Вихрь переправ: 1. Когда в окно постучится ворон

Ольга Васильевна Ярмакова (2024)

В день своего двадцатидвухлетия Матфею Катуню открывается: он — «Проснувшийся». Подобных ему мало, и у каждого свой прислужник, с которым можно говорить. Это узнает он от ворона, который «будит» его, и отныне парню предстоит жить в новой реальности. Ко всему прочему, Матфей способен понимать речь чужих прислужников, а это очень редкий и опасный дар. Ведь за такими, как он, веками охотятся две влиятельные организации. Вот только одна жаждет использовать дар в корыстных целях, а другая — уничтожить его носителя.

2. Повторное знакомство

Блаженство сонной тишины прервал настойчивый стук в дверь.

— Матфей! Ты там живой, сына? Уже пол-одиннадцатого, мы с папой хотели тебя поздравить, пока не наступил вечер.

Не дожидаясь ответа, в комнату вошла Вида Катунь, мать Матфея, молодая, безупречно выглядевшая дама.

— Матфей! Несносный мальчишка! Ты всю ночь спал поперёк кровати?

— Мам, ну сколько раз говорить… не входи без разрешения, — простонал Матфей, лениво перекатываясь с живота на спину. — Я не маленький, чтобы меня будить. И к тому же, у меня выходной сегодня. Законный выходной. Имею я право поваляться в свой выходной, чёрт возьми?

— Не ругайся! Сын, у тебя сегодня не просто выходной. У тебя сегодня День Рождения! Невозможно же пролёживать кровать до вечера, — назидательно выговаривала Вида, расторопно раздвигая при этом шторы и запуская в комнату солнечный свет, от которого Матфей зажмурился.

— Ещё как можно, мам, — сладко потягиваясь и зевая, возразил взрослый сын.

— Мы с отцом тебя хотели поздравить до полудня. — Женщина провернула рукоять и чуть-чуть приотворила окно, в самый раз, чтобы обеспечить средний приток воздуха в помещение. — Ну и запах у тебя в комнате! Будто скунс подох, а перед смертью ещё успел и в поединок с хорьком вступить.

Синее в белых ромашках платье сидело на Виде сногсшибательно, идеально подчёркивая по-девичьи узкую талию и упругие округлости там, где положено. Аккуратно уложенные крупными локонами, медового оттенка волосы, струились по узким плечикам, оканчиваясь в зоне лопаток.

— Ага, с твоим Велизаром, — съехидничал Матфей. — Он ужас как воняет в последнее время. Наверное, стареет.

— Вставай, лежебока, мы тебя ждём на кухне. — Мать проигнорировала замечание сына и направилась к двери. Матфей уловил сладкий аромат праздничных маминых духов «Магия чертовки» — союз белой розы и жёлтого жасмина. — Сегодня особенный день, сына.

— Что в нём такого особенного? Подумаешь, стукнуло двадцать два. Вот ещё событие! — уныло промямлил Матфей. Студёный воздух наконец-то добрался до него и пробрал лёгким ознобом, вынудив поёжиться и глубже зарыться под одеяло. — И куда вы так спешите с отцом?

— Юстин тебе вчера не говорил, что его срочно вызывают на работу? — удивлённо произнесла Вида, застыв на пороге комнаты. — Там какой-то инцидент неприятный случился.

— Нет, не говорил, — сказал Матфей. Ему захотелось срочно закрыть окно и прекратить замораживание комнаты, которое учинила мать.

— Не успел, видимо. Что-то с его сменщиком. Юстин срочно потребовался на этот вечер. Он, конечно, пытался отговориться, сказал, что у сына день рождения. Но там — ни в какую. Поэтому, живо вставай и спускайся вниз. Не заставляй ждать отца, он и так расстроен, что всё так сложилось.

— Пять минут, — пообещал Матфей.

Дверь закрылась, а цокающие шаги Виды — дома вместо тапочек она носила исключительно сабо на высоком подъёме — удалились вниз по лестнице.

