Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире

Ольга Васильевна Ярмакова (2024)

Существует пророчество про Судью, камень и великое разрушение. Судья уже действует, камень обнаружен, а вот где и когда случится катастрофа, известно только одному лицу — лелеющему месть долгие годы. И под удар священного возмездия угодят все, ведь для того, чтобы мир изменился, ему предстоит очиститься. Ото всех.

2. Новые страницы старых судеб

Каждый год человек ждёт окончания годичного цикла с особым предвкушением. И чем ближе подступает к завершению год, чем дальше и безвозвратно отлетают за спину старые чешуйки-дни, тем сильнее возрастает дрожь и страх перед близящимся неизвестным.

Но Творец наделил человека надеждой на лучшее. И потому человек до последнего дня, до окончания истекающей минуты верит в Чудо Будущего Года, надеется на Новую Главу Сказки и любит вопреки всему. Ведь где Конец — там всегда Начало.

***

Никаких особых иллюзий на радостное будущее Револьд Астрогор не питал, тяжело расхаживая по кабинету особняка на южном орангекском скалистом берегу у Ярого моря. Деревянные половицы в определённых местах жалобно поскуливали под тяжёлыми шагами обходчика.

В сторону окна он даже не смотрел, хотя день едва перевалил за полдень. Погода установилась какая-то мутная: ни чистого солнца, ни тяжёлого, вытравленного в свинец поднебесья. Небеса, обсыпанные мукой, мучнистые облака на полинявшем шёлке неба — что может быть тягостнее?

Мрачные перспективы — иначе назвать истинное положение дел главный вурдалак не сумел бы. Под него и раньше копали, но он всегда успевал упредить подлые «тычки» в спину. Но провал на арконской площади Свободы и полмесяца отлучки, пошли на руку, но, увы, не Астрогору.

А́стий Логри́ по прозвищу Махина за внушительный набор мышц и квадратную, как у Щелкунчика, челюсть, не тратил время даром. Высоченный, он всё ж чуток уступал Астрогору. Их обоих можно было назвать противоположностями друг другу. Широкоплечий атлет Астий, которому было далеко за тридцать, являлся обладателем платиновых волос, остриженных коротко, под ежа. Он науськивал хитроватых, припугивал трусоватых, убеждал преданных. И ему почти удалось встать во главе, заверив большинство в окончательной потере бывшего лидера, пока этот самый лидер не воскрес одним не самым прекрасным для Астия днём.

Нет, конечно, Астрогор отдавал должное прямо-таки звериному нахрапу подчинённого, между прочим, шедшего вторым по авторитетности после ныне и здраво живущего главаря. Компетентен, могуч, умён и коварен — все необходимые качества лидера. Но всё же не доставало Махине малой крупицы для полноты грозного образа босса. В нём напрочь отсутствовало обаяние, коим природа его обошла, но в достатке одарила конкурента. Махина — точнее и не придумаешь для характеристики.

Встреча обоих накануне смены годов произошла неровно. На наглой надменной роже Астия прямо-таки читался вызов, который не замедлил себя обнаружить. Всё что потребовалось от Астрогора — проявить выдержку, невозмутимость и непререкаемую жёсткость. Применять гипноз на подчиненном, по давно заведенному принципу Астрогора, всё равно, что низость.

Как же чесались руки! Но Револьд знал: один удар и его авторитет даст хорошенькую трещину, которую не заклеить, не залатать. К тому же не ему тягаться в кулачном поединке с Махиной, с учётом раны или без. А тот того и ждал, аж желваки на лице ходили под натянутой от напряжения кожей. Нахальный взгляд подначивал, самодовольная ухмылочка издевалась.

Знал Астрогор, что верный Волкодлак в любой момент готов ринуться на А́бру, волчью псину Логри, и наверняка порвал бы прислужницу бунтаря.

Соблазн изводил главаря вурдалаков, от него сводило всё нутро, а нервный зуд, который распространился по всему телу, жаждал скорейшей разрядки.

Босс предпочёл разобраться хладнокровно и как подобает истинному лидеру: он отмёл все претензии, озвученные конкурентом вслух, и не дожидаясь открытого мятежа, тут же, не внемля возражениям, «оформил» командировку наглецу на дальний континент, в глухомань, где тому поручался надзор над местным отделением вурдалаков. Любой понимал, что это очевидная ссылка: в то место мог согласиться отбыть добровольцем разве что безумец.

Обуздать себя, сковать желания, усмирить гордыню — не впервой для того, кто долго и целенаправленно взбирается на вершину власти. В тот момент оба это отчётливо понимали. Потому один позволил другому одержать верх, дав себе отсрочку.

— Это ещё не конец! — прорычал напоследок Логри, обдав начальство таким лютым взглядом выцветших бледно-голубых глаз, что сомнения в явных дальнейших намерениях ссыльного оперативника отметались сразу.

Широкая, твердокаменная спина — последнее, что запомнил Револьд перед тем, как сомкнулась завеса воронки. Этот не сдастся, будь уверен. Железобетонное упрямство, подпитанное завистью и стремлением к абсолютной власти. Ещё один Саркар, только лишённый утончённости и гибкости праведника.

Ладно, передышка, так передышка, решил Астрогор. Избавляться напрямую от соперника он не стал — это ни к чему продуктивному не приведёт. А вот великодушие временно сыграет на руку, придаст авторитета главарю на подъём. Но всё же, необходимо постоянно держать руку на пульсе, пока план мести не осуществится.

Астрогор поручил верному и надёжному Лансу следить за Махиной, благо глаза и уши у вурдалака имелись даже в глухомани.

Но эта стычка лишь отсрочила клокотавшую внутри боль. Особенно ярко и пронзительно она вспыхнула, когда по привычке Револьд забрёл в комнату Марика Лотара. Его встретила тишина и пустота. В тот момент он закрылся внутри комнатки, не позволив даже самому близкому в мире существу составить компанию, Волкодлак понимающе принял приказ удалиться. А его господин приглушённо выл, упав на пол, катался, обхватив голову руками. Столько дней он сдерживался, забивая в отдалённый уголок сознания истину: Младший ушёл из этого мира, покинул его, Старшего брата, оставил в самый уязвимый момент. И ведь что странное, он, Астрогор, не ощущал себя преданным, что, по сути, и произошло, нет, напротив, он сам представлялся себе предателем. Почему он вовремя не заметил угрозы со стороны Зиновии, тем самым упредив её союз с Мариком? Слишком хорошо запомнился взгляд растерянных глаз друга — в них была вина и честность, растерянность и… преданность! Марик не предавал Старшего брата в прямом смысле предательства, он желал помочь. Вот только благими намерениями выложена дорога в ад. И ведь каким же он, Астрогор, оказался никудышным другом, раз за столько лет не узнал, что супруга Младшего работала на Саркара. И это при том, что у него имелось досье на всех сотрудников и их родню. А Ирину Револьд и видел-то всего пару раз, да и то мимолетом, вполне довольствуясь тем, что о ней говорил Марик. Такой промах по всем позициям! Конечно, Марик таким образом оберегал Ирину, от друга, от всего мира. Но Астрогору от этого легче не стало.

