Грохот ледника

Ольга Акофина (2023)

Как жить, если, очнувшись после автокатастрофы, ничего не помнишь? Каким кошмаром оказывается жизнь, когда все и всё вокруг чужое: семья и даже собственное имя. Но оказывается может быть ещё хуже: когда всё вспомнил, когда ступень за ступенью восстановил всю жизнь до аварии. Вспомнил, что твоя мать — женщина с низкой социальной ответственностью, брат — психически не здоров, а невесту ты потерял. И нужно вернуться туда, в свой мир, и как-то жить дальше: вытаскивать из грязи мать, тащить брата, перебороть чувства, рассказать семье, которая приняла тебя за своего, что ты им чужой, а их настоящий родственник погиб по твоей вине. Несмотря ни на что, Глеб уверен, что сможет начать всё заново, но травмы детства, ошибки молодости, трагедия первой любви постоянно напоминают о себе. И даже встретив ту, которая смогла понять его, потому что сама пережила подобное, он не ценит, потому что вновь полюбить так страшно, а вокруг так много соблазнов, если ты молод и хорош собой…

Глава 13. Пропасть

Глеб вздрогнул. Память играла с ним злые шутки. Он практически не помнил, что происходило в то время, когда он и Элла были безумно счастливы. Но он вплоть до мелочей вспомнил ТЕ дни… самые страшные, самые чёрные дни в его жизни.

Как будто он парил на небесах, и вдруг кто-то вцепился ему в крылья, и он рухнул на холодные каменные скалы. Неужели он залетел так высоко, что так жестоко сорвался вниз? Прямо в пропасть, обратно туда, откуда он выполз с надеждой на новую жизнь…

Тем февральским вечером, Глеб и Элла сидели в кофейне. Было самое начало месяца, а оттепель была как весной. В этот день была ужасная слякоть, с неба сыпал мелкий снег с дождём, ветер дул в лицо, куда бы ты ни шёл, и люди, сгорбившись, бежали наперегонки домой. Отвратительная мокрая, сырая зима с тяжёлым, влажным воздухом, который возможен только в сером гранитном Петербурге.

У Глеба страшно разболелась голова, виски пульсировали, на мозг давила ненавязчивая музыка и раздражал даже запах любимого кофе. Ещё и Элла была взвинчена, два последних дня она провела у него, сильно повздорив с матерью. Она объявила той, что выходит за Глеба замуж, и мать вспылила. Сначала кричала, угрожала, потом молила и плакала не делать этого, иначе она наложит на себя руки. Элла убежала из дома, но она любила маму и переживала за неё, кроме, единственной дочери у той никого не было. И вот, всё обдумав, купив маме цветы и торт, она решила сегодня приехать домой и поговорить с ней, как взрослая женщина. Объяснить той свои чувства, рассказать, как счастлива со своим мужчиной, и предложить всем им жить в мире.

— А если не получится? — спросил Глеб.

Элла вздохнула.

— Что ж, тогда я соберу вещи и приду к тебе навсегда. Без тебя я жить не могу, и возможно, мама, увидев, как мы счастливы, простит.

Глеб довёз её дома, он всегда останавливал машину с той стороны, куда не выходят окна квартиры Эллы, ладно, сегодня всё прояснится в ту или другую сторону, так что этот тайный подвоз — последний.

— Да что же это такое? — сжав виски, произнёс Глеб, боль в висках всё нарастала. — Я понимаю, когда голова болит с похмелья, тогда я согласен, но ведь я не пил ничего.

Правда, эта боль совсем не походила на боль после выпитого. Голову будто стиснул обруч, да и сердце почему-то билось чаще, чем нужно.

— В аптечке таблетки лежат от спазма и боли, как придёшь, сразу прими две.

— Малышка, может, к чёрту всё? Завтра поговоришь с мамой, поехали ко мне?

— Нет, я уже настроилась, прокрутила разговор, да и торт с цветами ждать не будет.

Глеб уткнулся ей лбом в щёку.

— Как я проживу эту ночь без тебя?

— Примешь лекарство и заснёшь, всё будет хорошо.

Они долго прощались в машине, наконец, Элла сказала, что ей пора.

— Можно я провожу тебя? Мама всё равно про нас знает.

Ему мучительно не хотелось с ней расставаться.

— Давай всё будет как обычно, а с завтрашнего дня начнётся новая жизнь. Я так люблю тебя…

Элла, поцеловав его, вышла из машины. Глеб смотрел на удаляющуюся тонкую фигурку в чёрном пальто, голову прострелила боль, сердце ухнуло куда-то вниз, он вдруг понял, что не должен её отпускать. Он выскочил из машины, не заглушив мотор, оставив дверцу открытой, и побежал за ней.

— Да что с тобой? — обернулась она.

— Я не знаю. Не уходи, мне совсем плохо. Или пойдём вместе, я тоже поговорю с твоей мамой, официально попрошу твоей руки.

Элла поставила торт и положила цветы на стоящую рядом скамейку, закинула руки к нему на плечи и встрепав ему волосы, улыбнулась.

— Обязательно попросишь, но сначала дай мне поговорить с ней с глазу на глаз. Не переживай, при любом раскладе мы будем с тобой вместе. Я очень тебя люблю, я позвоню тебе сегодня чуть позже.

Глеб кивнул и, как больной, поплёлся к машине. Элла помахала ему рукой, взяла подарки для мамы и пошла к своему подъезду. Ещё не затих шум колёс и двигателя машины Глеба, как от стены отделились четыре тени.

— Вот она, — послышался голос Иры.

Глеб медленно, словно во сне, вошёл к себе в квартиру. Боль накатила новой волной, мозг резали тысячи раскалённых ножей. Глеб дополз до аптечки и принял таблетки, про которые говорила Элла. Над городом повисла мрачная, тяжёлая туча, в окна застучал мелкий колючий снежный дождь. Что-то было не так, совсем, совсем не так. Глеб проверил телефон, малышка так и не отписалась, что пришла домой, возможно, на неё с порога накинулась мать, и она забыла. Глеб отправил ей сообщение, тишина. Нет, он не успокоится, пока не услышит её голос, хотя бы одно слово «перезвоню». Глеб набрал номер, нет, ответа, ещё раз, только гудки и голос робота «абонент не отвечает». Тогда запрещённый приём: звонок на домашний телефон, она не разрешала ему делать это, но сама виновата, раз не слышит мобильный. На другом конце провода взяла трубку не она, а её мать. Глеб поздоровался и попросил Эллу к телефону.

— Кто это? Эллы нет и, видимо, она сегодня не придёт.

Глеб опешил, что всё это значит, не хочет звать дочку к телефону? Что там у них происходит?

— Слушайте, я понимаю, что вы меня не жалуете, но Элла уже взрослая девочка и вправе решать…

— Глеб, это ты? — встревожилась мать. — Я была уверена, что она с тобой, она собиралась сегодня прийти, но уже поздно, а её так и нет.

— Как нет? Я полчаса назад лично привёз её к вашему дому.

— Я не лгу, её, действительно, нет. Где же она?

— О боже! — крикнул он, бросил трубку и выбежал из квартиры.

— Глеб, ты куда? — только услышал он вслед голос Володи.

Припомнить, куда он только что припарковал собственную машину, Глеб не смог, он не мог думать ни о чём, кроме своей девочки, куда она подевалась.

— Если понесёшься со скоростью света; не останавливаясь, заплачу кучу денег! — закричал Глеб на молоденького водителя.

Водитель кивнул и нажал на газ. Такси летело так, что милиция не успевала свистеть, а другие автомобили шарахались в сторону. Глеб нервно курил, играла весёлая музыка, и Глеб, не выдержав, с яростью выключил магнитолу.

У её подъезда, несмотря на поздний час, толпа людей. Что случилось? Возле скамейки раздавленный торт и смятые цветы, куда малышка так торопилась, что потеряла подарки? «Убийство», «насилие», «где же скорая?» слышал он обрывки фраз, пока протискивался к дверям. Убили кого-то? Где же Элла? Может, тоже среди этих людей? Ждёт скорую, волнуется? Может, она стала свидетелем какого-то преступления, поэтому не дошла до дома, ей надо оставаться здесь, чтобы дать показания? Или её уже опрашивает полиция, поэтому она не может ответить на его звонки? Он высматривал её, натыкаясь на чужие лица, но не видел ни волос, ни знакомого пальто. Где же она? В подъезде? Успокаивает пострадавшего или родственников, а, может, оказывает первую помощь? Она такая внимательная и искренняя к людям, конечно, она не могла остаться в стороне от чужого горя. В подъезде, на чёрной лестнице, кто-то выл и плакал, Глеб, перепрыгивая ступеньки, побежал наверх. Людей всё больше и больше, приходится их расталкивать, Элла там, в гуще событий, по-другому она не может. Вот он, кажется, и дошёл до эпицентра… В первый момент он ничего не понял. На коленях, спиной к нему, стояла мать Эллы и громко, до визга, кричала. Перед ней кто-то лежал, укрытый кровавым одеялом. Из-за каких-то женщин, заслонявших ему вид, он ничего не мог рассмотреть. Но всё-таки увидел… увидел кончик каштановых волос, слипшихся от крови, и тонкую руку. Глеб грубо отпихнул женщин, одна упала, вторая бросилась её поднимать, крича на него, но он этого не слышал, он пробился к Элле и рухнул рядом на колени. Она была жива, но смертельная бледность уже разлилась по лицу, черты заострились.