— Всё хорошо, но пора сваливать из этого дома, — вздохнул Матфей. — Она так и будет относиться ко мне, будто я — вечный двенадцатилетний подросток. Стыдоба!

Но вспомнив мамину назойливую заботу и колкие замечания, он тут же рассмеялся, на Виду Катунь невозможно было долго ворчать, не говоря уже о том, чтобы обижаться. Эта женщина, чьей безграничной энергией заряжался весь дом, в окружающих вызывала лишь позитивные эмоции, при этом ловко умудряясь отстраняться от негатива.

Матфей встал с кровати, и тут же наступил на мягкий край шерстяного одеяла, наполовину сползшего с постели. Подтягивая покрывало, в одной из его коричнево-синих складок неожиданно обнаружился белый бумажный свёрток, вызвавший у Матфея смутные воспоминания. Юноша протянул руку и легонько коснулся пальцами скрученного в трубочку листа. Ничего необычного не произошло, вопреки опасениям Матфея, предмет не исчез и продолжал лежать на холмистых просторах коричневой шерсти, настырно белея, маня вновь прикоснуться к себе и взглянуть на разворот.

Поддавшись искусу, Матфей поднял свёрток и развернул его, припоминая подробности полуночного события. На внутренней стороне листка ничего не было, кроме его неуклюжей коричневой подписи, немного размазанной в нижнем левом уголке.

— Наврал ворон, — сказал вслух Матфей и тут же, словно очнувшись от забытья, ошалело уставился на бумагу в руках. — Не может быть! Это должен был быть сон! Что это за дьявольщина?!

Лист выпал из его рук и вновь погрузился в ложбину холмов шерстяного одеяла. Матфей лихорадочно озирался, сам не понимая, что хочет заметить или наоборот, не обнаружить в своём жилище. Его дотоле просторная бело-зелёная спальня с кроватью, платяным шкафом и письменным столом, на котором восседал царьком раскрытый ноутбук, в мгновение ока сузилась до крошечных размеров и завертелась волчком, обретя размытость в виде неоднородного малахитового слоя с золотистыми и коричневыми вкраплениями. Молодой человек бессильно плюхнулся в постель и накрыл лицо руками.

Нужно было немедленно прогнать морок, избавиться от галлюцинаций. Другого объяснения случившемуся, конечно же, не имелось. Забавно, если причиной навязчивых видений и головокружений могла оказаться болезнь, давным-давно пробравшаяся безобидным червячком в тело и постепенно поработившая его себе, достигнув размеров анаконды. Так думалось Матфею. Сперва необходимо прогнать это жуткое наваждение.

Он убрал руки с лица и повернул голову в ту сторону, где должен был лежать лист. Бумажный свиток никуда не делся. Он нагло возлежал подле Матфея и ухмылялся своей донельзя белой поверхностью.

— Ну и чего ты ждёшь? — раздался хриплый и уже знакомый голос со стороны окна. — Смелее! Прочти условия договора.

Как ужаленный, подскочил Матфей с кровати. На подоконнике, ухмыляясь, в чём не было никаких сомнений, стоял чёрный ворон, вероятно умудрившийся протиснуться в открытый промежуток окна, пока Матфей был отвлечён бумажным свёртком.

— Кыш! Кыш! — вырвалось у растерявшегося в конец Матфея.

— Снова-здорово! Это уже становится неприличным, молодой человек! Я тебе не галка какая-то и, тем более, не безмозглый голубь, чтобы обращаться со мною этаким образом, — возмутилась птица и тут же соскочив с подоконника, ловко спикировала на письменный стол.

Матфей ошалело следил за тем, как ворон не торопливо шагнул к ноутбуку и, клацнув по клавиатуре несколько раз, сумел включить технику.