Да, он занимал самый верх в вурдалачьей верхушке, где эмоции излишни, а ценен только холодный расчет. Но, Дьявол Всезрящий, как же невыносимо остаться одному на троне, в окружении пустоты! Пока рядом был верный Марик, Астрогор шёл твёрдой поступью к мести. Отныне ему не на кого положиться. Благо осталось недолго, он это знал. Откуда? Знал и всё.

Боль никуда не ушла, она и не уйдёт, просто мертвецов стало больше на одного. На его внутреннем кладбище, куда он ежедневно приходил и продолжал нести цветы-извинения, слова-сожаления — что он не хотел, не предвидел, не упредил, не спас. Ведь каждый всю жизнь носит в себе чужие могилы, потому что от близких и родных людей не избавит даже смерть.

Кроме домашнего саботажа, Астрогора беспокоила находка в Голубой комнате. Снежная Принцесса, как оказалось, сбежав, прихватила не всё. На прикроватном столике остался забытый ноутбук, к тайнам которого не допускался даже хозяин дома.

Он закрыл глаза — тончайший запах фиалки с вплетением гиацинта тут же ожил в его памяти. Пусть её и не было уже около месяца, но аромат духов торжествовал повсюду в Голубой комнате. В мягких складках бирюзы шёлковых занавесок, в лазоревых мотивах постельного белья, даже ковёр оттенка аква (опять же, Револьд не разбирался во всём этом разнообразии цвета, это Зиновия его просвещала) и обои небесного неба, казалось, источали неизбывный запах сбежавшей владелицы.

Но всё же. Он резко мотнул головой, сбрасывая невидимые чары памяти. И в который по счёту раз вернулся к столу, вновь плюхнувшись в кресло и уставившись в мерцающий экран ноутбука. Зиновия Руссу, конечно, старательно следила за своим гаджетом, как догадался по пустым папкам и крайне малому объему занятой информации Астрогор, ничего такого важного не держала в свободном доступе. Но и на старуху бывает проруха. Электронный почтовый ящик Зиновии функционировал — пароль к нему опять же добыл умелый Ланс — и пусть он пустовал, в черновиках недавнему любовнику повезло найти ряд сохранившихся писем, обращённых исключительно к одному лицу.

Судя по всему, бывшая куртизанка искала некую особу по имени Оли, которую давно тщилась найти. Это всё, что удалось узнать из пары десятков письменных обращений. Было среди них, правда, одно совершенно невяжущееся по тематике — Зиновию чем-то заинтересовал Горный край Шлохх, вернее определённый регион в этой стране, в котором активно процветала добыча алмазов. В частности, информация подкреплялась скопированной вырезкой из журнальной статьи, в которой отмечалось удивительное событие: находка уникального по всем показателям крупного алмаза, внутри коего находился другой подобный драгоценный камень меньшего диаметра. Алмаз-матрёшка — так окрестили минерал в статье.

С чего это Зию вдруг стали интересовать драгоценности? Насколько он помнил, девушка всегда выказывала пренебрежение к ювелирным украшениям, предпочитая дорогим «безделушкам» свой странный гребень.

Эта странность и почти маниакальная потребность отыскать некую Оли — не давали вурдалаку покоя. Всегда чутко прислушивающийся к интуиции, он и в этот раз не стал игнорировать её тонкие сигналы. Загвоздка выходила лишь в том, от чего отталкиваться. Никаких зацепок, ни единой ниточки. Если бы хозяйка Голубой комнаты прихватила и ноутбук, он бы не знал о странных таинственных посланиях бывшей и о внезапном интересе к причудливому алмазу, который явно был нужен Зиновии. Вопрос: зачем?

В дверь постучали, скорее ради приличия, затем она бесшумно распахнулась, представив взору мужчины хакера Ланса. Вид у подчинённого, и без того выглядящего рассеянно и нескладно, теперь совсем был никуда негожим. Светло-русые волосы всклокочены так, словно их лизала корова под сильным ветром, под жёваной джинсовой курткой сильно мятая футболка неопределенного цвета.

Но взгляд оперативника — встревоженный и да, напуганный — тут же мобилизовал всё внимание Астрогора; он тут же встал и отошёл от стола навстречу нервно ступавшему хакеру.

— Не знаю, как он это сделал, но у него получилось. Он обошёл наши камеры и датчики слежения. Не обошлось без сообщников со стороны, — затараторил, оправдываясь с ходу, Ланс, при этом он смотрел на босса, как провинившийся пёс.

— Кто? О ком ты говоришь? — Револьду пришлось приложить усилие, чтобы придать голосу спокойствие, но дурное предчувствие уже кралось по телу морозцем. — Не части, Ланс, ты же знаешь, я этого не терплю.

— Да поганец этот, Логри! — выпалил оперативник и как-то вдруг совсем поник, будто то его вина. — Виноват, босс, не уследил.

Да, вероятно, именно этого и опасался Астрогор. Махина не стал бы добровольно гнить в ссылке, не тот это человек по своей природе. Таких либо за решетку, да понадежней, либо… Слабину дал Астрогор, стареет, прежде бы даже не цыкался с таким, как Логри, Волкодлак уж быстренько отделил бы буйную голову от мощного торса. В два счёта.

Он поморщился.

— Не вини себя, Ланс, это уже мой просчёт. Нужно было довести дело сразу до логического финала.

— Но как же? Он же теперь может быть, где угодно, — продолжал гнуть своё удрученный Ланс. — Я могу подключить все наши офисы. Мы можем попытаться отследить его…

— Нет, не нужно. Он сам объявится. Уж поверь, — остановил бурный поток предложений вурдалак. — Лучше займись этим.

Он подвёл хакера к столу и ткнул пальцем в заметку с алмазом. Ланс приблизил голову к монитору: близорукость — малая плата за долгие часы работы перед горящим экраном.

— Разузнай всё о нём. Всё, что есть, и чего нет в общих доступах, — затем чуть помедлив, Револьд решился. — И ещё, поручаю тебе её письма. Эта Оли, кто бы она ни была, значила для Зиновии много, иначе бы она так упорно не искала её. Я хочу узнать: кто она и кем приходится Зиновии Руссу. Ноутбук отдаю лично тебе, Ланс, под твою ответственность. Отвечаешь за него и его содержимое.

Ланс бережным, чуть ли не ласковым движением опустил монитор ноутбука и взял его в руки. Уходя тем же нервным шагом из кабинета босса, вурдалак вдруг замешкался на пороге и всё же осмелился озвучить сомнение:

— Эта Оли… это может быть сокращение от многих имён.