— Малышка, — он нашёл её еле тёплую руку и прижал к себе, — малышка.

Она приоткрыла глаза, глубокие, совсем тёмные.

— Ты пришёл, — еле прошелестела она, — я знала, что придёшь. Помоги мне.

Из уголка губ вылилась струйка крови, лицо было в кровоподтёках. Несмотря на протесты матери, Глеб откинул одеяло и мгновенно всё понял. Снизу до пояса, Элла была обнажена и истерзана насильником, из неё сочилась кровь, но это было не самое страшное, самым страшным была рана на животе, после того как её изнасиловали, её пырнули ножом, и вот оттуда, из этой раны, вытекала жизнь. Глеб накрыл её одеялом, взял руку, такую маленькую, тонкую и прижался её к лицу, у него текли слёзы:

— Малышка, потерпи, сейчас приедет врач, тебя спасут, тебе не будет больно. Только потерпи. Ты справишься, ты же дождёшься скорую, правда?

— Мне холодно.

Конечно, холодно, между ней и полом было только пальто, но нельзя её сейчас трогать, взять на руки, отнести в тёплую квартиру, усилится кровотечение, надо обязательно дождаться врачей. Глеб дышал ей на руки, растирал их, прятал себе под куртку, но они, кажется, только леденели. У неё забрали кольцо, которое он надел ей на палец на помолвку, и тогда Глеб снял своё и надел ей на пальчик, оно было велико, но ничего, они потом решат с кольцами, а сейчас, когда малышка очнётся в больнице, увидит колечко, сразу поймёт, что он был рядом… Если бы он мог как-то помочь ей! Зажать эту рану, прекратить отбирающее жизнь кровотечение, отдать ей свои силы и здоровье. Он сжимал её руку, шептал слова, целовал и плакал. Но вот она содрогнулась, вздохнула:

— Люблю тебя…

— Слышишь? Сирена скорой, значит, они сейчас будут здесь!

Но они уже были здесь не нужны… Мать снова завыла, а Глеб вцепился в тело Эллы, ещё ничего не понимая. На лестнице послышался топот ног. Подбежали врачи, отстранили Глеба.

Осмотрев тело и качая головой, врач сказал:

— Она скончалась. Полицию вызвали?

— Да, — ответил кто-то, — участковый по квартирам ходит.

— Тогда он сам вызовет и Специальную, и криминалистов.

Матери Эллы сделали успокаивающий укол, и врачи, вздыхая, ушли. Какая-то соседка принесла плед и укутала потерянную от горя мать. Глеб сидел в углу лестницы, обняв колени, его трясло, зубы выбивали дробь, в голове тысячами молоточков стучало «она скончалась, скончалась, скончалась». Нет, она не могла, они что-то напутали, он накажет этих врачей, которые ушли, не помогли его девочке. Глеб подполз к ней, вглядываясь в черты, которые менялись на глазах.

— Малышка, — прошептал он. — ну что ты, проснись, а то они решили, что ты…

Подошёл какой-то сосед, протянул ему стакан с водкой.

— Мне жаль, — сказал он.

Глеб выпил залпом. Чего ему жаль? Она поправится. Ну почему у неё такие холодные руки и щёки? Почему ему никак не согреть их? Уши надрывает плач женщин, можно, в конце концов, потише? Малышка только заснула, ей было так больно, хорошо, что она спит… Глеб сидел возле неё, держал за руки, целовал щёки, перебирал волосы, пока не приехала группа оперативников.

— Нам надо осмотреть её, — сказали ему.

Они помогут ей, те не помогли, эти помогут. Глеб снова сел неподалёку, прижавшись спиной к холодной стене. Но почему-то они не спешили помогать, они что-то соскребали со стен и пола, опрашивали соседей, около Эллы сидел судмедэксперт и что-то писал. Сидя в уголке, сжавшись в комок, Глеб, ничего не понимая, наблюдал за их действиями. Их голоса, шаги то вырастали до невероятных звуков, что ушам было больно, а то и вовсе пропадали, как в немом кино, они открывали рты, а звука нет. Иногда он слышал «групповое изнасилование, предположительно, трое», «нож», «смертельное ранение», «кровопотеря, упустили время, не сразу нашли», и монотонное бормотание: «резаная рана в районе живота, размером…». И тогда он закрывал глаза, отключался и слышал нежный голос «я так боюсь насилия, меня пытались двое в подъезде, соседи помешали", и Глеб начинал биться затылком об стену, по щекам текли злые слёзы. За что? Почему? Кто посмел? И где был он сам? Насилие их свело, насилие и разлучило, нет, это всё сон, бред, такого быть не может, два часа назад она целовала его в машине, живая, тёплая, её запах ещё с ним, на шее ощущение прикосновения нежных губ, она хотела поговорить с мамой, переночевать дома, а завтра остаться у него. Он будет завтра, после учёбы, ждать её. «Она скончалась, скончалась, скончалась»…

Эллу накрыли простынёй. Зачем? Она же задохнётся, Глеб рванул к ней, но ему не позволили, и он, как улитка, снова заполз в свой угол. Он уткнулся лицом в колени «с завтрашнего дня начнётся новая жизнь», «любимый, всё будет хорошо», «не провожай, не надо, это в последний раз». В последний раз… Это бред, просто у него сильно болит голова, он заснул и ему снятся кошмары, девочка, где ты ходишь? Куда ты потерялась? Он видел удаляющуюся лёгкой походкой в темноту фигурку, несущую торт и цветы для своей мамы, чтобы помириться с ней и сказать, что будет свадьба 21 июля. Она уходит, стучат каблучки, ветер треплет длинные волосы, и вот её ножки отрываются от земли, и она летит на небо, сразу на небо, чтобы не переживать этот кошмар перед смертью… «Она скончалась, скончалась, скончалась»…

Кто-то потряс его за плечо, Глеб поднял голову. Где он? Что с ним? Перед ним на корточках сидел какой-то мужчина в штатском.

— Твоя девушка?

Глеб перевёл взгляд на тело, лежащее под простынёю и начал проваливаться в темноту, но почувствовав резкий запах нашатыря, очнулся. Совершенно бессмысленно он смотрел на лицо оперативника, оно расплывалось, то удаляясь, то приближаясь. Ему снова поднесли нашатырь, Глеб вздрогнул.

— Говорить можешь?

Едва заметный отрицательный качок головой. Глеб жестом показал, чтоб ему дали сигарету. Мужчина сунул ему в рот папиросу и помог прикурить. Подошёл судмедэксперт.

— Может укольчик успокоительный? Парень переживает.

Глеб помотал головой, оперативник сунул в карман его куртки визитку с телефоном.

— Позвони как сможешь, нам надо поговорить, чтобы выяснить, кто мог так её изувечить.

Глеб ещё раз посмотрел на тело, кровь бурыми пятнами уже стала проступать и на простыне. И вдруг, как удар молнии, электрический разряд по телу, прострелило виски, голову, резко затошнило: нет больше малышки, она улетела, здесь только её оболочка, изуродованная маньяками, он ничем ей больше не поможет.

Глеб оттёр ладонями слёзы, вскочил на ноги и, расталкивая всех, побежал вниз, на улицу. На улице его согнуло пополам и вырвало, и продолжало выворачивать, пока всё вокруг не начало кружиться, и он не упал. В какой-то снежной луже он обтёр лицо и руки, на них была кровь. Откуда на нём кровь? Он же не ранился. Удар молнии, темнеет в глазах, тошнота, это же её кровь «она скончалась, скончалась, скончалась»… Найдя в кармане свои сигареты, он побрёл вперёд, не зная, куда.

— Глеб? Ты чего? Ночь на дворе, — в дверях стоял заспанный Влад.

Глеб шагнул из темноты в квартиру, и Влад осёкся. Грязные джинсы и куртка, на джемпере подозрительные пятна, с волос стекает вода, попадая за ворот, губы синие и трясутся и глаза, такие страшные глаза.

