Я. Тебя. Заставлю

Ольга Вечная, 2020

Я влюбился в нее. Провалился в водоворот чувств, желаний и ослепляющей похоти. Но у нее был парень, а у меня не хватило возможностей встать между ними. Сейчас все изменилось. Я сам изменился. И я хочу ее себе любым способом. Отобью. Куплю. Заставлю. Договорюсь с дьяволом, богом, собственной совестью. Ради любви? Любви не осталось. Только принципы, азарт и все та же безумная похоть. Содержит нецензурную брань.

Глава 12

За шесть часов между заседаниями я успеваю двести раз передумать, нести ему кофе или нет. Мысленно репетирую возмущённую речь о том, как много он себе позволяет!

Что же мне делать?

В итоге решаю, что судья сам сходит за бодрящим напитком. К пяти вечера приезжаю к зданию арбитража, поднимаюсь на нужный этаж, нахожу кабинет. Стучусь пару раз, потом толкаю дверь.

Богданов сидит за столом, рядом с ним его помощник — симпатичная девушка, примерно моя ровесница. Они оба замолкают при моём появлении, смотрят вопросительно. Бросается в глаза, что Кирилл без мантии, но в чёрном костюме, белоснежной рубашке. Чёрный цвет добавляет ему строгости и возраста. Возможно, поэтому он предпочитает мрачные тона в одежде? Каково быть самым молодым судьёй в городе? Решать споры матёрых бизнесменов, которые нередко старше его в два раза?

На долю секунды я жалею, что не принесла ему этот чёртов кофе. Но затем одёргиваю себя, вспоминая слова босса. Меня в последнее время никто не жалеет, кроме бабушки.

— Добрый вечер, — произношу я.

Ольга здоровается со мной, вопросительно смотрит на своего босса. Он даёт ей знак сидеть, бросает взгляд на часы.

— Через. Десять минут. Начнём, — говорит мне отрывисто.

— Зашла сказать, что кофе не было, — произношу, глядя ему в глаза.

Между нами несколько метров, его черти не допрыгнут. В моём тоне нет вызова, он читается в подборе слов.

— В «Старбаксе», — уточняет Кирилл.

— Да. И не будет.

Он кивает.

— Понял. Досадно. У нас сломался автомат, спать хочется адски, а писать ещё два часа. Надеялся, вы меня спасёте.

— Кирилл Платонович, давайте я сбегаю? — спохватывается Ольга, поднимаясь на ноги.

— Оль, вы не успеете. Ничего страшного.

— Хоть растворимый намешаю.

— Спасибо, Олечка, про себя не забудьте.

Она быстро покидает кабинет, а судья переводит глаза на меня.

— Что-то ещё, Лада Алексеевна?

— Нет, увидимся через десять минут, — делаю пару шагов к выходу.

— В ближайшие дни к тебе, вероятно, придут гости.

Слышу его голос и замираю. Потом оборачиваюсь. Он смотрит очень внимательно.

— Вы?

— Ну нет, — усмехается. — Раз решила побарахтаться сама, захлёбывайся в удовольствии.

— С вашей легкой руки барахтаться? — я начинаю на него злиться за насмешливый тон. За уверенность, что он всё обо мне знает. И о моей жизни. — Иван Дмитриевич моей работой доволен.

— Привет ему передавай.

— Обязательно! — получается нервно.

— Я бы посоветовал дверь и окна не открывать, на балкон не выходить. В идеале вообще делать вид, что тебя дома нет.

— А то что?

— А то узнаешь, — давит интонациями, недовольно хмурится. Потом кивает на дверь. — Можете идти, я скоро буду.

О как. Кого-то раздражает неповиновение.

В кабинет Богданов заходит практически вовремя. Как всегда быстрым шагом, аж ветром обдаёт. Садится в своё кресло, берёт документы, лежащие перед ним, мажет по ним взглядом.

— Сторона ответчика вновь не соизволила появиться. Тем хуже для неё. Иск удовлетворен, все свободны. — Поднимается и снова уходит, не удостоив меня и секундой внимания.

Кирилл

Когда я узнал, что у меня рак, я тут же бросил курить.

Жить пздц как хотелось. Сразу в голове мысли бомбить начали, что и в Японии я пока не был, и по горам не лазил, марафон не бегал, с мулатками не спал. Не то чтобы я это всё кинулся осуществлять после выздоровления. Не очень-то и хочется. Но тогда казалось ужасно несправедливым не успеть хотя бы что-либо.

После тяжелейшей смерти отца на некоторое время я сдался в плен апатии. Однако почему-то продолжал бороться за существование с утроенной силой. Правда, не совсем так, как следовало бы.

Хреновое время. Блуждание в одиночестве по пепелищу.

Всё, что могло нанести хоть какой-то вред здоровью, начало мною восприниматься мгновенным ядом. Вдобавок я очень тяжело перенёс химию. По итогу на пару лет заработал себе расстройство пищевого поведения. Похудел сильно. Как тут не похудеешь, когда практически любая пища моментально просилась обратно, не желая усваиваться. Иногда я не ел неделями. Грыз яблоки, редко — бананы.