— Что ж, тебе предстоит долгий поиск, Ланс. Долгий, кропотливый и надеюсь, успешный поиск, — отозвался смурным голосом Астрогор, уже повернувшись спиной к двери.

Продолжения слушать оперативник не стал, всё и так очевидно — не успеешь к сроку, огребёшь по полной. А огрести у Астрогора можно было в полнейшей мере, в частности, через зубастую пасть прислужника.

Стареешь, думал тем временем Револьд, всё-таки удостоив вид за окном своим взором. Всё-то ты прозевал, всё-то ты проглядел. Время и то сквозь пальцы утекает, а ты по-прежнему стоишь на прошлогодней отметке.

На небе, обильно вымазанном белым, в оцепенении спали чахлые облака. Как и твоя жизнь, проклятый вурдалак, как и твоя жизнь.

***

Незримая длань рассыпала пуховую снежность. Белые хлопья мягко и бесшумно оседали в воздухе, лишь легонько шурша при соприкосновении с болонью серой куртки.

Не то что бы он презирал куртки в принципе, просто этот вид верхней одежды напоминал ему о другой части жизни, куда более простой и приземлённой, до его грандиозного подъёма на верхушку праведной пирамиды. Но сегодня Флегонт Саркар снизошёл до серебристой пуховой куртки, ещё новенькой (он её и надевал-то всего пару раз), опять же, дабы легче раствориться в толпе.

Нет, он не страшился покушений, просто встреча, которую он обозначил в тихом семейном кафе на северной окраине Арконы, требовала максимальной неприметности и что кривить душой — конфиденциальности. Правда, после прощального «подарка» Марика Лотара внешность Бессменного обрела слишком приметный знак, Саркар уже сомневался, что где-то сможет инкогнито бывать. Да уж, шрам, багровый, чертящий лоб по диагонали, отныне делил надвое левую бровь праведника №1.

«Сердце Вирии», кафе с громким названием, но на деле старинное; в два этажа здание понравилось Саркару с первого взгляда лет десять назад: местоположение, контингент, атмосфера да и приличное меню — что ещё нужно, когда желаешь провести вечер в одиночестве, но среди людей. А уж для тайных встреч — просто шикарное местечко.

Столик на втором этаже у окна в уголке уже был занят. Крупный, с приличным брюшком мужчина средних лет ожидал вошедшего праведника. Прежде чем подойти и занять место напротив, Саркар остановился у напольной деревянной вешалки, где и освободился от куртки.

— Добрый день, А́лькам. Вы уже сделали заказ? — поздоровался Бессменный с вирийским советником, ограничившись кивком головы, тот энергично тряхнул своей шевелюрой: русые, с пепельным отливом волосы, аккуратно зачесанные назад, держались как литые.

— Доброго дня. Нет, господин Саркар. Я ждал вас. Что изволите? — ответствовал визави глубоким, но гнусавым голосом, услужливо пододвинув папку меню боссу.

— Начну с коньяка. «Барухор» пробовали? — произнёс Бессменный, не глядя в меню. — Название, как и столица Диспатренга. Вкус, что надо: восточный, выдержанный, с резкими нотками миндаля и цитруса. Очень необычно. Рекомендую.

— Благодарю, но я предпочитаю виски, — мягко отринул предложение Алькам Имер. Вытянутое лицо с широкими скулами нависло над перечнем алкогольной карты. — Пожалуй, остановлю выбор на омолонском.

К алкоголю Саркар добавил запеченного на гриле окуня да тарелку солёных огурцов; Имер же оказался куда голоднее, заказав блюдо с ростбифом, жареным картофелем и луковыми кольцами, овощной салат с ветчиной под сырным соусом, гренки под чесночной корочкой и колбасное ассорти.

— Алкоголь всегда стимулирует мой аппетит, — глупо усмехнувшись пухлыми женственными губами, точно оправдываясь, заявил любитель много поесть.

— Ешьте — сколько влезет, мне нет до этого никакого дела, — с безразличием отозвался Саркар. На самом деле, ему крайне досаждало подобное обжорство, но своё мнение он предпочитал держать невысказанным, когда находился на нейтральной территории, как кафе «Сердце Вирии». — Однако пока мы ждём заказ, объяснитесь по поводу инцидента в Левирро. Это не сыграло против меня, но и на руку мне также не пошло.

Праведник №1 задержался взглядом на глубоко посаженных серых с золотистым вкраплением глазах собеседника — в них обозначилась суетливость и замешательство, затем посмотрел в окно. Как же всё это скучно, подумал Саркар, всегда одно и то же: страх и желание избежать взбучки в любом взгляде подчинённого. Хоть бы один вызов, дерзкий, стальной такой. Митке пыжился, да сдулся. Один Ефир Стародуб не страшился, гордец был, вот гордыня и сгубила бедолагу.

За окном, точно отвечая его настроению, натянутые Творцом облака-заплатки, низко провисали от влаги на небосводе. А снег всё падал, и всё как-то грустно, безнадёжно.

–… без понятия как, господин Саркар. Мой прислужник, Зель, выследил, куда переселили Катуней. Уж ему я доверяю, он такой ловкий. Мы готовились их забрать, но нас кто-то опередил, буквально на двадцать минут! Я точно знаю, когда зашёл в квартирку, которую им предоставила советница Фридди, кстати, на мой взгляд, довольно убогое жилище — всего одна комната! — так вот, когда я оказался там, чайник, который кто-то из супругов оставил на огне, почти выкипел. Нас опередили!

Всё это и так было хорошо известно Саркару из письменного отчёта, который он получил накануне своего обязательного присутствия в Буэро, но в личной беседе всегда проступают мелкие детали, их в отчётах предпочитают опускать. Такие, как кипящий чайник. Значит, некто обогнал Алькама Имера на пятнадцать, плюс — минус пять минут. Но кто же? Кому так срочно понадобились родители всеслуха? Или…

— А не могло так выйти, что они каким-то образом узнали о вас, о вашем приходе? И сбежали, забыв выключить плиту.

Очевидно, эта мысль также приходила в голову советнику, несуразно маленький на таком большом лице нос задёргался, золотисто крапчато-серые глаза принялись изучать поверхность стола, хотя лицо по инерции продолжало сохранять бесстрастность.

— А Митке? Что он? И что сама Фридди? — продолжал сыпать вопросы Бессменный, будто и без них еды мало на столе.

Вирийский советник пожал широкими плечами.

— Сперва я тоже заподозрил их. Решил, что они меня раскусили и решили перестраховаться. Но на следующий день по реакциям советницы и начальника службы безопасности…

–… бывшего начальника, — тут же жёстко поправил Саркар сотрудника.

— Да-да, — согласно закивал Имер. — Так вот, оба выглядели обескураженными. Да, именно так. Они беспокойно шептались в отдалении от остальных советников, и весь их вид однозначно говорил о том, что они в замешательстве. Я уверен, они точно ни при чём. И ещё добавлю — кажется, они напуганы внезапным исчезновением Катуней.

