Простые истории

Олег Патров, 2023

Простые истории, чтобы жить и думать. Жить и мириться. Жить и держать в руках свое бытиё. Маленькие поводы для возвращения Диалога с Совестью. С собой. С миром. С теми, кого уже нет рядом. С сердцем, которое когда-то жило… Но разве оно мертво?.. Если живешь в полную силу – можешь быть чем-то большим, чем песчинка на подошвах у Судьбы… И прорезается голос… Чей?.. Тебе решать. В твоих руках кроется всё. Не подведи.

Огонь-то ты спрячешь, а вот куда ты денешь дым?

Дж. Ч. Харрис «Сказки дядюшки Римуса»

Жизнь дается всем, старость — избранным.

О. Аросеева

И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы.

Быт. 1:17-19

Визит

От разъезда до деревни пять километров по тайге. Поезд притормаживал, кому надо спрыгивали.

Через переезд вернулся домой и Витька — приехал на каникулы погостить, отъесться парного молока.

Баба Клава на радостях резала курицу, а та тушкой бегала по огороду, поливая дорожки пометом и кровью. Витька ловко подбил несчастную осколком от полена и пошел навестить Петрунью — любимую козу бабка держала в дальней стайке: боялась, что коварная сорвется с колышка и доберется до капусты.

— Забор починить надо, — причитала сзади него баба Клава, утирая платком опухшие, усталые от возраста глаза. — Я уж соседа попросила подсобить. Как, справишься, Витюша?..

Витька гордо распрямил плечи и нарочито по-мужски, хотя голос только вставал, хохотнул:

— А то как же… Где наша не пропадала.

Развернулся, приподнял бабку за пояс, ткнул пальцем в нос.

— Чего дерешься, — обиженно замахала она на него платком.

— Так это любя, — сразу как-то посерьезнев, стал оправдываться Витька, почувствовав, что хватил лишку. — Чтоб ты знала, что это Я.

— Хулиган, ой, хулиган. Как был, так и остался.

Но гневные слова баб Клавы напрочь смывала ее улыбка. Витька облегченно вздохнул и зашагал дальше. «Тяжело все-таки с этими стариками, — подумал он про себя. — Чистые дети. А еще обижаются ни с того ни с сего — хуже детей».

На прошлые каникулы Витка домой не приезжал, ездил в гости к другу, тот жил в соседней деревне, побогаче, моднее, с клубом и почтой. Витька помогал другу перебирать дом. Нижние бревна совсем прогнили и требовали замены. Да как сказать помогал… Работали-то, конечно, в основном мужики — отец Сереги, да его старший брат, да еще какой-то доходяга, вызвавшийся за тарелку супа да солянку с хрустящими малосольными огурцами договориться с лесничим насчет хороших бревен, а еще помочь им с углом — самым коварным местом дома. Вот у него-то на подхвате Витька с Сережкой и бегали. Ремеслу учились. Все время на свежем воздухе с топором да рубанком в руках. Аппетит зверский. Но Витька на суп да кашу особенно не налегал. Больше молока коровьего пил, это тебе не из-под козы. Совсем другое удовольствие. По три банки с хлебом вылакает — и доволен. Сережкина мать все удивлялась: «Такого работника держать можно». Молока хозяева за расход не считали.

— Сенца накоси, — между тем продолжала причитать баб Клава. — А то Петрунья этой зимой что лист на ветру качалась. Я уж ее к стеночке прислоню, глажу, прошу: «Держись, милая. Нам пропадать с тобой никак нельзя. А то хозяин твой приедет, что скажет».

Хозяином Петруньи сызмальства числился Витька. Чистил за ней, пас, даже, бывало, искал по чужим огородам.

— А поросенка прирезать пришлось, — докладывала ему о делах баба Клава. — Сосед застрелил из дробовика. Как подумаешь, куда мир катится: во всей деревне не нашлось человека, чтобы порося зарезать. А есть — так все мастера.

Коза у Витьки была особенная, дрессированная. Скажет «служить в воротах» — попробуй подойди, рога и копыта… Даст команду — ляжет на полянке, лежит. По детству Витька с ней все местные пригорки облазил, сбитые ноги как сейчас помнил, в сентябре — октябре всегда в школе мучился, в школу босым было нельзя.

