Брегет хозяина Одессы

Ольга Баскова, 2020

Известный криминальный авторитет был настоящим хозяином Одессы. Его почитали, боялись, боготворили. Он, как Робин Гуд, грабил богатых и защищал бедных. За свою жизнь он скопил настоящие сокровища и укрыл в неизвестном месте, а карту спрятал в свои золотые часы, которые потерялись перед самой его смертью… С отцом – известным адвокатом – Сергей не общался с самого детства, когда тот бросил их с матерью. Поэтому когда Олег вдруг пригласил Сергея в ресторан, молодой человек сомневался, стоит ли ехать. Тем не менее он пришел на встречу – высказать родителю все, что о нем думает. А вскоре после этого отца убивают, и все улики указывают на то, что это сделал Сергей…

Глава 3

Вознесенск, 1965

Следователь Геннадий Беспальцев, высокий худой мужчина с пронзительными серыми глазами, лучшие оперативники отделения — Максим Вдовин, блондин лет тридцати с круглым румяным лицом и волнистыми золотистыми волосами, чем-то напоминавший Есенина, но стихи его не любивший и злившийся, когда ему указывали на это сходство, Андрей Горемыкин, крепкий мужичок средних лет, уже начавший лысеть, и пожилой седой судмедэксперт Дмитрий Степанович Панков, которого все называли не иначе как Степаныч, склонились над трупом часовщика.

— Что ж, труп пожилого мужчины, — констатировал Степаныч, глядя на потерпевшего, и повернул голову покойника. — Смотри, Гена, на лице гематомы. Но это еще не все. Поглядите-ка сюда. — Длинным худым пальцем он указал на запястья с довольно заметными потемневшими пятнами. — Не иначе как следы от веревки.

— И не только, — перебил его Беспальцев, кивнув на вздувшиеся красные волдыри. — Это ожоги, правильно, Степаныч?

Судмедэксперт усмехнулся и почесал седую гриву. Горемыкин посмотрел на старика с завистью: вот как бывает в жизни, ему уже за шестьдесят, а волосы густые, как у мальчишки, только белые. А ему едва стукнул сороковник — и уже не голова, а колено!

— Верно говоришь, — кивнул Панков. — Общение со мной тебя многому научило. Может, и вывод сам сделаешь?

— Вывод сделал бы и начинающий следователь, — Геннадий улыбнулся, показав ямочки на щеках. — Часовщика пытали. Судя по тому, что больше никаких следов ты не обнаружил, старик скончался от болевого шока. Шутка ли — такие пытки в его возрасте! Тут и у молодого сердечко может не выдержать. А вот кому и зачем понадобилось мучить Гольдберга и что хотели узнать — вот в чем вопрос, как сказал когда-то Гамлет.

— От ответов на подобные вопросы меня уволь. — Степаныч, кряхтя, поднялся с колен. — Это уже в твоей компетенции.

— Разумеется, — согласился Беспальцев. — Если что-то подбросишь после вскрытия — спасибо.

— Буду стараться. — Панков направился к выходу, чтобы вызвать санитаров. Вдовин, упаковав в целлофановый пакет пустой граненый стакан, который сиротливо стоял на столе, протянул его Степанычу, коротко бросив на ходу:

— Я в погреб. Уверен, обнаружу что-то интересное.

— Давай. — Геннадий уселся за стол и попросил Горемыкина пригласить соседку, обнаружившую тело, которая сидела на крыльце белее мела и, казалось, не понимала, что происходит.

Андрей помог пожилой даме подняться, под руку завел в гостиную и, усадив перед следователем обезумевшую от горя и ужаса женщину, сунул ей стакан с водой, пытаясь успокоить. Эмилия Ефимовна продолжала дрожать, и зубы клацали о стекло, издавая звук, бьющий по нервам.

