесь.

— В смысле? — не поняла я. — В поезде?

Может, так становятся проводницами? И теперь я буду катать тележку с невкусным печеньем, равнодушно взирая на новопреставившихся бедолаг?

Самаэль закатил глаза.

— Здесь, в этом мире. Не в поезде, глупая ты девочка. Несколько десятков лет ты проведешь в нашем мире. Будешь прилежно работать, учиться, изучать нашу историю, и по итогам работы либо отправишься на перерождение, чтобы попытаться еще раз, либо в Аид — если и работа здесь тебя не изменит. По-моему, это достаточно справедливо.

Не знаю, насколько справедливо, но совершенно точно безумно. Я устало потерла глаза и подумала, что если уж умерла — то почему чувствую адскую усталость?

— И какую работу я буду выполнять?

— Пока не знаю. Посмотрим, на что ты годишься.

— А у меня будут магические силы?

— Нет, ты что, в «Гарри Поттере»?

— А драконы?

— Нет.

— А орки и эльфы?

— Нет.

— Академия магии?

— Нет.

— Истинные пары или родственные души?

— Все еще нет.

— Оборотни? Вампиры?

Кажется, сегодня впервые в истории произойдет смерть после смерти, опровергая все мыслимые и немыслимые законы мироздания. Самаэль просто выкинет меня из поезда.

— И что в вашем мире интересного?

— То, что он — твой последний шанс спасти себя. Потому что в Аиде тебе не понравится. У нас нет волшебных палочек, мантий, драконов, магических турниров и заносчивых блондинов с родословной. Зато есть Министерство Мертвых, которое отныне для тебя — дом и работа, награда и наказание. В первой половине дня будешь посещать занятия в колледже. Там тебя обучат всему, что понадобится дальше, помогут изучить новый мир. После обеда — работа в министерстве. Понятия не имею, какая. Может, будешь помогать стражам, может, проводникам, или вообще к Харону прикрепят. Хотя он не любит ездить в компании. Как бы то ни было, чем усерднее ты будешь учиться, чем лучше работать и чем быстрее меняться, тем скорее отправишься на Землю вновь. Это для тебя лучший вариант, Аида. Вопросы есть?

Вопросов было много.

— Где я буду жить?

— Тебе предоставят комнату.

— Что я буду есть? У меня будет зарплата?

— Мертвым не нужна еда.

— Это очень грустно.

— Да, поэтому у нас есть возможности ей насладиться. Но на них придется заработать.

— Как я пойму, что отработка закончилась?

— Тебе сообщат.

— Я могу увидеть отца?

Самаэль поперхнулся воздухом, что было странно, если вдуматься. Наверняка многие души спрашивали о своих близких.

— Нет, — отрезал он.

— Почему?

— Потому что это против правил. И я понятия не имею, где твой отец и можно ли его разыскать. Наш мир огромен. К тому же есть вероятность, что он был лучше тебя, и сейчас продолжает свою миссию по спасению немагических миров. Я бы сказал, эта вероятность довольно высока, потому что лишь очень небольшой процент душ попадает ко мне.

— А посмотреть это где-то можно? Чтобы я точно знала, что с ним все нормально.

Самаэль посмотрел на меня… как-то иначе. До этого он бросал в основном раздраженные взгляды, а сейчас к раздражению примешивалось сочувствие.

— Нельзя нигде посмотреть, Аида. Вы не родственники, уже нет. Вы — две души, бесконечно друг от друга далекие. Пока что твоя память о Земле еще свежа, но постепенно она будет блекнуть. Появится круг общения в новом мире, может, друзья. Затем ты вернешься на Землю и начнешь новую жизнь. Не стоит цепляться за прошлую.

Я отвернулась к окну, чтобы не показывать слабость. Этому нечеловечески холодному мужчине, очевидно, сложно понять, что такое любить кого-то. Он легко проанализировал всю мою жизнь, сведя ее к набору плюсов и минусов, как будто мы в соцсети, а ее пользователи ставят мне лайки.

Спустя бесконечно долгие минуты Самаэль спросил:

— Он был хорошим человеком? Твой отец?

— Для меня да.

— Я спрашиваю не об этом…

— Я не знаю! — Я сорвалась почти на крик. — Понятия не имею, хранил ли он природу, спасал ли котят и чужие души. Не знаю, делал ли добрые дела и все такое. Он был мне папой. Водил меня в парк, кормить уток. Покупал мороженое. Читал на ночь сказки. Выгонял монстров из-под кровати и обещал, что купит лучшее платье для выпускного. Этого, как видите, оказалось недостаточно, чтобы вырастить хорошего человека, так что я понятия не имею, зачли ли ему усилия.

Поезд резко остановился, и я поднялась.

