Первая кровь осени

Олег Рогозин

Прошлое неопределенно и зыбко, чуть приглядишься – рассыпается на цветные осколки, точно разбитый витраж. Будущее не разглядеть в густом тумане, что укрыл зеленые холмы Ирландии. В настоящем же – один бывший полицейский, начинающий жизнь с чистого листа, его напарник, любитель страшных сказок, и ведьма-викканка, мечтающая возродить древнее искусство. А в темных городских подворотнях кружат в хороводе осенние духи, воспевая хвалу Матери. И не каждый уйдет живым с кровавого праздника урожая. Книга содержит нецензурную брань.

4. Осенняя ярмарка

Так уж случилось, что самые интересные истории происходят осенью. Конечно, смотря что считать интересным. Тут я мог бы привести множество лицемерных фраз о том, что понятие это субъективно, но давайте будем честны с собой — «самыми интересными» мы считаем истории, где убивают людей, желательно — с особой жестокостью. Мы сами стали подобны голодным осенним духам, алчущим жестокости и крови.

Осенняя ярмарка — всегда примечательное событие. Если тебе десять лет или меньше. Когда же ты рядовой полицейский, осенняя ярмарка означает в первую очередь несколько беспокойных смен подряд. Если, конечно, начальство не придумает что-нибудь совсем уж из ряда вон. Ребятам из соседнего отделения однажды не повезло — им пришлось поработать в буквальном смысле слова экспонатами на одной из подобных ярмарок. Кто-то придумал такую акцию, вроде как, полиция должна быть ближе к народу. Любопытные детишки приставали с вопросами, залезали в патрульную машину и с важным видом нажимали на кнопки, включая-выключая сирены. Это, должно быть, выглядело ужасно мило. Первые полчаса.

«Я бы там сдох» — лаконично отозвался о ситуации мой напарник.

Впрочем, так он говорил в те наивные и беспечные времена, когда еще не был примерным семьянином и отцом двух чудесных крошек. Признаюсь, иногда я эгоистично жалею, что все изменилось. Вдвоем было немного веселее «патрулировать» окрестные бары в поисках скучающих юных леди…

Милая Мэллори, если вдруг ты это читаешь, умоляю, не устраивай ему сцен. Конечно, в глубине души твой муж всегда знал, что именно ты предназначена ему небесами, но должен же он был проверить это экспериментально?

Так вот, ярмарка — это традиция; как обычно и происходит с большинством традиций, смысл ее со временем исказился до неузнаваемости. По сути своей это ведь праздник сбора урожая, радость завершения страды, пожинание плодов. Время, когда трудолюбивый человек получает причитающееся, а лентяй остается ни с чем. Странно наблюдать, как этот благодатный период используют для проведения своих многочисленных бизнес-форумов люди, которые в жизни ничего не производили и не произведут.

Считайте меня анархистом, марксистом, антиглобалистом, я рассмеюсь и отвечу, что не знаю таких умных слов, но мне кажется странным, что на современных ярмарках торгуют воздухом, словами и ярлыками, в лучшем случае — бумагой. Если хотите почувствовать дух осеннего праздника урожая, бегите прочь из деловых кварталов, заверните на один из сезонных рынков возле порта, где обычно торгуют рыбой, и наглые чайки с утра толкутся среди покупателей, устраивая свары, достойные их духовных собратьев в костюмах и галстуках, торгующихся на бирже. Там по осени на прилавках появляются горы разноцветных фруктов и тюки мягкой шерсти, будто приехавшие сюда на телеге средневекового крестьянина. А под прилавками прячется точно отмеренный контрабандный товар в безликих серых пакетах, но об этом знать совсем не обязательно, если ты очарованный атмосферой турист, а не полицейский при исполнении, конечно.

Но ярмарка — это не только натуральный обмен несуществующими благами и пир контрабандистов. Это все-таки и музыкальные фестивали, и аттракционы, и китайские фонарики в небе, и веселые компании на улицах, с полуслова запевающие вдруг твою любимую песню. Если еще и выдастся вечер, свободный от дежурства, и прелестная спутница найдется — о чем еще мечтать.