— Брат, ты чего?

Из комнаты вышла Алла.

— Ты чего, брат? — начал трясти его Влад.

Ноги подкосились, и Глеб упал.

— Пьяный? — спросила Алла.

— Не похоже.

— Глеб, мы тебя любим, но у нас младенец и…

— Да подожди ты, — грубо оборвал жену Влад, — тут что-то не так.

— Выпить есть? — треснутым голосом спросил Глеб.

Влад принёс из холодильника водку и хотел плеснуть в рюмку, но Глеб выхватил бутылку и начал глотать из горла. Отбросив бутылку, он побежал в туалет, где его снова вывернуло. Прямо в туалете он упал, и у него началась истерика. Влад и Алла с ужасом смотрели на него.

— Она скончалась, скончалась, скончалась, — сквозь рыдания, как попугай, начал твердить Глеб.

— Братишка, кто?

— Малышка, она скончалась.

— Что ты несёшь? — чуть ли не закричал Влад, упал рядом и обнял Глеба.

В комнате заплакал малыш, но ни Алла, ни Влад не в силах были подойти к ребёнку. Глеб привалился Владу на плечо и, всхлипывая, сказал:

— Её убили, изнасиловали и убили в подъезде. Она так боялась насилия. А меня не было, и никого не было.

Влад поднял Глеба, снял с него куртку.

— Пойдём на кухню.

— Идите в комнату, — сказала Алла, — сегодня уже никому не до сна.

И она разрыдалась. В комнате Глеб, отказавшись от дивана, лёг на пол, на ковёр, Влад сел рядом, машинально гладя его руку. Они молчали и плакали, говорить было не о чем.

Рано утром, Глеб поднялся с пола. Влад спал рядом, Алла свернулась калачиком на диване возле ребёнка.

— Останься, — встрепенулся Влад. — Куда ты сейчас?

— Домой. Я хочу побыть один, — прохрипел Глеб.

И несмотря на все уговоры друга, он покинул квартиру. Он плёлся вдоль дороги, пока не поймал машину. Рухнув на заднее сиденье, он согнулся пополам, его трясло.

— Брат, перебрал? — радостно воскликнул водитель.

Глеб не ответил. Когда он вошёл к себе в квартиру, на него набросился радостный Вовка:

— Глеб, где ты был так долго? Мне надо…

Глеб молча выставил руку ладонью вперёд, показывая, чтобы Вовка замолчал. Схватив в баре бутылку виски, Глеб прошёл в свою комнату и прямо в одежде рухнул на кровать. Хлебнув из горлышка, он уткнулся в подушку, его трясло, голова кружилась, он изо всех сил подавлял в себе крик, только судорожно рвал простынь. Как осознать, что её нет и больше не будет, когда только пару дней назад она была здесь с ним, в этой постели? Она улыбалась, шептала про любовь, отдавалась ему, не ведая, что это в последний раз… Она лежала с ним здесь, эта простынь помнит ещё её тело, подушка пахнет её волосами, как им было хорошо и уютно в этом маленьком гнёздышке, они сливались в одно целое, шептали друг другу всякие нежности… Его маленькая, милая девочка, любимая до обожания. Глеб резко сел, сбросил куртку на пол и судорожно начал глотать виски. Комната закружилась вихрем перед глазами, заплясали стены, мебель, но тут он на стуле увидел белый махровый халат: она надевала его, когда оставалась у него. Такой же халат, какой он снял с неё тогда в отеле, первый раз, когда она доверчиво отдалась ему. Глеб вскочил, почти упал, чудом удержавшись и схватив халат, повалился на кровать. Он уткнулся лицом в её вещь и, уловив знакомый запах, почти взвыл, на воротнике зацепились пара её длинных волос, темные ниточки, оставленные ещё тогда живой Эллой на белой махре… У Глеба началась настоящая истерика. Он выл и плакал, прижимая к себе бездушную вещь, в кармане нашёл её расчёску, стал гладить пальцем каждый зубец. Только вчера утром, пока он спал, девочка сходила в душ, причесалась и, надев, этот халат, сварила ему кофе и принесла сюда. Он проснулся, она стояла перед ним с чашкой в руках, её влажные волосы рассыпались по спине, оставляя навсегда две волосинки на вороте… Она не знала, что это последнее её утро, она была весела, только немного нервничала из-за мамы. Зачем он спал тогда, теряя часы, которые он бы мог провести с ней? Любить бы её до утра, потом вместе сходить в душ и вместе сварить кофе. Зачем он отпустил её одну, в этот страшный вечер? Надо было силой заставить её ехать к нему или идти с ней, они всё равно собирались пожениться, ничего бы её мамаша уже не сделала, Элла была совершеннолетней, и сама могла решать свою судьбу. Так много зачем и почему, и если бы… Как болит в груди, боль заливается по венам, суставам, лопни, сердце, лопни, перестань стучать, не можешь ты выдержать этой жуткой боли. Глеб качался из стороны в сторону, мял халат, вдыхал ускользающий запах любимой женщины и молил только об одном, чтобы она забрала его с собой. Он вывалил из шкафа её вещи, она много покупок и подарков хранила у него, потому что у мамы было бы слишком много вопросов. Глеб сгрёб всё в кучу и обнимая всё это, завалился на кровать.

Шли минуты, отсчитывая часы, звонил телефон, потом сел аккумулятор, и он, наконец, замолчал, день ли был, ночь, Глеб ничего не знал, кто-то периодически стучал в его комнату, но он, закрывшись на замок, просил оставить его в покое. Он лежал, не двигаясь, обнимая вещи, а разные, принадлежащие ей мелочи, сложил на тумбочку перед фотографией, и красными, воспалёнными глазами смотрел на них. Глеб не спал, не ел, виски и сигареты закончились, но ему было всё равно. Он только надеялся, что она придёт за ним и заберёт его. Но её не было, ни её самой, ни её призрака, ни тени. Где она сейчас? В морге, в своём истерзанном насильниками теле? Нет, она должна быть на облаках, порхать новым ангелом, самым красивым из всех… Но за что ей такая мучительная смерть? Глеб опять взвыл, она не знала мужчин, кроме него, так боялась насилия, а тут трое над его девочкой, маленькой, беззащитной, и его не было рядом, он ехал домой и не знал, что в этот момент издеваются и убивают его малышку. Её схватили трое, наверное, заткнули рот, она уронила тортик и цветы, они потащили её на чёрную лестницу, она маленькая, слабая, да и как ей справится с тремя? Они издевались над ней — скоты, уроды — а потом пырнули ножом, зачем они убили её? Ведь ограбления не было, исчезло только кольцо, а телефон, сумочка — всё на месте. Если бы они просто изнасиловали её, не убивая, она осталась бы жива, и они бы справились с этим кошмаром вместе. Она была бы с ним, он сумел бы залечить ей душевные раны, он бы взял её под своё крылышко и больше никуда не отпускал одну, в крайнем случае, приставил охрану. Но эти уроды не просто залезли в неё, они воткнули в неё нож, когда она уже не могла им сопротивляться, когда она уже и так была раздавлена ими… Глеб стал биться головой об стену, этим мысли, думы сводили его с ума. Жуткие картины насилия над его девочкой, с которой он сам обращался, как с драгоценнейшей вазой, возникали перед глазами. Они посмели ударить её, возможно, таскали за чудесные волосы, ей было так больно, но ей затыкали рот, чтобы не кричала, потом разорвали юбку, колготки и…. Глеб закричал, закричал громко, надрывно, как кричал Вовка в детстве, когда ему что-то не нравилось, или когда его била нянька. Он кричал и плакал, бил стены кулаками, разбивая их кровь, потом упал на пол и стал биться головой об пол. И вдруг резко подняв глаза увидел окно, а в окне — небо. Скорее, скорее, туда, к ней, там он утешит её, успокоит. Всё, всё… Он резко вскочил и побежал на балкон, он уже занёс одну ногу на перила, как дверь в его комнату с треском открылась, Влад выбил замок, и они с Яной ворвались к нему в комнату. На пороге остался лишь перепуганный Володя.

— Чёрт, — крикнул Влад, оценив обстановку.

Он мигом подлетел к Глебу и оттащил от края. Друзья вцепились в него, не давая дёрнуться, и Глеб, судорожно всхлипывая, вдруг потерял силы, обмяк и повис на них.

— Ну что же ты так? Надо держаться!

— Глеб, завтра прощание и….

— Замолчи, она жива, слышишь! — закричал он. — Она просто уехала, она вернётся ко мне!!!

