Вирус турбулентности. Сборник рассказов

Ольга Амалфеева, 2021

Реальные истории обычных людей, проживающих свою повседневную жизнь. Мгновения, фрагменты, сколки. Чужой жизни, так похожей на свою. Содержит нецензурную брань.

Пазлы

— Лен, передай словарь.

— Держи.

— Переодеться не успеваю. Будь другом, посмотри, как там"вино"по-английски.

— Вино-то зачем?

— Да узнать: пьет, не пьет.

— Так он тебе и скажет.

— Он наивный, не поймет, зачем спрашиваю.

— Ладно. Сама-то о себе будешь рассказывать?

— Что? Что не пью, брожу по ночам и ловлю глюки?

— Перестань.

— Ну, что, Лен. Посмотри, так нормально?

— Ты не хочешь тапочки переобуть?

— Зачем? Внизу он всё равно не увидит, я за стол сяду.

— А вдруг камера упадёт?

— На скотч приклею. О, кстати, скотч! — она пронеслась мимо Лены в другую комнату. — Я ему скажу, что умная, что красивая, что…

— Умная — не надо, сбежит или обозлится. Про красивая — не поймет, что это ты от избытка, а не от недостатка.

— Что? Я не слышу…

Лена, сидевшая с ногами на диване и вертевшая в руках карандаш, уткнув его в подушечки пальцев, надавила сильнее, откинула голову назад и закричала в сторону комнаты, где копошилась подруга:

— Я говорю, про пазлы скажи. Про пазлы — пойдет, думаю. Запомнит, что усидчивая. Так себе хобби. Мужских интересов не ущемляет.

Надя высунулась из проёма, на ходу вдевая сережку в ухо. Мешал скотч, зажатый в той же ладони:

— А говорить, что я их каждую ночь собираю?

— Ну ты чего, соберись, полчаса до связи осталось.

— Нет, пусть знает, что я каждую ночь собираю пазлы. Что тут особенного.

— Слушай, ну зачем всем это знать. Легла, дело своё сделала и иди собирай свои картинки. Кому какое дело.

— Это забавно. Но он в конце концов увидит, что у меня одна коробка.

— Иди сюда. Иди сюда, сказала, — Лена протянула руки и потянула стоявшую рядом Надю.

Та обмякла. Лена погладила её по голове, перебрала, поправляя, волосы.

— Перестань. Тебе давно пора что-то с этим делать. Новая страна, новый мужчина, новые люди. Язык, в конце концов, который ты не понимаешь. Пусть говорят, что хотят. Пусть делают, что хотят. Ни тебе телевизора, ни газет. Всем улыбаешься и машешь. Слышишь, — она заглянула подруге в глаза, — Слышишь меня? Улыбаешься и машешь. Девочка моя. Я тебе на свадьбу очки темные подарю. Хочешь? Ну. Хочешь? Хо-о-чешь. По глазам вижу. Ну вот. Всё, не реви. Красотуля.

— Лен, я не смогу. Я не могу всё забыть.

— А зачем забывать. Достаточно просто не помнить. Не помни, и всё. — Лена бросила карандаш на стол. — Не надо ходить этой дорогой, Надя. Не нужно больше. Всё.

Надя развернулась, волосы растрепались — блузка, нитка жемчуга, бесполые растоптанные тапочки.

— Я не знаю их, Лена, ты понимаешь?

— Понимаю.

— Я понятия не имею, что кто они.

— Понимаю.

— Я просто на остановку шла. У нас нет другой дороги до остановки. Только через кладбище. Ну, или в обход вдоль завода.

— Надя, я знаю.

— Я просто шла на остановку.

— Надя, перестань, — Лена рассердилась и повысила голос. — Перестань сейчас же. Может Павлу позвонить? А? У нас есть ещё время. Давай позвоним. Ты поговоришь — и тебе легче будет. Давай, ты, наконец, объяснишься. Человек всю жизнь в непонимании. А ты столько лет думаешь, что виновата. Тебе нужно снять это с себя и спокойно ехать. Давай сейчас. Разом.

— Ты думаешь? Что я ему скажу — про кладбище?

— Да, ты так и скажешь. Я шла по кладбищу, в институт. Он поймет, он сам там ходит. Давай, говори. Говори мне, как ему.

— Я говорю тебе, как ему, русским языком. Впереди шли девочки-школьницы. Выпускницы. С мороженым. С бантами, с лентами. Смеялись. Я хотела их обогнать. Вдруг одна остановилась и встала поперек дороги как статуя. Прямо с мороженым. Глаза бродят.

— Девочки, — говорит, а все молчат. Понимаешь, разом все замолкли, как сговорились. Стоят, озираются. И я стою.

— Девочки, — говорит, — а ведь мы уже вдовы.

Так и сказала: «Девочки, а ведь мы уже вдовы».

И тишина такая, Лен. И мороженое капает.