— Значит, вы давно с ним знакомы… — Беспальцев скорее уточнил, чем спросил. Соседка отставила стакан, вытерла губы тыльной стороной ладони и с готовностью кивнула:

— А как же? Считай, больше двадцати лет на одной улице живем. Раньше с моим покойником-мужем общался. Моисей Григорьевич — человек одинокий, бедняжка, ни жены, ни детей, один как перст. — Женщина всхлипнула, и слеза, покатившаяся по щеке, застряла в глубокой морщине. — Частенько к нам наведывался чайку попить… А как муж умер… Реже мы стали видеться, сами понимаете, — она опустила глаза. — Я в основном к нему забегала… Сын у меня отдельно живет, внучка растет, уже четырнадцать ей, такой возраст, когда мальчикам нравиться хочется. Сын у меня не много зарабатывает, кто ж, кроме бабушки, дитя еще побалует? Как приедет, сразу в магазин идем. Бывает, и платьице купим.

Геннадий недовольно поморщился и открыл рот, собираясь перебить свидетельницу. Он не любил беседовать с пожилыми одинокими женщинами, которые набрасывались на него с рассказами, воспоминаниями, забывая, что милиционер пришел по другому поводу, и их приходилось останавливать, просить быть ближе к делу, а они обижались и порой замолкали, упрямо поджав губы. И никто не хотел понять, что у следователя времени в обрез, он стремится как можно больше выяснить и записать, чтобы потом обстоятельно доложить начальству. Ну нет у него возможности выслушивать о внуках и детях! Хорошо еще о внуках и детях — некоторые о собаках и кошках рассказывают, считая, что все это важно для следствия. Впрочем, с Эмилией Ефимовной ему повезло. Она махнула рукой и сама понеслась в правильном направлении.

— Я вам это к тому говорю, чтобы вы поняли: частенько у Моисея Григорьевича мне приходилось денежку просить, — проговорила женщина и покраснела. — Бывало, внучка должна приехать, а от пенсии почти ничего не осталось. Гольдберг, между прочим, мне никогда не отказывал. Да разве я одна была такая? — Эмилия Ефимовна усмехнулась. — Весь наш район знал: у Моисея Григорьевича деньги всегда водятся. Часовщики — они же вроде ювелиров.

Беспальцев придвинул к себе девственно-чистый лист бумаги и открыл колпачок чернильной ручки.

— Значит, много народу к нему ходило, — констатировал он. — А чужие, не ваши соседи, часто наведывались?

Эмилия Ефимовна подняла глаза кверху, будто вспоминая, и замотала головой:

— Были, были. Правда, мы, то есть соседи, к ним особо не приглядывались. Думали — клиенты, Гольдберг как специалист был человек известный.

— А случалось, что он с этими клиентами долго засиживался? — Беспальцев хотел было сунуть ручку в рот и немного погрызть (от этой привычки его пыталась отучить не только жена, но и коллеги по работе), но опомнился и поспешил задать следующий вопрос: — Может быть, выпивали, шумели? Может быть, кто-то кричал, угрожал ему?

Он не надеялся на дельный ответ. Судя по всему, Гольдберг был человеком интеллигентным, спокойным, неконфликтным и, главное, мастером своего дела. Вряд ли из его дома хотя бы раз доносились крики и летели угрозы.

— До вчерашнего вечера все как обычно было, — ответила соседка и поправила серый платок на голове. — А вот вчера из дома доносились громкие голоса… Ну знаете, такое бывает, когда люди спорят. Один голос я сразу узнала — Моисея Григорьевича. А второй голос… Такой громкий, грубый… Никогда его раньше не слышала.

— И долго они спорили? — Следователь черканул показания на бумаге. Эмилия Ефимовна покачала головой:

— Да не скажу, что долго. Я сама удивилась. Пошумели минут пять, вернее, гость шумел, а Моисей Григорьевич как раз говорил довольно спокойно. Никогда не видела, чтобы из себя выходил, и в этот раз был себе верен. В общем, поспорили — и тишина. Знаете, будто разом что-то оборвалось.

— Не захотелось в окно посмотреть? — поинтересовался Геннадий. — Сами сказали — до вчерашнего вечера подобных разговоров в доме часовщика не было.

Пожилая женщина залилась краской, словно ее уличили в чем-то нехорошем:

— Посмотрела, было дело. К сожалению, никого не увидела, только тень темная мелькнула. Рада бы вам помочь, да, — она беспомощно развела руками, — больше ничегошеньки не знаю.

— Огромное вам спасибо. — Беспальцев встал, давая понять, что разговор окончен, и заметил, как женщина обрадовалась, бодро встала со стула. — У меня к вам огромная просьба: если что-то вспомните — позвоните или зайдите в отделение милиции.