А спутница моя в тот вечер была особенной. Из той редкой, исчезающей породы девушек, за которыми еще хочется долго и красиво ухаживать. Провожать до дома и — по крайней мере, в первый раз — на прощание лишь поцеловать руку, оставив даму крайне заинтригованной. Конечно, это не отменяет возможности, отойдя от ее крыльца на пару кварталов, найти на ночь кого-то попроще. Романтика романтикой, но полноценный выходной — слишком редкая штука, чтобы упускать шанс как следует расслабиться, верно?

Однако вечер едва начинался, когда мы с прекрасной дамой чинно прогуливались под руку по украшенному в честь ярмарки городу. Сначала петляли по центру, смотрели представления уличных фокусников и кидали монетки многочисленным музыкантам, наполнявшим пространство народными мелодиями наравне с вольными аранжировками Doors и U2, а потом, утомленные шумом и толпой, свернули в парк. Здесь было потише, нам встречались лишь редкие группки туристов и влюбленные, оккупировавшие немногочисленные лавочки.

По крайней мере, некоторые парочки уж точно были влюблены.

Из множества странных вещей, мозолящих глаза мне и недоступных остальным, эта еще довольно безобидна: иногда я вижу связи между людьми. Не знаю, как и описать это; вот, например, между влюбленными воздух будто наполнен множеством крошечных электрических разрядов. А когда мальчишка-наркоман, озираясь по сторонам, подходит к стоящему на перекрестке уличному дилеру, я замечаю краем глаза, как дерганым, конвульсивным движением тянутся от него к этому подонку темные и липкие нити зависимости. Если двое ссорятся — вижу, как клубится над ними багровый туман. А человек, только что убивший кого-то… поверьте, если бы вы это видели своими глазами, ни с чем бы не перепутали.

Куда же мне было идти с таким даром, как не в полицию, верно?

Но в такой вечер совсем не хочется быть полицейским, да и провидцем, посвященным в тайны мироздания, тоже. Пусть кружатся вокруг блестящие искорки, если им так нравится.

В листве деревьев над аллеей тоже что-то мерцало. Для светляков не сезон, для электрических гирлянд не самое подходящее место. Я не рискнул спрашивать свою спутницу, видит ли она эти огни. Так ли это важно, если осенний ветер пахнет глинтвейном, где-то за деревьями звучит гитара, а теплые девичьи пальцы переплетены с моими?..

Мы и сами не заметили, как забрели в самый дальний и темный угол парка. Раньше здесь круглый год сверкала огнями карусель, а теперь часть территории была отгорожена и закрыта на ремонт, о чем недвусмысленно сообщала табличка на ограждении.

— Здесь тупик, — разочарованно вздохнула моя спутница. — Куда ты меня завел? Пойдем обратно…

Думаю, она сочла ситуацию довольно подозрительной — глухая, заброшенная часть парка, а на улице шумный праздник, никто не услышит крики… Мало ли маньяков породила современная массовая культура, этих самых маньяков усердно прославляющая? Могу понять опасения юных девушек, в каждом встречном невольно подозревающих дурной умысел.

Я собирался немедленно развеять ее сомнения и повернуть назад, к залитым светом аллеям, когда услышал музыку. Вопреки здравому смыслу, звуки доносились из-за ограждения, хотя ни один из тамошних аттракционов явно не работал, и людей там быть никак не должно было.

— Ты слышишь это? — осторожно спросил я девушку.

— Что-то народное, — ответила она без особого интереса.

Меня же мелодия странным образом зацепила. Она казалась давно знакомой и почти родной, хотя где я мог ее слышать, память сообщить отказывалась. На мгновение возникло ощущение, будто эту песню напевала мне мать в глубоком детстве, хоть это и было весьма маловероятно: в сознательном возрасте я никогда не замечал за ней ни малейшей склонности к пению.