Так, так. Сколько же неизвестных в этой игре, подумал Саркар, пригубив принесённый официанткой коньяк. Резкие цитрусовые нотки ему даже показались пикантными, как никогда прежде.

Сначала Равнитель. Ну, с этой задачкой он, допустим, справился. Хорошо. Ещё не совсем, но справится. Конечно, пришлось, как следует покопаться в архивах и привлечь кого надо из розыскного агентства, зато и результат вышел. Как же глубоко пришлось копать, в прошлое, аж на тринадцать лет.

Да, неприятный сюрприз. Девчонке посчастливилось выжить в том «несчастном» случае. И ведь самое неприятное, что помогала ей всё то время Ирина Лотар, его секретарь. И как он проглядел? Впрочем, то, что у самого носа — оно всегда невидимо.

Значит такой расклад: старшая дочь мирисского дипломата Эспена Стуре́, то бишь Зиновия, которой теперь тридцать лет, умудрившись не утонуть в водах Титкуль, к тому же ещё стала Равнителем. И естественно, жаждет свести старые счёты с Саркаром, отомстить за потерю близких. Девчонка непроста, ой как непроста. Попользовалась вурдалаком и оставила за бортом, когда пришло время. Из неё противник куда опаснее, чем Астрогор, да и интереснее. Ладно, эту задачку он прибережёт на потом. Теперь важнее выяснить, кто же выкрал, а может, переманил Катуней. Есть ли что-то общее у Саркара с этим таинственным лицом? Союзник ли тот ему или противник? Столько неизвестных в одной задаче, аж мозги закипают. Ещё Совет Держав не отступает, всё не теряет надежду свергнуть засидевшегося короля с его помоста.

Принесли еду. Саркар медленно пережёвывал, без аппетита. Рыба таяла во рту, окунь, приправленный лимоном, божественно услаждал вкус, но вопросы, висящие в воздухе, напрочь отбивали удовольствие от принятия яств. Его визави отсутствием аппетита не страдал, с алчным чавканьем поглощая салат и ростбиф, нарезанный крупными кусками. И как он не давится? — с неприязнью, близкой к отвращению, думал Саркар. С пухлых, вымазанных жиром губ по подбородку стекала прозрачная капля. У едока окуня вдруг зачесались руки, так захотелось схватить салфетку и с силой утереть эту нелепую физиономию. Но вместо этого, он перевёл разговор, поменяв тему.

— А что Совет? Как они отреагировали на мой ответ?

Отставив в сторону недоеденное рыбное блюдо, Бесменный откинулся на мягкую спинку стула и сделал глоток коньяка из освеженного бокала. Появилось устойчивое желание уйти.

Ответ последовал не сразу, прежде собеседник дожевал мясо, заодно подчистив донышко тарелки кусочком надетого на вилку хлеба.

— Если в двух словах: крайне недовольны, — доложил вирийский советник, вдруг выуживая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет с зажигалкой.

В «Сердце Вирии» дозволялось курить в специальной зоне, и как назло оба едока находились в ней. Пожалуй, больше он сюда не придёт — всё здесь будет напоминать об ужине с обжорой-толстяком, но куда тягостнее то состояние неопределённости, в котором Саркар висел, как пойманная паутиной муха. Чертовски гнилое состояние.

Раскурив сигарету, довольно вонючую, — Саркар еле подавил себя, так хотелось вырвать эту гадость из пухлого рта! — Алькам Имер, заметно расслабившись, произнёс:

— Их, безусловно, возмутил ваш отказ присутствовать на слушании по обвинению в похищении Катуней и охотой на их сына. Но им пришлось проглотить вашу отговорку про грипп. К тому же, своевременное исчезновение основных свидетелей связало им руки и заткнуло недовольные уста. Но это только отсрочка. Митке и Фридди готовят новое слушание, которого вам, господин Саркар, увы, не избежать. Иначе отставка вам будет объявлена де-факто.

Саркару послышалось или подчинённый говорил с некой долей злорадства и довольства?

— Что ж, теперь я готов ко встрече с этой группкой самодовольных сластолюбцев, — высказался Бессменный.

Тон его слов не давал собеседнику сомневаться, что за нахальство (а вызов на слушание и есть оспаривание полноты власти верховного лидера) ответит каждый из Совета Держав, по-своему и горько пожалеет, что просто осмелился покуситься.

— Что вы предпримете? — под ледяным, прожигающим злобой взглядом праведника №1 вирийский советник едва не подавился втянутым дымом.

— А вот это вас уже не должно волновать, — резко и властно отрезал Саркар, уже понимаясь с места. — Мне пора. Завтра вы отправитесь назад в Лерро, будете продолжать следить за Митке и этой несносной женщиной, за каждым их шагом.

Тучный чревоугодник, втрое крупнее его, закаменел под взором патрона, из приоткрытого в замешательстве рта с пухлыми женственными губами вытекали струйки белёсого дымка. Флегонт Саркар снял с вешалки куртку, и наспех вдевая в её пуховые недра руки, как бы прочим, ворчливо бросил напоследок:

— И на вашем месте, я бы бросил курить эти паршивые сигареты. Они отвратительны!

Худой праведник вышел, а толстяк ещё с минуту сидел в растерянности, уставившись на зажатую в пальцах-сардельках тлеющую сигарету, затем, очнувшись, затушил её о тарелку.

— Всё удовольствие испортил, чёрт! Ни себе ни людям.

На улице тем временем снег всё падал, и небеса не торопились умерять свою щедрость. Старые следы накрывал новый белый слой, готовясь принять свежие оттиски.

***

Наверное, всё счастье и безмятежность остались в том, прошлом, году, когда стрелки часов отсчитали последние секунды уходящего года. В уютном домике Эдуарда Барсгарда, что ладно стоял в серёдке Белручья, компания загостившейся молодёжи всё же встретила Новый Год. А что, лишаться праздника только потому, что застрял чёрте где? С пораженческих мыслей начинается и сам провал.

Так решила Юна Дивия, её с охотой поддержала Лукерья Баранка. Парни особого энтузиазма не выказали, но и не возражали. Эрик Горденов, зависший в нейтральной зоне, готов был поддержать любую инициативу, лишь бы не назрел скандал. За недели, которые они обитали в домике дяди Эда, настроения каждого жильца заметно упали, и продолжали стремиться к опасной черте, за которой начиналась пропасть под названием «Разлад». Всё чаще случались мелкие стычки между парнями и девушками по части домашних обязанностей, сварливые нотки в разговорах, ехидные шуточки и порой обидные колкости. Если срочно что-то не предпринять — случится «Бум»!

Поэтому празднование Новогодней Ночи все восприняли если не с воодушевлением, то с надеждой отвлечься от негатива, хотя бы на несколько часов.