Я повернулась, куда она смотрела — аллея боковая, широкая, заасфальтированная. И по обе стороны гранит и головы гипсовые. Головы, головы а потом без голов портреты на плитах. Сильные, красивые, улыбаются: двадцать пять, двадцать семь, тридцать два, двадцать. У меня как будто калькулятор на минус включился. Восемьдесят семь минус шестьдесят пять, восемьдесят два минус пятьдесят девять. Зачем у меня так хорошо с математикой? Синусы-косинусы — чтобы потом годы жизни на могилах считать?

— Лучше б ты деньги считать научилась, — улыбнулась Лена.

— Ты слушаешь или нет. Я не считала себя вдовой. Я считала себя невестой, понимаешь. Не-ве-стой. Саша — там, Андрей из прошлого выпуска, Виталя с Сеней. Все в Афгане. Какое отношение они имеют к этим…… — протезам? У меня в голове выпускной, рассвет, Виталя по лужам шлепает, Сеня с моста самолеты пускает. Андрей с гитарой и ёжиком. Помнишь: ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, «шёл ежик резиновый, в шляпе малиновой, с дырочкой правом боку». Весь вагон к нам сбегался, когда он пел. И свистел, как резиновый ёж.

— Это когда вы на каникулах в Узбекистан ездили? Ну хорошо же, Надя. Он и теперь, наверно, поёт.

— Ну они же не мёртвые. Понимаешь. Они живые. Я заявление в своем медицинском подала, чтоб меня после выпуска к ним взяли. Вместе учились, вместе в институты поступали, мальчики на войну, девочки должны им помогать. Ну так ведь. Спасать, лечить, жалеть. У нас многие девчонки записались.

— Так и хорошо. Я же и говорю тебе — хорошо.

— Что хорошо? Кругом гробы мраморные. Солнце через тополя. Мы все в пятнах камуфляжных. Девчонки в пятнах, лица в пятнах, банты желтые. Их физически хотелось снять с себя. Отмыть. Не могла. Вьелись. Весь автобус, пока ехала, всё оттирала. Прямо руками. Вся в пятнах.

Вспомнила, как в гостинице в Узбекистане Андрея попросили помочь закрыть переходы между балконами. Администраторы попросили. Они одно крыло на этаже запирали на ключ, потом в ручку вставляли железный стул и ещё тумбочкой задвигали. Там, говорят, летчики живут. Они возят груз двести. Каждую ночь так. Пьют, потом по этажу бегают, в номера рвутся. Балконы, говорят, запирайте. И зашторивайте. Балконы круговые.

И вот те, Лен, кто бегал сумасшедшим голым по балкону — теперь мертв и лежит вместе с тем, от кого он бегал. Меня, прямо, замуровало там, в автобусе, как я это поняла. До сих пор эти балконы снятся. Лица эти голые, впаянные в стекла.

Вспомнила, как наш проректор вызвал и сказал: «Зачем тебе туда? Война — грязь. Знаешь, что там с такими, как ты, делают?"От этого каменело всё внутри и болело ниже пояса. Не помнила этого ничего, а тут вдруг в автобусе пятна кладбищенские счесываю — и всё вспомнила. Сына Марии Исааковны вспомнила, который приходил в класс прямо посреди урока и просил денег. Сгоревший, зубы одни белые. Крупные зубы, кудри, рубашка цвета песка. Мы слова тогда такого не знали — наркоман. Просто он был чужой среди наших белых фартуков и пионерских зорек. Он резал день надвое и вспоминался как привидение. Я только потом посчитала, что он всего на четыре года старше. Учился в Москве на физтехе, забрали а армию. Вернулся — гепатит, наркомания, через два года похоронили. Один сын. Я Марию Исааковну потом сама в нашу онкологию пристраивала. И хоронила сама.

Что мне Павлу сказать, что я не вышла за него замуж, потому что меня преследовали мертвецы? Потому что меня не изнасиловали в каком-нибудь палаточном городке? Потому что они въелись в меня кислотно, эти Сени и Виталики? Потому что я чувствую себя порченной?

— Ну ты же не виновата, что не попала туда, что войска в тот год вывели.

— Я виновата. Потому что прямо из автобуса вся в липкой этой пятнистой жути рванула в военкомат забирать заявление. А мне: «Таранова, не будет набора. Войска выводят».

Я всех предала. Не пошла — ребят предала. Пошла бы — предала своим бумажным героизмом Павла с больной мамой и братом. Мы с Тимошкой эти пазлы собирали. Он мне их подарил.

— И ты не двинулась ни туда, ни туда. Сидишь и двадцать лет детали стыкуешь. Безмужняя самоназначенная вдова. Ты надоела мне. Понимаешь? Хватит. Не надо ничего Павлу рассказывать. Не думаю, что он что-то поймет из этого бреда. Отдай эту коробку кому-нибудь. И пойди тушь поправь. У нас Америка на связи через десять минут.

— — — — —