А однажды… Вот умора… Поехали они с бабой Клавой за бобами. Взяли тележку, нагрузили до отвала. Туда-то ничего шли, хоть и в гору, — тележка-то пустая, а оттуда… Под гору…Катились, кто быстрей.

Хорошо хоть Витька тележку впереди себя догадался поставить, а то прибило бы. Едет, ногами тормозит. Баба Клава совсем отстала. А тут Петрунья…

Сорвалась с привязи — и к нему, чистая собачонка. Крутится меж ногами, трется боком, весело ей, не понимает, отчего хозяин кричит благим матом. Сколько уж бобов они в тележке довезли, а сколько бабушка в сарафан насобирала, Витька плохо помнил, зато как сейчас живо представлял другое: тележка под конец все-таки грохнулась, наехала на камень, опрокинулась, увлекая за собой Витьку. Очнулся — шум в ушах, шишка на голове да что-то мокрое и живое в нос, губы тычется.

— Петрунья… Фу… Уйди, кому говорю.

Потом не раз всей семьей вспоминали, хохотали длинными зимними вечерами. А семья-то у Витьки — баба Клава, пес Мотька да коза. Отца отродясь не видывал, пока в интернат не поехал: старших классов поблизости не было. Да и то тайком от бабы Клавы один раз встретился, брата сводного увидал. Ничего, живет себе чужая семья: отец, мать, сын. А он, Витька, уже большой, все понимает…

Бабе Клаве о той встрече он так и не сказал: к чему расстраивать старушку. Да и неловко, стыдно было. Вроде какое-то нехорошее дело совершил. А всего то…

Вытащил метрики из вещей матери, письма, навел справки в городе…

Мать Витьки умерла, когда ему лет шесть от роду было. Чахоточная. Все болела. А козу Катьку — предшественницу Петруньи — как зарезали, есть не стала… «Не буду, — говорит. — И все. Кормилица была наша. Тебя, сынок, вскормила». Витька тогда маленьким был. Испугался материнских слез, тоже сказал, что есть не будет. Но разве не поешь, уж если зарезали, а ты целый день на речке, и баба Клава мастерица готовить. Всей деревней устроили пир.

— Ты к нам надолго? — наконец не выдержала, спросила самое затаенное баб Клава.

— До конца лета. А двадцать третьего августа я уеду. Мне еще к учебному году подготовиться надо, — важно ответил Витька. — Я уж решил. Еще год проучусь и буду в мореходку поступать. Математику только вот подтянуть надо.

Баба Клава с любовью и восхищением смотрела на внука.

— Вот бы мне дожить… Увидеть тебя… Человеком стать… А там жену найдешь, детки пойдут. Понянчить бы… Ты не тяни. А то ведь видишь: я бабка уже старая. Долго не проживу. Потом и дети не в радость будут. Умру я… Вспомянешь…

— Ну, запричитала, — недовольно одернул ее Витька. — С чего тебе умирать? Свое хозяйство, свежий воздух, здоровье, — тут он маленько задумался над сравнением и, решив опустить неуместное в беседе животное, просто поднял руку и потряс мускулами. — Во-о-о… Живи себе.

— Так-то оно так. А иногда, знаешь, как одной тошно. Хоть бы Петрунья говорила, все чей-то голос. Молчит проклятая.

— А ме-е-е-е? — натужно засмеялся Витька и скорчил смешную рожу. — Мотьку береги, — сменив тему, наказал он бабке. — За двор одног оне пускай, уведут. Завтра забор чинить начнем. Время летит быстро.

«Время летит быстро. Оглянуться не успеешь — и я приеду на осенних каникулах. Отпрошусь пораньше. Пару месяцев — и все».

Бабка Клава навзрыд рыдала.

— Ну, ты чего убиваешься, — укорил ее сосед. — Сказал же тебе парень, приедет. Вот и забор мы с ним ладный поставили. Смотри, какой красавец. Чего ты плачешь-то?

— Ну все, пока, — отмахнулся от бабки Витька. — Мой поезд. Скоро увидимся.

Время летело.