Последним подключился Матфей Катунь. Парень всё больше уходил в себя, частенько выпадая из разговора, точно его внутренний переключатель жил своей жизнью. Большую часть времени он уединялся в чердачной комнатушке, которую до того занимал предводитель вурдалаков, там и засиживался над старинными фолиантами, картой Терриуса или что-то обсуждал с Гамаюном вполголоса.

Порой он откликался на бодрый голос Виктора Сухманова, когда тот звал приятеля на улицу колоть новую порцию дров, но его навязчивая отстранённость всё росла, и друзья уже всерьёз беспокоились за душевное здоровье товарища. Поэтому-то Матфея никто не трогал в последний вечер убывающего года, предоставив его самому себе. И потому ребят едва ли не шокировал его голос с нотками распорядителя торжества, когда он внезапно застал суетливо наряжающих гостиную комнату:

— Обязательно должна быть гирлянда. Без огоньков праздник не настоящий, а так — бледная тень.

Юна тут же вспомнила: в доме Катуней организацией праздников заведовала Вида, мама Фея. Это она ввела за константу непременно рядить пространство гостиной елочными шарами и электрической гирляндой, независимо от времени года. И сын пожелал следовать её примеру, косвенно воссоединяясь с родителями, которые не могли разделить совместный праздник.

— Но у дяди Эда нет гирлянды, Маф, — привёл жалкий аргумент Эрик Горденов.

— Не беда. Схожу до почты.

Местное почтовое отделение вмещало в себя магазин, в котором продавалось всё, что требовалось среднестатистическому жителю Белручья — от буханки хлеба до одеколона «Искра жизни» и бензинового мотоблока «Рай фермера». Естественно, там были и ёлочные принадлежности.

— Но до закрытия осталось полчаса. Ты вряд ли успеешь, Маф, — предупредила новоявленного помощника Лука, прилаживая крупную пушистую еловую ветку к дверце серванта. Хвойная лапа не сдавалась и продолжала плюхаться вниз, как бы девушка её не крепила скотчем к хлипкой дверце.

— Ничего, успею.

И успел же! Матфей, словно золотодобытчик, принёс пару коробок с разноцветными шарами, пакет с золотой мишурой и свёрток, из которого бережно вытащил скрученную гирляндную нить. Теперь праздник набирал нужный масштаб.

Искрящийся отблеск ёлочных шаров, закрепленных на еловых ветках и разложенных по полкам шкафа, янтарное мерцание струящегося «дождика», развешенного по стенам там и сям и, конечно же, бегающие радужные огоньки гирлянды, которую мальчишки умудрились пустить по окну. Все эти безделушки наполнили ребят надеждой на лучшее, искорками, сжимающими сердца от предчувствия чего-то нового и непременно лучшего.

Телевизор, который имелся в доме, хорошо показывал только тройку центральных каналов, на остальные двенадцать не хватало тяги антенны, а всматриваться в серо-бурую рябь и напрягать напрасно зрение, желания не было. Да и пусть, чтобы услышать полночный бой часов и встретить рождение нового года, не нужна сотня каналов, достаточно и одного.

В нужный момент так и произошло. На экране возникла картинка громадного циферблата, а комнату принялся оглашать гулкий бой. Один, два, три. Эрик с шумом открыл бутылку шампанского и под улюлюканье компании разлил пенящийся напиток по разнокалиберным бокалам — Эдуард Барсгард, впрочем, как и большинство горожан, свозил в деревенский дом остатки из уцелевших фужерных сервизов. Вот и довольствовались праздновавшие гости тем, что обнаружилось в хозяйских закромах: кто бокалом для коньяка, кто узким фужером для шампанского или широким на высокой ножке под вино, а кому и бокал для гнитвейна достался. Но эта разношёрстная стекольная компания только развеселила друзей, вызвав к жизни новую порцию шуток.

Подарки не дарились, все обошлись устными пожеланиями, да и до подарков ли? Главное, что все живы и здоровы. Но прислужников всё же решили поздравить, как следует: каждому вручили завёрнутый в красочную обёртку подарок, и сами же разворачивали — у животных же нет рук, чтобы самим это сделать. Подарками послужили пресловутые консервы, но союзники не подали разочарованного виду — главное внимание, а не сам дар.

И всё же печаль, которую удалось спровадить ненадолго, вернулась. Огненные салюты на экране телевизора и за окнами дома, радостные крики людей, покинувших тепло жилищ, чтобы приветствовать вместе начало нового года, тронуло и разбередило тревожные мысли, от которых не убежать при всём желании.

Не хватало одного человека за их тесным столом.

Если о Ниле Хотине и говорили крайне редко и скудно — это не отражало внутренних переживаний и дум каждого за потерянного друга.

Все надеялись, что Нил в один прекрасный день отыщется, и всё снова станет на свои места. Их круг родственных душ восстановит целостность.

Но также каждый, здраво рассуждая, понимал и трезво отдавал себе отчёт в том, что ни Нил, ни кто бы то ни был, уже прежним не останется. Всех перемолотила эта история, всех переписала.

И все же, и все же… Надежда умирает последней.

Полмесяца они старались быть в курсе новостей, просматривая вечерние выпуски по телевизору, и каждый раз боялись и надеялись узнать из репортажей о друге, вестей от которого давно не было. Так страшно ничего не знать и при этом надеяться на что-то.

— А что это мы всё сидим и сидим. Давайте-ка выгребаться на улицу, там самая движуха. И салюты, вон как местные запаслись — артиллерия бьёт уже полчаса и не сдаёт позиций! — гаркнул захмелевший Эрик Горденов.

Все зашевелились и наскоро одевшись, вывалились из дому, из душного тепла печки в морозный, щиплющий лицо, холод.

— Как же красиво-о-о! — нараспев потянула Юна.

За целый день снег нападал щедро, в изобилии. К ночи небо очистилось и поблёскивало бессчетной россыпью звёзд. Деревья, кусты, земля и дома накрыл плотный слой искристой ваты. Кустики со сдобренными верхушками походили точь-в-точь на кочаны цветной капусты, а ветки деревьев, взамен утраченной по осени листвы, обрели иное украшение, которое, ну как ни смотри, смахивало на зефир маршмеллоу, нанизанный на палочки. И взрывающиеся фейерверки, от которых кристально чистый воздух густел дымом и пах соответствующе, озаряли и раскрашивали густую темень огнями всевозможных оттенков. И сердце замирало от каждого взрыва, будто страх и тревога сжимались внутри при звуках шаманского обряда.

— И мы запустим парочку ракет! — вдруг авторитетно заявил Матфей Катунь. Оказалось, что вдобавок к ёлочной атрибутике он прихватил и несколько фейерверков из остатков на почте.

Да, праздник удался.

Правда, Гамаюн ворчливо заметил, что слишком много шуму из ничего. А Рарог замёрз даже под курткой у Юны, пришлось ей раньше всех вернуться в дом, только бы не застудить теплолюбивого зверька.

Но в целом Новый Год они встретили достойно и, главное, вместе.

