Отражение

Ольга Артемова, 2023

Конец 19 века, единственная дочь князя сбегает из дома и тайно венчается с возлюбленным, простого происхождения. Вскоре княжна и её супруг трагически погибают. А оставшаяся без родителей новорожденная девочка оказывается на попечении своего деда, князя Василия.Девочка ни в чём не знает отказа, но отчего же её так тянет в лес? Почему во всех отражениях она видит своего двойника? Здесь скрывается какая-то тайна…

Пролог

Рождество неумолимо приближалось, а в усадьбе князя Львова никаких приготовлений к празднику не наблюдалось. Мрачный, холодный стоял богатый барский дом. Даже собаки не брехали на псарне, а уж дворня и вовсе затаилась. Лишь изредка шмыгнет по двору казачок с поручением, да барская барыня важно по своим делам пройдёт. А уж самого князя Василия Петровича Львова, соседи с прошлой Пасхи не видали. Сидит дома, как бирюк, никого не принимает. А как весело было совсем недавно! Для любимой дочки, семнадцатилетней Натальи, на позапрошлый праздник устраивался рождественский вертеп с фигурами ангелов, Богородицы и младенца Иисуса в золочёных яслях. Наряжалась игрушками, конфетами и марципанами огромная ёлка, а на макушке её гордо сияла золочёная вифлеемская звезда. И, конечно же, съезжались в поместье соседи с разнаряженными по-праздничному детьми. Наташа Львова, прекрасная, как ангел, с локонами, завитыми парикмахером-французом, встречала приглашённых вместе с папенькой на правах хозяйки дома.

«Какая красавица выросла! — шептались меж собой гости. — Вылитая Марфа Григорьевна, покойница».

Мать Наташи умерла 10 лет назад рожая князю долгожданного наследника. Схватки начались раньше времени, городской доктор не поспел в срок, и принимать ребёнка пришлось подслеповатой бабке-повитухе. Марфа, промучившись сутки, родила младенца мужского пола. Батюшка едва успел окрестить новорожденное дитя, как ангельская душа его устремилась к Создателю. Следом вздохнула в последний раз и роженица.

Василий Петрович похоронил супругу с младенцем на семейном кладбище, горевал долго, но пришёл в себя и всю свою любовь и нежность перенёс на семилетнюю Наташу. Она ни в чём не знала отказа: наряды и учителя выписывались из-за границы и из обеих российских столиц. Все прихоти и капризы исполнялись немедленно и беспрекословно.

Княжна к семнадцати годам свободно говорила на нескольких языках, недурно пела и музицировала, обожала ездить на лошадях и об одном только мечтала, чтобы папенька купил ей собственную лошадку.

Когда гости, откушав за обильным рождественским столом, переместились в гостиную, чтобы послушать пение несравненной мадемуазели Жозефины, а дети весело разрезвились под нарядной ёлкой, Василий Петрович громко объявил:

— А теперь сюрприз для Наташи!

И тотчас же во дворе зажглись фейерверки. Гости ахнули и бросились к окнам. А там, на освещённом праздничными огнями дворе, гарцевал на гнедой кобыле молодой берейтор, обряженный в костюм гусара.

Он спрыгнул с лошади, взял ее под уздцы и, подойдя к выбежавшей Наташе, передал ей поводья, картинно встав на одно колено

— Моя! Моя! Радостно завизжала Наталья и захлопала в ладоши. Затем обняла папеньку и расцеловала его в обе щёки.

Лошадка немедленно была названа Ягодкой, и с того дня любимым занятием княжны стали прогулки верхом в сопровождении молодого конюха Сергея, которого Василий Петрович переманил у соседа-помещика Никифора Свиньина, когда покупал лошадку.

Наступила весна, расцвели в саду вишни да яблони, а краше их расцвела Наташа. Уже не один достойный претендент намекал, что готов немедленно жениться на прекрасной княжне Львовой. Но князь не торопился дать согласие. Дочь была единственной и любимой, и её руку должен был получить только самый достойный.

После долгих раздумий выбор был сделан. Руку Наташи, а вместе с ней и немалое приданое, Василий Петрович решил отдать молодому дворянину Григорию Свиньину, сыну того самого помещика, что так любезно и недорого уступил соседу молодую кобылку.