— Обязательно, — с чувством сказала Эмилия Ефимовна и быстро пошла к своему дому. Следователь повернулся к показавшемуся на пороге Вдовину:

— Ну что удалось обнаружить?

— Открытый тайник и уйму отпечатков пальцев, — отозвался оперативник. — Пусть эксперты над ними поколдуют. Может, и хозяев пальчиков отыщут, нам легче будет.

— Значит, тайник. — Беспальцев вытащил из кармана начатую пачку сигарет, вспомнив, что давно обещал жене бросить. Ну не получается бросить с этой работой! Когда видишь кровь, страдания, смерть, рука поневоле тянется в карман, к припрятанной пачке. Вот выйдет на пенсию, станет работать на отцовской даче — и на свежем воздухе, глядишь, и забудет про курево. Он бросил взгляд на Максима, будто ожидавшего от него ответа, и повторил: — Значит, тайник. Интересно, что такого Гольдберг там прятал? Стоило ли оно человеческой жизни? И… — Геннадий собирался еще что-то добавить, но его прервали громкие рыдания.

Он оглянулся и увидел красивую женщину лет тридцати, стройную, черноволосую, с тонким носом и пухлыми губами. Горбинка на носу ее нисколько не портила, наоборот, придавала пикантность интеллигентному смуглому лицу. Она громко плакала и размазывала слезы, а высокий мужчина, чуть старше ее, гладил женщину по плечу, пытаясь успокоить. Незнакомка оттолкнула его руку и подошла к Беспальцеву:

— Вы следователь?

Беспальцев отметил про себя, что вежливые люди, вообще-то, сначала здороваются, но в миндалевидных глазах молодой женщины застыло такое страдание, что он ответил не без участия:

— Да, это я. А кто вы?

— Я племянница Моисея Григорьевича, единственный родной ему человек, — вздохнула она и всхлипнула. — Вам, наверное, нужны мои документы? Вот, пожалуйста, паспорт. Я Софья Иосифовна Гурова. Это мой супруг, Андрей Иванович Гуров. Андрюша, ты тоже дай свой паспорт, — попросила Софья мужа, и он с готовностью стал рыться в старом кожаном портфеле.

Геннадий бегло просмотрел их документы. Впрочем, он и так видел, что супруги его не обманывают. Отметив, что Софья в жизни гораздо красивее, чем на черно-белой фотографии в паспорте, следователь вернул документы и помог убитой горем женщине пройти в дом. Она пугливо озиралась по сторонам, словно пойманная в силки птица.

— А где дядя? Мне кажется, я не выдержу, если увижу его тело.

— Сонечка, успокойся, — супруг крутился возле нее, и его нарочитая забота показалась Беспальцеву какой-то фальшивой. — Возьми себя в руки. Товарищ следователь задаст тебе вопросы.

Соня прижала руки к пылавшим вискам:

— Скажите, его действительно убили? Эмилия Ефимовна ничего не перепутала?

Геннадий взглянул в ее влажные черные глаза — два бездонных озера.

— Я рад бы ответить вам отрицательно, но ваша соседка ничего не перепутала. Ваш дядя действительно убит.

Она так сжала пальцы, что хрустнули суставы.

— Но кто это сделал? — Софья тряхнула головой. — Кто мог желать его смерти? Товарищ следователь, вы, конечно, спросите меня об этом, и я отвечу вам: «Не знаю». Его все любили. Дядя был порядочным, скромным, отзывчивым… Меня любил как родную дочь… Моя мама — его родная сестра — умерла несколько лет назад, и тогда дядя купил мне дом на соседней улице, чтобы я могла как можно чаще к нему приходить. Мы виделись почти каждый день. Я пекла для него творожный торт, который он так любил, — ее передернуло, будто от удара электрического тока. — Все это проклятое прошедшее время! Мне не верится, что мы с ним никогда больше… — она снова принялась плакать, а растерянный Андрей стоял возле нее, смущенно разглядывая свои ботинки, слегка забрызганные грязью.

— Прошу вас, пожалуйста, успокойтесь, — Беспальцев дотронулся до ее холодной руки. — Мне действительно нужно задать вам несколько вопросов. Прежде всего внимательно осмотрите комнаты. Может быть, за время вашего отсутствия что-то пропало?

