Услышать, как растет трава

Олег Раин

Если друг попадает в беду, это страшно. Даже если этот друг – настоящий медведь. И команда ребят без раздумий вступает в схватку со взрослыми, отправляясь на притравочную станцию спасать своего косолапого друга. Только что могут подростки? Силы явно неравные. Однако помощь приходит с самой неожиданной стороны…

Омар Хайям

Дизайнер обложки Марина Богуславская

© Олег Раин, 2020

© Марина Богуславская, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4493-4943-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1 Эдуард Доронин или попросту Эд…

Над крышами домов летели самолеты — темные, страшные — близкие настолько, что просматривались заклепки на фюзеляжах. Бомбы сыпались из них, точно попкорн из торговых автоматов, с грохотом лопались у земли, пьяно расплескивали оранжевое пламя. Старый цирковой медведь, прихрамывая, бежал по улице. Из перебитой лапы сочилась кровь, за зверем тянулась багровая петляющая дорожка. А мы… Вся наша ватага лежала, прижимаясь к гудящему асфальту, и ничего не могла поделать. Часть самолетов отделилась от общей массы, с ревом устремилась вниз. Теперь они метили в медведя, и в какой-то из моментов я точно понял: сейчас попадут! Поймают мохнатую фигурку в крестик прицела и не промажут. Остановившись, медведь повернул голову. Вой пикирующих бомбардировщиков нарастал, и зверь неожиданно поднялся на задние лапы. Он словно хотел встретить смерть грудью — не прячась и не удирая. Гул от моторов стал нестерпимым, а ужас от того, что сейчас произойдет, заставил меня дернуться и распахнуть глаза…

Первое, что я увидел, это свой давний рисунок на стене с Чебурашкой и крокодилом Геной, больше похожим на Рэндалла из «Копорации монстров». Рядом красовалась царапина, оставленная лихим рубакой, каким был я лет в шесть или семь. Деревянный меч — далеко не булатный, но обоям от того приходилось не легче. С люстры расстрелянным парашютом свисал сдувшийся шарик, над дверью тикали огромные часы, на шкафу замерзал одинокий, покрытый пылью веков глобус. Судя по часам, проснулся я вовремя — как раз успевал собраться. До встречи с ребятами оставалось минут пятнадцать.

Ясно, что никаких самолетов не было, но противный вой никуда не исчез. Приподняв голову, я огляделся. Ну, да — это ревели газонокосилки за окном. Реальность навеяла сон, а возможно, если почитать иные мудреные книжки, все обстояло ровным счетом наоборот.

Как бы то ни было, сновидения рассеялись, сердце начинало успокаиваться. Опустив взгляд, через открытую дверь я разглядел Галку. Старшая моя сестрица, разумеется, крутилась в коридоре перед зеркалом — как обычно торопилась на свою обожаемую секцию. А может, спешила к тем симпатичным и рослым ребяткам, что играли с ней в волейбол. Иначе не тратила бы столько времени на прическу и макияж.

Глядя на стройную Галкину фигурку, я с тоской подумал, что очень скоро какой-нибудь лось понахальнее окончательно уведет ее из нашей семьи, еще и командовать начнет, советы давать, как жить, что носить и что делать. И мне, наверное, придется дружить с этим новоявленным советчиком, улыбаться при встречах, жать руку и поддакивать.

Непрошено всплыл в голове эпизод из детства. Мне тогда года четыре было, и чем-то я крепко заболел. Или отравился, не помню. Температура под сорок скакнула, и сестре сказали, чтобы не шумела, не прыгала, что братику плохо, что он даже может умереть. Она и поверила, дурында такая, — ходила на цыпочках, про игрушки свои напрочь забыла. А когда родители куда-то ушли, подсела ко мне на кровать и давай реветь. При этом часто целовала мое пылающее лицо, а на ухо шептала всякие ласковые обещания — вроде того, что будет всегда играть со мной, во что захочу, что будет делиться самым вкусным и интересным, что подарит любой самый дорогой подарок — лишь бы я не умирал. А я слушал и не знал — верить ей или не верить. Я и слуху своему в те минуты не очень-то верил, поскольку в горячечных снах легко путались бред и реальность. Но вот поцелуи те запомнил крепко…

— Ты будто не на волейбол идешь, а на свиданку к мажорам, — сварливо заметил я. При этом отметил про себя, что людям свойственно говорить не то, что они чувствуют и думают.