— Хватит на меня пялиться, молодой человек. Прочти договор и ступай вниз, — ворон указал клювом в направлении скрученного листа. — Совестно так долго прохлаждаться и заставлять всех вокруг себя ждать. Крух!

— Со мной что, сегодня все будут разговаривать, как с ребёнком? — проворчал Матфей. — Это уже ни в какие ворота не лезет.

— Научись вести себя, как взрослый, — отвернувшись к экрану, хрипло поучал ворон, продолжая притом ловко отстукивать по клавишам ноутбука. — И тогда с тобой будут считаться. Крух!

— Дожил, меня учит уму разуму какая-то птица, — проворчал Матфей, но послушно взял и развернул свёрнутый трубкой листок бумаги.

— Не какая-то, а сам ворон! Кр-р-рух! — с вызовом буркнул ворон.

— Эй, а что тебе нужно от моего ноутбука? — спохватился хозяин спальни, поспешно устремившись к столу.

— Не мешай, молодой человек, — торопливо просипела птица, спешно отбивая какие-то комбинации на клавиатуре. — Мне нужно кое с кем связаться. Это срочное дело. А у тебя их аж два.

— Но я… а, да ладно, — сдался Матфей, решив, что ворон от него никуда не денется, а вот отец, дожидавшийся заспавшегося именинника, мог уйти на работу в любую минуту. — Ты только сильно не стучи, а то клавиши продавишь, и не тычь клювом в монитор.

— Время, молодой человек. Время! — тут же напомнил ворон. — Я прекрасно знаю, как следует обращаться с техникой, — добавил он и при этом нарочито громко треснул по очередной клавише.

На подобное заявление Матфей не нашёлся чем ответить, вместо этого он закрыл окно, наскоро натянул серые хлопчатобумажные штаны и синюю футболку, — излюбленную и изрядно заношенную домашнюю одежду, — и опрометью выскочил за дверь комнаты.

Винтовая лестница из светлого дерева была почти одолена, когда на предпоследней ступеньке Матфей встал как вкопанный. Ворон, соображающий в компьютере? Птица, говорившая с ним так, будто он — несмышлёныш? Говорящая птица?! Но ведь такого попросту не может быть! С ним что-то не так — уж точно. Может, жар или какая другая неприятность — кто ж теперь разберёт.

— Ты долго ещё там намерен торчать? — окликнул его отцовский голос с нотками нетерпения. Сам отец стоял в кухонном проёме и, скрестив руки на груди, выжидающе наблюдал за сыном. — Я, конечно, всё понимаю, тебе сегодня можно многое, но вообрази, не у всех есть время на то, чтобы дожидаться твоего лучезарного явления.

Юстин Катунь, высокий и крупный мужчина с мелкой проседью в коротко стриженных тёмно-каштановых волосах, поправил очки, сдвинув их чуть-чуть на переносице. Очки были новые и оправа, которая должна была прилегать к лицу с наибольшим удобством, комфорта как такового не доставляла. Юстин собирался вернуть их, но почему-то всё откладывал поход в магазин оптики, ссылаясь на вечную занятость и усталость.

Вида, взирая на эту неприятность, не раз предлагала мужу сама сходить за него в магазин, но тот втайне опасался, что из этого ничего хорошего не выйдет. Несмотря на все имевшиеся у жены таланты и достоинства, за ней водился один явный и курьёзный недостаток, в котором она, безусловно, не была виновата. Одним словом, Виду преследовала неудача. Что бы она ни покупала — обязательно с браком, что бы ни делала — всё шло с мелкими и досадными злоключениями.

И эти новые очки для него приобрела пару дней назад Вида, поэтому Юстин не удивился, а лишь тихо вздохнул, когда переносицу зажало, как в тисках. Ему давно пора было менять старую оптику с поломанной левой дужкой, но всё было недосуг. А тут заботливая жена расстаралась и сделала за него нужную покупку. Безусловно, он лично решил бы эту проблему с очками, но существовали некоторые «если». Если бы не Мичлов Граник, коллега по работе, ни с того, ни с сего пропустивший свою смену и отчего-то не выходивший на связь. Если бы не плотный, прямо-таки адски загруженный график в курьерской компании, где Юстин пять лет исправно водил служебный грузовичок. Так что пока ему было всё недосуг.