Женщина неимоверным усилием взяла себя в руки и огляделась.

— Часы! — вскрикнула она и рванулась к старому черному пианино. — Здесь стояли часы… Знаете, такие большие, сделанные из дорогого материала, кажется, слоновой кости… Дядя говорил, что они очень дорогие. А еще он говорил… — Софья бросила взгляд на Андрея, будто собиралась сказать что-то для него неприятное.

— Говори, говори, Сонечка, — разрешил супруг и, видя, что жена колеблется, сам вклинился в разговор. — Видите ли, мне кажется, старик не очень меня любил. Я не делал ему ничего плохого, наоборот, бежал сюда по первому его требованию. А он все равно порой выражал свое недовольство. Наверное, это обычная ревность, — он попытался улыбнуться. — Дяде хотелось, чтобы Сонечка возилась только с ним. Знаете, чем старше становятся люди…

— Так что с часами? — перебил его Беспальцев, сознавая, что и он начинает испытывать к Гурову неприязнь, только никакой ревности в этом не было. Какой-то этот Гуров скользкий, неискренний… — Вы хотели рассказать про часы.

— Ах да, извините. — Андрей Иванович сдернул с головы шляпу и стал нервно мять ее в руках. — Моисей Григорьевич обещал подарить эти часы Соне, выражал надежду, что когда-нибудь они украсят ее камин, если я, конечно, его выложу. Его ирония, как мне кажется, была совершенно неуместна. Я никогда не жил за его счет, я всегда работал, старался обеспечить жене достойную жизнь. Вероятно, ему что-то не нравилось…

— Вероятно, — Геннадий снова не дал ему закончить. — Обойдите другие комнаты. Удостоверьтесь, что пропали только часы.

Соня сделала робкий шаг в спальню и обернулась.

— Знаете, я кое-что вспомнила, — сказала женщина, виновато глядя на следователя. — Андрей, помнишь, дядя говорил, что в Одессе нашелся покупатель, который не дает ему покоя, потому что помешан на этих часах?

Гуров кивнул:

— Помню, дорогая. А еще Моисей Григорьевич добавил, что этот покупатель хочет приехать. Товарищ следователь, я подумал: нельзя исключать, что часы проданы. Дядя не посвящал нас в свои сделки.

— Имя покупателя помните? — поинтересовался Беспальцев. Супруги переглянулись.

— Но Моисей Григорьевич никогда не называл его имени и фамилии, — ответила Софья.

— Хорошо, оставим покупателя, — кивнул Геннадий. — Давайте сосредоточимся на других вещах. Пожалуйста, посмотрите внимательно. Это очень важно.

Андрей взял жену под руку, и они вместе прошлись по комнатам.

— Вроде ничего больше не пропало. — Женщина провела по красной бархатной скатерти тонким пальцем с миндалевидным ногтем. — Хотя постойте… Здесь, в углу, всегда стоял кожаный саквояж с инструментами. Дядя говорил, что они ценные, потому что некоторые из них днем с огнем не достать. А теперь его нет. Дядя Мойша каждый день ходил с ним на работу. Его будка стояла в двух кварталах отсюда, возле рынка…

— Так и запишем, — Беспальцев занес показания в протокол. — Софья, в погребе мы обнаружили тайник, правда, открытый и пустой. Вам что-нибудь известно про это?

— В погребе? — Андрей опередил жену с ответом. — Но дело в том, что мы никогда не были у него в погребе. Впрочем, дорогая, может быть, он говорил о тайнике тебе?

Женщина покачала головой:

— Нет, никогда о нем не слышала.

Беспальцев изучающе посмотрел на супругов. Ему не верилось, что дядя не поделился тайной своего «подземелья» с любимой племянницей. Другое дело — Гуров. Если Моисей Григорьевич его недолюбливал, мог попросить Софью никому не рассказывать о тайнике. Но лицо молодой женщины выражало неподдельное удивление, и следователю ничего не оставалось, кроме как поверить им на слово. Кому в таком случае Гольдберг мог поведать об этом? Неужели бандит сам отыскал тайник, когда обшаривал дом часовщика? На этот и другие вопросы у него пока не было ответов.