У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем

Ольга Гусейнова, 2018

Если коварные родственники не думают о твоем личном счастье, более того, рьяно ему мешают, значит, пора взять дело в свои руки. И вперед, в погоню за счастьем! И не важно, что на твоем пути происки целого клана, который боится потерять ценную знахарку, воинственный князь и подол женской юбки, что цепляет на себя все неприятности. Ничего! Сбежим, обольстим, а юбку и вовсе заменим на штаны, тем более в них пушистому хвосту гораздо удобнее заметать за хозяйкой следы.

Глава 2

Рассвет только-только озарил небеса, а я уже возвращаюсь из леса. Неслышно, словно тени, за мной следуют два охранника-волка — после вчерашнего «повешенья» брат не выпускает меня из виду. Хотя сейчас неудачная попытка привлечь к себе внимание и докучливая братова «забота» вызывают лишь насмешливую улыбку, благо никто ее не увидит. Набрав травок и кореньев, я удовлетворенно выдохнула: теперь полностью подготовилась к охоте на мужа! И не ударю, как говаривала старая Марая, мордой лица в грязь на смотринах княжеских невест.

Лес просыпается, ночное зверье спешит укрыться в норах и дуплах, сочная зелень в капельках росы благоухает сотнями свежих, напитанных живительной силой ароматов, приветствуя утро рождающегося дня вместе с дневными птахами. Мое обоняние волею провидения было заточено как раз под распознавание запахов растений, словно я травоядное какое-нибудь, а не обычная двуликая кошка. Над этой особенностью брат частенько насмехался, несмотря на то, что мой дар травницы, сильной знахарки и особенно повитухи обеспечивает ему надежную власть и уверенность в союзниках.

Эх, елки зеленые, как же хочется обернуться и побегать, как все, на четырех лапах, наперегонки с ветром, а еще — попрыгать, полазить по деревьям, но пока нельзя. Брат грозил оторвать мне хвост и открутить лопоухие уши, а впереди — смотрины! Амаль пару лет назад неохотно признался, что моя хорошенькая рыжеватая кошачья мордочка и изящное тельце могут привлечь какого-нибудь дурня настолько, что тот на глупость и необдуманные поступки сподобится, чем доставит неприятности. Так что если раньше Амаль самолично выгуливал мою кошку в чаще, то теперь об этом даже заикнуться ни-ни. А ведь долгое время без оборота и так со мной злую шутку сыграло: отвыкла, вот и не выпустила вчера когти. Чуть не удавилась.

По дороге обратно я еще раз мысленно перечислила дела первостепенной важности, которые нужно закончить к завтрашнему утру, к отправлению обоза. Вроде бы ничего не забыла и с соседской ребятней попрощалась, а выспаться успею в пути, до столицы княжества больше недели ехать.

Сразу за подлеском начинаются пашни, за ними в рассветной туманной дымке видны избы, принадлежащие более слабым и, как правило, менее имущим оборотням. Дальше пойдут дома побогаче, двухъярусные. Но и те, и другие добротные, деревянные, с двускатными, а то и четырехскатными крышами, резными наличниками, ведь логово для любого волка — это самое важное в жизни. Да и леса для стройки хватает.

Волчий клык — клан, испокон веков проживающий в долине с таким же грозным названием Волчья, родной до щемящей нежности, на многие версты окрест раскинувшейся, приютившей самый большой и богатый северный клан. Никому особо не кланявшийся клан, пока князь Валиан не счел, что собственное княжество ему маловато, а вот заморское королевство очень даже подходит и размерам его гордыни, и намерениям.

Еще лет десять назад, нам, щенкам и кошкам, наставник рассказывал, что Фарн велик и огромен. По замыслу богов, наш мир поделен на две части: Зеленую и Желтую. Первую — богатую растительностью — боги отдали разумным существам, наделенным двумя ипостасями с двумя душами, и обычному зверью.

Желтая — мир песков — досталась змеелюдам; они тоже двуликие двудушники, но, в отличие от жителей Зеленой, чаще используют для передвижения хвост, нежели ноги, постоянно находясь в неполной, смешанной ипостаси. По мере развития обеих частей Фарна, даже океан не смог стать преградой для встречи двух рас, и боги постарались, чтобы не случилось войны: змеелюды не переносят холода Зеленой, а четвероногие плохо приживаются в жарких песках Желтой, зато торговля идет полным ходом.