И в то же время было в этой музыке нечто чуждое, нечто очаровательно нездешнее, что выгодно отличало ее от всего прочего, что исполняли уличные музыканты на захваченных праздником улицах.

— Откуда здесь музыка? — я в растерянности застыл перед забором с табличкой, стараясь разглядеть хоть что-то в темном переплетении деревьев и кустов, окружавшем заброшенную карусель.

— Может, здесь сторож или смотритель… он и слушает?

— Знаешь что, давай проверим, — мелодия упорно не желала отпускать меня. Ухватившись одной рукой за невысокий заборчик, я с легкостью перепрыгнул его и подал руку спутнице.

— Нам обязательно искать приключения на свою голову, да? — подозрительно осведомилась она, но все же перебралась следом. — Учти, моя соседка по комнате знает, с кем я на свидании, я оставила ей твой телефон.

На секунду мной овладело желание жестоко пошутить, сказав что-нибудь вроде «Хорошо, значит, у меня сегодня на ужин две юные девицы вместо одной», но, к счастью, хватило ума промолчать.

Стоило нам отойти от забора всего на несколько шагов, как за деревьями показались огни. Похоже, закрытой на ремонт территорией решила воспользоваться веселая компания молодежи. Нехватку электрического освещения они восполнили с помощью самодельных факелов и фонариков со свечами, а на ровной площадке перед закрытой билетной кассой и вовсе развели костер, самым наглым образом нарушая технику пожарной безопасности.

— Надо бы сказать охране, — пробормотал я, оглядываясь. Вокруг будто бы с каждой секундой становилось светлее, взгляд выхватывал из темноты все новые и новые детали — и притаившиеся в ветвях фонарики, на старинный лад сделанные из выдолбленной репы, и группки людей, выныривающие из кустов в освещенный костром круг. Как только мы не заметили их с улицы?

— Да тут, как я посмотрю, отдельный праздник, — рассмеялась моя спутница. — Альтернативный. А может, это актеры репетируют?

Тут я, наконец, сообразил, что в окружающих было настораживающим и необычным. Одежда их наводила на мысли о добротной стилизации под прошлые века. Особенно длинные платья девушек с расшитыми подолами и блестящие пряжки на башмаках парней. Может, и правда какой-нибудь танцевальный ансамбль, которому скоро выступать на главной площади, подумалось мне. Или наоборот, «отстрелялись» уже и гуляют.

Музыканты, чья игра так заворожила меня, располагались прямо на крыше билетной кассы. Парню с флейтой, впрочем, места не досталось, и он устроился на невысоком заборчике, окружавшем карусель. Лицо его скрывалось под пластмассовой маской то ли лошади, то ли еще какого неведомого животного.

— А мне тут нравится, — девушка рядом со мной наконец-то прониклась атмосферой и начала пританцовывать в такт музыке. Словно воодушевленные этим, музыканты стали ускорять мелодию, превращая ее из лирической в откровенно танцевальную.

Отовсюду раздался одобрительный смех, и воздух быстро наполнился топотом и хлопками танцующих. У костра закружил быстро растущий хоровод, вокруг нас замелькали лица и маски, и кто-то более ловкий и решительный, чем я, утащил мою радостно хохочущую спутницу в общий круг. Куда только девалась ее былая осторожность — она с восторгом присоединилась к незнакомой компании, нисколько не смутившись того факта, что ее короткое платье не слишком-то сочетается с костюмами остальных. Признаться честно, и я на некоторое время растворился в этой безумной пляске, забыв совершенно, где я и куда направлялся. Музыка бурлила в крови, как молодое игристое вино, и устоять на месте было решительно невозможно.

Неизвестно, чем бы закончился для нас обоих этот вечер, если бы не одна моя привычка.