— Не твое дело! — Галка в зеркало показала мне язык и натянула аудионаушнички. Вроде как отгородилась. При этом продолжала колдовать над лицом — что-то там припудривала, выщипывала и подкрашивала. И, само собой, вовсю пританцовывала, высоко вздергивая красивые коленки, виляя бедрами, иногда даже подпрыгивая.

— Во, коза-то! — пробормотал я и сам удивился, что в голосе моем больше восхищения, чем досады. Хорошо, хоть Галка этого не услышала. Не любил я ее нахваливать. Пусть и младше был сестрицы на два года, а все одно — следовало держать марку. Потому что мужик — это мужик, и дело мужика — не охи-ахи разводить, а грамотно поучать женскую половину, если надо — ехидничать, а то и шлепкарей воспитательных отвешивать.

Впрочем, до шлепкарей у нас дело не доходило. Может, кому-то с сестрами не везло, а я своей Галкой в целом был доволен. Вот и сейчас глядел на нее и грустно любовался. Точно и впрямь видел в последний раз. Умела она все-таки кривляться. На танцполах такое порой выделывала, что все вокруг расступались и рты разевали. Даже ее подруга, яркая и фигуристая раскрасавица Матильда, начинала губы с досады покусывать. В такие минуты я понимал, что у сеструхи не просто красивая фигурка и пышные волосы, а настоящий без всяких «яких» талант. Ритмическое чутье, как однажды сформулировала моя одноклассница Ксюша. Ей, пожалуй, можно было верить. Ксюша была полной, неспортивной и безумно от этого страдала. Потому и читала про разные болячки не меньше Лешика, нашего главного эрудита в классе. Тот, правда, говорил, что булимия — это как раз фигня, и в Ксюхином случае значительно хуже то, что у нее телесная дисморфия. Это, значит, психическое расстройство, которое как раз и становится причиной недоедания или напротив обжорства. И если, скажем, моя Галка смотрелась в зеркало и видела неизменную принцессу, то Ксюша, подходя к зеркалу, всякий раз вынуждена была общаться с существом, едва влезающим в безразмерные джинсы, заставляющим расползаться по швам блузки и кофточки. Короче говоря, бедная Ксюша сама себе решительно не нравилась, потому и фотографироваться не любила, и в зеркало заглядывала крайне неохотно. По уму — ей бы не маяться ерундой, а нырнуть в физкультуру — бег полюбить, плавание, но ведь толстые потому и не занимаются ничем, поскольку дико стесняются всего мира.

А вот сестра Галка окружающих никогда не стеснялась. Когда же принималась танцевать — наоборот, этот самый окружающий мир реально преображала. Это даже я, толстокожий да неритмичный, чувствовал. Пару раз тоже пробовал повторить дома некоторые из наиболее симпатичных Галкиных «па». Ничего не вышло, и, лишний раз исплевавшись, я строго-настрого запретил себе подходить к танцполам. Пасся там же, где и люди вроде нашей Ксюхи. Кстати, и пословицу «Природа на детях отдыхает» давно изменил до «Природы, отдыхающей на братьях». Тут я был не одинок. Даже мама как-то заявила, что ее терпение лопнуло, что на родительские собрания ко мне она больше ни ногой, только к любимой Галочке. Оно и понятно — ее-то никогда не ругали, только расхваливали на все лады, там и посидеть, и послушать было приятно. Только с собранием все равно получилась хохма. Мама на него не пошла, и пришлось отправляться папе. Ему, по мнению мамы, это было крайне полезно. Но самое смешное, что вернулся он вполне довольный и успокоенный — рассказал, что ничего страшного не произошло, никто меня не ругал — и вообще ни единым звуком нашу фамилию не помянули. Ему на этом бы и остановиться, а он давай учительницу расписывать, вопросы, которые обсуждали — ну, и выяснилось, что он просто кабинет перепутал, не в том классе сидел.

В общем, каждому, как говорится, свое, и по любому танцы являлись не моей стихией. Моей стихией была тупая и терпеливая система. Это я уже года три как для себя вывел — когда впервые понял, что, может, я и тупой, однако способен совершать открытия.

