Имитатор. Книга пятая. Наследники

Олег Рой, 2020

Кому мог понадобится гроб с телом знаменитого актера? Внебрачному сыну – ради образца ДНК? Дочери покойного, не желающей допускать в семью чужака? Одной из многочисленных поклонниц? Все ниточки этого странного дела, кажется, ведут в театр. Или… не все? Сумасшедшая театральная фанатка угрожает Арине ножом, но куда страшнее тот, кто нападает из тени. Тот, кто шепчет «кто тебя просил лезть куда не просят», тот, кто пытается уничтожить и ее саму, и самых близких ей людей? Неужели, разоблачая убийцу, на которого указывал архив покойного опера, она ошиблась?

Пятница, 17 мая

* * *

— Прости, что давно не приходила, — Арина погладила узкий холмик — как одеяло поправила — собрала нападавшие с нависшей сверху березы сережки, но тут же высыпала их обратно в траву, вокруг банки с крупными садовыми ромашками. И веточку, уроненную лезущим сквозь оградку шиповником, добавила. Укололась — и почти обрадовалась этому.

Да, так лучше.

— Прости, — повторила Арина. — Мне так трудно сейчас. И дома, и… вообще. Помоги?

Ветерок шевельнул листву над головой, солнечные блики на сером камне сдвинулись, фотография в каменном «медальоне» улыбнулась — едва-едва. То ли благодарила, то ли утешала.

На Воскресенском кладбище сейчас хоронили так редко, что можно считать никогда. Разве что на семейных участках или уж по очень большим деньгам и связям.

И все-таки из соседней аллейки, из-за старых, но пышных берез, среди которых темнели кое-где невысокие декоративные елочки, доносился слабый, но явственный шум. Едва различимые человеческие голоса и еще что-то механическое, как будто мотор какой-то там работал. Арина покосилась в ту сторону. Сквозь зелень просматривалось что-то серое, массивное. И вспышки какие-то мелькали. Фотографируют? Хоронят какого-то большого человека?

— Ты! — рыдающий вскрик прорезал и березовый шепот, и ропот человеческих голосов, и механический гул. Как молния прорезает и темную облачную тяжесть, и мутную дождевую пелену. Только молния падает вниз, а этот возглас летел в самую вышину. Если бы не деревья, подумалось вдруг Арине, его можно было бы увидеть — острый, пронзительный, болезненногорячий.

Она поправила ромашки, погладила серый камень, поднялась:

— Прости. Ты же понимаешь, да?

Разросшиеся за десятилетия березы, рябины и боярышник только казались сплошной массой. За кладбищем ухаживали, по крайней мере за этой его частью. На аллейку, откуда исходил шум, удалось пробраться без труда и, главное, без ощутимого урона коже и одежде. Арина, правда, и сама не понимала — зачем ей эти чужие похороны.

Только — похороны ли?

Их порядок установлен давным-давно: служители готовят могилу, потом приезжают скорбящие родственники и друзья, говорят прощальные речи, опускают гроб в яму, засыпают ее землей — и ставят сверху памятник, крест или просто каменную плиту. Но это уже обычно позже, когда могила «осядет». Здесь же памятник — странной формы белый камень — уже стоял, слева от него лежала белая плита, кажется, мраморная. Почему слева, подумала Арина, это же неправильно, плита всегда лежит перед памятником, а тут она почему-то сбоку.

Вокруг толпился какой-то народ, а неправдоподобно маленький, словно игрушечный экскаватор копал яму. Прямо перед этим белым камнем, возле которого курили двое рабочих: брезентовые штаны, жилистые торсы блестят загаром — а ведь еще и май не закончился.

Молодой шатен с правильным, даже красивым, но совершенно незапоминающимся лицом поддерживая, обнимал очень красивую брюнетку. Арина почему-то сразу решила, что кричала именно она. Федра, Медея, Ифигения и все они сразу. Прозрачный черный шарф, соскользнув с гладко зачесанных волос, лежал на плечах строгого серого костюма. И это тоже показалось Арине странным: почему она не в черном? И спутник ее — муж, наверное? — тоже в сером костюме, только чуть темнее. И женщина постарше рядом с заплаканной красавицей — тоже с черным шарфом на голове, но платье у нее, хоть и строгое, но лиловое. Время уже прошлось по чеканным чертам ее лица, размывая, смягчая, сглаживая — но сходство было поразительным. Мать трагической брюнетки, к гадалке не ходи. Гладит дочь по руке, а смотрит в сторону. Точнее, в никуда. Взгляд остановившийся, нездешний.

По другую сторону от экскаватора коренастый коротко стриженый дядька негромко беседовал с высоким худым парнем в джинсах и джинсовой же куртке. Тот был похож на лобастого щенка-переростка. Худой, но не тощий. «Про таких говорят — мосластый», — подумала Арина. Крупный рот, вытянутое «лошадиное» лицо, неожиданно большие, широко расставленные глаза под массивными надбровными дугами и высоким выпуклым лбом, на который свешивались небрежные каштановые пряди. И движение, которым он отбрасывал эти пряди, было таким же небрежным. И как будто знакомым.

Дальше, за березово-ясеневой порослью белел фургончик с логотипом областной телекомпании на борту. Оператор с камерой на плече чуть повернулся к коллеге, что-то спрашивая. Рядом стояли еще какие-то люди, но разглядеть их Арина не успела.

Экскаватор вдруг застыл, подняв ковш. Водитель высунулся из кабины:

— Ну чего? Докуда копать-то будем? До самой Австралии?

* * *

Вчерашний всплеск оставил после себя пустоту, почти беспомощность. Ты смотришь на свои руки: иногда они кажутся красивыми, но — не сейчас. Слабые, неуклюжие, бесполезные… никчемные.

Бросив брезгливый взгляд на неопрятные окровавленные лохмотья — вчера не стал возиться с уборкой, сегодня ошметки, оставленные буйством яростного, буйного, всемогущего потока выглядели жалко, впрочем, это пустяки, подождет — ты вытаскиваешь с книжного стеллажа телевизионный пульт. Черный, длинный, тяжелый, похожий на гроб.

Повинуясь нажатию черной кнопки, ведущая местных новостей, похожая, как все они, на пластмассовую куклу, что-то принимается с полуслова бормотать о каком-то скандале. Ты прибавляешь звук — и в этот момент картинка меняется: вместо пластмассовой ведущей на экране появляется… кладбище! Люди вокруг могилы, знакомые лица…

Не может быть…

Впрочем, почему — не может? Ровно наоборот!

Месяц назад — или два? или, может, три? — глупый ящик показывал очередное бессмысленное ток-шоу. Зоопарк. Даже самый умный человек, попавший туда, выглядит болваном, тупицей, дикарем. Идиотом. Ничего интересного. Интересной показалась мелькнувшая в голове мысль… Где же это?

Ящики стола один за другим обнажали свое содержимое — бумага, бумага, сколько бумаги! Заметки для памяти вперемешку с давно ненужными квитанциями, наброски, мизансцены, эпизоды… Где же, где же оно? Неужели придется искать в компьютере? В тупой, безжизненной, бездушной мешанине железа и странных сущностей, именуемых файлами. От одной мысли о том, что придется копаться в этом хаосе, плечи сводило гадкой липкой дрожью. Как же так? Ты же все сколько-нибудь важное всегда распечатывал!

Вот оно!

Фантазии, говорите? Иллюзии? Ну-ну.

Неужели судьба наконец повернулась, следуя твоим усилиям? Неужели наконец-то случилось то, что должно было случиться?