Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире

Ольга Васильевна Ярмакова (2024)

Существует пророчество про Судью, камень и великое разрушение. Судья уже действует, камень обнаружен, а вот где и когда случится катастрофа, известно только одному лицу — лелеющему месть долгие годы. И под удар священного возмездия угодят все, ведь для того, чтобы мир изменился, ему предстоит очиститься. Ото всех.

3. Все куда-то спешат

Она вышла на улицу, до того невмоготу находиться с навязчивостью этой дурочки, Салины, дотошливой в своей угодливости. Пусть они обе и землячки, но земля Мириса не достаточное основание, чтобы Зиновия сносила узколобость соотечественницы.

Так не доставало привычной снежной зимы. В Фиренце продолжала господствовать глубокая осень, которая через пару месяцев должна была незаметно смениться весной. Но невзрачный январь, его серое начало, тяготил душу белокурой девушки, тревожа память и ненароком погружая в меланхолию.

Кутаясь в пальто голубовато-белого цвета, Руссу замерла в паре шагов от крыльца домика Аликуды, а затем решительно устремилась прочь. Необходимо пройтись, прочистить мозги, подышать сырым, но живым воздухом и отстраниться от назойливой союзницы, пусть и преданной Зиновии всем сердцем, душой и телом.

Мельхому пришлось ещё горше; волк, тем более такой приметный, как мириский, находиться в пределах города не мог. Пришлось прислужнику довольствоваться дикими окрестностями Фиренце, подальше от Калаис-Виве-Куи, где госпожа гостила весь остаток декабря, задержавшись в январе. Их встречи носили краткий и пронзительный по душевности характер, но конспирация оставалась на первом месте, а потому Мельхом старался ничем не привлекать внимания людей, дабы тем не навредить союзнице.

Сегодня не был день встречи, хотя Зиновия всем своим существом жаждала встретиться взглядом с серыми глазами волка, обнять и прижаться к его густой молочно-серого оттенка шерсти, вдохнуть волчий запах, который всегда вызывал память того дня, когда она изменилась и встретилась с любимцем. Их краткие единения дарили покой, в них она черпала своё терпение и силу действовать дальше.

Зиновия Руссу брела по грунтовой дорожке, вытоптанной тысячами неугомонных ног, коренастые оливы по бокам простирали в стороны полуголые ветви. Нос забивали запахи перепрелой листвы, влажной земли и кошачьей шерсти. Мысли неотступно преследовали её, под их натиском она замедлила шаг, и вдруг остановилась, задрала голову вверх. Небрежно собранные в узел, волосы рассыпались белоснежным каскадом, точно снежная лавина. Миндалевидные глаза на бледном лице сощурились, пусть солнце в полной мере не казало себя миру, его незримое воздействие ощущалось.

Меж свинцовых облаков образовались крупные прорехи, точно горла колодцев. Солнечный свет сочился из них, рассыпаясь мельчайшими брызгами. Казалось, что не небо над головой, а своды гигантской пещеры, древней, появившейся вместе с этим миром. А норы-колодцы жизненно необходимы для пропуска божественного воздуха — иначе задохнешься, иначе высоченные своды падут и раздавят ужасом своей мощи, иначе и быть не может.

На краткий миг она забыла, как дышать и, вспомнив, уподобилась выброшенной на берег рыбёхе, широко разверзнув уста и с шумом втягивая холодный сырой воздух. Утраченная давным-давно сестра по крови, потерянная недавно сестра по дружбе — образы нарождались и рассыпались в прах перед её мысленным взором. Сколько ещё у неё отнимут частичек души, скольким ещё ей предстоит жертвовать?

Желание прижаться к волчьей шкуре и ощутить горячее дыхание зверя совсем близко от лица, вырвали негромкий, но полный горечи стон. Дыши, не забывай дышать, напомнила себе разумная и расчётливая сторона разума. Не забывай о потерях, вторила хрупкая часть, та, которую Зиновия загоняла так глубоко, что внезапное вызволение ошеломляло остротой чувств.

Иногда в тупиковые минуты, как эта, Зиновия обращалась к воспоминаниям о мужчинах, уходя от невыносимой стороны своих эмоций.

Их было не так много, чтобы долго перебирать в памяти. Пожалуй, даже мало. Но первым прояснился образ Кёрка, юного гитариста из школьного джаз-бэнда. Сердце затрепыхалось, точно взволнованная пичужка, давно забытое, остывшее, обратившееся в стылые угли, заискрило. Нельзя войти в одну реку дважды — старая, затёртая до рванья истина. Остался привкус остроты первого раскрывшегося бутона, но самому цветку не суждено заново расцвести. И всё же она оставалась благодарна юнцу-бунтарю, разбудившему её сердце, пусть и на время, но преобразив девочку, чуть неуклюжую и стеснявшуюся своей рослости, в уверенную девицу.

Стремительная юность пронеслась перед её глазами несколькими образами, не тронувшими её чувств, но оказавшимися полезными в ином качестве — в амплуа посредников. А вот и тот, кто затронул струны сильнее. Револьд. Это имя на вкус отдавало терпкой горчинкой, пикантной и… желанной. Зиновия удивилась этому открытию: до сих пор она относилась к вурдалаку исключительно, как к временному пристанищу, удобному покровителю, полезному инструменту для достижения высшей цели. Но вспомнив его сильные руки и крепкие пальцы на своём теле, его худой, но не лишённый изящества торс уже под касанием её ладоней, его ненасытность и требовательность в ласках и одновременная щедрость в отдаче, она даже пожалела, что оттолкнула этого мужчину. Но он никого не любит, напомнила она себе, никого, кроме мертвячки-жены. Все женщины для него — бледные тени, отголоски его Марии. Это увещевание отрезвило её, но всё же сожаление о великолепном любовнике, к которому она — нехотя Зиновия всё же признала — питала чуть большее, чем банальный интерес. Если бы всё переиграть сначала… но опять же нельзя войти в одну реку дважды — закон незыблем для всех.

Конец ознакомительного фрагмента.