Григорий Свиньин был старшим сыном своего отца, и должен был унаследовать после его смерти всё имущество. Род Свиньиных был известен еще при правлении Иоанна Грозного, и породниться с ними было почётно. И к тому же Григорий был молод и недурён собой. И это сыграло решающую роль в выборе зятя.

«Наташа будет счастлива, — думал князь. — Вон какой Гришка красавец! И внуков мне подарят скоренько красивых да здоровых».

Князь Василий пригласил старшего Свиньина поохотиться в своих угодьях, егеря выгнали на них упитанного подсвинка, и гость его собственноручно застрелил.

А позже, поедая нежное жареное мясо и запивая его лафитом, господа договорились о свадьбе детей и ударили по рукам.

Никифор Свиньин отправился домой радовать сына согласием князя на брак с его дочерью.

А сам Василий Петрович поспешил к любимой Наташе, предвкушая её радость от известия, что Григорий Свиньин теперь её жених.

Но Наташа отреагировала на радостную новость странно: побледнела, схватилась за сердце и упала в обморок. Встревоженный князь кликнул прислугу, Наташе дали нюхательную соль и уложили в постель.

Князь удалился в свои покои сильно встревоженный. Но поразмыслив — успокоился, решив, что обморок приключился с дочерью от великой радости.

Спустя пару дней Василий Петрович вновь завёл с дочерью разговор о замужестве, и получил истерику, слёзы и новый обморок.

Да здорова ли Наташа? Пригласили доктора, тот осмотрел девицу, причин для беспокойства не обнаружил. Княжна была абсолютно здорова, разве что слегка худовата да бледна, но так это нынче в моде. Отобедав за княжеским столом и обсудив с Василием Петровичем доходившие из Петербурга слухи о скором отмене крепостного права, доктор отбыл домой с чувством исполненного долга. А Наташа заперлась в своих покоях и никого не желала видеть, чем несказанно огорчила князя.

Поворочавшись пару часов в своей постели расстроенный Львов так и не смог уснуть и решил прогуляться в саду, послушать соловьёв и выкурить свою любимую трубочку. Добрый английский табак хорошо прочищал мозги, и князь надеялся, что это поможет ему решить, как же быть с Наташей.

Между тем ночь была необычайно тёплой для начала мая, и Василий Петрович не торопился в дом. Он сидел на лавочке совершенно невидимый за кустами китайской сирени, как вдруг услышал два негромких голоса: мужской и женский. Голоса слышались совсем рядом, и князю стало любопытно, что ж за парочка милуется в беседке. «Неужто ключница?» — подумал князь и рассмеялся про себя. Ключница

Татьяна была старой девой лет 40, сухой и желчной. «Вот шельма! — думал весело Василий Петрович, стараясь незаметно подобраться к парочке, — гляди-ка, молодого конюха охмурила».

Он подкрался совсем близко и вдруг выскочил перед парочкой, предвкушая, как смутится и покраснеет Татьяна, и растеряется конюх Серёжа.

Но разглядев влюблённых, князь подавился смехом: к конюху Сергею испуганно прижалась его любимая дочь Наташа.

— Ах ты мерзавец! — взревел Львов. — Запорю!! — И князь не помня себя бросился с кулаками на обидчика.

Но его Наташа, его ласточка, с криком: «Беги, Серёжа, я его задержу!» — подставила подножку отцу. Василий Петрович, не ожидая такой подлости, конечно же, споткнулся и мешком повалился на землю.

Очнулся он уже в собственной постели, с холодным компрессом на голове.

— Наташа, где Наташа? — слабым голосом произнёс он.

Ответом ему было молчание.

Взволнованный князь попытался встать с постели, но собравшаяся дворня не позволила ему это сделать. И ключница, наконец, дрожащим голосом сообщила, что Наташа пропала вместе со своей лошадкой Ягодкой. Принялись искать её и не сразу заметили исчезновение конюха Сергея и лучшего княжеского жеребца Воронка.

Василий Петрович сорвал с головы повязку и велел снаряжать погоню. Не верил князь, что голубушка, лапушка Наташенька добровольно с паршивцем Серёжкой сбежала.