Глеб бесцеремонно полез в карман Влада и достав пачку сигарет, закурил.

— Возможно это будет самый тяжёлый день в твоей жизни, и мы переживём его вместе, — тихо сказала Яна, — а сейчас я сварю тебе кофе и сделаю что-нибудь поесть.

Влад заставил Глеба сходить в душ и охранял его, чтобы тот ничего с собой не сделал, Яна занялась приготовлением еды, а потом они легли втроём на одну кровать, уложив Глеба посередине. Половину ночи Глеб метался, и друзья пытались его успокоить, но он вертелся, стонал, пока Влад ночью не сбегал в аптеку, и Яна не влила в него лошадиную дозу успокоительного. И тогда Глеб всё-таки заснул, беспокойно, дёргаясь, но всё-таки заснул.

Яна проснулась и сразу повернулась к Глебу, тот уже не спал, но лежал смирно и смотрел в потолок.

— Во сколько? — спросил он.

— В час дня.

Глеб кивнул.

— Мы поедем вместе. Влад сядет за руль.

Глеб опять кивнул и закрыл глаза.

Когда они встали, Глеб хоть и был очень бледен, но казался спокойным. Он выпил сваренный Яной кофе, она даже как-то умудрилась впихнуть в него кусок сыра, сходил в душ, побрился, оделся во всё чёрное и без сопротивления отдал Владу ключи от машины, а сам сел на заднее сиденье рядом с Яной. Купив целый ворох белых лилий и роз, они поехали на прощальную панихиду в церковь. Влад припарковал машину на парковке, но Глеб как будто прирос к сиденью, он долго не мог заставить себя выйти, идти туда? Видеть гроб и то, что от неё осталось? Не могу, не хочу.

— Глеб, — взяла его за руку Яна, — надо проститься, потом будешь жалеть, что не сделал этого.

Глеб кивнул, надел тёмные очки и вышел из машины. Они вошли, когда церемония уже началась, в церкви было много народу: родственники, сокурсники, подружки, Эллу любили все. Но чёрная фигура Глеба с ослепительно белыми цветами приковывала внимание, все знали об их отношениях и знали, как они любили друг друга и собирались пожениться. На него посматривали, поэтому Глеб не снимал тёмных очков, ах, как бы он хотел попрощаться с ней один на один без этих перекрёстных сочувствующих взглядов. Отдав пока цветы друзьям, на деревянных ногах он подошёл к белому гробу. На смертном одре лежала кукольно-фарфоровая девушка в свадебном платье. Каштановые волосы обрамляли белое как бумага личико — все кровоподтёки тщательно загримировали, длинные реснички, которые он так любил трогать, были нереально чёрными на фоне белого лица, пухлые губы, которые он обожал целовать, крепко сжаты, кончики волос касались сложенных кистей рук, а на её пальце оставили его обручальное кольцо. Она была трогательно нежной, как спящая красавица, заснувшая навеки. Глеб дотронулся до её руки и тут же одёрнулся, какая ледяная, и эти губы тоже холодны как лёд, их просто накрасили красной помадой… А несколько дней назад он целовал их в машине, они были живые и тёплые и шептали о любви. Нет больше малышки, это просто кукла. Глебу резко стало плохо, он согнулся пополам и упал бы, если бы не подбежали Влад и Яна, и не увели его от гроба. Мать стояла на коленях перед своей дочкой и плакала, впрочем, плакали почти все. А Глеб стоял в углу, прижавшись к друзьям, с поникшими плечами и горькой складкой у рта.

На улице, пока все прощались друг с другом (на кладбище ехали лишь близкие родственники, молодёжь предпочла уехать — поминать), Глеб, Влад и Яна нервно курили у машины. И вдруг к ним подошла мать Эллы, заплаканная, постаревшая. Влад и Яна сели в машину, чтобы им не мешать.

— Ты прости меня, Глеб, я была неправа насчёт тебя.

— Всё поздно. Не надо раскаяний, её ничто не вернёт.

Глеб отвернулся, чётким попаданием в урну, выкинул окурок и тоже сел в машину. Влад, извинившись перед матерью Эллы, дёрнул с места. Они ещё увидятся на кладбище. Глеб, сняв очки и, положив голову на плечо Яны, смотрел на унылый зимний пейзаж. Мама выбрала для неё небольшое кладбище, оно было в пригороде, но зато было маленьким, не таким бездушным, как огромное царство мёртвых на севере и юге города. Неужели, тело его малышки положат в землю? Неужели, она навечно там останется? Такая красивая, хотя нет, тело истлеет, не будет этих глаз, фигурки, только косточки в свадебном платье, волосы и кольцо. Глеб судорожно всхлипнул и уткнулся в грудь Яны. Живую, тёплую женскую грудь, но не Её грудь, не с Её запахом. Яна гладила его по волосам, пытаясь успокоить, всё бесполезно, подружка, всё бесполезно.

— Сейчас закончится всё это, мы поедем к тебе и вдребезги напьёмся, — сказала Яна, — Влад, ты с нами? Алла отпустит?

— Конечно, она у родителей с ребёнком на несколько дней, она всё понимает.

— Слышишь, Глеб, ну не плачь, продержись немного, а потом мы напьёмся, так напьёмся, чтоб до потери памяти.

В траурной процессии к месту захоронения они шли последними. Неужели всё? Да всё, её не спасли ни он, ни врачи, ни соседи. Она лежала на лестнице, в обмороке, в болевом шоке и не смогла позвать на помощь. Её нашли тогда, когда он начал ей названивать, и кто-то услышал, что на лестнице играет мобильный телефон. Почему он не позвонил ей раньше, может, нашли бы быстрее, чем она истекла кровью? А теперь он идёт за её гробом по кладбищу, идёт, потому что не проводил, не настоял, не позвонил… Глеб снова пошатнулся, согнулся пополам, но друзья вновь не дали ему упасть. Каким страшным, мрачным кажется это место в этот серый зимний день, вот они сейчас все уедут, а она останется здесь, присыпанная мёрзлой землёй. Нет, он не может оставить её здесь одну. Скоро стемнеет, будет выть ветер, сыпать снег. Мать ревёт и ревёт, громко в голос, надрывая уши плачем, Глеб молчит, лишь в голове стучат молоточки «она скончалась, скончалась, скончалась»… Но вот могильщики предлагают с ней попрощаться перед тем, как её положат в эту страшную яму. Сначала мать, потом родственники и, наконец, он. Он подходит, Яна и Влад мрачными стражами стоят сзади. Глеб смотрит последний раз на оболочку той, которую любил и любит. Его малышка такая красивая, хоть и совсем бледная. Зачем она убрала прядку? Так мило, когда она на её лице. Кажется, что она стала ещё меньше и тоньше, чем была, совсем исхудала. Но почему она не хочет открыть свои зелёные глазки, улыбнуться ему. И когда проснётся, надо ей сказать, что ему не нравится платье, что на ней, он купит ей другое. Но почему снежинки, падая ей на личико, не тают? Ах да, она же мертва… Подавляя в себе рыдания, Глеб наклонился и поцеловал её в уголок рта, и его пронзил, пробрал до мозга костей, холод. Когда он целовал её там, в подъезде, она не была ещё такой ледяной. Возможно, душа тогда не покинула тело, что-то теплилось в ней. Как бы он не хотел, чтобы последний поцелуй с ней был связан с ощущением страшного холода. Как бы хотелось, чтобы последними их поцелуями, если бы им всё же было суждено расстаться, были те, что в машине в тот страшный вечер: горячие, страстные. Но Глеб слишком долго стоит, согнувшись над ней, Яна и Влад отводят его в сторону. Увидев, что несут крышку, Глеб отвернулся, вцепился в друзей, не в силах смотреть на это, но каждый заколачиваемый гвоздь вызывал в нём судорогу, как будто гвозди вбивали в него самого. Гроб на верёвках стали медленно спускать в яму, Глеб поднял голову и спросил у Яны:

— Зачем они кладут её в эту яму? Там же холодно, темно, там нет меня. Скажите им, чтоб они не отбирали мою малышку.

Неужели Глеб потерял рассудок?

— Она не там, она на небе, она смотрит на тебя.

Глеб поднял глаза к небу, но там никого не было, кроме маленьких птичек.

— Где?

Он снова перевёл взгляд на яму, гроб стукнулся об землю.

— Нет, — он оттолкнул друзей и попытался броситься туда же, за ней, в чёрную яму.