Собственно, первым моим открытием как раз и было то, что ни гением, ни даже мало-мальски одаренной личностью мне родиться не довелось. Пусть и назвали меня гордым именем Эдуард, но был я тупей тупого, и с этим приходилось мириться. Кстати, в первый раз об этом мне сообщила все та же разудалая сестрица, когда я, будучи малолеткой, хотел блеснуть взрослостью и вполне самостоятельно поставил на кухонный огонь пластмассовую миску с супом. А что? Все что-нибудь ставили на плиту, и я поставил. Сам начерпал себе поварешкой из общей кастрюли, не пропустил ни гущи, ни ненавистной капусты — словом, сделал все честь по чести. Не учел одного, что грели каши-супы в посуде сугубо металлической. Понятно, что все у меня тут же расплавилось, суп залил конфорки, кухня наполнилась чадом и паром. Расстроился я страшно, стоял возле плиты и ревел. Тогда-то Галка и назвала меня тупым. Это у нее просто сорвалось с языка, но со временем я понял, что она права. Факт был скверный и до жути печальный, но я действительно считал не так быстро, как другие, соображал куда медленнее, а, читая вслух, то и дело запинался и путал строки.

Однако за первым открытием последовало второе, во многом меня утешившее. Вконец утомленный осознанием собственной тупости, я как-то решил, что и шут с ним! Ну, то есть, со мной, значит. Что тупость вовсе не повод, чтобы ходить как в воду опущенным. В том смысле, что ни вешаться, ни страдать из-за этого не стоило. Потому как, во-первых, не та это причина, чтобы изводить себя сутками напролет, а во-вторых, тупость оказалась бедой совсем даже не безнадежной. Честно-честно! Все равно как та же трагедия у толстой Ксюхи. Она ведь не просто так за парнями шастала — тоже совершила свое маленькое открытие. Другие-то стресс булочками да конфетами заедают, а она как-то сообразила, что участвуя в акциях нашей пацанвы, теряет аппетит начисто. «Измененное качество жизни угнетает желудочно-кишечную активность» — так она это сформулировала. Я-то, помнится, пробовал в очередной раз ее отвадить, а она, расплакавшись, все мне и выложила. Еще и призналась, что с некоторых пор запала на Серегу Тишулина. Так что выставить ее вон из нашей компании у меня просто не хватило наглости. Понятно, и не сдал никому — может, потому что признал за свою. Серега — Серегой, но ее булимия вполне была сравнима с моей тупостью, и перед приятелями я Ксюху не раз отмазывал, практически закрепив в нашей команде, как наблюдателя и безотказного помощника. Еще и благодарен ей был, поскольку именно Ксюхин пример подсказал мне, как можно бороться с тупостью. Она, значит, свою булимию лечила сверхактивной недевчоночьей жизнью, я же вместо штурма избрал тактику терпеливой осады. И не всех крепостей разом, а лишь тех, что казались мне главными и желанными. Я даже тетрадку особую завел, куда выписывал советы для тупых…

— Ой, забыла! — отлипшая от зеркала Галка обернулась ко мне. — Эдька, рейсфедер положи, пожалуйста.

— Сама положи.

— Я уже в туфлях — и дверь почти открыла.

— Значит, с собой забирай.

— Нельзя. Он маленький — обязательно потеряется.

— Кто он-то?

— Я же говорю — рейсфедер! Пинцетик такой для бровей. Я тебе занозы им выдергивала.

— Так бы сразу и сказала… — я нехотя поднялся с тахты, прошлепал в коридор, взял у сестры, уже накрашенной и причепуренной, крошечный рейсфедер, небрежно подбросил на ладони.

— Куда кинуть-то?

— Не кинуть, а аккуратно положить. Клади в мой несессер. В правый кармашек.

— Издеваешься? — возмутился я. — Какой еще несессер? То рейсфедер, то несессер — ты по-русски говорить умеешь?

Галка округлила глаза, даже рот свой накрашенный приоткрыла, но все-таки в последний момент сумела сдержаться. С некоторых пор она взялась работать над собственным образом, принуждая себя не ругаться, не ворчать и по возможности обходиться без издевательских шуточек.

— Не знаешь, что такое несессер? Процессор свой знаешь, а несессер нет?

— Сравнила Годзиллу с варежкой!

— Причем здесь варежка! Несессер — это такой матерчатый раскладной буфетик.

— Чего?!

— Ну, да! Все равно как сумка, только вешается на стене и с множеством карманчиков.

— Буфетик, раскладной — да еще на стене? С ума сойти…

— В нем все мои расчески с парфюмерией лежат — будто не знаешь.

— На какой стене-то? Стен в доме много.

— Ну, Эдька, включай мозги. Если мой несессер, значит, и стена над моим столом.

— Над твоим столом потолок, а не стена… Ладно, понял, — я поморщился. — Фигня такая в горошек — да еще с наклейками?