«Обманул, заморочил голову, увез. Ничего, ничего. Догоню, верну. Запорю до смерти стервеца. Спасу мою Наташу», — твердил князь, не переставая прочёсывать округу.

Но шло время, а следов дочери так и не обнаружили.

А летом пошел слух, что стервеца Сережу видели в банде Игнашки Косого. А позже нашел князь Василий подброшенное письмо, в котором рукой Наташи было писано

«Дорогой батюшка, не ищите меня. Я ушла из дома по своей воле за любимым. Невозможно мне было стать женой Гришки Свиньина, и другого выхода, как сбежать, я не представляла.

С Сергеем мы обвенчались, я его законная жена и буду теперь следовать за ним до самой смерти.

Простите вашу недостойную Наташу и прощайте. Не смею более называться вашей дочерью. Наташа».

Князь вновь и вновь перечитывал письмо, не веря, что такое могла написать его дочь. Затем разжёг камин в большой зале и сжёг письмо и все Наташины вещи, запретив прислуге упоминать при нем даже её имя.

И зажил затворником, никого не принимая и никого не посещая. Год прошел, другой, вновь Рождество на пороге.

друг вечером, в Сочельник, когда прислуга втихаря готовилась встречать светлое Рождество, в запертые ворота громко застучали.

Сонные дворовые псы лениво подали голоса, а в ворота всё колотили и колотили не переставая.

Татьяна кликнула кучера Степана, зажгла масляную лампу и, накинув шерстяную шаль на плечи, поспешила к воротам. Степан молча следовал за нею, сжимая в руке огромный топор.

«Кого там черти принесли, — ворчала ключница, — к добру али к худу?» Стучать перестали.

Степан отодвинул здоровенный засов и приоткрыл ворота.

Татьяна приподняла лампу вверх и опасливо заглянула в щель. За воротами, запряжённая в розвальни, переминалась с ноги на ногу тощая лошадёнка. «Да кого ж это принесло в такое время?» — вновь подумалось ключница, — и тут из темноты на свет шагнула высокая женская фигура.

— К барину веди! — властно приказала женщина.

И Татьяна, наконец, узнала ту, что явилась в неурочный час: перед ней стояла Ульяна, которую иначе, как Улька-ведьма промеж себя крестьяне и не называли.

— Да ты совсем ума лишилась, — ключница раскрылилась, стараясь не впустить незваную гостью.

Но та лишь плечом шевельнула, и Татьяна как пушинка отлетела в сторону. А Степан сам отступил в сторону, пропуская ведьму и боязливо крестясь ей в след. А Ульяна, не оглядываясь, направилась прямо к парадному входу.

— Танька, — Степан помог ключнице выбраться из сугроба, — кажись, дитё у ведьмы на руках пищит.

— Да свят с тобой, какое дитё? Откуда? Показалось тебе.

— Нет, неспроста Ульяна явилась, ох, неспроста.

И к барину пошла прямой наводкой.

Чует моё сердце, случилось что-то. Дай фонарь, пойду к барину в покои, да сама погляжу, может, помощь ему какая нужна.

Ключница решительно пошла по дорожке к парадному входу. Степан, тяжело вздохнув, поплёлся вслед за ней.

Ульяна тем временем нисколько не плутая шла по неосвещённым коридорам барского дома.

Впереди забрезжил теплый свет: в спальне барина тлели угли в камине и горели свечи в подсвечниках. На столе стояли нетронутые праздничные блюда. Барин говел до первой звезды.

Сам Василий Петрович сидел в мягком кресле подле камина и что-то читал, водя пальцем по строкам.

Ульяна вошла в барские покои и остановилась, кулёк в её руках зашевелился, и из него послышался жалобный детский плач.

Князь Василий удивлённо смотрел на гостью, не узнавая сначала, затем приподнялся и прерывающимся голосом произнёс:

— Уля, неужто это ты? Как ты здесь? Зачем?

Василий Петрович в волнении отложил открытую книгу на столик, стало видно, что это Библия, в дорогом переплёте и с золотым тиснением на обложке. В нерешительности он встал посреди комнаты, не смея подойти к странной гостье. Она сама подошла к нему и протянула пищащий сверток.

— Возьми.