Влад резким движением отбросил его, и Глеб упал на колени. Мать Эллы опустилась рядом с ним и обняла его. Но он не хочет, чтоб его обнимала её мама, зачем ему её мама, если нет её самой? А эта женщина ему чужая… Комья мёрзлой земли застучали об крышку, они всё-таки засыпают её, она всё-таки остаётся здесь, а его скоро уведут отсюда, но зачем ему куда-то уходить, если она будет здесь? Пусть уходят все остальные, а он будет её сторожить. Неподалёку на кустик какого-то вечно-зелёного растения села маленькая птичка и, смотря на него, стала наклонять головку, то влево, то вправо.

— Смотри, Глеб, это Эллочка, — прошептала мать.

Глеб поднял глаза на нежную птичку, она раскрывала клювик и всё смотрела на него. У него выступили слёзы, задрожали губы, а птичка чирикала и чирикала.

— Это она, — прошептала мама.

Глеб резко повернулся, уставившись на женщину, она вздрогнула, какой страшный взгляд, как будто он сейчас её ударит, разорвёт, раздавит, и вдруг он сбросил с себя её руки и резко вскочил на ноги. Птичка встрепенулась и улетела. А он вдруг сорвался с места и побежал. Перепрыгивая через чужие могилы, он понёсся к выходу, Влад и Яна — за ним, но Глеб бежал так быстро, казалось, он летел, совсем как та птичка. Добежав до машины, он сел за руль и рванул с места.

— Ты отдал ему ключи? — закричала Яна Владу.

— Нет, конечно, он, видимо, взял из дома второй комплект.

Так, оно и было…

— Чёрт! Вон такси, побежали и давай за ним.

Глеб гнал машину по трассе, на ходу прикуривая сигарету.

Всё к чёрту… всё полетело к чёрту. Не быть тебе счастливым, Глеб. Нет больше в твоей жизни ничего стоящего, кому ты теперь нужен, Глеб? Зачем тебе жить? Ты не смог уберечь свою девочку, она так любила тебя, звала на помощь, не помог. И ты собираешься с этим грузом жить дальше? Нет, Глеб, не жить тебе на этом свете, не быть тебе счастливым, не быть тебе частью этого мира. За всё надо платить, Глеб, а тебе платить нечем. Всё к чёрту… всё полетело к чёрту… Последняя затяжка, и Глеб вывернул руль, и вдавил педаль газа до конца. Сейчас, малышка, я приду к тебе…

Чёрная «ауди» взревела, со стремительной скоростью вылетела на соседнюю полосу, перескочила через ограждение, и, перевернувшись, слетела в кювет, упав набок. Через несколько минут рядом затормозило такси. Таксист стал вызывать скорую и полицию, а Яна и Влад побежали к машине. Неужели всё? Влад локтем выбил стекло и влез в окно.

— Он жив! — крикнул он. — Но без сознания, сработали подушки безопасности! Вытаскивать?

— Оставь пока, давай дождёмся скорую, мало ли повредим чего.

А вскоре послышался вой «скорой помощи», полиции, пожарных…

Он выжил, спасла надёжная немецкая машина и подушки безопасности, а также то, что машина упала между деревьев, не задев ни одно, но тогда, в первый раз у него случилась амнезия. Неполная. Он что-то помнил, кого-то узнавал, но мозг заблокировался от произошедшего несчастья, ему казалось, что Элла просто уехала, она жива, она любит его, но почему-то нельзя с ней связаться. Он спрашивал у Влада, когда же позвонит его малышка, Влад уклонялся от этих вопросов, он не знал, что сказать другу. И Глеб терпеливо ждал, звонил по номеру, что принадлежал Элле, но абонент больше не обслуживается. Глеб чувствовал, что ему надо что-то вспомнить, что он забыл что-то важное. Он как слепой натыкался на холодные стены, искал выход из этой пустоты, но мозг упорно не давал ему ничего вспомнить. А может, ничего важного и не было, говорил себе Глеб. Но он чувствовал, что это не так, что-то грызло его изнутри, что-то пыталось вырваться наружу, но не получалось. Сердце болезненно сжималось, страх закрадывался в душу, мозг был заблокирован. Что случилось? Но все упорно молчали. А сам Глеб вновь натыкался на стены. И в голове, и в душе продолжала царить зловещая, ледяная пустота…

Правда, это продолжалось недолго, как только он выписался из больницы и приехал домой (Влад в его отсутствие убрал из комнаты все следы Эллы), как на лестничной клетке столкнулся с Ириной, он не помнил её, но она то точно не забыла, поэтому и жила с его соседом. Она просто схватила его за руку и со злобной радостью всё ему напомнила. Каждое её слово, как нож, вонзалось Глебу в мозг, в сердце. А Ира смаковала свою победу, улыбка не сходила с её губ. В ушах шумело, перед глазами была красная пелена, острая, нестерпимая боль пронзала Глеба насквозь. Память вернулась.

Глеб дополз до своей кровати и провалился в глубокий обморок. А очнувшись, позвонил Владу и в истерике наорал на него, почему от него скрыли и где вещи его девочки? Влад примчался, они с ним весь вечер пили и вспоминали, а наутро Глеб позвонил по телефону, который оставил оперативник в ту страшную ночь. Поймали ли этих уродов? По телефону ему ничего не сказали, попросили приехать лично, и он приехал нервный, злой.

— А, наконец-то, Глеб Александрович, — сказал следователь, — поправились? Пытались с вами связаться, друзья или родственники сказали, что вы в больнице и с головой плохо.

— Лучше уже, — ответил Глеб и без приглашения сел на стул.

— Поймали их. Трое. Сейчас идёт следствие.

— Кто? — процедил Глеб

— Наркоманы сказали, что увидели девушку поздно одну, ну и решили… Одно неясно, что они делали в этом районе, они не оттуда, обычно наркоманы по своему району шляются. И почему они не взяли ценные вещи, тоже загадка.

Глеб тяжело дышал, у него ходили желваки.

— Забрали бриллиантовое кольцо. Его нашли?

Следователь покачал головой. Скорее всего, и не найдут, наверняка продано.

— Дай мне их увидеть, я заплачу.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, но как? Посадить тебя к ним в камеру? Ты их убьёшь и судить будем тебя?

Глеб кивнул.

— Нет, так не пойдёт. Давай лучше поговорим с тобой.

— Почему они убили её? Зачем? Ведь они получили то, что хотели.

— Говорят, кричала громко, одному только удалось воспользоваться, не далась твоя девчонка остальным, покусала, исцарапала, вот и успокоили.

Глеб стукнул кулаком по столу. Молодец малышка, но веди она себя по-другому… хотя по-другому она не могла. Сволочи…

— У меня складывается впечатление, что они под заказ работали. Были у неё враги?

Враги? У Эллы? Да никогда!

— Вижу, Глеб, что сильно переживаешь, ты ж чуть не покончил с собой? Давай подумаем вместе, помоги мне!

Глеб вышел из здания, его всего трясло. Как ему добраться до них? Как отомстить? Следователь оказался очень понимающим человеком, у самого две девочки-подростка, и насильников ненавидит всей душой. Но встречу с этими уродами организовать ему не под силу. Они в СИЗО и под охраной.

Глеб — дома, физически здоров, но сломан морально. По настоянию друзей, он обратился к врачу, ему выписали успокоительные таблетки и предложили пройти курс психотерапии. Рецепт взял, от курса психотерапии отказался.

Глеб пил горстями успокоительные таблетки, впадая от них в зависимость, но они давали ему возможность спать и видеть сны, где она живая, тёплая, целует его, смотрит на него своими изумрудными глазками, и он так счастлив. Иногда ему снилось, что она убегает от него, он видит пышные волосы, полы её пальто или платья, она бежит куда-то в туман, он пытается её догнать. «Малышка», — кричит он, слышит её смех и вот она тает в этом тумане, и ему никак не догнать её. Иногда он видит её здесь, в своей постели, она горит, полна ожидания, сейчас малышка, сейчас…

Он просыпался ещё одурманенный сладким сном, и его накрывала тяжёлой волной реальность, рядом лежала её одежда, которую она никогда не наденет, которая уже потеряла её запах, он её гладит, мнёт, но это были всего лишь бездушные вещи. В груди разливалась страшная тоска «она скончалась, скончалась, скончалась», нет её больше, во всём мире нет и не будет. Воспоминания о полутора годах упоительного счастья накатывали волнами, Глеб захлёбывался в них, тонул, шёл ко дну. Невыплаканные слёзы комом стоят в горле, и жгут глаза, но плакать он не в силах, всё кончилось тогда, на кладбище, смысла в слезах нет никакого, и он душит в себе рыдания, запивая их таблетками.