— Эдик, ты в девятый перешел, уже дылда с меня ростом, а разговариваешь, как орангутанг. И ходишь, как бомж какой — вечно в мятом да рваном.

— Зато ты у нас дипломатка и симпатяга.

Глаза Галки вновь округлились, правый кулачок чуть приподнялся. Но девчонка она была волевая — набрала полную грудь воздуха и, прикрыв веки, с шипением его выдохнула. Такое я уже не раз видел. Это она так по йоговской методике себя успокаивала.

Я удовлетворенно хмыкнул. Все же вывел сеструху из себя! Играть роль ангелочка у нее долго не получалось. Еще немного, и в меня запросто могли запустить каким-нибудь ботинком.

— Ладно, не закипай. Брошу я твой несессер в рейсфедер или куда там тебе надо.

— Вот и умничка! Только наоборот, рейсфедер в несессер, — назидательно проговорила Галка, хотя было понятно, что ей очень хочется выпалить какую-нибудь гадость. Но молодец — сдержалась. Помнила про свою генеральную установку — терпеть, не срываться и не брюзжать. Где-то она прочла, что жизнерадостные люди более привлекательны и успешны, а ей это было сейчас, ой, как нужно! Все-таки Галка перешла в одиннадцатый класс, а одиннадцатый класс — это, даже я понимал, — финиш и кранты в одном флаконе. Конец детству и начало непонятно чему — то ли взрослой жизни, то ли невыносимым трудностям. Причем касалось это в равной степени всех; парням — тем про армию с вузами пора было задумываться, девчонкам — про скорое и удачное замужество. Потому и сходили с ума сверстницы Галки с этими нарядами, с тату и разнокалиберными прическами. Без монопода, без кулонов да висюлек в ноздрях — уже и из дома не выходили. Смех да и только.

— Так… Ничего не забыла? — Галка задумалась.

— Да екалэмэнэ! Вали ты поскорее, пожалуйста. Скоро Витька придет, а тут ты.

— То-то ты нервный такой. По-моему, этот Витька на тебя ужасно влияет.

— Нормально влияет!

— Он неуч, горлопан и хам.

— Вот вырастет этот неуч, станет твоим мужем, тогда узнаешь, какой он неуч.

— Что еще за глупости?

— Это ты сейчас так говоришь. А выскочишь за него — сразу притихнешь.

— Да что ты такое несешь-то!

— А что? — я ухмыльнулся. — Ты, может, давно ему нравишься. С самого первого класса.

— Да он малявка еще!

— Всяко повыше тебя ростом.

— Дело не в росте.

— Вот именно. Не в росте и не в возрасте. Хотя ты, конечно, старуха для него, но и таких, бывает, замуж берут.

— Что? Какая еще старуха! — щеки у Галки запунцевели. Непонятно было, то ли злится она, то ли растеряна.

— А чего ты хочешь? Два года — разница. Даже два с половиной! Я ему сразу сказал: ищи среди малышни. Первый класс там или третий. Считай, все наши невесты там тусуются. Только Витьке малявки неинтересны. Он на старших посматривает, а среди старших ты вроде самая нестрашная. И плясать умеешь. Ну, то есть, это не я, это он так считает. Мне-то ты до лампочки.

— Да ты… Ты… — Галка явно не знала что сказать.

— Беги давай, — хмыкнул я. — А то он заявится, и придется вам прямо здесь объясняться. А я не люблю, когда при мне семейные дела решают.

— Трепач!

— В зеркало на себя глянь. Красная, точно свекла…

Галка выскочила на лестничную площадку, хлопнула дверью, а я метнулся к окну — посмотреть, как столкнутся Витька с Галкой. Парни-то и впрямь договаривались о встрече. И Витька обещал прийти. Словом, было бы здорово, если бы они, на самом деле, встретились, хотя всерьез ни про какую женитьбу я, конечно, не думал. Нравится там кто-то кому-то или нет, а времени впереди еще два вагона с тележкой — сто раз все перекрутится и перемелется. А до свадьбы — до нее еще дожить надо, поскольку Галкины глупые проблемы с нашими сверхзадачами даже сравнивать было смешно. Хотя ни я, ни Виктор, и никто из ребят смеяться не спешили. Сложно смеяться, когда знаешь, что где-то поблизости, возможно, в самое ближайшее время вполне живому существу (пусть и не человеку) вот-вот будут вырывать когти и зубы. Не один-два, а все начисто — и только для того, чтобы существо это не могло себя защитить.