И сегодня, в законный выходной, он был вынужден выйти на работу. Хорошо, что начальство пошло на встречу и разрешило припоздниться на пару часов. Причина-то уважительная.

— Прости, пап, — только и смог произнести Матфей, вмиг сконфуженный видом отца.

Юстин был беспрекословным авторитетом и главным столпом семьи. Ещё с детских лет Матфею внушала трепет и уважение рослая фигура отца, который казался великаном подле матери. Его густой, глубокий голос и поныне оказывал на Матфея тот же эффект, и юноша ощущал себя провинившимся мальчуганом под тяжёлым взглядом отца, не смотря на то, что давно был одолён двадцатилетний жизненный рубеж.

— Ладно, проехали, — примирительно добавил Юстин. Его лицо вмиг просветлело, а светлые глаза за линзами очков по-доброму смотрели на сына. — Сегодня такой важный день, сын. Сегодня такой важный день!

Оба сблизились, отец крепко и щедро обнял именинника, да так сильно, что Матфею послышался хруст в теле. В отличие от Юстина, который был не только великаном, но и богатырём, Матфей, явно унаследовавший материны гены, но слава Создателю не её неудачливость, был хилёнышем.

— Пап, ты меня раздавишь, — пошутил Матфей.

— Ты бы хоть подкачался, сын, — иронично заметил Юстин, когда освободил из объятия-захвата сына. — А то смотреть на тебя не всякому удовольствие, хлюпик.

— Я пробовал, ты же знаешь, — насупившись, пробурчал Матфей.

— Знаю я, как ты пробовал. Пару раз сходил, подёргался со штангой, попыхтел над гантелями и успокоился, — ухмыляясь, сказал Юстин. Он уже направлялся обратно на кухню, где томилась в ожидании Вида.

— Не пару раз, а восемь, — поправил отца Матфей. — Да и не нравится мне с железками тягаться.

— Ещё бы! Компьютер куда интереснее, — усмехнулся старший Катунь.

— Юс, дорогой, — напомнила о себе Вида, — времени совсем мало.

— Да-да, ты права, Ид, — поспешно кивнул Юстин. — Иди сюда, Матфей. Мы с мамкой тебя поздравим.

В уютной чистой кухоньке было всё как надо: крепкий, крытый тёмно-серым линолеумом пол, стены с бирюзовыми обоями, плита и раковина, вычищенные до блеска, пузатый серебристый холодильник и парочка шкафчиков, заставленных всевозможной, и, безусловно, нужной утварью. У самого окна стоял деревянный стол в окружении стульев с мягкими сидениями. В центре крытого по обыкновению цветастой скатертью стола возвышался здоровенный торт с уже зажжёнными свечами. Матфей направился прямиком к кулинарному шедевру. Эта сладкая диковинка привлекла его внимание сразу — десерт был выполнен в виде парившей птицы и обильно умащён тёмно-матовой глазурью. От сходства с вороном Матфею стало не по себе.

— Какой торт! — промолвил он, уставившись на раскрытый клюв птицы-торта.

— Нравится? — улыбнулась Вида. — С вороном — моя идея. Но с тортом мне подсказал один хороший знакомый, а я уже заказала десерт в «Марке Мио». Там такой выбор, ты не представляешь!

«Марка Мио» — крупнейшая сеть пекарен — гремела по всей стране, прославившись в основном необычными видами тортов и пирожных, начинки коих бывали порой самыми неожиданными. Так особую популярность у гурманов снискало пирожное «Блюмс»: внутрь бисквита кондитеры помещали тёртую морковь, вяленую клюкву и сушеный имбирь.