— Куда ты? — спросил Самаэль.

— Мы же приехали, так? Это наша станция?

Со вздохом он поднялся и, выходя из вагона, я услышала тихое, но отчетливое:

— Просто не будет. Это точно.

Новый мир (я до сих пор не была уверена, что не сплю) встретил прохладой раннего утра. Я вышла на перрон, огляделась, посмотрела на сизые облака, через которые робко пробивались солнечные лучи. А потом, повернув голову в другую сторону, я увидела вокзал.

Огромный, с роскошными витражами и остроконечными башнями. Свитыми из каменных веток, усыпанных шипами. Великолепный образец… даже не готической архитектуры, а какой-то… неземной.

— Как будто нейросеть попросили нарисовать фэнтези-вокзал, — пробормотала я.

Вход загораживали горгульи высотой в два человеческих роста. Великолепная картина на фоне утренних туч и робких лучей солнца.

А вот пронесшиеся над вокзалом, полные неуместного позитива, вопли немного испортили атмосферу таинственности и первые впечатления от магического мира.

— Магистр! Магистр Сонг!

Источником вопля оказался рыжий паренек, стоявший возле одной из горгулий. Он напоминал маленького шебутного щенка. Дружелюбного и эмоционального: когда парень махал, то трясся сразу весь, от потертых джинсов и до задорных рыжих кудрей. Сначала он мне понравился, но Самаэль уничтожил все дружелюбие на корню, когда мы подошли ближе.

— Аида, это Харриет, твой друг.

— А? — Я не нашла никакой более подходящей реакции.

Харриет с радостью пояснил:

— Когда новая душа попадает в министерство, ей назначают друга. Чтобы он помог адаптироваться, узнать мир получше.

В ответ на это я предпочла промолчать. Хотя очень хотелось спросить, почему у «друга» женское имя. Я думала, так называли девочек в Британии, а не парней в загробном мире. На вид ему было лет восемнадцать, не больше.

— А как вы стареете? Если я проведу здесь несколько десятков лет, то постарею же, да?

— Нет, ты останешься такой, как сейчас. Но, хочется верить, более умной.

Мы вплотную приблизились к горгульям и те, пока я искала вход в здание, вдруг расступились. Медленно и неохотно, словно провели без движения долгие сотни лет, горгульи сложили крылья, подняв в воздух клубы пыли — и открыли небольшой проем в стене, в котором виднелся самый прекрасный зал из всех, что я видела.

— А… — начал было Харриет.

— Лучше молчи, — посоветовал Самаэль. — Просто поверь.

Но я уже полностью отдалась во власть впечатлений от зала и не обратила внимания на их странный короткий диалог.

Ни страшные руки, тянущиеся из тумана, ни поезд на пустынной платформе, ни рассказ Самаэля не заставили меня поверить в то, что я действительно умерла и действительно нахожусь в мире мертвых.

А этот зал — да.

Весь его потолок был огромным куполом-витражом, сквозь который на мраморный пол лился разноцветный свет. Я рассматривала картину, запрокинув голову, пока не затекла шея.

— Что это? — спросила я у спутников. — Что там изображено?

— Вельзевул коронует наследника, — ответил Самаэль.

— Кто такой Вельзевул? Звучит знакомо.

— Вероятно, в ваших мифах и легендах много имен и историй нашего мира. Души рождаются на Земле с чистой памятью, но порой отголоски воспоминаний находят свое воплощение в искусстве. Видишь ли, в нашем мире живут не только души, которым требуется прийти в себя и переосмыслить свое существование, но и… м-м-м… еще одна раса. Иные — так их называют смертные. Те, кто по той или иной причине не может перевоплощаться и жить в немагических мирах. Посмотри на витражи в окнах.

Каждый изображал какую-то сцену, как я поняла, то ли из местных легенд, то ли из истории.

— В начале времен все было иначе. Души не осознавали своего предназначения хранителей, перерождались хаотично и едва не уничтожили несколько прекраснейших немагических миров. А иные были изгоями. Те, кто обладал способностью перевоплощаться и проживать жизни в других мирах, свысока смотрели на лишенных этого дара. И зачастую обходились с ними несправедливо. Это продолжалось до тех пор, пока не пришел Вельзевул. Он открыл в подобных себе великий дар — видеть истинную сущность души, иметь над ней власть. Он создал Элизиум и Аид, он открыл душам их истинное предназначение. Он — наш страж, повелитель и творец законов.

Первые пять витражей, очевидно, изображали приход Вельзевула к власти и создание Аида и Элизиума.