Кроме того, у обеих рас Фарна есть виды. Хвостатые змеелюды разнятся — от мелких, безобидных, покладистых представителей до крупных и смертельно опасных. Чешуйчатые — даром что жители песков — прекрасные мореплаватели, торговцы и строители, которых часто нанимают на Зеленой. Еще змеелюды объединены в королевства и империи, которые насчитывают сотни тысяч двуликих. Но одновременно забирают у тех свободу, даруя власть лишь немногим избранным!

А вот на Зеленой получили вторую ипостась сразу несколько видов. Самые распространенные — псовые. Первые среди них — вольнолюбивые, гордые волки, собравшиеся в кланы с четкой иерархией силы. Затем идут гиены, в большинстве своем живущие небольшими родовыми стаями и часто выбирающие стезю наемников.

В торговых рядах нередко зазывают народ хитрые, с хорошо подвешенными языками лисы, а вот между торговцами или покупателями часто промышляют в поисках раззяв наглые, ловкие шакалы.

На востоке край болот и озер издавна облюбовали еноты. Водяные, как их прозвали, поставляют в города древесину, рыбу и крепкие рабочие и честные руки.

Еще дальше Волчьего клыка живут наши северные соседи — песцы. Этих метких охотников и хороших охранников часто нанимают торговцы для сопровождения обозов по Зеленой.

Второй вид не такой многочисленный, но довольно распространенный — кошки: крупные и помельче, как я. Кошки предпочитают холодному горному северному краю южные степи и горы. Мы ценим свободу даже больше, чем волки, но часто привязанность играет с нами злую шутку — невольно прикипаем душой к неблагодарному «хозяину» или «гнилому» месту. Может, по этой причине кошки осторожные, и заслужить их дружбу и доверие довольно сложно.

Неискоренимое любопытство, авантюризм и чувственность, увы, тоже не лучшим образом сказались на кошках. Крайне редко, но бывали случаи многоженства или многомужества: не каждый согласится делиться, особенно любовью и преданностью, с кем-либо. В подобных случаях либо самец, либо самка, что позволили себе завести гарем, должны обладать невероятной одаренностью — внутренней силой, притягательностью и обаянием. Чтобы их по-настоящему любили. Ведь только искреннее желание любой оборотницы, ее внутренняя готовность позволяют принести семье потомство.

А вот у змеелюдов, я слышала, распространены гаремы, если есть на что содержать.

Третий, малочисленный, но весьма уважаемый вид — медведи; их часто выбирают городскими головами или судьями. Мудрость, основательность, сила и справедливость медведей славятся на весь Фарн.

Пока на Зеленой стороне существуют только княжества. Так издавна называют огромные кланы, которые подминают под себя стаи поменьше или отдельные роды́. Конечно, вольнолюбивые жители Зеленой стороны княжества не особо жалуют и, опасаясь, чтобы другие свободные кланы или стаи не подмяли, налаживают тесные отношения с соседними родами, стараются поддерживать друг друга, еще устраивают договорные браки, даже межвидовые. Как жизнь показала, не зря.

До сих пор на Зеленой стороне не больше десятка княжеств, а преобладают свободные кланы или стаи. Иногда целый город принадлежит одному клану, а лес — стае. Всех это долго устраивало. Но нашелся-таки Валиан Северный, видимо, очарованный, захваченный положением дел на Желтой стороне и размерами владений тамошних королей. Собрал войско и успешно выиграл войну, унесшую жизни многих оборотней. Еще вчера я надеялась на скорую смерть этого пришлого леопарда, а сегодня поумерила пыл, ведь, возможно, стану его любимой женой.

Наверное, не ко времени, но в мечтах я уже нарисовала чудесную картинку будущей семейной жизни, где на задворках княжеских палат блеклым пятном расплывается вторая жена. Я же — первая и любимая, несущая радость мужу и благоденствие народу. Точнее, моему клану. Ну, мало ли, вдруг да получится, мечтать-то не вредно. Как говорит мудрейший Фрол, старый, потрепанный годами волк из нашего клана, до сих пор наставляющий юных псов и кошек грамоте и истории: «Вредно не мечтать! Это ограничивает мышление и может привести к заведомому проигрышу в любом начинании». Правда, смысл этой Фроловой науки я не совсем поняла, но усиленно мечтаю, раз полезно.