— По моей просьбе внутрь добавили всё то, что ты так ужасно любишь, — продолжала щебетать довольная мать, не замечая озадаченного выражения лица сына. — Там цукаты, воздушный рис, фундук, ирис и даже зефир. Они так и сказали: мадам, мы горды тем, что можем позволить себе угождать любой, самой взыскательной прихоти клиента. Да, так и сказали.

— А почему именно ворон? — спросил Матфей.

— Мне показалось это оригинальным, — сказала Вида, указывая на торт рукой. — Вон, смотри, у ворона клюв, глаза и лапки из марципана. Это так мило.

— Главное, чтобы было вкусно, — добавил отец. — Давай, сын, загадывай желание и задувай свечи.

— Можно было и без этого обойтись, мам, — мягко заметил Матфей. — Я имею в виду эти свечи. Крайний раз, помнится, на одиннадцать лет я задувал свечки, пыхтя и раздувая щёки.

— Но сегодня твой день рождения, сына, — не менее мягко заверила мать. — Сегодня такое событие. И я подумала…

— Вот именно, мам, мне всего-то двадцать два исполнилось, — воскликнул сын. — Не такая-то и важная дата, чтобы свечи жечь и дуть на них. Это как-то по-детски.

— Ты так думаешь? — бодрое выражение лица Виды тут же поникло.

— Так, Матфей, дуй на свечи и кончай уже капризничать, — немного резко, чем хотелось, сказал Юстин. — Вида старалась, а ты даже не поблагодарил её.

— Извини, мам, — виновато кивнул Матфей и склонившись над кулинарным шедевром «Марки Мио», одним мощным выдохом загасил частокол свечей, с которыми съедобный ворон имел близкое сходство с дикобразом. Свечной дымок сизыми змейками потянулся к потолку, терпкой горчинкой вплетаясь в сладкий запах какао и марципана.

— Загадал желание? — поинтересовалась Вида, позабыв о разногласии минуту назад.

— Да, мам, — соврал Матфей. Лучше подыграть матери, иначе не отстанет.

— Отлично, а теперь, когда основной церемониал окончен, мы с мамой хотели бы вручить тебе подарок, — торжественно произнёс Юстин, одной рукой прижимая к себе за талию супругу, а другой — протягивая глянцевый объемный конверт. — Я помню, что ты копишь на машину. Мы с Видой посовещались и решили ускорить этот процесс. Уж не знаю, какую ты хочешь…

— Спасибо! Мам, пап, огромное спасибо вам! — Матфей, лишь мельком глянув в содержимое пухленького конверта, запрыгал от радости и кинулся обнимать родителей. — Вы не представляете, как вы мне помогли! Теперь я смогу купить себе машину! Вот это да!

— Вот и отлично, — подытожил Юстин, незаметно от супруги поправляя очки. — Рад, что ты оценил подарок. Кстати, если пожелаешь завести себе домашнего любимца, не стесняйся. Бери, кого душа запросит.

— Ему уже не зверька надо заводить, — двусмысленно улыбаясь, вставилась Вида Катунь.

— Действительно, — согласился супруг и как-то хитро прищурился, будто оценивая новые будущие возможности сына, о которых тот ещё не догадывался. От этих ухмылок-доглядок юноша смутился и тут же покраснел.

— Что такого в этом двадцати двухлетии? — поразился вновь Матфей. — И крупную сумму денег дарят, и дают добро на животное. Раньше вы мне почему-то не позволяли заводить себе никого, даже мыши. И со своими зверьками не разрешали играть. Что изменилось?

— Время пришло, — уклончиво произнёс отец, поспешно обувавшийся в прихожей комнате.

— Да я уже перерос этих домашних баловней, они мне ни к чему, — поспешно сказал Матфей.