— Черные души, неспособные измениться, отравляли собой само мироздание, — задумчиво продолжил Самаэль. — Вскоре их стало так много, что они вырвались на свободу и едва не уничтожили все вокруг. Тогда Вельзевул спустился вниз, чтобы лично запечатать врата Аида. Он стал их бессмертным стражем. И назначил наместника, исполняющего его волю здесь. Сейчас Вельзевул правит миром, находясь у самого Предела.

— Вот это значит удаленка, а не то, что они там пытались изображать, — хмыкнула я, вспомнив свои самые странные экзамены в жизни.

— Но однажды ему придется уступить свое место повелителя. Назначить наследника, не регента, а нового повелителя. Поэтому на витражах нас окружает то, что уже свершилось, а над нами — то, что грядет. Коронация.

— Только вот у повелителя три наследника, — хмыкнул Харриет. — И мы еще не знаем, кого он выберет.

— На протяжении всей нашей истории Вельзевул выбирал себе воспитанников, но до сих пор так и не передал никому власть, так что я бы не обольщался. Все, идем дальше, надо найти тебе комнату.

Город напоминал скорее гигантский лабиринт. Все улицы, переулки, тупики и дворы были частью одного огромного здания, вокзал в котором был лишь крошечной частью. Парки обступали высокие стены, в основаниях мостов сияли остроконечные башни, под ногами от чистоты сверкала почти новенькая с виду брусчатка.

— Что-то напоминает… — пробормотала я.

— Оксфорд, — кивнул Самаэль. — Построен по образу и подобию Мортрума — города мертвых. Точнее, города заблудших душ. Разумеется, сходство лишь отдаленное. Мортрум — сложное магическое сооружение. Ты можешь попасть в любую точку города, не выходя из здания. Но будь в нем осторожна и старайся передвигаться по улицам. Внутренние помещения порой чудят. Лестницы исчезают, проходы закрываются… В общем, не ищи приключения на ровном месте.

— А карты вы случайно не выдаете?

— Нет, — отрезал Самаэль, и я разочарованно вздохнула.

Но даже если я все еще бредила, подсознание постаралось. Огромный готический город-замок! Такое сложно придумать, вообразить в деталях еще сложнее. Естественно, мне тут же захотелось как следует по нему погулять, залезть во все закутки и темные углы. Но я благоразумно оставила эту мысль при себе.

Похоже, я угадала со временем: по пути нам не встретилось ни одной живой души, как бы забавно это ни звучало. Самаэль молча шагал чуть впереди, за ним бодро семенил Харриет, а вот я то и дело отвлекалась, рассматривая новые локации, такие непохожие на скучный провинциальный городок, в котором выросла.

— В вашем мире только один город? Или таких городов-замков много?

— Мортрум — уникальный город. Но вообще есть и другие.

— В них тоже живут души?

— Души, иные. Кто только не живет, — туманно отозвался мужчина.

Мы наконец свернули в сторону одного из двухэтажных корпусов Мортрума. Довольно невзрачный, но, как и весь город, колоритный, он оказался чем-то вроде общежития. Мне понравилось внутри. Пахло как в старой часовенке, а длинный темный коридор с рядами одинаковых дверей напоминал… Даже не знаю, пожалуй, действительно старинный колледж. Не хватало только табличек с номерами аудиторий и портретов великих ученых.

— Это — твое жилище на ближайшее время. Первые годы тебе придется провести здесь. Потом сможешь подыскать что-то получше. Твоя дверь — последняя, слева. Вот что, Аида. На тебя свалилось много всего. Полагаю, ты еще не до конца мне поверила, и часть тебя думает, что это сон. Дай себе время. Побудь наедине с собой. Обдумай все произошедшее и услышанное. У тебя есть несколько дней. Но будь осторожна, мысли о смерти могут навредить тебе. Тебя могут мучить кошмары, видения — это нормально, ты пережила сильное потрясение. Если станет невыносимо, обратись к Харриету. Он знает, как помочь.

— Ага! — просиял рыжий. — Я погиб на «Титанике». Я определенно много знаю о стрессе.

— Он все тебе покажет, проведет экскурсию, — кивнул Самаэль. — Через несколько дней жду тебя на разговор. Покажу колледж и определю фронт работ. А сейчас я должен идти. Есть вопросы?

Вопросов был миллион, но я решила, что время для них пока не пришло. Соблазн упасть в постель и закрыть глаза в надежде, что я открою их за столом в колледжской библиотеке или в собственной комнате, или даже в раздевалке катка, был огромный. Дождавшись, пока Самаэль уйдет, я повернулась к Харриету.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он. — Помощь?

— Да. Мне нужно, чтобы ты от меня отстал.

— Что?

— Ну… как бы тебе объяснить… Спасибо тебе за компанию и готовность помочь, я это ценю. Но я не люблю, когда мне навязывают друзей и заставляют с кем-то общаться. Мне не нужна нянька и уж тем более не нужен психолог. Если я заблужусь — спрошу у кого-нибудь на улице, но вообще в следующий раз просто нарисуйте карту. Все, приятель, спасибо и удачи!