Улицы оживают, главный город волчьей долины просыпается под заливистое петушиное «ку-ка-ре-ку-у-у-у!», кряканье, мычание, блеяние… Представила, как хозяева, позевывая и поеживаясь от утренней прохладцы, выходят во двор заниматься ежедневными делами. Вот и небольшая центральная площадь, недалеко от которой стоят хоромы брата. Раньше я считала их семейным логовом, пока жажда власти не свела с ума Амаля, да так, что он убил нашего отца на поединке.

Справа привычно раздался грозный рык, тут же привлекший мое внимание.

— Да-да, Феня, не лютуй, пришла навестить тебя, — мурлыкнула я снисходительно-ласково.

На краю площади, под сенью высокого раскидистого дуба, в огромной стальной клетке, держась за прутья, встал двухметровый монстр с почти человеческим телом и головой, напоминающей волчью. Этот широкоплечий, сутулый, с длинными когтистыми руками-лапами и мощными ногами-лапами полузверь, покрытый шерстью, вперился в меня цепкими, голодными, глубоко посаженными желтыми глазами, ожидая подачки.

В народе подобных Фене называют душниками. Ходят они на двух ногах, как обычные оборотни в человеческой ипостаси. По-своему разумны, но лишь с одной, изуродованной, душой и формой. Не зверь и не человек, а чудище, замершее посредине оборота. Именно из-за душников на Зеленой стороне правильные оборотни стараются придерживаться либо звериной, либо человеческой ипостаси, не смешивая их, порой претерпевая неудобства.

— Фенечка, не переживай, мимо не пройду и подарочек тебе, горемычный ты мой, принесла, как всегда, — грустно улыбнулась я городскому пугалу, направляясь к клетке.

Приблизилась, но, наученная прежним опытом, осталась на безопасном расстоянии и кинула полузверю час назад пойманного моими телохранителями зайца. Феня ловко схватил окровавленную тушку и, усевшись в центре клетки, с голодным жадным урчанием когтистыми лапами начал рвать ушастого, брызгая кровью и с удовольствием чавкая. Я вновь печально вздохнула: жалко зайку — хоть и сама хищник, но убивать так и не научилась. И несчастливца Феньку жалко, порой до слез, ведь даже имя ему сама дала.

Пять лет назад наши воины вернулись с ним после вылазки в горы. Там, далеко на севере, в шахтах, можно разжиться самоцветными каменьями. Да не каждый смельчак решался забираться на территории отверженных или душников. Мохнатые звероподобные чудища, подвластные лишь стремлению убивать, питаться и размножаться, иных пугали до дрожи в коленках.

Стаи полузверей могут водиться в любом месте Зеленой стороны мира. Уже не оборотни, но еще и не обычные животные. Одним словом, полузверь — внешне и внутри. Они рождались у родителей-душников, либо становились таковыми, если оборотень не обретал семью, озлоблялся и сходил с ума от бунтующих животных инстинктов, которые нечем приглушить, нельзя направить на защиту и заботу о любимых и родных. Или если душа человека в нем была так слаба, безвольна или, наоборот, столь злобна, что зверь полностью подавлял, поглощал, превращая в коварного, яростного убийцу.

Когда Феньку только притащили в город на потеху публике, а главное — для того, чтобы молодняк видел, что бывает с самонадеянными оборотнями, которые не блюдут традиций и не выполняют правил, испокон веков твердивших: разум двуликий может сохранить лишь в семье, — меня потряс его злобный взгляд, с ненавистью перебегавший с одного на другого зрителя из горожан, столпившихся на площади поглазеть на огромное чудовище.

Спустя год плена в Волчьем клыке Феня сумел-таки меня обмануть. Его угнетали клетка, ненависть проходивших мимо оборотней, собственная ярость и клокотавшая внутри жажда убийства. Все чаще, приходя тайком от Амаля к полузверю, чтобы принести сладостей или свежего мяса, я видела, что Феня лежал у края клетки и тоскливо скреб когтями землю. Словно рыл путь на свободу. Я долго терпела, но, будучи сострадательной знахаркой и жалостливой одиночкой, сдалась: на рассвете тайком отправилась на площадь — и выпустила пленника на волю.