На тумбочке фотография: они стоят по щиколотку в воде Финского залива, он обнимает её сзади, а она, вся растрёпанная ветром и брызгами, которые он ей устроил, смеётся. Глеб смотрит на эту фотографию, вспоминая, что прошлым летом, они были на пляже и бесились в воде, а мимо проходила девушка фотограф и попросила разрешения их сфотографировать, они показались ей воплощением любви и счастья, и она устроила им импровизированную фотосессию, а потом прислала фотографии с пожеланием счастья. Эта фотография была их любимой, они поставили её в рамку, и вот теперь она стоит тут, и счастливые Глеб и Элла, смеясь, смотрят на муки Глеба… Подышав на окно, он пальцем схематично нарисовал лицо девушки с длинными волосами и прядкой на лице. И когда на окне проявлялся этот рисунок, он, лежа в кровати, воспалёнными глазами смотрел на него, и ему казалось, что это Элла наблюдает за ним…

Иногда, по настоянию Влада, он посещал университет, сокурсники с сочувствием поглядывали на него. Весь в чёрном, похудевший, почерневший, он тихо сидел на своём месте, ни шуток, ни смеха прежнего Глеба. Влад сидел рядом, как коршун готовый наброситься на любого, кто подойдёт с неудобными вопросами. Как-то Макс шепнул, что Глеба разыскивает Маша, она передала ему номер телефона, но Глеб лишь отрицательно покачал головой.

— Глебыч, отвлечёшься, хорошая девчонка, — попытался уговорить его Влад.

Нет. Звонила Яна, предлагала ему приехать к ней в Москву, сменить обстановку, встряхнуться — отказ. Друзья пытались растормошить его, но Глеб, как улитка, заползал в свою раковину, не подпуская никого к себе. Он хотел одного, лечь в свою кровать, принять таблетки и видеть сны.

Он часто ездил на кладбище, привозил своей девочке цветы, всегда только живые, искусственные он ненавидел. Холмик земли оседал, памятника ещё не было, ему объяснили, что памятник надо ставить через год. Неужели можно поверить, что она там? Глеб, как ни пытался, не мог осознать, что в девятнадцать лет можно планировать свадьбу, быть абсолютно здоровым человеком, говорить слова, целовать, любить, и раз, через час умереть. Так не бывает, это сверх законов человеческих. Мама Эллы тоже часто приезжала, он, видя её фигуру, в чёрной одежде, сразу уходил. Но однажды она его догнала, и, схватив за руку, заговорила:

— Глеб, ты прости меня, я так ошибалась насчёт тебя.

Глеб на неё смотрел пустыми глазами, в чём смысл прощения сейчас?

— Да разве бы я встала между вами? Все её разговоры о встречах с подругами, подготовках к экзаменам, ночных дежурствах в больницах. Я всё понимала, что эти ночи она проводит с тобой, разве я смогла бы вам помешать?

— Тогда зачем все эти спектакли, что вы наложите на себя руки, что я недостоин её? Элла нервничала, переживала, она ведь вас любила. В тот вечер она несла вам цветы и торт, хотела помириться, ей хотелось жить в любви, и она не позволила мне пойти с ней, проводить её.

Мать зарыдала, а у Глеба опять стояла картинка перед глазами: Элла уходит, бежит вперёд, стучат каблучки, кажется, навстречу счастью, а на самом деле она уходит от него навсегда, он уезжает, а в это время её хватают и насилуют.

Глеб вырывается из рук её матери и бежит вперёд, у церкви он останавливается, смотря на белые стены и золотой купол. Он некрещёный (кому его крестить?), эта сторона жизни ему неизвестна, но вот ему навстречу идёт батюшка:

— Сын мой, я часто вижу тебя здесь, у тебя большое горе? Жена?

Глеб кивает.

— Надо отпустить, ведь она там, глядя на тебя, мучается. Пока ты её не отпустишь, её душа будет метаться.

Не верит он в бога, не верит он в это всё. Разве бог допустил бы её гибель? Элла хотела стать врачом и стала бы им. И помогала бы людям, а, может, придумала какое-нибудь лекарство от тяжёлой болезни. Глеб в своих фантазиях часто представлял Эллочку, уже повзрослевшей женщиной, она идёт в белом медицинском халате по коридору, спешит к больному, тоненькая, волосы собраны сзади в аккуратный пучок, каблучки стучат, скорее, скорее, без неё не справятся… Она должна была жить, учиться, потом заниматься наукой, работать в больнице, и быть с ним, родить ему детей. Почему наркоманы, отнявшие Эллу, живы, а её нет? О каком боге может идти речь?

И Глеб вежливо отказывается пойти в церковь, поставить свечи, поговорить.

Свой двадцать первый день рождения Глеб провёл с ней. Стоял холодный, ветреный, но всё же солнечный день. Утром он приехал на кладбище, прихватив с собой её любимое вино и еду из их любимого ресторана. Разложив у её могилы маленький столик, он сервировал его на двоих. Рядом выложил их совместные фотографии, на которых они были так счастливы, а в изголовье могилы положил цветы. Её похоронили, как Демидову, а через полгода она стала бы Волковой, но теперь она навек осталась с девичьей фамилией.

— День рождения у меня, а цветы получаешь ты, — прошептал он, целуя надгробную фотографию.

Он разлил вино по бокалам, положил ей на тарелку еду.

— Давай, малышка, выпьем. Отпразднуем, что мне сегодня двадцать один год, я буду стареть, а тебе навсегда останется девятнадцать.

Глеб выпил, закусывать не стал. После возвращения памяти он вообще ничего не ел, как существовал его организм, было непонятно, видимо, ему хватало чашки кофе с какой-нибудь еле видимой глазу галетой. Алла считала за счастье, если, навещая его, ей удавалось влить в него хоть глоток бульона, она искренне любила друга своего супруга, но не знала, как помочь… никто не знал, его пытались растормошить, накормить, отвлечь — бесполезно. Никто не понимал глубины его горя, как он любил, тосковал, скучал, каким ударом стала для него её потеря.

Вдруг на столик села маленькая птичка, похожая на ту, которая прилетела, когда хоронили Эллочку. Глеб улыбнулся, отломил и стал крошить фокаччо, птичка запрыгала и стала клевать угощение.

— Ты со мной посидишь вместо малышки? Составишь мне компанию? Вино не предлагаю, знаю, что откажешься. Нравится? Малышке тоже нравился этот хлеб. Она, наверное, там совсем исхудала, маленькая…

Птичка наелась и улетела, а Глеб остался. Как хотелось бы пробиться сквозь толщу земли, заползти в белый гроб и обняв то, что от неё осталось, выпить таблетки и заснуть, забыть про боль, просто зарыться в её волосы, ведь волосы точно остались такими, как были… Так он и просидел весь день, сходя с ума от горя. Он не обращал внимания на иногда появляющихся людей, впрочем, в это время года таких было мало, он не чувствовал холода, ветра, он сидел, сжавшись в комочек, пил и курил. Живой комочек в царстве мёртвых…

Так было до тех пор, пока не позвонил следователь и не сказал, что следствие закончено, вина очевидна и скоро дело направляется в суд. На эти дни Глеб ожил, заклокотала жажда мести. Следователь, полностью понимая его, даёт ему контакты надёжного человека, работающего в изоляторе, и Глеб встречается с этим человеком. Наказать насильников? Платишь деньги? Устроим… И уже через пару дней Глеб получает видео из камеры, где «опустили» всех троих, по очереди всей камерой, а потом передали в другую. Они орали от боли и просили прощения, но над ними продолжали жёстко издеваться. И в будущем, когда они поедут в тюрьму, их ждёт та же участь. Глеба сильно тошнило от увиденного, но, в конце концов, заслуженно. Жаль, что они не знают кто организатор экзекуции, он бы им сказал… Хорошо, что им популярно объяснили за что, насильников не жаловали нигде.

Успокоительные таблетки больше не давали желаемого эффекта, Глеб перестал спать. Он метался по кровати, рвал простыни, не в силах уснуть, забыться. Перед глазами стояла Элла, шептавшая ему о любви, её плачущая мать, просившая прощения, лица насильников, которые получили по заслугам, но их крики не давали ему покоя и чувства удовлетворения. Какой глупец, он думал, что отомстив, ему станет легче… В голове вихрем кружат воспоминания, мучат кошмары. Глеб пытается глушить их алкоголем, но не получается, он или слишком быстро трезвеет, а бывает, что и не пьянеет вовсе. Боль ломала его, выворачивала наружу, тоска по обожаемой женщине на живую сдирала кожу, раздирала его изнутри…

Эти безумные страшные ночи… Сколько же было этих ужасных ночей! Как же он их боялся! Этих одиноких ночей, тишину которых ничем не заглушить, ни звонками друзей, ни их навязчивыми предложениями помочь и побыть с ним. Он не хотел их видеть, он не отвечал на телефонные звонки и не открывал дверь. Глеб сидел на полу в темноте и пытался сигаретным дымом раздавить ком в горле. Он звал её, но она не приходила.