Через пару дней, прогуливаясь по внутреннему дворику, Юна и Лука сошлись в одном, разглядывая дорогу за оградой, обеим виделась одна и та же картинка. Припорошенная песком снежная насыпь с крутыми боками вдоль проезжей части, ну как ни крути, ассоциировалась у девушек с кексами-маффининами в посыпке из шоколадной крошки. То ли такие ассоциации шли спонтанно, от воображения, то ли это подступивший голод подавал красноречивые намёки. Посмеявшись своим мыслям, подруги вернулись в дом, где кроме них и неугомонно снующего саламандра никого не было, не считая филина, который отсыпался с ночи наверху.

Лука поставила чайник на плиту, а Юна отрезала несколько ломтей от батона и намазала каждый сливочным маслом. Когда заварили кофе и съели бутерброды, принялись смаковать горячий напиток по маленьким глоточкам, временами посматривая в оконце. От разницы температур внутри и снаружи оконное стекло покрылось толстым слоем наледи, растрескавшись и разойдясь по периметру затейливыми узорами. Наступила минутка тихого радостного осмысления уюта: в доме, натопленном, как положено, пахло деревом, вкусным печным дымком, старой и чуть отсыревшей одеждой, кошачьей шерстью и кофе.

Под столом раздалась трескотня, перешедшая в повизгивание — то Рарог лишний раз напоминал о своей важной персоне, а заодно и клянчил чего-нибудь поесть. Юна отщипнула от булки и мазнула кусок маслом, чтобы ящеру было не так сухо глотать. Но, похоже, он бы справился успешно в любом случае: хлебный мякиш только и успел мелькнуть в хищно схватившей его пасти.

— А саламандру разве можно есть хлеб? Он же вроде только насекомыми питается? — Лукерья с сомнением проследила за исчезновением угощения.

— Иногда можно. Немножко, конечно. Так ведь, дружок? — ласково проговорила Юна Дивия и показала, что Рарогу пока хватит. — До обеда недолго, потерпи.

Прислужник что-то пронзительно протараторил в ответ, но всё ж угомонился и мирно пристроился в ногах у девушки.

— А он тебя уважает, Юнка, — заметила Лука, кивнув в сторону ящера. — Ты ему явно нравишься. Думаю, Матфей не будет против, если Рарог станет твоим прислужником.

— Мне это по душе, Лу, но ты забыла, что на мне теперь отметина Равнителя и ни одному прислужнику не стать моим союзником.

От высказанного Юна погрустнела.

— Знаешь, запреты для того и нужны, чтобы их нарушать, — решила подбодрить подругу рыжеволосая приятельница. — Как знать. Ведь смогли же мы с Матфеем разрушить Табу Слова, значит, и клеймо Нарушившей Закон Сна сломаем.

— Как знать, как знать. Хотелось бы надеяться. Но жизнь часто несправедлива, Лука.

— Жизнь не может быть справедливой или наоборот. Она бесстрастна, Юнка, — возразила подруга, и голос её немного дрогнул. — Это наши поступки, каждый наш шаг определяет последствия. А жизнь — это и есть наш Бог, которого мы либо честим, либо умоляем о милости. Это так… так глупо.

— Я бы лучше не сказала, — вздохнула Юна, допивая остатки кофе в чашке. — Но, на мой взгляд, жизнь не что иное, как самый обычный фильм. Просто каждый человек — любитель определенного жанра: кто-то любит артхаус, кому-то боевик подавай, а кто — либо нежится в романтической чуши, или забывается в ужастике. Отсюда и направление самой жизни. Вот мы, например, приверженцы одного из самых популярных, но опасных жанров.

— Какого же?

— Триллера с приключениями и мистической мурой.

— Да уж, то ещё кинцо, — захихикала Лукерья Баранка.

Щёчки на молочной коже лица разрумянились: до чего же она восхитительно мила, в искреннем восхищении подумалось Юне, истинная красавица, не то, что я коротышка.

Таких сугубо девичьих посиделок за чашкой кофе у кухонного стола было множество, где всегда находилось место интересным мыслям и идеям. Однажды Юна осмелилась задать вопрос, который «зудел» в подкорках мозга уже давно.

— А вурдалаки ведь не становятся бессмертными? Вон, Астрогор, едва Творцу душу не отдал.

— Ну ты и скажешь же глупости, Юнка! Бессмертные! — Лука едва не поперхнулась тёмным напитком, от высказанного собеседницей. — Кровь дает только энергию и притупляет болевые ощущения. И всего-то. А так, вурдалак такой же смертный, такой же человек, если не учитывать его разухабистое видение жизни и вечное стремление разрушать всё, что грозит его личной свободе.

— Слушай, Лу, ты всё-таки жила какое-то время среди вурдалаков. А как они пьют кровь?

— Тебе это так интересно? — Порой неуёмное любопытство Юны обескураживало подругу.

— Ну, знаешь, про упырей столько всего написано. Я раньше в говорящих зверей-то не верила, а тут вурдалаки, призраки, дети-монстры и ещё много чего. Хочется разобраться.

— Ну, если ты вдруг возомнила, что вурдалаки пьют человеческую кровь, кусая за шею, то это анекдот. Ничего и близкого такого, — уверяла рыжеволосая девушка.

— А как же тогда? — не отставала приятельница с волосами цвета воронова крыла.

— Есть добродеи, которые в крайние случаи снабжают демонов жиром, через специальные устройства, а есть доноры, которые практически также спонсируют вурдалаков. Как и добродеи, доноры передают энергию в крови через язык и всегда по своей воле. Только иногда процесс упрощается до укола языка иглой или крохотного надреза бритвой. В вурдалачьей среде есть термин «поцелуй крови» — это когда донор передаёт вурдалаку кровь через самый банальный поцелуй, взасос, конечно. Со стороны может казаться, что парочка страстно сосётся, а на деле идёт передача энергии.

— Ох, ты! Неприятная, наверное, процедура. А как же ты устояла от приобщения к культуре вурдалаков?

На круглом личике Юны отобразилось смущение и… любопытство. Ну и Юнка, отважная девчонка, подумала Лукерья, и ведь хороша, чертовка, но не осознает своей красоты.

— Ну, по первости и у меня возникал соблазн. А что? Там такой прилив сил происходит, а всего-то и нужно сделать несколько глотков. Но я уже до того попользовалась услугами добродея и, насмотревшись того зрелища, представив, как по языку в горло потечёт ещё тёплая кровь…. Нет, я, конечно, не из пугливых, но с меня хватило и пытки жиром. К тому же, в дополнительной энергии я не нуждалась, после года частых перемещений — а с Маргелом мы настранствовались всласть — моё тело полностью адаптировалось к переброскам на разные расстояния. Так что мой искус зачах, не успев распуститься. И хвала Дьяволу за то.

Так удивительно было смотреть в лицо подруге и видеть неподдельное восхищение и гордость за неё, Луку, что она оказалась выше соблазна, сильнее и стойче.