Работал с психотерапевтом. Чтобы набрать вес, нужно было снова начать есть по-человечески. Казалось бы, что в этом сложного? Сейчас уже всё в порядке, забыл, когда в последний раз блевал. От нервов иногда, конечно, аппетит пропадает, тогда врубаю силу воли и всё равно ем. Жую мясо и овощи, проглатываю. Питаться нужно обязательно. Пусть даже не всегда здоровой пищей, главное, не прекращать это делать.

Наша сила — в привычках. Стабильности. Регулярном повторении правильного.

Почему-то мне кажется, что убьёт меня не табак. Щёлкаю зажигалкой и прикуриваю, чуть опустив окно мерса. Тёплый воздух тут же проникает в машину, поэтому включаю кондиционер посильнее. Очень душно даже ночью. Я не большой фанат этого города: постоянная жара изматывает. Люблю свежий прохладный воздух. Надо будет на следующих выходных смотаться к морю, развеяться.

Хотел на этих, но что-то не пустило. Вернее, кто-то. На свадьбу Спанидисы приглашали ещё настойчивее, чем на обручение. Если бы не Евгений, я бы не пошёл, даже новости вокруг Лады не манят так сильно, чтобы отбиваться от внимания этой непростой семьи. Но с Евгением на удивление приятно пить и разговаривать. В общем, свадьба была красивой. И что самое главное — она состоялась.

Я опасался, что мажорчик-грек уйдёт в отказ. Вообще не явится или сбежит из-под венца, как пугливая девственница. Но нет, появился. Бледный, словно бумага «Снегурочка». Насупленный. Отец его ещё раз отчитал за закрытой дверью — не то чтобы я следил, просто наблюдательный. Зашли в комнату оба, вышли — старший раскрасневшийся, как спелый гранат, я бы скорую ему вызвал: возраст приличный, не пацан давно. Младший — серый, как дым моей сигареты.

Когда молодых венчали, я чуть сам не дал ему подзатыльник. Этот идиот замешкался. Тот запоминающийся момент из анекдота, когда лажает один человек, а стыдно за него — всему мужскому роду. Он будто впал в паралич, который не позволяет дееспособному мужику следовать собственным обещаниям.

Спанидис-младший вдруг начал оглядывать гостей в церкви. Все поняли, что он ищет глазами Ладу. Она не пришла, на это ума хватило. Не захотела, чтобы её снова отымели в туалете ресторана? Неважно. Главное, что осталась дома.

Священник повторил вопрос, Спанидис ответил «Да». Обвенчали. Чуть позже новобрачные расписались в ЗАГСе.

Остаток дня мажор сидел с такой физиономией, будто ему предстоит акт дефлорации с нелюбимым. Это заметили все, целый вечер шушукались о Ладе, сплетничали. Как всегда эта девица в центре внимания. А её экс-бойфренд оскорбил семью своей невесты.

Остается верить, что ему хватит силы исполнить семейный долг, другими словами — трахнуть Олимпию, этой ночью.

Вечеринка продолжилась, но я ушёл сразу после молодых. Поехал не к себе, а к дому Жуйковой. Не знаю зачем, вмешиваться не собираюсь. Можно было позвонить частному детективу, он бы проследил, потом скинул фоточки, но мне захотелось самому.

Жду уже два часа. Ещё один — и поеду домой. Сорок минут назад Лада свет погасила, вероятно, сладко спит. Начало второго, надеюсь, пьяный грек сжал яйца в кулак и таки скрепил свой союз мужским поступком, а теперь мирно сопит рядом с женой. Ну или рыдает в ванной — это уже детали.

Раз уж ты ввязался в хлопоты договорного брака — имей смелость довести дело до конца. Я так считаю. А не подставляй под удар своих женщин. Причём обеих одновременно.

Блть! Едет Спанидис. Иногда я ненавижу, когда оказываюсь прав.

Белая бэха выруливает из-за торца дома, фары освещают ночной тихий двор, мечутся из стороны в сторону.

Благо трафик свободный, а то впечатался бы во что-то. Обнаглевшие миллионеры, золотые номера на элитной тачке, чувствуют вседозволенность с пеленок. Его бэха виляет зигзагами. То, что он доехал живым, — это настоящее чудо.

Наконец, кое-как паркуется во дворе дома Жуйковой. Я стою поодаль, фары погасил, меня не видно.

Сигналит. Один раз, второй, третий. То, что кто-то отдыхает после тяжёлой трудовой недели, кое-как уложил младенца или вовсе болеет, Спанидиса, разумеется, не волнует. Значение имеют только его сердечные раны.

Вываливается из машины и падает, поскальзываясь на ровном сухом асфальте.

Мне тридцать один, я, конечно, его постарше. Мажору двадцать семь. В его возрасте я уже похоронил мать, отца и победил рак. Он? Не смог трахнуть нелюбимую ради семейного бизнеса.