— Где же ты? Куда ты ушла? — крикнул он. — Приди, хоть на секунду! Скажи, что тебе там хорошо!

Даже под окнами не гремели трамваи, не визжали машины. Живя в оживлённом районе города, он раньше постоянно слышал шум за окном, с детства привык к уличному шуму, а этой весной почему-то стояла такая мёртвая тишина, или ему просто так казалось? Глебу хотелось всё крушить, ломать, чтобы невообразимый грохот изгнал тишину, но холодная рука разума остановила его. Слишком его горе было неисчерпаемым, слишком непоправимое случилось в его жизни.

И вот Глеб встаёт, глаза воспалены от бессонницы, он бессмысленно обводит взглядом комнату, Эллочка, улыбаясь, смотрит на него с фотографии. Всё, всё…. Глеб вскакивает, одевается и несётся на машине в ночной клуб. У знакомого бармена он спрашивает контакты дилера и покупает наркотик. Это становится началом конца.

Наркотик быстро разрушает и так угнетённую психику. Если до этого он был депрессивно-спокойным, то теперь стал нервно-агрессивным. Боль утихает, но появляется нервное раздражение, агрессия, ломка, и у него задача теперь только одна: достать следующую дозу. Он ходит по злачным заведениям, с кем-то знакомится, катится ко дну… Он то впадает в глубокую депрессию, то в апатию, а то вдруг в его глазах появлялся лихорадочный блеск и на щеках нездоровый румянец. Влад пытался вытащить друга:

— Послушай, может, ты пройдёшь курс лечения?

Глеб повернул к нему голову. Бессмысленный, отсутствующий взгляд скользнул по Владу.

— Зачем? — спросил Глеб.

— Ты на человека уже не похож.

— Я на него не похож со дня её смерти. Идите вы все куда подальше от меня.

Даже всегда равнодушная Елена заметила, что с ним творится что-то неладное. В очередной свой приезд она даже проявила заботу и вызвала врача. Глеб покорно дал себя осмотреть и даже поговорил с врачом, хотя всем видом дал понять, что собственное здоровье его ничуть не волнует.

— Ему требуется срочное лечение, — сказал врач Елене. — Боюсь, что у него полнейшее расстройство психики, депрессия, ну и наркотическая зависимость.

— Но из-за чего?

— Это я хотел узнать у вас. Не было ли у него нервных срывов?

— Не знаю. Как ему можно помочь? — прервала Елена. — Я заплачу.

— Боюсь, что если он сам не захочет лечиться, ничего не выйдет.

И Глеб, действительно, напрочь отказался от лечения: «Мне нужно вырвать сердце, только так я вылечусь». Он всё глубже и глубже увязал в грязи пьянства и наркотиков. Его уже ничего не интересовало, кроме белой дорожки порошка или укола. Накачавшись, он сидел в темноте на полу, пил и сочинял абсолютно бессмысленные песни. Один на один со своими галлюцинациями. Образ Эллы появлялся перед ним в сером тумане сигаретного дыма. Он ловил её, но наркотики творили с ним ужасные вещи: он бился в нервной истерике, измученный своим бессилием. И тогда он вскакивал, бежал в ночные клубы, надеясь там забыться.

В самом начале лета, тёплый июньский денёк Глеб опять встречал на кладбище, его ломало после вчерашнего, но к своей девочке он старался приезжать не одурманенный наркотиками, он привёз ей свежие цветы и снова сидел возле неё. Деловито жужжали пчёлы, тоненько пищали комары, пели птицы, радуясь солнечному дню, но Глеб их не замечал, он отгородился от мира солнечными очками, лицо прикрывали отросшие пряди волос, его крутило и трясло от наркотической ломки и бесконечного горя. Он не спал ночь, приехал сюда ранним утром, кажется, подремал на сырой земле, а теперь, согретый солнцем, сидел, прислонившись к деревянному кресту, не в силах подняться. Ему казалось, что так его девочка ближе к нему. На кладбище тишина, в утренний час ещё нет посетителей, Глеба клонит в сон, и он снова задремал. Когда он очнулся, вдалеке увидел семью: девушка с парнем и женщина постарше, видимо, чья-то мама. Поскольку они были единственными движущимися фигурами, Глеб невольно наблюдал за ними. Они убирались на могиле, но грусти на лицах, насколько он мог разглядеть, не было, да и захоронение было несвежее. Видимо, приехали в какую-нибудь годовщину, либо просто прибраться после зимы.

С этой семьёй Глеб неожиданно столкнулся у выхода. Женщина зашла в церковь, а молодая пара осталась стоять у ворот, ждать её. Глеб курил у урны и бесцеремонно смотрел на них, впрочем, увлечённые друг другом, они не замечали, что за ними наблюдают, да и глаза Глеба были закрытыми огромными очками. Молодые, не старше его самого и такие счастливые, на пальцах кольца, значит, женаты. Девушка стилем одежды и длинными распущенными волосами напоминала Эллу, а молодой человек был похож на него, такой же жгучий брюнет с правильными чертами лица. Супруги держались за руки и беззаботно улыбались, о чём-то говоря. Подул ветер, и несколько прядок тёмных волос упали девушке на лицо, и её супруг заботливо убрал их, а Глеб чуть не задохнулся, они так напоминали их с Эллой. Они тоже стояли и никого не видели, он также слегка обнимал её и убирал с лица непослушные волосы. Как они смеют быть счастливы? Как они смеют быть похожими на них с Эллой? Они успели пожениться, у них одна на двоих фамилия, они молоды, здоровы. А его невеста лежит в могиле, а сам он похудел, осунулся и сидит на наркотиках, нервный, дёрганый, злой. Девушка обернулась, скользнула по нему взглядом, красивая, очень красивая… И смотрит на своего супруга взглядом Эллы, полные любви и нежности глаза. Глеб закуривает вторую сигарету, не в силах сесть за руль и уехать. Парень нежно целует её в уголок губ. Они что, издеваются? Почему движения и манеры незнакомого парня напоминают его собственные? Почему у них всё хорошо, и они на кладбище из-за чувства долга и памяти, а он от тоски готов разрыть землю и лечь в могилу? Глеба трясёт, он разливается желчью, умирает от зависти… Ну вот к ним подходит женщина, и они все вместе идут к машине. Парень по-джентельменски открывает двери, усаживает сначала женщину, потом супругу. Машина скромная, да и сами одеты скромно, но сколько счастья скользит в этих движениях. Глеб подходит к своему дорогому автомобилю, садится за руль и резко трогается с места, на скорости он обгоняет и подрезает автомобиль счастливой семьи, ему гудят, так вам и надо, немного очнётесь от своей идиллии.

Днём Глеб часто ездил к Первому медицинскому институту, как раньше, когда встречал Эллу здесь. Студентки всё так же, весёлыми стайками выходили из ворот и разбегались. Вдохнув кокаин, он смотрел и всё ждал, что вот она выйдет из ворот, бросится к нему, и он задушит её объятиями, задохнёт поцелуями и больше никогда никуда не отпустит одну. В наркотическом тумане он закрывает глаза и ждёт, что сейчас дёрнется ручка дверцы автомобиля, ждёт, ждёт…бесполезно. Однажды он открыл глаза и увидел девушку, она вышла из ворот института и пошла в сторону метро. Она была тоненькая, невысокая и с длинными тёмными волосами, на этом сходство заканчивалось, но Глеб не в силах терпеть муки одиночества, вышел из машины и познакомился с ней.