Четыре года назад я верила в сказки, верила в то, что нельзя убить единственного друга, того, кто приносит тебе еду, единственного, кто жалеет и понимает. И в очередной раз столкнулась с реальностью: все рано или поздно предают, а душники — звери неблагодарные, с одним желанием — убивать.

В то незапамятное утро меня спас Дешен, ради которого я вчера чуть не повесилась на собственной одежде. Он возвращался от очередной зазнобы и успел отбить второй, уже смертельный, удар душника. Первым тот разорвал кожу на моей спине в лохмотья. Затем Феня сбежал в лес и, пока его ловили, тяжело ранил трех охотников.

За подобную жалость не только глава самолично, а всем кланом убили бы глупую девку, но меня простили. В отличие от брата, в городе и окрест меня любят и жалеют, правда, молча. Ведь уже с двенадцати лет, когда мой дар закрепился и развился, я стала помогать повитухам, а потом и в одиночку принимала роды, отбивала у смерти рожениц и новорожденных. Много детей в Волчьем клыке появилось на свет благодаря мне, и мужья не потеряли своих жен в огне родовой горячки.

Тот печальный опыт научил, что жалость к врагу бывает смертельно опасной. Боль и раны заставили меня — совсем молоденькую знахарку — понять, что нельзя быть слабой душой, нужно иметь силу сказать твердое «нет» желанию спасти всех и каждого. Ведь это, увы, невозможно.

Пока кровожадный сиделец Фенька ел зайца, я, присев на корточки недалеко от клетки, мысленно прощалась с ним. А после, выполнив этот личный долг души, отправилась домой.

* * *

Грусть после общения с душником Феней развеялась, как утренний туман, когда я победным взглядом окинула три своих дорожных сундука с нарядами. Несмотря на то что Амаль заставлял меня носить плат, в средствах не ограничивал. Тонкое, отделанное кружевом и шитьем нательное белье, наряды из дорогих тканей я не только шила себе, как другие женщины клана, но и покупала готовые, даже иноземные. Ведь надежда на брак с хорошим мужчиной упорно теплилась в моей душе. Удобные короткие сапожки телячьей кожи, теплый шерстяной плащ, нарядные одежда и обувь, в которых буду ходить по княжескому дворцу, а также ароматные масла для тела, мятное мыло и всякая всячина — все тщательно сложено в дорогу.

Я довольно крутанулась вокруг своей оси, раскинув руки. Хотелось кричать, как вылетевшей на свободу птице. Поймала свое отражение в огромном зеркале в углу: подол легкого зеленого сарафана закрутился вокруг стройных ног, обрисовав тонкие лодыжки, икры и округлые бедра. Облегающий покрой наряда не скрыл и тонкую талию, и упругие ягодицы, и высокую грудь в низком вырезе нижней рубахи, украшенном вышивкой. Я хорошая мастерица, ведь, ухаживая за будущими матерями, можно многому научиться, даже если в детстве осиротел.

Разглядывая свое отражение, скорчила забавную рожицу, сморщив прямой веснушчатый нос. Сейчас меня переполняет радость от предстоящей поездки; зеленые глаза буквально светятся от счастья. Полные губы не могут удержать улыбку и обнажают аккуратные парные клыки. Тряхнув головой, я разметала по спине и плечам густые, медного оттенка волосы, словно ласково обнимающие овальное личико, не такое скуластое, как у местных волчиц.

Мягкие, милые черты лица настоящей кошки, о чем никто бы не поспорил, если бы увидел меня без закрывающего пол-лица плата. Только большие, лопоухие, покрытые мягкой черной шерсткой уши с длинными кисточками, торчащие на макушке из копны волос, немного портят внешность хорошенькой кошечки-оборотня. Кошечкой меня мама в детстве называла, а Амаль за уши в детстве часто таскал, если ослушивалась. Ну ничего, скоро не будет у него ни моих ушей, ни ценной знахарки, чтобы пригрозить местным оборотням в случае чего.

— Пес смердящий, — прошипела я в сторону брата-злыдня.

— Это ты кому так неласково? — заставил меня подпрыгнуть на месте неслышно подкравшийся Амаль.