Может, всё же он припёрся сюда после десяти минут любви? Помыл член — и вперёд? О такой жизни ты мечтала, сладкая моя строптивая девочка? Ну же, не пускай его. Ты ведь можешь быть умненькой, когда стараешься.

Спанидис добирается до её подъезда, звонит в домофон, долбится. В квартире Лады включается свет. Минута тянется для меня долго. Они, видимо, спорят. Дверь по-прежнему закрыта. Я достаю следующую сигарету и подкуриваю её.

Вдалеке останавливается «Лэнд Ровер», номера — три тройки, как и у мажора. Несложно догадаться, чья машина. Водитель «Лэнд Ровера» тоже гасит фары, мажор ничего не замечает.

Не пускай его, Лада, держись. Дверь в подъезд по-прежнему закрыта, Спанидис спрыгивает с крыльца, печально смотрит на её окна, в которых гаснет свет.

Умничка!

Н-да, он бы хоть переоделся, а то пожаловал как был — во фраке. Муж, мать его.

— Лада-а-а! — вдруг как заорёт. — Ничего не было, Лада! Я люблю тебя! Лада, коза моя! Единственная на всю жизнь! Ничего не было! Я клянусь тебе, ничего не было! — орёт он.

Тушу окурок в пепельнице и потираю руки. Распирает выйти и набить ему морду. Но мне не по статусу, да и с пьяным возиться не хочется.

Не открывай окна, не выходи на балкон. Вспомни, Лада, что я сказал тебе. Во врагах тебе меня одного хватит. Зачем ещё и греки?

— Лада, я буду спать здесь! Никуда не уйду, пока мы не поговорим! — тем временем угрожает ей мажор. Другими словами: буду спать на проезжей части, пусть меня задавит машина, и вот тогда вы пожалеете!

Дешёвая манипуляция.

— Не было у меня с ней ничего! — вдруг кричит так, что я даже вздрагиваю. Не лжёт ведь.

Свет загорается ещё в нескольких квартирах стояка. Слышатся возмущённые голоса, соседи требуют прекратить, угрожают вызвать полицию.

Спанидис падает на колени. Видимо, женщины любят подобные пафосные поступки. Представляю себя на коленях у окон дамы сердца, и становится смешно.

Шоу продолжается. Спанидис, пошатываясь, ковыляет к своей машине, садится за руль. Неужели отступился? Давай, парень, разозлись как следует и оттрахай молодую жену в отместку обидчивой любовнице.

Но нет.

Опускает окна и врубает какую-то медленную душещипательную песенку про любовь. На полную, блть, катушку.

Из окон кричат громче. Делаю ставку, что полицию уже вызвали, скоро его заберут.

Лада, терпи, не жалей это пьяное убожество. Думай о себе. Тебя никто не пожалеет, уж поверь мне.

Спустя полминуты свет в её окне вспыхивает. Лада выходит на балкон. Выглядит напуганной и обескураженной. Обнимает себя руками, словно замёрзла, стыдливо озирается по сторонам.

Вся твоя жизнь с ним будет вот таким фейерверком.

— Прекрати! Леонидас, прекрати немедленно! — кричит она, умоляюще стискивая ладони. Он добавляет громкости. Тогда Лада прячет лицо за ладонями, качает головой и совершает взмах рукой, приглашая подняться.

Гребаный же ты ад!

Мне хочется сделать то же самое. В смысле закрыть лицо руками. Вы, детки, доигрались в запретную любовь. С чем вас и поздравляю.

От досады с размаху впечатываю кулак в ладонь.

Спанидис поспешно выключает музыку, закрывает машину, рысью бежит к подъезду. Звонит в домофон, дверь открывается, и он, оглядевшись по сторонам, заходит в здание.

Подписала ты себе приговор, Лада. Они и раньше между собой тебя звали греческой шлюхой. А сейчас… обвинят в срыве свадьбы. А Олимпия хоть и не самая умная и хитрая девушка на свете, отец у неё фигура значительная.

Жду ещё некоторое время сам не знаю чего. Мне хочется, чтобы она его выставила вон. Моментами я до сих пор бываю наивен.

Неужели они там мирятся и сексом занимаются? Надеюсь, оно того будет стоить.

Нажимаю на кнопку «Двигатель старт» и выруливаю с парковки. Ровер остается ждать, он никуда не денется. Спанидису-старшему доложат, во сколько сын вышел из квартиры любовницы в первую брачную ночь. Пока Олимпия рыдает в одиночестве, полагаю, на телефоне с матерью.

Приеду домой, напьюсь. Грустно мне от всей этой ситуации. Почему-то так сильно, будто она именно меня касается. Планы меняются. Насколько кардинально — пока сам не понял. Она в моей постели по итогу всё равно окажется, но вот вопрос: чего мне это будет стоить?

Я хочу её в свою кровать живой. Пусть она в неё ляжет не добровольно, но по крайней мере физически здоровенькой. Я отдаю себе отчёт, что по собственной воле она меня не выберет. Я для неё навсегда тупой страшный гоблин, и оспаривать что-либо — смешить мою обожаемую богиню. Но любви мне от Лады и не нужно.

Всего-навсего — покорности.