У нас в департаменте повсюду развешаны щиты с фотографиями пропавших без вести. Даже возле душевых портреты висят — нашли место, ничего не скажешь. И в коридоре возле кофейного автомата, конечно же. Я, бывало, подолгу простаивал там со стаканчиком в руке, изучая лица потерявшихся детей, подростков и старушек. Людей среднего возраста почему-то находят быстрее — их тела прибивает к берегу вероломное течение, или любопытная собака на окраине городской помойки вытянет зубами край черного мешка для мусора, в котором, порезанный на аккуратные фрагменты, покоится очередной недавно без вести пропавший примерный семьянин… Дети же слишком часто пропадают навсегда, и мне совсем не хочется вспоминать, что твердят на этот счет старинные сказки о народе холмов, обладающем странной тягой к красивым человеческим детенышам.

Девчушке по имени Эстер едва исполнилось четырнадцать, и ее искали уже неделю. Ее родители отдали полиции на редкость удачную фотографию, почти профессиональный портрет. Милое личико в обрамлении золотых локонов так и притягивало взгляды всех проходящих мимо стенда. Тошно даже подумать было о том, что такое прелестное дитя могло привлечь внимание какого-нибудь больного извращенца. Загружая в организм внеочередную дозу кофеина, я смотрел на ее фото дольше прочих. Если уж судьба наградила меня странным даром видеть скрытое от чужих глаз, могла бы добавить к нему и умение гадать по фотографии, жив человек или мертв, не говоря уже о том, чтобы найти его местоположение на карте. Подобный талант часто приписывают экстрасенсам, и я не раз натыкался на истории о том, как полиция где-нибудь в Штатах успешно находила пропавших с их помощью. Однако в родном департаменте подобных историй мне не рассказывали. Может, однажды я бы и поразил коллег своими сверхспособностями, а пока что мне не всегда удавалось отличать мертвых от живых на улицах города, что уж говорить о фотографиях. Но, видит бог, я старался. Вглядывался в лица на стенде, стараясь уловить хоть что-то, мимолетный проблеск света или тень невидимой тени, застилающей лицо. И собирал статистику по мере сил — с кем угадывал, с кем нет.

Эстер самым бесцеремонным образом сейчас нарушала эту статистику, танцуя в разноцветном хороводе ряженых. Отблески света из самодельных фонарей играли на ее лице, складываясь в причудливые картины калейдоскопа, то заливая черты мертвенной бледностью, то углубляя тени возле глаз, то расцвечивая щеки задорным румянцем.

Заметив девочку, я и думать забыл о танце, и рванулся в центр площадки, не сводя с нее глаз. Хотел бы я думать, что ошибся, но память услужливо подсказывала, что именно эта футболка со смешным рисунком фигурировала в описании под фото мелким шрифтом: «Прочие приметы… была одета в джинсы, футболку… вышла с территории школы в 17.25…» И потом, сложно было не заметить современно одетого подростка среди этой тщательно наряженной к карнавалу толпы.

— Эстер! — окликнул я, и девчонка на мгновение замедлила движение, завертела головой в поисках источника звука. Глаза ее блестели каким-то нездоровым весельем, и меня она словно бы и не видела.

Хоровод дрогнул, разделяясь на несколько «рукавов», и один из них тут же спиралью закрутился вокруг меня. Замельтешили лица, сбивая с толку и заставляя невольно отшатнуться — не все из них были человеческими. Маски, словно у тех музыкантов? Или, скорее, искусный грим? Маски ведь не умеют так скалиться и корчить рожи…

— Эстер!

Девочку я больше не видел, ее унес беснующийся поток танцоров. Один из них вдруг оказался прямо передо мной, ухватил за руки, и мы закружились на месте. Я с ужасом понял, что не могу шевельнуться, и ноги мои будто бы уже и не касаются земли.

Лицо моего оппонента скрывала маска — без сомнений, всего лишь маска, простой пластиковый кружок с раскосыми прорезями-глазами и черной ниточкой губ. Кажется, точно такие же лежали на прилавках на улице.