А однажды Лукерья застала подругу за чтением книги. Не обычной, из скудной домашней библиотеки Эдуарда Барсгарда, а из тех, что даются только тем, кто прошёл успешное посвящение в таинство демона, одним словом, для Проснувшихся.

— Юнка, постой, а как ты вообще можешь читать эту книгу? Здесь же всё написано на вирийском языке! А ты Непроснувшаяся.

Эта особенность бросилась в глаза Луке, а затем она запоздало вспомнила, что Юнка и прежде озвучивала отрывки из одной книги, пересказывая буквально наизусть. Феномен озадачил и удивил всерьёз Лукерью, ведь до сих пор ей не доводилось видеть подобного воочию.

— Ну как тебе сказать… по-разному читается. Иногда текст течёт, как спокойный ручеёк, без запинок, а порой слова образуют тарабарщину — приходится перечитывать дважды, а то и трижды, чтобы разобрать смысл.

— Вот это да! Ты знаешь что это? — Ну, конечно же, Луке вспомнились некоторые истории. Ведь всегда существовали исключения из правил. — Ну, то, что ты способна читать на вирийском? Это же добровольный посыл. Я слышала об этом феномене: когда демон добровольно отдаёт свою книгу Непроснувшемуся и испытывает при этом сильные положительные чувства, то Спящий может познавать смысл, заложенный в книге. Кто первый тебя познакомил с сакральной литературой?

— Фей, — выпалила Юна, взволновавшись от услышанного, но тут же поправила себя, — Матфей. А после и Гамаюн разрешил.

— Да ты везунчик, Юнка! — едва ли не присвистнув по-мальчишески, воскликнула подруга. — Матфей Катунь по уши в тебя влюблён, вот и передал тебе вместе книжкой добровольный посыл, а ворон — его прислужник — подчинился посылу. Гамаюну ты тоже нравишься.

— Ой, не согласилась бы по поводу Гамаюна, — слабо возразила Юна, но на лице заиграла довольная улыбка, а раскосые глаза заблестели.

— Он для вида важничает, а на самом деле — всего лишь старый ворон. Все старики себя так ведут: ворчат, тиранят немножко, нос задирают, а за всем этим маскарадом жажда внимания и заботы.

— Старики, говоришь…, — задумчиво произнесла Юна.

— Да, а что? — напряглась вмиг Лука.

— Да вспомнился мне тут один старик. Зловредный такой. Но много знающий.

— Только не говори, что ты что-то уже задумала.

— Есть у меня мыслишка. И, думаю, что Счетовод именно тот, кто мне поможет.

Вот только этого не доставало. Но Юна Дивия уже листала книгу, будто внезапная мысль скакнула прочь. Что бы ни задумала эта девчонка, мелькнуло в голове у её рыжеволосой подруги, а она не отступится, пока не осуществит. Надеюсь, что это не приведёт к новому и опасному скитанию. Лука вздохнула и принялась изучать ледяной узор на окне.

Под конец третьего дня нового года Матфей Катунь во время ужина объявил о своих ближайших планах: утром он отбывает в Буэро на поиски родителей.

— То есть как, завтра? С чего вдруг? — опешил Виктор Сухманов. Вилка с намотанными спагетти застыла у рта. — Мы даже не обсуждали.

Над столом парили соблазнительные запахи макарон, сливочного масла, сыра и фрикаделек.

— Тут и нечего говорить. Я иду за родителями. Хватит мне тут отсиживаться, пока они где-то там, — решительно высказался Матфей, отложив в сторону свой столовый прибор, которым вяло копошил золотистую горку макаронных изделий. — Я давно всё обдумал и решил.

Тяжело выносить взгляды товарищей, полные недоумения, возмущения и тревожности. Но куда невыносимее каждый день оставаться наедине со своими мыслями, со своею совестью. И ещё этот голос, который терзал Матфея каждую ночь в самой сердцевине снов. Каждый раз юноша просыпался, судорожно хватая воздух ртом, будто вырывался из водных глубин. Да и сны, в которые погружало его утомлённое за день сознание, сплошь вязкие, мутные и водянистые. И ещё холодные, как воды мёртвого озера. «Когда придёт время — поймёшь» — четыре слова безликим голосом, даже скорее шепотком. Эта фраза неизбежно повторялась каждую ночь с той поры, как они вернулись из леса Наот-Ра. Что значили те слова? Порой Матфей не мог их вспомнить, они, как крохотные серые мотыльки, порхали совсем близко, вот-вот сядут на язык и сорвутся, но в самый последний момент исчезали. Однажды ему надоело и он, загодя приготовив лист бумаги и карандаш, посреди ночи в ледяном поту и глубокой одышке нацарапал те слова, чтобы уже никогда их не забыть. Он даже пытался спросить у таинственного голоса, что то значило, но как оказалось, права говорить во снах ему не предоставили — он мог лишь беспомощно задыхаться, а потому попытки прекратились.

И каждый день Матфей думал о Виде и Юстине Катунях. Он не видел их, казалось, целую вечность, а гадать, что с ними и как, выходило невыносимо болезненно. Пока он с ребятами бегал, как перепуганная мышь, по землям Терриуса, мысли эти скукоживались и не так кололи. Но стоило на несколько недель осесть в отдалённом посёлке, как стало ясно, что от этих иголок не сбежать и не спрятаться — они его изводили чувством неотступной вины. Всё из-за него. Вся эта история из-за него. И он должен сделать что-то, настала пора действовать, а не бегать.

Гамаюн не особо одобрял такую стратегию. Честно говоря, ворон был против того, чтобы являться к праведникам напрямую, когда на его союзника велась охота. Да, Матфей соглашался с разумными доводами ворчливого прислужника, но вслух высказывал противоположную точку зрения. Настало время идти вопреки своим страхам, так он размышлял. Гамаюн с трудом, но согласился — как ни как, а меж ними заключён договор, обратной дороги нет.

«Да и я уже не молод, в третий раз мне не быть союзником какому-то неразумному демону» — заключил ворон, обречённо взъерошив на голове и груди иссиня-чёрные перья.

— Мы с тобой, Фей! — тут же живо откликнулась Юна Дивия, наскоро заглотив завиток спагетти и едва не поперхнувшись при этом.

— Нет! Я иду один, с Гамаюном, — твёрдо возразил Матфей, стараясь не смотреть друзьям в глаза, иначе не выстоять перед их укорами. — Довольно с вас. Вы и так из-за меня натерпелись. Я не должен был вас втягивать.

— Ещё чего! Даже не думай, Инженер, — рявкнул Эрик Горденов. Тот факт, что он назвал приятеля прозвищем, которым Матфея звали крайне редко и которое он получил, благодаря своей университетской специальности, говорил, что Эрик крайне раздражён и взволнован. — Или мы все вместе, или никто. Один ты никуда не пойдёшь — это самоубийство в чистом виде.