И вот у него появляется девушка, кажется её звали София, которая задалась целью спасти его, ничего не зная о причинах. Надо же, Глеб не помнил никого из женщин, с которыми встречался в тот период, а её запомнил. Среди грязи, в которой он в последнее время плескался, вдруг появилось доброе невинное создание, вообразившие себя ангелом спасителем. Она была милой и обаятельной, но что её влекло к нему? Вечное женское желание спасти, помочь, вылечить? Может, она и уберегла его тогда от передозировки, а то сдох бы где-нибудь под забором, пустив пену изо рта, как знать? И чем же Глеб отплатил ей за заботу? Грубо лишил её девственности на заднем сиденье автомобиля, она не была к этому готова, плакала, но ему, одурманенному, было всё равно, он изнасиловал её. Но, на удивление, Соня простила, не бросила его, он наплёл ей что-то про любовь, и она поверила. А дальше стало ещё хуже. Она стала пытаться спасти его, вытаскивала у него из карманов порошок, ломала шприцы, он за это бил её наотмашь по лицу, но София не сдавалась. В минуты протрезвления он был с ней нежен, проводил с ней ночь, любил её, дарил цветы, но начиналась ломка, он злился, искал наркотик и срывался на ней и мстил ей за то, что она была не Эллой, за то, что она жива, а его девочка — нет. Бывало, что она приезжала за ним в ночной клуб, вырывала его из объятий какой-нибудь девицы, уводила его, а он отыгрывался на ней, почти насилуя в машине, в туалете какого-нибудь заведения, таскал за волосы, заставлял делать минет, удовлетворять его всеми способами, но она всё прощала. Он трезвел, ненадолго выходил из болезненного состояния, стоял перед ней на коленях, она целовала его, пыталась хоть как-то накормить, спасти поцелуями, своей любовью и какими-то медикаментами, он обещал, что начнёт лечиться, бросит наркотики, но что такое обещание наркомана? Глеб стремительно худел, превращаясь из красавчика в чудовище, бледный, с больными глазами, обведёнными синими кругами, с нервными подёргиваниями, одевался он кое-как, всегда в одно и то же: джинсы, чёрная футболка, куртка-косуха и солнечные очки на пол лица, даже ночью. Он перестал ухаживать за собой, волосы отрасли, но он и не думал их стричь, завязывал в хвост или закручивал банданой. И чем больше он погружался в омут, тем грубее и агрессивнее он был, он срывал свою злость на Соне, избивал её, душил, насиловал, и чем больше она терпела, тем больше, он издевался над ней, а потом ненадолго приходил в себя и умолял её бросить его, она такая красавица, а он — конченый человек. Но Соня любила его и снова пыталась вытащить из грязи, из чужих постелей, вырвать из наркотического угара. Она смутно надеялась, что он исправится, ведь, когда он был трезв, с ним было так хорошо. Но трезвым, не одурманенным, он был всё реже и реже, он перестал различать день и ночь, не всегда узнавал её, терял память и ориентацию в пространстве. Всему конец настал, когда он как-то сильно разозлился на неё из-за выкинутого порошка, за волосы дотащил до своей машины, кинул на заднее сиденье, заблокировал двери, а сам, будучи в очень неадекватном состоянии, сел за руль и начал гонять по городу, она кричала от страха, когда он проносился на красный свет светофора на немыслимой скорости, её швыряло, она билась о спинку и двери машины, когда он делал «полицейский разворот». А потом он закинулся ещё наркотой, остановился в какой-то подворотне, бил её и насиловал. Выкинул из окна её телефон, заткнул ей рот, чтоб она не кричала и терзал её несколько часов, окна в машине были тонированы, никто снаружи не мог видеть и помочь. Периодически вдыхая порошок, он с новыми силами набрасывался на неё и рвал её на части, пока она не упала в обморок от болевого шока. Как она оказалась в больнице, она не помнила, может, он довёз её, а, может, просто выкинул из машины, и её подобрали люди. Больше она его не видела.

Двадцатого июля в тёплый летний день, Глеб проснулся на полу у себя квартире, как он сюда добрался и почему он был весь в крови, при чём не в своей, так как ран на нём не было, он не помнил. Его страшно ломало, тошнило, он дополз до тумбочки, рассыпал дорожку кокаина и сильно вдохнул, стало легче, но память не вернулась. Чья же это кровь? Он пытался напрячь память, вроде вчера видел Соню, неужели он избил её? Глеб набрал номер её телефона, выключен. Ну и ладно, позвонит сама. Выйдя из душа, Глеб сел на диван, тянуло уколоться, но сегодня у него много дел, а завтра он повенчается с Эллой навсегда. С чёрных волос на колени капала вода, в открытую балконную дверь врывался свежий воздух. Чёрный шёлк халата холодил грудь и спину, по-моему, он надел халат Елены, ну и бог с ним, идти в свою комнату, искать чистые вещи было лень, а он так сильно похудел, что вполне влез в её. Нащупав на диване пульт, он включил музыкальный центр. Надоело вечно быть в тишине. Сколько надежд было, сколько мечтаний! Как же ты хотел быть другим человеком! Ничего у тебя не вышло. На кожаном диване сидит измученный уже не человек, слушая глупые песни. Вода с волос капала и капала на паркет. Минута за минутой бежала вечность. Молодость, веселье, любовь: всё это не для тебя, Глеб. Наркотики и горе — два твоих лучших друга. Прощай, Глеб, прощай… Возможно, ты бы ещё мог спастись, но у тебя не осталось ни сил, ни желания. Каждый человек рождается с какой-нибудь целью. А для чего появился ты? Ты ведь никому не нужен, даже своей матери. Так для чего ты живёшь? Зачем зря «коптишь небо», как неоднократно говорили тебе? Уходи с этой грешной земли, прощай. И он уйдёт завтра, в день их свадьбы, а пока съездит в банк и переведёт все деньги Владу и напишет ему дарственную на свой автомобиль. Надо ещё дозвониться до Сони, узнать, несильно ли он её помял. Но последнее так и не удалось.

На завтра начал названивать Влад, хотел приехать к нему. Это могло всё испортить, но делать было нечего. Всё давно решено. Хватит.

Глеб закрыл дверь в ванную комнату. Затем лёг в ванну в одежде, не включая воду.

— Глеб, ты тут? — услышал он из-за двери голос Влада.

— Да, я сейчас выйду.

Медлить больше нельзя. Глеб взял заранее приготовленный нож и резанул себя по венам.

— Глеб! — послышалось из-за двери.

Дверь задёргалась.

— Открой, слышишь! Вот чёрт! Володя, помоги!

Не нужно мне вашей помощи, уйдите все и дайте уйти мне, Элла наконец-то забирает меня к себе, как и хотели, с 21 июля мы будем с ней всегда вместе, всё по плану. Из глубоких ран вытекает жизнь, оставляя тёмно-красные дорожки, дверь дёргается, но не поддаётся. Я слабею, кружится голова, лёгкие ещё пытаются втянуть кислород, сердце колотится, цепляясь жизнь, уймись уже… дай мне заснуть. Наконец-то я проваливаюсь в темноту, улетая в небытие, туда, где ты, встречай, родная, пойдём под венец!

Глеб вздрогнул и сел на диване, кошмар тех дней закружил его, он нервно закурил, на улице смеркалось, взглянув на часы, он понял, что прошло трое суток, как он лежит тут, погрузившись в своё прошлое. Глеб поднялся, его сильно качнуло, он и так-то ещё не восстановился после преданорексичного состояния, и опять ничего не ел три дня. Почти падая в обморок, он добрёл до кухни, заварил себе кофе, плеснул коньяк и заставил себя немного поесть. Допивая кофе, он смотрел в окно, так вот почему этот спальный район города был ему чужим, панельные дома кажутся серыми и унылыми, а стены и потолки маленькой квартиры давили на него, он вырос почти в самом центре, среди старых домов, в квартире с высокими потолками. Глебу вдруг отчаянно захотелось, приехать в свой район, погулять по нему. Но этот Глеб не был прежним Глебом, и, выпив, он за руль не садился, к тому же всё ещё сильно кружилась голова. Тогда он вызвал такси и попросил отвести его на Петроградскую сторону. Да, здесь его дом, здесь он вырос, здесь он знает каждый двор, каждое дерево… Он гулял по родному району, стояли белые ночи, город жил ночной жизнью, у Глеба с собой был коньяк, сигареты и воспоминания… Вон там Первый медицинский институт, где он так часто встречал Эллочку, а вон там их любимый ресторан, куда он возил её обедать или ужинать, а там кондитерская, где они любили пить кофе и покупали Вовке пирожные. А вот и музыкальная школа, где он учился вместе с Яной (и после этого Яна стала попсовой певицей? Смешно), а вот дом, где жил Влад. Глеб смутно припомнил, что, когда Влад женился, они с Аллой сняли крохотную квартирку, только где, убей, не помнил. Так что Влада в этом доме больше нет, а вот и его родной дом. Окна тёмные, Вовка, если ещё живёт здесь, то спит. А, может, мать забрала его в Америку? Хотя вряд ли. Он ей там не нужен, скорее всего, к нему ходит сиделка. Вот и его личный балкончик, на котором он всегда курил, а однажды чуть не сиганул вниз. А рядом комната с эркером, это комната Елены. Скоро и он сюда вернётся… Так, он бродил до утра, справляя поминки по прежнему Глебу и возрождаясь к новой жизни.

А вернувшись в квартиру Даниила, Глеб лёг и спокойно заснул, за своим прошлым он, навсегда захлопнув дверь.

Часть 3. ВЫХОД ИЗ ТЬМЫ.