— Зачем тебе девчонка? Она уже с нами, она уже наша. Девчонка пляшет, поет, имени своего не помнит. Танцуй и ты. Нынче большой праздник, Луна в Скорпионе, королева в норе, а черви на свободе…

Лучше бы он не говорил ничего. Может, тогда у них и оставался бы хоть призрачный шанс затащить меня в свой бесовский хоровод. А тут я сразу понял, с кем имею дело. Этот свистящий голос, втекающий в уши ледяной водой, мне уже доводилось слышать. Осенние духи — вот кто мог так заморочить голову мне и бедняжке Эстер. Не люди танцевали с нами в эту ночь, и не человеческий это был праздник. Может, и к лучшему, что некоторые из них прячут лица под масками — не уверен, что готов был тогда их увидеть.

Собрав все силы, я выдернул руки из железной хватки чудовища — кто бы мог подумать, что эти создания умеют быть настолько материальными? И, тщетно пытаясь справиться с накатившим головокружением, снова позвал:

— Эстер!

— Я здесь! — откуда-то донесся девичий крик, и я ринулся на голос. Но не тут-то было — толпа ряженых активно воспротивилась. Каждый норовил заступить мне дорогу, толкнуть или развернуть в другую сторону. Чьи-то холодные пальцы пробирались под одежду, царапали острыми ногтями и щипали. Со всех сторон раздались голоса, визгливо пародирующие крик девочки: «Я здесь! Я здесь!» В глаза бросались странные, искаженные физиономии; некоторые из моих оппонентов, впрочем, выглядели весьма пристойно, пожалуй, даже слишком красивыми были их лица — то была не осенняя мерзость, а веселое летнее племя духов. Да полно, стоит ли так уж решительно проводить между ними границы, раз они не гнушаются плясать в едином хороводе?

— А точно ли она тебе нужна? — насмешливо спросил возле самого уха все тот же свистящий голос. — Может, Эйлиш тебе нужна? Или Эйнджел? Рейчел, Сибил, Кейси?

Передо мной вновь замелькали лица. Женские и девичьи, странно знакомые… определенно знакомые. Все они когда-то были в нашей «портретной галерее» без вести пропавших. А сейчас показывались на мгновение среди танцующих, и вновь растворялись в вихре взметнувшихся рук и скалящихся нечеловеческих рож. Все, как одна — счастливые, смеющиеся, с вплетенными в волосы диковинными цветами.

— Выбери одну, — мне под руку толкался какой-то карлик, а может, до срока состарившийся ребенок, в чьи черты я предпочел не вглядываться — иногда спокойный сон гораздо дороже тайных знаний. — Только одну уведешь! Раз уж три раза позвал… Выбирай другую!

Будь я героем какой-нибудь заумной, глубоко философской книженции, непременно задумался бы о сложности подобного выбора. О моральной ответственности героя и прочих вещах, о которых так здорово рассуждать, сидя с книгой в кресле у камина. Только я тогда был слишком испуган и дезориентирован, чтобы делать философские выводы, а поэтому так и продолжил ломиться сквозь толпу, выкрикивая: — Эстер! Эстер!

И вдруг все закончилось. Музыка наконец оборвалась. Девочка в джинсах и белой футболке, точь-в-точь как в полицейской ориентировке и описано, стояла среди расступившихся ряженых и растерянно озиралась. Я ухватил ее за руку и потащил к выходу. И только, перебираясь через забор с табличкой «Ремонт» — когда, интересно, я научусь уже верить тому, что написано на дверях? — только тогда я вспомнил, что пришел сюда не один.

Хорош был бы герой, обменявший у чудовищ одну девушку на другую! Я обернулся, уже готовый вернуться к безумному карнавалу, но с облегчением обнаружил, что прежняя моя спутница последовала за нами. И вид у нее был крайне разгневанный — куда там осенним духам с их кровавыми лунами и червивыми королевами.

— Дэвид, что происходит? Кто это?

