Триктрак

Ольга Болгова, 2023

Жизнь полна неожиданностей и рисков. Так и случилось с Анастасией Зверевой, когда она, познакомившись онлайн с серьезным на первый взгляд англичанином из городка на берегу Английского пролива, отправилась к нему по его приглашению. Потенциальный жених не встретил ее в аэропорту, а дом по указанному им адресу оказался пустым и полным не очень приятных сюрпризов и загадок, которые приходится разгадывать гостье из России. Не последнюю роль в этой истории играет триктрак, игра, что иначе зовется нардами. Когда-то, в годы юности, Анастасии подарили старинные нарды, которые она привезла с собой…

Глава 1. Ленинград. Шариковая ручка

Они пробуждаются и выбираются на свет, когда далёкие часы на башне бьют полночь. Они заполняют коридоры, тишину которых днём лишь изредка нарушали случайные шаги да скрипы деревянных лестниц старого дома. Словно открывается занавес, и начинается спектакль, звучит интерлюдия, крутится диск сцены, меняя декорацию, и гурьбой высыпают актёры: кто на кухню с чайником, кто — к соседям, поболтать или за конспектом, а кто — в сторону пятачка на лестничной площадке — покурить у разбитого окна.

— Кто поставил этот чайник?

— У кого-нибудь есть конспект по вышке?

— Юлька, ты взяла сигареты?

— Ура! У нас еще осталась колбаса!

— А он вчера так и не явился!

Общага, живущая ночной жизнью, сонная и тихая днем. Кто-то вытаскивает на просторы коридора чертёжную доску на самодельном кульмане-треноге; отличница-зубрила устраивается в старом кресле у балконной двери бубнить какой-то конспект к завтрашнему зачёту; местная чистюля тащит таз с бельем в умывалку — стирать, а на кухне шумная компания накрывает на стол, с миру по нитке собирая закуски к чаю — двести граммов тонко нарезанной в Петровском гастрономе докторской колбасы, остатки печенья и половина вчерашнего батона. Общага дружно гудит, бурлит молодой ночной жизнью. Они успокаиваются лишь под утро, разбредаясь по комнатам, чтобы успешно проспать первые пары.

Грохот упавшей на пол чертёжной доски вдребезги разбил шаткую предутреннюю тишину. Доски эти выполняли не только свои непосредственные функции, но и побочные, точнее, подкроватные — их укладывали под растянутые кроватные сетки, чтобы не проваливаться в них, как в ямы. Ася села, ошарашено вглядываясь в темноту.

— Опять доска упала… — раздался сонный голос Лёли, подруги и соседки по комнате, в полутьме взметнулась и рухнула на подушку её взлохмаченная голова. Третья кровать безмолвствовала по причине отсутствия её обитательницы, вышедшей замуж и переехавшей в однокомнатную хрущёвку на Охте с мужем-питерцем.

Ася, вяло проклиная неповинную в неустойчивости своего положения доску, улеглась досыпать в изогнувшуюся, как гамак, кровать.

— Ты на первую пару идешь? — послышалось минут через пять из Лёлиного угла, но Ася уже её не слышала.

Вне зависимости от ответа первую пару они проспали, и Лёля была намерена проспать и вторую, но Ася встала — поджимала курсовая, которую нужно было сдать ещё на прошлой неделе — и отправилась обычным маршрутом по скрипучему полу коридора в умывалку, где из крана зимой и летом лилась только ледяная вода, а к букету обычных запахов мест общего пользования традиционно примешивался аромат чего-то сожжённого на кухне. Из 512-й, мальчуковой, традиционно взвилась спираль вступительных аккордов к «Повороту» — жизнеутверждающий хит наносил удар по утренней лени.

Справиться с непослушными волосами, вечно стремящимися к независимости; подправить буйно растущие брови, украсить ресницы остатками туши, выскобленными из картонной коробочки — нужно срочно пополнять запасы косметики. Осмотрев две пары безнадёжно порванных колготок, Ася со вздохом отложила юбку, надела брюки и собственноручно связанный свитер, осторожно застегнула хрупкие молнии сапог, влезла в узкое пальто в крупную клетку, подхватила тубус с чертежами и набросила на плечо новую кожаную сумку, на приобретение которой ушла треть стипендии и два часа в очереди в Пассаже. Вновь по коридору, на ходу приветствуя соседей, вниз по скрипучей деревянной лестнице, по истоптанным, истёртым, давно некрашеным ступеням, мимо мрачной вахтёрши Олеговны, страдающей синдромом гардеробщицы, в сырость питерского марта, в прозрачный воздух, дрожащий от мириад крошечных капель, напитанных тёплым весенним светом, будоражащим кровь и дарящим простуды.