С этими словами я похлопала его по плечу, открыла дверь новой комнаты и застыла на пороге.

— Точно не нужна моя помощь? — фыркнул Харриет.

— Да твою ж… мертвую задницу, — уклончиво ответила я.

Небольшая комнатушка с крохотным окном в потолке могла бы сойти за жилье на первое время (живя с мачехой я бы согласилась и на такую, лишь бы съехать), если бы не была завалена хламом. Какие-то коробки, мешки, одежда, книги, старое пугало — вещей было столько, что я даже не сразу заметила шкаф, письменный стол и кровать.

— Это что за помойка?!

— Видимо, прошлый хозяин…

— Был мусорщиком?! Кстати, что с ним случилось?

— Отправился дальше. Точно не знаю, куда, нам не говорят.

— Уверен? По-моему, он все еще может быть где-то тут, просто под завалами не видно!

Харриет фыркнул и прислонился к косяку. Кое-как переступая через стопки газет и набитые тряпками тюки, я прошла на середину комнаты, чтобы оценить масштабы катастрофы, и поняла: катастрофа — слишком мягкое описание того, во что превратили комнату.

— А что, убираться перед прибытием новых жильцов не принято?

— Порой на это не остается времени. Ты не знаешь, сколько времени должен провести здесь. В любой момент твой страж может сообщить, что пора двигаться дальше. Никто не дает время собирать коробки. Так нужно, чтобы мы искренне старались стать лучше. Ну и не привязывались друг к другу. Когда знаешь, что в любой момент можешь уйти без прощания, стараешься не привязываться.

— Получается?

— Увы. Но в колледже этому посвящен цикл лекций. Всем новеньким именно поэтому назначают друзей. Нас обучают правильно вводить новичков в курс дела и при этом не сближаться слишком сильно. Так что, помочь? Нужно разобрать здесь все, рассортировать по коробкам, решить, что стоит уничтожить, а что еще послужит. Можешь и себе оставить, если хочешь.

Я хмыкнула. Перспектива целый день (или что тут у них) разгребать чужой хлам не вдохновляла. Но и жить на мусорке, выкопав норку для сна, я не привыкла.

— Есть идея получше.

С этими словами я начала методично выбрасывать хлам в коридор. Сначала все, что валялось сверху, затем коробки и мешки. Связки с книгами шли последними, и парочку я все же оставила себе.

Постепенно комната приобретала более-менее опрятный вид. Старая, но добротная мебель оказалась покрыта слоем пыли. Полки местами покосились, а каменные стены замка с самой постройки не видели ремонта. Но на первое время сойдет. Сейчас немного отдохну, а потом все вымою.

— Надо же, я думала, после смерти будет что-то крутое, — бормотала я, выкатывая старый ковер. — Яркий свет или небесные врата. А не расхламление и уборка. Почему посмертие напоминает обычные выходные с мачехой?

Все это время Харриет суетился, бегая вокруг и причитая:

— Аида, так нельзя! Аида, что ты делаешь?! Это против правил!

— Вот что, названый друг… — Запыхавшись, я села на освобожденную из плена мусора кровать. — Я не просила приводить меня сюда. И не собиралась умирать в девятнадцать. То, что меня без спроса поселили в эту комнату, не значит, что я буду прибирать за кем-то бардак. Вот вам лайфхак: чтобы следующий жилец не мучился, неделю сортируя мусор, не превращай комнату в помойку!

— Но что мне делать со всем этим?! — Он растерянно обвел руками гору в коридоре.

— Это твой хлам?

— Нет.

— Тебе поручали его разобрать?

— Нет, но…

— Ты обязан следить за тем, как я чищу зубки и укладываюсь в кроватку?

— Нет!

— Тогда какие вопросы? Ты, как настоящий джентльмен, попрощался со мной и ушел. Что было дальше, не знаешь.

— Аида, это неправильно…

— Неправильно — после того, как я недавно умерла, зная, что у меня болит голова, тошнит и пошатывает, отправлять меня два дня сортировать чужие вещи. Можно было хотя бы дать выспаться и все осмыслить! Слушай, я совершенно серьезно, мне очень плохо. Можно я лягу и пару часиков вздремну?

Возмущенный донельзя, парень развернулся и унесся, как безумный рыжий вихрь, оставив меня у двери в новое жилище.

— Зуб даю, жаловаться побежал, — хмыкнула я. Но даже не испугалась. К этому моменту единственным желанием было закрыть глаза и провалиться в сон в надежде, что когда проснусь, мир снова станет нормальным.