Мои уши, украшенные кисточками, — да-да, украшенные, пусть он хоть облается, — сами по себе прижались к голове, и я спешно оправдалась:

— Феньке.

— Снова к нему бегала? — презрительно хмыкнул Амаль, окидывая суровым, подозрительным взглядом мои сундуки. И неожиданно мрачно добавил: — Гляжу я, ты основательно собралась, надумала не возвращаться?

Я вытянулась в струнку перед волком со злобно горящими желтыми глазами с вытянутыми зрачками. Верхняя губа угрожающе дрожит, будто он сейчас решает: разодрать ли меня на клочки или подумать? В отца Амаль пошел, недаром их бой длился мучительно долго, кроваво. Наверное, навечно отпечатавшись у меня в памяти. А вот я — в мать. Даже дар от нее достался. Жаль, не помог ей наш дар выжить — умерла, не сумев произвести на свет сразу трех моих братьев.

— Ни на что я не рассчитываю, просто хочу быть готовой ко всему. Амаль, не ты ли меня этому учил? — не смогла удержаться от подковырки.

В другое время мне бы за длинный язык досталось от брата тяжелой лапой, но не сейчас. Живая дань и заложница должна иметь привлекательный вид, а то, не приведи нелегкая, увеличат денежное бремя клану.

Но и Амаль не был бы собой, если бы пропустил подобное мимо уха. Приподнял мой подбородок, больно схватив двумя пальцами, и заставил смотреть себе в лицо. Дрожа от страха, я упрямо пялилась в его сверкающие злостью желтые глаза.

— Маран проследит, чтобы ты, как и раньше, скрывала свой запах, сестрица. Ослушаешься, он найдет способ наказать тебя за непослушание. И плат ты не имеешь права снимать до брака! За этим он тоже проследит. Поверь, я сделаю все, чтобы вернуть тебя в Волчий клык.

Кажется, мои надежды на счастье с шумным грохотом рухнули куда-то вниз и вдребезги разбились. Амаль невероятно хитер и коварен: заставил меня не только лицо скрывать, как обычной малолетке, но и вкусный кошачий запах, на который бы однозначно среагировали холостяки.

А ведь сама виновата — придумала чудную настойку, которая прячет ненужные запахи. Вновь жалость подвела, а дело было житейское. Живет у нас в городе семья — кошка Лена и волк Эрой. И все было бы у них отлично, ведь любовь больно крепкая и души верные. Да только беременная Лена на дух не переносила запах псины от мужа. А жить без любимого несколько месяцев у верной кошки душа не вынесет. Вот и страдали оба, пока я не придумала настоечку, приглушающую собственный запах. Хотела помочь влюбленным пережить несколько месяцев беременности, пока игры обоняния не пройдут сами собой. А брат прознал и заставил саму пить. Скоро, наверное, забуду собственный аромат.

— За что ты так со мной? — понурилась я.

В зеркале за спиной Амаля отразилась испуганная девушка с прижатыми к рыжей макушке темными ушами, почти круглыми зелеными глазами, в которых заблестели слезы. Затем одна капелька медленно покатилась по смуглой щеке. Губы задрожали от обиды и непонимания.

Как же жалко стало себя за годы юности, когда видела от Амаля, дававшего мне уроки смирения и послушания, сплошь унижение. Если бы он хотя бы любил меня, единственную родную сестру, а не только использовал для давления на соперников, я бы, возможно, смирилась с участью одиночки. Но кому, как не мне, знать, что брат не умеет любить. И, боюсь признаться даже себе, слишком близко подошел к грани, после которой превратится в отверженного. Еще лет десять от силы, если не случится в его жизни чуда и любви, зверь окончательно возьмет над ним верх. Быть может, сам тогда по горам с бывшей Фенькиной стаей будет бегать.

Горькие мысли прервал Амаль, пальцем вытер слезу с моей щеки, поморщился и ответил:

— Эта долина наша испокон веков. Только предки были более сильными и суровыми и не терпели слабости. Нам никто не смел перечить, не мог противостоять! А мы… наша слабая мать умерла в родах, причем будучи сильной повитухой…

— Как ты смеешь?! Ты хоть представляешь, какую боль испытывают роженицы?