Князь машинально взял протянутый кулёк и отогнул краешек: на него глянули бледно-голубые глазки младенца, полные слёз.

Крошечные розовые губки кривились в плаче, открывая беззубые дёсна. Что-то кольнуло в груди у Василия Петровича, что-то давно забытое:

— Наташа… — прошептал он потрясённо, глядя на младенца.

— Приди в себя, Вася, не Наташа это, а дочь её новорожденная. Нет у неё ещё имени.

Но князь как будто и не слышал, счастливыми глазами он смотрел на ребёнка и бормотал:

— Наташа, моя Наташа вернулась.

Подняв вверх лампу, в покои вошла ключница и остолбенела, глядя на князя. Степан молчаливой статуей замер сзади.

— Что замерли? — устало спросила ведьма у ключницы. — Ребёнка перепеленать и покормить надо.

— А где же мать её? — отмерла Татьяна.

Ульяна не ответила. Она молча смотрела на князя Василия, который забыв обо всём на свете, с блаженной улыбкой качал ребёнка, что-то нежно бормоча. Затем Ульяна вздохнула.

— За мной идите. Да дворню зовите. Там они, в санях. И Наташа, и муж её. Оба мертвые.

Ключница ахнула, прикрыв рот, а потом толкнула кучера:

— Что стоишь? Или не слышишь? Заводи лошадь во двор. И дворню собирай, видишь, барин занят.

Но Василий Петрович вдруг передал малышку Татьяне, а сам поспешил за Степаном. Ульяна неслышной тенью скользнула следом.

***

Мертвую Наташу внесли в дом и уложили на лавку. На Сергея князь даже не взглянул, будто это был не человек, а дохлый пёс, и, сгорбившись, пошёл в дом.

Перед мёртвой дочерью князь Василий опустился на колени и, взяв её руку, стал всматриваться в бледное лицо, словно ожидая, что покойница откроет глаза и посмотрит на него.

Дворня молча стояла позади, кто-то из женщин тихо плакал.

— Как она умерла? — охрипшим голосом спросил князь у Ульяны.

— Да казаки их подстрелили, — буднично ответила та. Обложили банду Игнашки Косого казачки по царскому указу, кого на смерть изрубили, кого в плен взяли. Самого атамана, говорят, в цепях в столицу повезли. А Наташу Сергей сумел на лошади вывезти, она от страха рожать прежде времени начала. Не догнали их казачки верховые, а пуля шальная догнала. Одна на двоих им досталась, навылет прошла.

Не знаю, как живыми до меня добрались. Пёс мой, Серый, зарычал, залаял, чужого почуял. Выглянула в окно — а они вдвоем в седле, еле держатся.

Полушалок накинула, выскочила на улицу — Наташа мне прямо на руки упала.

А этот, — Ульяна кивнула на окно, — хрипит: «Спаси мою жену и моего нерождённого ребёнка».

Тут только я поняла, что вот-вот дитя родится. Подхватила роженицу и в избу кое-как затащила.

Раздела, а на груди рана, крови много вытекло уже. И ребёнок на подходе. Едва успела девочку принять на руки. Хорошая девочка, крепенькая, здоровенькая. Пуповинку завязала и обрезала, обмыла дитё и в чистую тряпицу завернула.

Уж после этого к роженице повернулась. А она уж отходит. Шепчет: «Дочку батюшке моему свезите, пусть Марфой назовёт, как маменьку мою. И пусть простит меня, если сможет. Хоть недолго, но я счастлива была». Хотела я её отваром напоить, что кровь останавливает и боль уменьшает, Наташа руку мою с чашкой оттолкнула. «Не надо мне уже ничего, прощайте, Серёжа меня ждет».

Упала рука её, и душа отлетела. Я тут про супруга ее вспомнила, снова во двор выскочила. А Сергей уж заледенел весь. Видно, сразу помер, как я Наташу в избу затащила. Через неё и держался из последних сил, а как довёз — так и преставился.

Запрягла я лошадку свою старую в розвальни. Кобылка, на которой Сергей жену привёз, еле живая была, от усталости на колени упала. Я в стойло её завела, хорошая лошадка, добрая. Жаль, если издохнет на морозе. Мертвых в розвальни затащила, дитё укутала — да к вам в усадьбу и двинулась. Хоть и обижена я тобой, Василий Петрович, а всё же не чужая мне Наташа была. И дочка её тоже родная кровиночка.