Представляю, как я, должно быть, выглядел в ее глазах. Нашел себе в хороводе другую юную прелестницу, и ну драпать. Прямо-таки классика жанра «все мужики-козлы». А козел, между прочим — древнейший символ плодородия. Ему должно быть обидно за регулярные с нами сравнения.

Я собирался было пуститься в объяснения, но тут Эстер неожиданно тяжело оперлась на мое плечо. Глаза ее закатывались, девчушка была явно близка к обмороку.

Не помню точно, что я тогда наплел, стремительно утаскивая на руках бесчувственную девочку в неизвестном направлении. Не знаю, направилась ли моя до глубины души оскорбленная спутница домой, или вернулась к танцующей за ограждением нечисти, но через пару часов она точно была дома, хоть и не желала больше со мной разговаривать — никогда в жизни, как злорадно сообщила мне ее соседка по комнате.

Теперь уже, долгое время спустя, обзаведясь кое-какими теоретическими познаниями в данной области, я понимаю: увидев, что она смогла первый раз беспрепятственно покинуть хоровод, я мог за нее больше не волноваться. Дело в том, что все старинные легенды наперебой твердят, будто чудный народ холмов интересуют только дети и юные девушки, а когда те пересекают черту юности, их, бывает, даже возвращают обратно, наградив знаниями о волшебных свойствах трав и камней. Так что, раз плясавшая в хороводе нечисть не попыталась задержать мою прекрасную леди… вероятно, они сочли ее недостаточно юной, а значит, ничего ей не грозило. А вот мне, пожалуй, написав эти строки, следует начать беспокоиться о собственном благополучии. Хоть я и стараюсь без лишней надобности не упоминать здесь реальных имен, а все же, чувствую, если буду продолжать в том же духе, армия желающих выцарапать мне глаза пополнится еще одной возмущенной читательницей. Это если не брать в расчет представителей парочки преступных группировок, но об этом позже.

А в ту невероятную ночь мне только и оставалось, что отнести Эстер в безопасное место. Таковым я по ряду причин счел задний двор нашего департамента. Как подобраться к запасному выходу, не попадая в объективы видеокамер, я прекрасно знал, а что девушку скоро найдут, не было никаких сомнений — именно сюда, в обход камер слежения, регулярно бегали любители покурить.

Притворяться, что нашел ее в парке, и присваивать себе славу, я просто не рискнул. Кто знает, что Эстер расскажет, очнувшись? Обладая таким странным даром, как у меня, нельзя было не привыкнуть к скрытности и осторожности. Лучше всего, если мое имя в памяти окружающих не будет связано ни с какими странными историями.

Здорово я отступил от этого правила, написав книгу, верно?

А что поделать, если со временем становится решительно невозможно продолжать жить на грани двух миров, если тот, второй, все настойчивее врывается в твою жизнь?

Я пишу эти строчки, сидя в кресле, принадлежавшем моей покойной матери, и иногда мне чудится, будто мягкий женский голос странным эхом повторяет написанные мною слова…

Но и об этом — позже.

Когда я устало побрел обратно, ярмарка уже сворачивалась, покидая центральные улицы. Конечно, в отдельных пабах до утра просидят шумные компании, но основная часть праздника закончилась, уличные музыканты и участники представлений разбредались по домам. Некоторые даже не потрудились смыть грим, и здорово повеселились, наверное, вспоминая, как шарахался от них странный тип в помятой куртке. А мне все чудился в завываниях ветра свистящий шепот: «Выбери одну, только одну…»

Идти домой в таком состоянии не хотелось. От мысли о пустых комнатах становилось как-то не по себе. И я отправился к Мэтту.

Разумеется, он уже спал, как и положено примерному семьянину, и физиономия его при виде меня последовательно отразила все оттенки презрения, которое примерному семьянину положено испытывать по отношению к беспутному бродяге вроде меня. Но пока он собирался с мыслями, чтоб это неприятное чувство облечь в слова, я нагло просочился мимо него в прихожую.