— Умерла, забрав с собой трех будущих воинов, сильных, но не рожденных щенков, — оборвал мой возмущенный возглас Амаль, опять больно вцепившись пальцами в подбородок. — А отец? Столь слаб духом, что несколько лет после нее мучился и чуть не потерял весь клан. За это время мы лишились части северных территорий, нас перестали уважать соседи, даже внутри клана стаи устроили грызню за верховенство.

— Поэтому ты убил отца? За то, что он слишком сильно любил маму и мог лишить тебя власти? — с обидой спросила я, чувствуя, что еще немного — и хрустнет моя челюсть, но остановиться не могла.

— Чтобы не позорил наш род и предков, — неожиданно спокойно ответил Амаль, оглушив быстрой сменой настроения. — Власть любит только сильных, запомни, сестрица, на будущее.

— Я же помогаю твоей власти, но меня ты тоже считаешь своей слабостью. И мне порой кажется, что если бы не дар, то убил бы, как и отца.

Амаль оттолкнул меня, но смотрел пристально, словно оценивая.

— Ты ошибаешься, Савери, у меня ни разу не было желания убить тебя. Если бы не дар, я бы нашел способ получить выгоду и от твоего брака. А сейчас проще держать тебя на коротком поводке. Но в одном ты права: ты мое слабое место. Если бы дар достался мне, было бы одной проблемой меньше.

— Тогда тебе, Амаль, придется самому вскоре жениться и найти способ влюбить в себя женщину, иначе наш род может прерваться окончательно! — ядовито прошипела я, отступая от него подальше.

Мужчина, до обидного несправедливо считающий меня слабым местом, а дар — проблемой, презрительно усмехнулся, заметив, что я попыталась выдохнуть с облегчением, и заявил:

— Нашла о чем переживать, кошка. Любая волчица полюбит сильнейшего волка клана! Хозяина долины! Стоит только пальцами щелкнуть.

На этот раз я благоразумно промолчала, но Амаль, кажется, заметил в моих глазах неверие. Да, он прав, у волков иерархия силы очень важна, но мама говорила, что любовь неподвластна законам. Она приходит к тем, кто ее совсем не ждет, а там, где ее требуют, могут безнадежно ждать годами. Значит, и потомства брат может не дождаться!

Амаль смерил меня непроницаемым взглядом, спрятав все страсти, бушующие у него в душе, и строго наказал:

— Следи за своим хвостом! Негоже женщине из Волчьего клыка демонстрировать слабость человеческой воли.

Наконец-то за ним захлопнулась дверь. Я тяжко вздохнула: разговор оставил мутный, гнетущий, горький осадок. Невольно бросила взгляд в зеркало: да, хвост и впрямь на вершок приподнимает подол сарафана над полом, незаметно для посторонних, но Амаль, кто бы сомневался, подметил.

— За собой бы следил, а то еще чуть-чуть — и не только хвост из штанов вылезет, но и шерстью навсегда покроешься, — огрызнулась в закрытую дверь.

В человеческой ипостаси по ушам и запаху можно определить, к какому виду относится незнакомец. Выпускать когти, хвосты и прочие звериные части тела — дурно и непозволительно, как и выражаться между собой словами, применимыми для домашней скотины и лесного зверья. Это признак слабости человеческой души. И все из-за душников — отщепенцев, от которых оборотни стараются держаться подальше. Хотя, по слухам, в больших торговых городах многим плевать на эти мелочи, там в чести удобство. Частенько заезжие купцы и прочие гости были одеты в штаны, как у наших охотников для походов в лес или горы. Ткань на заднице крепится крест-накрест для свободного доступа хвоста наружу.

И женщинам там тоже больше дозволяют, да и под платьем кто увидит хвост? Я свой не слишком длинный хвостик редко прячу. Мне вообще сложно следить за ним: вся выдержка уходит на брата, чтоб ему икалось.

И плевать!

Присев на лавку, осмотрела свою горницу, где прожила с детства, всю жизнь мою. С ней больнее всего расставаться. Здесь мама мне колыбельные своей родины пела. Вновь глянула на сундуки и медленно, вдумчиво проговорила про себя: «У меня есть цель: не вернуться к брату никогда, и значит — светлое будущее. Не хочу! Не могу! И не позволю рушить мою жизнь в угоду его чересчур честолюбивым желаниям, доходящим до безумия!»

Сразу стало легче на душе и светлее вокруг. Это добрый знак!