Гедонисты и сердечная

Ольга Новикова, 2007

Попытка найти чувство в отношениях, изначально предполагавших лишь чувственность, мучительна. Любовный многогранник, выстроенный героиней романа, показывает, что унижающий готов к роли унижаемого, а любовь тяжела для любящего так же, как и для любимого.

Глава 10

Голос Дубинина не встрепенулся, когда он поднял трубку и услышал Марфино «а-ал-ло». Она сбивчиво винилась за мужа — тот только что рассказал, как ее искали…

А где же ты, голубушка, тогда пропадала? — мелькнуло у Федора. Мелькнуло, но не задержалось. Пусть Филипп за ней смотрит. Муж он или не муж! Ну и бестолочь он все-таки! Взбулгачил его и исчез…

Пришлось одернуть себя за поспешность приговора, когда узнал про траурную поездку.

— Мои соболезнования, — автоматически, без выражения произнес Федор формулу простой учтивости. — Надо же, как у нас с тобой все запараллелено! И я занимался похоронами…

Не та интонация… Бодро получилось. Еще скажет, что он дубоват…

— Севка повесился… — помрачневшим голосом продолжил Федор. — Однокурсник. Мы с ним вечером расстались, а он вернулся домой и повесился. У него все решено было, продумано… Я не понял… Надо было захватить его с собой на дачу… Несколько дней за городом… солнце… он бы передумал…

И хотя слово «виноват» не было произнесено и Марфа ни в чем его не принялась переубеждать, не заохала — а все же подавленность последних дней подтаяла.

— Мать тяжело терять, я знаю. Моя умерла уже двадцать… двадцать пять лет назад, а до сих пор вдруг раз — и боль пронзит. Подожди, я сейчас… — Федор не суетясь сходил на кухню, налил себе чаю, вернулся в кабинет, сел на диван, закинув ноги на табуретку, и снова взял трубку. — Алло, я тут.

— Знаешь, я с детства всегда считала, что всем должна. — Как это часто бывало, без преамбулы, без объяснений Марфа вслух продолжила свою теперешнюю думу. — Мама внушила, что человек всегда должен другим. Так я и жила… Без рассуждений, не задумываясь, считала, что просят — должна сделать. Даже если не меня просят, а кого-то рядом. Уступить место в метро? Вскакиваю. Или на службе: у Мурата спрашивают чей-нибудь телефон — я тут же лезу в свою записную книжку. Отказывать кому-то — нож острый.

— Я заметил, — усмехнулся Федор.

— К тебе это не относится. С тобой — все по-другому. Если я что-то могу для тебя сделать — это как подарок. Я чувствую, что мы вместе, когда выполняю твое поручение, любое. Пусть ты в это время обо мне и не думаешь…

Хм, «не думаешь»… Федор мог бы вспомнить, чем он занимался, например, в то время, как Марфа выуживала из Интернета информацию о его потенциальном клиенте, или записывала на свой диктофон пресс-конференцию, на которую он поленился пойти, или… Но зачем сталкивать лбами его абсолютно параллельные, непересекающиеся жизни… Кому от этого польза?

— Тебе неудобно становится, когда кто-то глупости говорит или слишком подробно рассказывает всякую ерунду… Я сразу заметил, как ты стараешься поправить чужие ошибки, — пресек он ее упрек, а может быть, и намечающееся признание.

Получилось. Марфа вернулась к первой, более общей мысли — она еще не до конца исповедалась.

— А с близкими — меня и просить не надо, сама предупреждаю их желания. Так вот теперь, когда мамы нет, до меня вдруг дошло, что я никому не должна.

— Это же хорошо. Освобождение…

— Ну, пока только как идея брезжит где-то в голове. Постараюсь, чтобы она заработала в моей жизни…

То есть постарается не быть такой самоотверженной… Избирательно? Или по отношению к ней тоже? Интересно… Любопытно, получится ли у нее. И как на нее это подействует, если получится…

А скорее всего — это у нее обычная женская декларация. Сказать-то они все могут… Если баба брякнет: «Я больше никогда тебе не позвоню!» — через час жди звонка… В крайнем случае, через день…

— Ну ладно, давай прощаться, — закруглил Федор, даже забыв спросить, почему и куда она тогда пропала.

Но вместо «до свидания» — пауза. Небольшая, но глубокая, как бездна. И дрожащий голос:

— А мы повидаться не сможем?

Так и слышится, как напрягаются жилы ее гордости, чтобы попросить о свидании.

— Не получится. У меня еще в городе дела.

Сникла. Ничего не поделаешь. Хотя…

— Я послезавтра снова приеду, тогда и встретимся, — расщедрился Федор. И все же добавил, чтобы себя не сковывать: — Если у меня ничего не изменится. Но я тебе позвоню.

А изменилось.

Простудился, да еще как… Почки заныли. Попробовал попринимать антибиотик, который помог в прошлый раз. Через неделю лучше не стало. Моча мутная… По цепочке нашли другого врача.

В общем, когда на экранчике мобильника высветился Марфин номер, Федор даже подумал, не проигнорировать ли звонок: парировать упреки не было сил… Хотя… Ей-то можно сказать, что прихворнул. Она не растрезвонит. А то ведь у нас как принято: любую болячку преувеличат и под прикрытием заботы списывают человека со счетов. Тяжело болен — значит, не справится с работой, не может якобы никуда поехать…

Пришлось только потерпеть удар от слишком строгого Марфиного «алло». И постараться повеселее рассказать про перипетии лечения. Марфа рассочувствовалась. А что еще она могла? Даже врача посоветовать не в ее силах — у здорового человека не бывает на примете хороших докторов. И чуть не забыла известить, что его разыскивают. Предлагают жюрение. Конкурс на лучшего молодого экономиста по пяти направлениям. Дубинин — председатель.

Конец ознакомительного фрагмента.