Он и сам себе поразился: прежде он делал и не раз попытки завести своего личного домашнего любимца, как у родителей, будь то щенок или котёнок, но получал жёсткий отказ всякий раз. Будучи подростком, это желание стало слабеть и угасло окончательно к теперешнему дню. С удивлением Матфей осознал, что ему нет особой необходимости держать при себе кого-то, на кого и времени-то особо нет.

— Может так, а может и нет, — вновь странно ответил старший Катунь. Он накинул стёганую куртку и направился к выходу. — Если повезёт, управлюсь до девяти, в крайнем случае, до десяти. Не скучайте и празднуйте без меня, как полагается.

— Хорошо, Юс, — ответила ему Вида, заботливо поправив топорщившийся ворот его куртки, — береги себя.

И закрыла за ним дверь.

Только Матфей с матерью вернулись обратно на кухню, как туда же прокрались и завертелись меж ног белоснежный хорёк и чёрный, поблёскивавший гладкими чешуйками, довольно упитанный уж. Эти зверушки отчего-то не нравились Матфею особым своенравием и необычайной преданностью каждый своему хозяину. Так хорёк Велизар неотступно следовал по пятам за хозяйкой, а Ксафан, змей крупный даже по ужиным меркам, не отставал от хозяина.

Не раз подмечал Матфей, как доверительно беседовали родители со своими любимцами и те внимали им так, словно прекрасно понимали человеческую речь. К себе домашние зверьки хозяйского сына и близко не подпускали, кусая его при случае, если тот проявлял излишнюю настойчивость в попытке погладить кого-нибудь из них.

А сколько уж раз Матфей уговаривал, клянчил, требовал отца и мать, чтобы они и ему позволили завести личного друга. Но каждый раз мальчик получал отказ и где-то после тринадцати лет Матфей оставил все попытки убедить родителей в свою пользу. Он даже привык, что в доме много лет существовал подобный порядок вещей. Конечно, всё изменится, как только он уедет из этого дома.

— С-с-смотри какой торт уготован баловню. Она так расс-с-старалась, а он нос воротит. Неблагодарный гадёныш-ш-ш! — донеслось мягкое шипение совсем близко от Матфея. Совпадение или нет, но произошло это, как только Вида покинула под каким-то предлогом кухню.

— Я давно говорю, что они с ним много сюсюкаются. Его нужно было давненько, как следует покусать. Как он был несносен прежде, когда норовил дотронуться до меня! Фых! А его эти муси-пуси?! Фурррр! — присоединился другой резкий и фыркающий голосок, более тонкий и звонкий. — Хорошо, что он хоть не дебил. Уяснил давно — нечего ручонки свои распускать. Это ему так просто не пройдёт!

Матфей внимательней пригляделся к животным, подозрительно уединившимся в дальнем уголке кухни и поразительно смахивавшим на заговорщиков. Он надеялся, что ему всё послышалось, но, увы, незнакомые голоса явно доносились из занятого зверьками угла.

— Смотри, как уставился, сейчас язык выпадет изо рта. Вот болван, ей дьяволу! — Хорёк мотнул белобрысой головкой в сторону застывшего и опешившего Матфея.

Змея, вальяжно лежавшая ровными кольцами подле хорька, медленно и как показалось Матфею, нарочито небрежно, повернула гладкую головку с двумя белыми пятнышками и, блеснув непроницаемо-чёрными глазками-бусинками, тут же отвернулась.

— С-с-сегодня он ос-с-собенно туп, — констатировал уж.

— Вы чего? Говорите что ли? — выговорил ошарашенный окончательно Матфей, тут же почувствовав себя первостатейным глупцом.

— А ты думал, что разговаривать — прерогатива лишь людей? Фых. — Слова с нотками презрения и вызова явно исходили из пасти пушистого зверька, который тут же встревожено вскрикнул. — Ты что, ты нас понимаешь? Ты нас понимаешь?!

— Если я не сошёл с ума то, получается, понимаю, — отозвался Матфей, которому очень-очень захотелось вернуться в свою комнату, лечь в кровать, заснуть, и чтоб всё это было только сном.

