Миллион миллиардов. Сборник рассказов

Ольга Димитриевна Белоброва

Если вы в детстве собирали «секретики», вы знаете главный постулат успеха: одна блестящая бумажка, два цветка, засушенный жук и немного бисера, все прикрыть осколком зеленой бутылки – и вот оно счастье!У Ольги Белобровой тоже есть свой секрет, как собрать книгу из фрагментов нашей жизни: наблюдения, путешествия, факты, юмор и легкий сарказм. Без этого жизнь была бы совсем невыносимой, а тексты скучными.Хотите проверить рецепт? Вам – сюда!

Служба бабушек

В любом аэропорту есть «служба в помощь бабушкам» (как мы её между собой называем). То есть специальные молодые (иногда и не очень), крепкие (бывают и хлипкие) люди, которые прибегают с инвалидными колясками и перевозят больных, немощных или просто очень пожилых пассажиров, тяжело передвигающихся и вообще…

Я к этой категории пассажиров определённо отношусь, хотя «бабушку» в себе упорно не признаю, хорохорюсь и выступаю, что, конечно же, режет глаз всем окружающим. Мой плюс в том, что я довольно много путешествую и знакома со всеми «службами бабушек» и их характерными особенностями в самых разных аэропортах Европы.

Большинство бабушек, среди которых, конечно же, есть и дедушки, но для статуса это значения не имеет, очень тихие, мирные и совсем не конфликтные очаровашки. Они частенько пригреваются в своих колясочках, уютно чувствуя себя в надёжных руках верных служб аэропорта, и потихоньку присыпают, пока эти энергичные ребята решительно тащат их от чек-инов, к секьюрити и дальше до гейтов.

Итак, дело было в Испании. У них в аэропортах есть специальные помещения, куда бабушек привозят и складируют, чтоб они не растерялись и не рассеялись по терминалу в поисках своих помощников. Там, как правило, тепло, светло, телевизор и дежурят дежурные (уж извините за тавтологию), чтоб никто ничего не перепутал — видимо, были прецеденты. За каждым энергичным и просто помощником закреплена своя индивидуальная бабушка, и брать другую ему никак нельзя, строго запрещено (бог знает почему). Можно только предположить, что делается это, дабы пресечь самозванцев, которые вероломно пытаются выдавать себя за бабушек и нахально пользоваться всеми нашими, бабушкиными благами.

Бабушки, как правило, тихо кемарят в своих колясочках, за исключением отдельных невротиков, типа меня, которые явно чего-то ждут, вытягивают шею, крутят головой по сторонам, яростно зыркают глазами в поисках своего помощника. При этом выразительно поглядывают на часы — типа «я уже опаздываю!» — и пытаются взывать с дурацкими вопросами «где же? когда же? кто-нибудь будет?» к совершенно флегматичным дежурным, которые удивительным образом в большинстве сумели сохранить свою первозданную (аутентичную) невинность и не знать английского языка.

Вот одним чудесным солнечным утром сидим мы с коллегами-бабушками (нас штуки 3 — 4, не больше) на именно таком дружественном аэропортовском складе в ожидании, можно сказать, своей счастливой судьбы, которая не сильно к нам и торопится. Через какое-то время тучи беспокойства рассеивает удача и в дверях появляется Он, настоящий испанский идальго. Хосе или Педро, точно не скажу, никто из наших бабушек его не знает. Смуглый, кареглазый красавец, черноволосый и мускулистый — в общем, Бандерас-в-молодости. Скользящей поступью матадора он входит в наше помещение и застывает в дверях.

«Где они только этих красавцев выращивают в своей Испании, — с щемящей тоской проносится у меня в голове, — селекция, не иначе».

Хосе (который Педро) орлиным взором осматривает сонм дремлющих бабушек, из которых ни одна, заметьте, ни одна, кроме меня, не встрепенулась от взволнованности и предвкушения. Бесчувственные особы, короче.

Педро (или всё-таки Хосе, никак не могу определиться) кидает взгляд на свой планшет с записями и после длительной паузы бархатным баритоном уставшего оперного премьера произносит какое-то невнятное слово с непередаваемым испанским акцентом. И это слово (о ужас!) даже в такой латинской интерпретации совсем не похоже на мою фамилию!

У меня обрывается всё внутри. К сожалению, вовсе не потому, что Хосе, этот потомок отважных тореро, не обратил внимания на моё неземное очарование и выбрал другую «бабушку». А только потому, что я, по моему тревожному разумению, начинаю конкретно опаздывать. Все мои наверняка уже на гейте. У секьюрити, скорее всего, очередюга-не-дай-бог, а следующий Педро, судя по их «расторопности», придёт в лучшем случае часа через пол.

Я начинаю интенсивно прокладывать себе дорогу к вожделенному Хосе и расталкивать колясочки с мирно дремлющими бабушками, при этом пытаясь ему на английском прокричать что-то наподобие: «посмотрите повнимательней, может, вы — за мной!!!». У Хосе в глазах проносится дикий ужас, ему кажется, что судьба отвернулась от него и в этот раз подсунула ему «сумасшедшую бабку с кучей проблем» в виде меня. Как вдруг, на его счастье, тишайшая старушка из второго ряда приоткрыла глазки, вздохнула, встрепенулась и опознала себя в Педрином наборе звуков.

Другая, цивилизованная бабушка на моём бы месте отступила, понимая такое своё позорное фиаско. Не навязывалась бы мо́лодцу, смирилась бы со скорбным жребием опоздавшей, затихарилась бы в уголке… Но комсомольцы не сдаются! И в конце концов, я не знаю, что там у той, Педриной бабушки, а у меня — дети и 15 минут до посадки! И паспорт мой у мужа, на гейте. И вообще, может, мой, другой Хосе забыл меня или загулял где-то — вон в аэропорту сколько соблазнов. Вино на каждом шагу, стюардессы… Так что мне теперь, пропадать?

Короче говоря, чувствуя нехилый прилив сил, как минимум на «коня остановить», я со всей решимостью, со своей коляской и посадочным талоном наперевес, совершаю судьбоносный рывок в сторону ошалевшего от такой прыти Педры (извините за мой французский)). Там я, пытаясь ухватить его за рукав и пристально заглядывая в эти прекрасно-бездонные испанские глаза, стараюсь быстро-быстро и как можно проникновеннее, на английском, изложить ему всю печаль моего бытия на фоне трагизма сложившейся ситуации. На втором абзаце моей пламенной речи я начинаю догадываться, что с английским у него не вполне, но с участью взять меня тоже он почти готов смириться. Видимо, прикинул, что отбиваться будет непросто, убежать можно не успеть и взять меня — лучшее из зол.

Всё-таки люблю я их, красавцев-бандерасов. За мягкость характера и правильный расчёт.

Happy end — я успела! Педро, молодчага, не подвёл. Доставил в лучшем виде, только запыхался: всё-таки бежать с двумя колясками по их бесконечному аэропорту — тот ещё марафон.

P. S. Волнуюсь за подружку, вторую бабушку. Она тихонечко так сидела, всё сносила, даже прикорнуть успела во время нашего забега. А я всё думаю, надо было в её посадочный заглянуть, вдруг её рейс раньше нашего улетал?