С высоты буфетного шкафчика коротко каркнул ворон, и в том Эрик усмотрел лишь подтверждение своих слов. Пусть речь Гамаюна ему была непонятна, но пернатый прислужник только что выступил не в пользу союзника, потому что Матфей посмотрел на птицу с упрёком.

— Нет, я не могу. Я не вынесу, если с кем-нибудь что-то случится, — снова возразил Матфей Катунь, но голос его звучал уже не так твёрдо. Будто силы уверенности таяли в нём.

А тут ещё и Рарог решил произнести речь, завертелся под ногами, замельтешил и писклявым голоском возносил:

— Господин, ворон дело говорит: теперь сила в единстве. Твой друг прав, нельзя разлучаться с теми, в ком сила и поддержка. И я ни за что не оставлю тебя, даже, если с тобой ворон. Да не в обиду ворону сказано. Ложки-поварёшки, остались от козы рога да ножки!

— Соглашусь с ящером, наверное, впервые. Да не в обиду сказано, — хмуро каркнул ворон.

Оборона Матфея трещала по швам и покрылась сотнями трещинок. И друзья, почуяв слабину друга, принялись на свой лад, горячо и громогласно разрывать упрямство Матфея, пока он не склонил голову и не сдался. Чего кривить душой, он испытал и облегчение от того, что не один, и сожаление, что не выдержал собственного испытания воли.

— Завтра утром мы двинем вместе, — подытожила Юна, её вишнёвые глаза сияли довольством. — У нас есть пара переправщиков, а этого вполне достаточно для нашей боевой команды. Верно?

— Есть ещё один аспект, — вдруг решила высказаться Лукерья Баранка, она хоть и участвовала в уговорах, но мало, уважая чужое мнение. — Вы хоть что-то знаете о Буэро? Эта страна отличается от всех прочих. И отличие там с большой буквы «О».

Никому, конечно, ничего о стране, в которой должны были находиться родители Матфея и Совет Держав праведников, не было известно.

— Так я и думала, — произнесла Лука, обведя всех взглядом. Её глаза остановились на окошке, морозный узор под натиском домашнего жара растёкся и струйками сочился на подоконник. За стеклом стояла кобальтовая ночь. — Думаю, лучше всего рассказать об этой удивительной стране за чашкой чая.

Лукерья оказалась права, чай подошел как нельзя кстати.

Под глоток чёрного со смородиновым листом чая, вприкуску с миниатюрными кексами, девушка с волосами цвета вишнёвой меди завела речь.

— Была я однажды в столице Буэро, Левирро, правда, неделю там пробыла. Не буду вдаваться в детали того дела, из-за которого я там, собственно, и оказалась, не очень-то они приятные. Скажу вот что: это государство, в котором отказались от средств передвижения на газе и бензине, а ещё там нет электричества. Общество современного типа, но живёт в традициях XIX века. Камины и печи топятся дровами, углём и торфом. Освещение свечное. Транспорт: дилижансы (как личные, так и общественные), могут сцепляться по нескольку сразу, управляет возница, одетый в современную одежду; есть велосипеды и рикши — это уже вариант бедняка.

Над столом зависло молчание, все ожидали сюрпризов, как на отдельно взятых островах, — ядовитые туманы и искажённый ход времени уже не казались чем-то из ряда вон. Но целая страна, живущая по старинке, застрявшая как минимум в позапрошлом веке, — это что-то с чем-то. Такое нужно переварить… вместе с кексом.

— Нам придётся ходить в длинных платьях с корсетом? — озадачено поинтересовалась Юна Дивия. Мальчишки ехидно усмехнулись.

— Нет, это не обязательно. Можно одеваться в ту одежду, к которой вы привыкли, — успокоила приятельницу Лукерья милой полуулыбкой. — Правда, в местной одежде ребята выглядели бы… как бы лучше подобрать выражение… презентабельнее и по-джентельменски что ли.

— Мы туда не на показ мод собираемся, а по делу, — сухо проговорил Матфей Катунь, без аппетита доедая свою порцию выпечки. Магазинным кексам никогда не сравниться с домашней, маминой. — Если можно обойтись без переодеваний, будет лучше.

— А я вот не против хорошего костюма, — широко улыбнувшись, оговорился Эрик Горденов. В Философе вновь заговорил щеголь, которого все прекрасно помнили и не забывали. — Добротная одежда всегда выгодно подчёркивает отменный вкус.

— Вот кому-кому, а нашему Философу в старомодной стране будет чувствоваться превосходно. Не так ли, Эр? Как рыба в воде, — подметил Виктор, прожёвывая ванильную сдобу и весело подмигивая собеседнику напротив себя.

— Кому-то не мешало бы поработать над своим стилем, — парировал Эрик, бесстрастным голосом. Такого рода подколки его давно не трогали и не задевали.

— Да, эта страна даст нам новые испытания. Достаточно того, что там транспорт на конной тяге, — перебила ребят Юна. Её уже будоражило скорое знакомство с причудливой столицей Буэро.

После чаепития ребята на скорую руку прибрались в домике Эдуарда Барсгарда: всё-таки отчаливать, оставив жилище неприбранным, кое-как, выглядело как минимум свинством.

Позже Эрик намеревался вернуться и восполнить съестные запасы в домике, как было до их прихода. Но на всякий случай написал записку от своего имени и имени друзей, где вкратце объяснялся с родительским знакомцем и просил извинить за несогласованное вторжение. Впрочем, Эрик был уверен, что дядя Эдуард сердиться не станет, не такой он человек.

Рано утром, поднявшись задолго до рассвета и позавтракав, как следует, — хотя Эрик Горденов высказывал сомнения по поводу переправы на полный желудок — компания друзей затушила печь, заперла дверь гостеприимного дома и проследовала по центральной дороге через весь посёлок. Ребята двигались по тому же пути обратным курсом. Когда они вышли на исходную точку, Белручей смотрелся размытым пятном, припорошенным искрящимся снегом. Кое-где уже горели огни — кто-то тоже уже проснулся и ожидал новый день.

— Пора, — подбодрил приунывших друзей Матфей Катунь.

Он и сам загрустил, бросив прощальный взгляд на уютные струйки дыма, вьющиеся из печных труб. Там, за спиной, остался дом, согревавший и оберегавший их много дней. Да и январский мороз подтачивал весь задор, который они подрастеряли по пути из посёлка. Воздух дрожал и искрился, наполняя лёгкие колкой свежестью и густой нотой хвои — Белручей, точно безымянный перст, окружало смарагдовое кольцо соснового леса.

Ничего, в Буэро картина прояснится. С неизвестностью всегда так, размыто и тревожно.

Вскоре на пригорке, где стояла группка людей, завертелся со звериным рёвом, вмиг выросший из земли вихрь, а спустя минуту никого уже не было. Только бледнеющее небо, несколько дрожащих звёзд и дышащий печным дымом посёлок.