— Но этого не может быть! Фых! Ксафи, подтверди, подтверди! — Хорёк прямо-таки взбесился и принялся метаться по кухне, налетая на углы шкафчиков, ножки стульев и подбегая к невозмутимому ужу, тычась носом в его чешуйчатое тело.

— Дейс-с-ствительно, это нечто из раз-с-сряда необычного, Вел, — не двигаясь, шипел Ксафан, казалось, он являл полную противоположность Велизару в живости и энергичности. Хотя, может всё потому, что и сути их были разными. — Но я бы на твоём мес-с-с-сте перес-с-стал гонятьс-с-ся по кухне, как чумной, а то того и гляди, твоя хоз-с-сяйка реш-шит, что ты взбес-с-сился.

По-видимому, на Велизара слова змеи произвели нужный эффект, потому как вдруг хорёк, присмирев и опасливо озираясь по сторонам, подошёл к Ксафану.

— Так ты всё-всё понял из того, что мы говорили? Фурррр, — вновь обратился белоснежный зверёк к Матфею.

— Ну да, — ответил тот и отчего-то вновь ощутил себя неловко.

— А когда ты начал нас-с-с понимать? — проговорил змей, раскрыв миниатюрную пасть, из которой вынырнул тонкий раздвоенный язычок.

— Только что. Вы кого-то ругали, — сказал Матфей и, тут же догадавшись о сути недавнего диалога животных, возмутился. — Эй! Так вы обо мне говорили?! Это вы такого ничтожного мнения обо мне? Вот наглость! Я, конечно, и раньше подозревал, что не в фаворе у вас, а теперь окончательно убедился.

— И что ты сделаешь, мальчишка? Пойдёшь и пожалуешься мамочке, что тебя оскорбляют хорёк и уж? — с вызовом и долей презрения протявкал Велизар.

— Не трогай его, Вел, — прошипел Ксафан. — Он ш-ше ничего не з-знает. Это вс-с-сё равно, что бить калеку и орать на глухого.

— Чего я не знаю? — достаточно громко спросил Матфей. — Эй, вы двое, отвечайте — чего я не знаю?

— Да много чего, — отрезал уж и, не дожидаясь нового шквала вопросов, а может просто устав от пристального внимания к своей персоне, пополз к белёному проёму кухни, намереваясь покинуть помещение. Хорёк засеменил за ним следом, и как показалось Матфею, притом неприлично высоко задрал пушистый хвост.

— Эй, стойте! Я хочу узнать! Погодите! — Матфей решительно направился за ними.

— Слушай, отстань от нас, фуррр, — сердито напустился Велизар. — У тебя должен быть свой прислужник. Вот у него и спрашивай всё, что душе угодно. А мы тебе не подчиняемся. Фух!

— Вс-с-сё дело в его дне рож-ш-шдения, — на ходу обронил Ксафан, — и с-с-сегодня ему ис-с-сполнилос-с-сь двадцать два. Вс-с-сё так и ес-с-сть. Вот причина.

— Но постойте! Кто такой этот прислужник? Где мне его взять? Что он должен сказать мне? — раздосадовано кричал вдогонку улепётывавшим животным Матфей.

— Сам разбирайся и не приставай к нам больше! — рявкнул Велизар и скрылся.

Матфей хотел ещё что-то крикнуть, особенно, наглому хорьку, но в этот момент на пороге кухни возникла Вида с вопрошающим видом.

— Ты что-то мне кричал, сына? Что я тебе должна сказать? — спросила она.

— Да нет, мам, это я так, с тортом разговаривал, дурачился, — шутливо улыбнувшись, сказал Матфей и, проскальзывая мимо матери, устремился к лестнице. — Пойду, приберусь в комнате. Всё-таки гости придут, а у меня там бардак.

— Пойди, пойди, — согласилась Вида и странно улыбнулась, когда ноги её мягко коснулся белоснежный хвост хорька.