Поднял князь на Ульяну глаза, полные слёз:

— Полно тебе, Уля, все в прошлом. Нет больше ни Марфы, ни Наташи. Обязан я теперь тебе по гроб за то, что внучке моей помогла народиться, и Наташину последнюю минутку скрасила.

Крестить буду маленькую после похорон… Будь ей крёстной.

Засмеялась Ульяна.

— Нельзя мне, ты ж знаешь. Другим богам я теперь молюсь. Но за приглашение — спасибо.

Ульяна поплотнее закрутила шаль.

— Пойду, я здесь больше не нужна, — и вышла неспешно. Скрипнули ворота на морозе, застучали копыта по мёрзлой дороге, и стихло всё.

— Татьяна, — позвал князь, — Татьяна!!

Ключница возникла из ниоткуда и безмолвно застыла.

— Наташу обмыть, обрядить, как положено. Завтра Рождество, отец Федор отпевать покойницу не станет. Пусть послезавтра придёт, заплачу щедро.

С Марфушей рядом дочку похороню.

Татьяна кивнула, но не уходила, мялась чего-то.

— А с этим то чего делать? С супругом то ейным?

Князь Василий скривился.

— Была бы моя воля, так велел за ноги да в овраг оттащить. Да боюсь, дочка обидится на меня за такое.

Схороните на погосте как положено. Хоть и разбойник, а всё ж с крестом на шее, гляжу.

Тело Наташи переложили на покрывало и унесли обмывать дворовые бабы.

А Василий Петрович, сразу постаревший на добрый десяток лет, шаркая ногами, тяжелой поступью направился к себе в спальню.

Там уже жарко горели в камине сосновые поленья. Румяная девка Палашка кормила вымытую и спеленатую малышку из рожка.

Лицо князя переменилось, подобрело, расцвело улыбкой.

Девочка сосала всё медленнее и, наконец, уснула, выпустив рожок изо рта.

— Дай мне её! — потребовал князь.

Палашка безропотно протянула ребёнка.

Василий Петрович бережно взял внучку на руки и нежно прижал к себе. От спящей девочке вкусно пахло козьим молоком и ещё чем-то неуловимо родным, так пахнут только дети.

«Марфа, — прошептал князь, — моя ты лапушка!»

И слёзы радости потекли из его глаз.

***

Ближе к полночи вернулась домой и Ульяна. Распрягла старую кобылу Милку. Завела в сарайку.

Милка удивлённо покосилась на вторую лошадь возле яслей.

— Но, Милка, но. Спокойно. Старовата ты у меня уже, вот выходим приблуду — будет тебе смена

Ведьма потрепала молодую лошадь по холке. Кобылка отдохнула и выглядела гораздо лучше.

Ульяна подкинула сена в ясли и заторопилась домой. Оббила валенки в сенях и шагнула в избу, на ходу снимая полушалок. В полумраке рубиновыми углями светилось устье русской печи. Ульяна скинула валенки и полушубок. Без платка она выглядела значительно моложе, не старше сорока лет.

Из большой корзины, прижавшейся к тёплому боку печки, выпрыгнул здоровенный, пушистый, чёрный кот, сверкнул зелёными глазами, звонко мурлыкнул и потянулся.

— Ты ж моя умница! — Ульяна погладила замерзшей рукой чёрного красавца. — Грел гнёздышко без меня.

Она подошла к печи и протянула к углям руки, потирая ладонь о ладонь, пытаясь быстрее их согреть. Из корзинки доносилось покряхтывание.

— Ну потерпи, потерпи, моя маленькая! — ведьма вынула из-за пазухи рожок с молоком. — Сейчас я тебя покормлю.

Она наклонилась к корзинке и взяла на руки спеленатого ребёнка. Тот закрутил головкой, пытаясь найти материнскую грудь.

— Проголодалась, девочка моя, проголодалась маленькая. Вот покормлю тебя сейчас.

Ульяна сунула рожок с молоком в ищущий ротик, и младенец стал жадно сосать.