— Привет. Мне очень нужен твой душ. И выпить. Но выпить я куплю сам. Пойдем куда-нибудь выпьем? Но сначала в душ. Впрочем, в душ я сам.

— Ты вроде и так уже… в кондиции? — напарник подозрительно принюхался. И был неправ, потому что после всего случившегося я был отвратительно, непростительно трезв.

Липкое ощущение холодных, нечеловеческих пальцев, шарящих по телу, все не оставляло, заставляя спину покрываться мурашками. В душе я уединился не столько ради мытья, сколько ради того, чтоб рассмотреть при свете полученные от нечисти царапины и синяки. В голову упорно лезли мысли о всяческих инфекциях — в конце концов, мало ли где эти твари копались своими когтями? Раз уж они умеют так ловко материализовываться…

Когда я, высунувшись на секунду из ванной, спросил «что-нибудь для дезинфекции ран», Мэтт ожидаемо забеспокоился.

— Ты что, в драку ввязался? Может, в больницу?

— Какую больницу, уймись, тут одни синяки.

— Девчонку с кем-то не поделил, что ли? — усмехнулся он, убедившись, что истекать кровью я не собираюсь.

— Хорошо ты меня знаешь, приятель. Или это я такой предсказуемый? Но выпить мне действительно надо.

У нас было любимое место за городом. Ну, если точнее, над городом. Хотя кто его разберет, где теперь проходит граница — город с каждым годом все разрастается. Просто небольшой холм, с чудесным видом: с одной стороны — на свалку автомобилей, с другой — на центр города, даже ночью переливающийся разноцветными огнями. Туда мы и забрались, набив предварительно карманы банками с пивом. Наверху порывами налетает холодный ветер, но, если спрятаться за каменным уступом, сидеть можно. Смотреть на город, молчать и не думать ни о чем особенном — редкое удовольствие. Прикончив первые пол-литра, я даже успокоился, и вновь посмотрел на городские огни с прежней теплотой. Пульсация их живого, золотистого света напоминала те загадочные огоньки, что прятались в верхушках деревьев над аллеей. Электричество — тоже своего рода магия, наверное.

Будет ли мне спокойнее жить теперь, когда я знаю, куда пропадает по крайней мере часть из тех, чьи фотографии появляются на стене у кофейного автомата? Получится ли убедить себя в том, что в мире духов, кем бы они ни были, эти дети счастливее, чем здесь? Да полно, были ли они вовсе в этом демоническом хороводе, или чья-то непостижимая воля вытащила их лица из глубин моей памяти, лишь слегка приукрасив образы и расцветив лица улыбками?

Ответов я не знаю до сих пор. Когда на следующий день я решился забраться в ремонтируемую часть парка, естественно, там не обнаружилось ни следа ночной вакханалии.

А в этот нескончаемый вечер, где-то незадолго до того момента, как он начал превращаться в утро, я увидел, как вдалеке, там, где огни города растворяются в темноте полей, вспыхнула цепочка костров, один за другим. Может, какой-то фермер сжигал разросшийся кустарник, вопреки всем запретам, а может, и не костры это были. Мне показалось на миг, что огни эти меняли цвет, вспыхивая синим и зеленым, белым и пурпурным, точно призрачные болотные огоньки, «фонарики фей», как называли мы их в детстве.

А впрочем, может быть, и показалось. Когда я рискнул сказать об этом Мэтту, он спросил «Какие огни?», и я рассмеялся, ткнув его кулаком в плечо. Иногда я здорово завидую тем, кто живет только в одном мире, а иногда мне так страшно за них, что дыхание перехватывает; но после литра-другого доброго пива проходит и это.

Но пусть хранят вас все боги, в которых вы верите или не верите, если доведется вам забрести в заброшенный парк в ночь осенней ярмарки. Все-таки мы, люди, не единственные, кто в такие ночи веселится, приветствуя праздник урожая.