Каблуки крошили бурую снежную кашу, в которую превратился выпавший вчера вечером снег. Десять минут быстрым шагом по узким улочкам, и в лицо ударил простором и грохотом Кировский проспект. Пробег по едва заметной, смытой за зиму, зебре перехода и поворот в «Сосисочную», где можно нарваться на кого-нибудь из кинознаменитостей, забежавших перекусить из Ленфильма, что находится в паре шагов отсюда.

В это утро в кафе было на удивление пусто, чисты столики с пластиковыми столешницами противно голубого цвета. Ася стянула с горки буро-коричневых подносов верхний, взяла с витрины тарелку с творожной запеканкой, заказала у вечно недовольной буфетчицы порцию макарон с сыром, плеснула из большого алюминиевого чайника заварки в гранёный стакан и подставила его под кран титана, откуда, булькнув, потекла, пузырясь, кривая струя горячего кипятка. Устроилась за столиком у окна, предвкушая завтрак. Макароны были горячи, чай обжигал, и пришлось пить его мелкими глотками.

Время поджимало, и через четверть часа она уже выскочила на простор проспекта. Поворот на небольшую площадь с памятником Горькому, окаймленную дугой помпезного здания в стиле неоклассицизма, в первом этаже которого расположился знаменитый магазин «Табак» — на его витрине на фоне бутылок кубинского рома красовались коробки с настоящими кубинскими сигарами, по пять рублей за штуку. А чуть дальше — «Торты», с вечной очередью жаждущих стать обладателями фирменного вафельного торта, украшенного шоколадным Медным всадником.

Перейдя трамвайную линию, Ася поднялась по ступеням, ведущим в павильон метро. Найдя пятак в кармане пальто, бросила его в щель прожорливого автомата, пробежала через турникет, вновь в тысяча незнамо который раз ощутив холодок опасения, что его железные руки обязательно выскочат и ударят по бокам. Вниз по эскалатору, бегом по мягким полосатым ступеням, в раскрытые двери вагона как раз за секунду до того, как сдвинулись створки, стукнувшись резиновыми бортами. «Следующая станция «Невский проспект…». Уфф… В вагоне оказались свободные места, и Ася устроилась на диванчике в углу, достав из сумки книгу в потрёпанной обложке. Поезд с нарастающим гулом скорости устремился в черное жерло тоннеля.

Четверть часа спустя она вышла из недр подземки на площадь, что была когда-то рыночной, да и сейчас, хоть рынок, как таковой, на ней отсутствовал, напоминала о своей изначальной роли — суетой, неустроенностью, грохотом трамваев и «шанхаем» со стороны Фонтанки.

Впрочем, Асе было не до размышлений о природе площади. Пройдя привычную сотню метров, она открыла тяжёлую старинную дверь, ведущую в седьмой корпус института, куда её четыре года назад занесла судьба и набранные на вступительных экзаменах девятнадцать с половиной баллов. Еще рывок по путанице лестниц и коридоров в гудящую голосами аудиторию, за пару минут до звонка, привет всем присутствующим, знакомым и не очень. Стараясь сохранить спокойствие духа и равнодушие взора, Ася быстро пробежала глазами по рядам, мгновенно выхватив темноволосую голову и задохнувшись ударами сбившегося с ритма сердца. Ещё один взгляд исподтишка в его сторону, он повернулся, она вспыхнула, наткнувшись на синеву его глаз, и пошла по проходу к призывно махнувшей рукой подруге Валентине.

Влюбилась она нечаянно и глупо, как это часто бывает в двадцать с небольшим. Почему он, а не другой? Почему именно этот черноволосый с наглым синим взглядом Ася объяснить не могла. Однажды она сидела на лекции позади него, он обернулся и попросил у нее ручку, она, отчего-то разволновавшись, отдала свою и до конца лекции тупо смотрела ему в спину, мысленно повторяя: «Ну, оглянись и попроси что-нибудь ещё, ручку или тетрадь, или просто так, оглянись!». Гипнотизёр из Аси вышел никакой, он больше не оглянулся и ничего не попросил, но девушка пропала, словно невидимый крючок цапнул то загадочное место, где возникает то странное волшебство, приносящее и радости, и горести — чего больше, никто не скажет. Лёня Акулов, так называлось Асино пристрастие, был питерцем, состоял в шумной, весёлой компании шутников и приколистов, любимцев девчонок всего потока и побочных ручьёв и речек. Прежде она и внимания на него не обращала, будучи платонически и теоретически, но мучительно влюблённой в великолепного энергичного актера БДТ, спектакли с участием которого планомерно посещала не по одному разу, выстаивая ночные очереди за билетами. Актер был талантлив, хорош собой, высок ростом — прекрасная мишень для грёз начитанной девушки, любительницы кино и театра. Синие же глаза Лёни Акулова нежданно-негаданно, а, возможно, наоборот, закономерно, пробили брешь в этой романтической броне, вызвав бурю чувств, мучивших Асю уже почти три месяца.