Невыдуманные истории

Олег Николаевич Курлов, 2006

Перед вами сборник воспоминаний, состоящих из коротких интересных историй человека, прожившего насыщенную жизнь ученого, преподавателя, писателя, искусствоведа, шахматиста, рыбака, банщика, мужа и отца. Курлов Олег Николаевич родился в первый год Великой Отечественной войны. Всю свою жизнь он посвятил науке и преподаванию, подготовив многих кандидатов и докторов наук. Несмотря на технический уклон профессии, другими его большими увлечениями были искусство, музыка, шахматы, рыбалка и писательский труд. Сборник содержит около 170 коротких рассказов: встречи с интересными людьми, заметки из преподавательской жизни, забавные случаи и семейные истории.

Ленинградские истории

В 1984 году на курсах ФПК в ЛСХИ, г. Пушкин. Первая встреча. Декан ФПК, финн по происхождению, объявил для нас двухнедельные каникулы, ориентируя нас на знакомство с достопримечательностями Северной Венеции. Он сам был страстным любителем культурного наследия северной столицы, с энтузиазмом демонстрировал нам свои любительские слайды. Такое начало пришлось нам всем по душе. Это был необходимый толчок для систематического изучения достопримечательностей Ленинграда. Чуть позже в Гостином дворе я приобрел первую для своей домашней коллекции репродукцию с картины Леонардо да Винчи “Мадонна Литта”. Как помню за десять рублей пятьдесят копеек. Показал коллегам в общежитии. Они не замедлили обнаружить дефект — вертикальную полосу на правой стороне картины, проходящую через окно, чем я был огорчен. Поехал в Гостиный двор с целью поменять картину. Продавцы, улыбаясь, разложили передо мной еще десять копий и на всех точно такая же полоса. Картине полтысячи лет, и в каких переделках она только не была — экстремальные условия хранения. Полоса — свидетельство тому.

Профессор по психологии поражал наше воображение шокирующими историями. Впервые от него услышали о комплексах Николая Гоголя и Михаила Зощенко. Начал с известного — Эдипова комплекса, когда по Фрейду, на подсознательном уровне, дочь ревнует отца к матери, сын наоборот. Мне подумалось — не в рамках ли этого комплекса находится проблема взаимоотношений золовок и снох. Мои сестры к моей жене всегда относятся с пристрастием.

Гоголь на протяжении всей жизни боялся трех вещей — женщин, постели и еды. У него, соответственно были проблемы с женщинами, и чаще он был одинок. Боялся спать на кровати, и чаще утром его обнаруживали под кроватью. Когда он был дома — это не проблема, в гостях он никогда не оставался ночевать. А если уж случалось, то утром его обнаруживали спящим на полу. Списывали на то, что он просто “перебрал”. Против такого объяснения Гоголь не возражал. То же, с едой. Когда он ел, то ему казалось, что он подавится. Дома он чувствовал себя увереннее — он хозяин, всех угощал, самому есть было не обязательно. В гостях — еда для него — мучение. Кто знает, наличие этого комплекса, возможно и определило или, по крайней мере, усугубило трагедию его последнего периода жизни, когда он собственноручно уничтожил свои последние творения. Комплекс Гоголя так и остался необъясненным при его жизни.

В какой-то степени комплекс Зощенко, который все же удалось объяснить, проливает свет и на разгадку комплекса Гоголя. Когда Зощенко исполнилось двадцать лет, он практически был больным человеком и был в плену у своего комплекса. Он, как и Гоголь, боялся женщин, постели, еды и, дополнительно, падал в обморок при виде внезапно протянутой руки. Родители, обеспокоенные состоянием сына, обратились к одному старичку — врачу-психиатру, который неплохо владел методом лечения подобных больных, используя медицинские идеи Зигмунда Фрейда. Используя специальные психические приемы, осуществлялся перевод из области подсознания в оперативную память пугающих человека событий, которые имели место в прошлом, но не были осмыслены на уровне оперативной памяти, которая в младенческом возрасте еще просто не сформирована. Врач стал внимательно отслеживать все события жизни Михаила, начиная с самого дня рождения. Пришлось опросить всех родственников, тетушек, нянюшек, прислугу. И вот что обнаружилось. Когда Мише было четыре месяца, он мирно сосал грудь, мать сидела на кровати. Вдруг распахивается окно, показывается рука и заполошный крик служанки — горим! Мать вздрогнула. Испуг передался малышу. Его прервали на самом прекрасном акте — потреблении вкусного материнского молочка. Взгляд его зафиксировал на бессознательном уровне все элементы будущего комплекса — мать — женщина, сидящая на кровати, прерванный акт питания и, наконец, протянутая рука. Все это, связав, назавтра врач пригласил Михаила и подробно разобрал и объяснил все его страшилки. И Зощенко тут же стал абсолютно здоровым, с аппетитом ел, вскоре женился и, впоследствии, помогал своим знакомым и друзьям преодолеть их психологические комплексы. Выходит в каждом из нас, в сфере подсознания, могут сидеть пугающие нас страшилки. Не с этим ли связана смена нашего настроения, то, казалось бы, без причины на нас накатывает волны меланхолии или безудержного веселья. Воистину, познай самого себя и резко улучшишь свое самочувствие.

Как-то профессор психологии послал нас в Кунсткамеру, чтобы ознакомиться с музеем Ломоносова. Профессор поставил задачу — обнаружить нечто особенное в этой экспозиции. Поднимаюсь на третий этаж по винтовой лестнице. Через неделю психолог вернулся к этой теме. Особенным я посчитал то, что в семейном ансамбле семьи Ломоносовых Петр Первый занимает какое-то особое место. Множество его портретов. Шокирующее объяснение профессора. Петр Первый ни больше, ни меньше родной отец Михаила Ломоносова. Мол, не одна диссертация защищена, исследовавшая и доказавшая это. Аргументы следующие. Петр Первый два раза в 1710-1711 годах останавливался в Холмогорах, в семье Ломоносовых. В описываемое время отец Ломоносова был не дееспособен — это, мол, доказано — а мать Ломоносова была красивой, дородной женщиной и Петр Первый мог и не устоять перед ее прелестями. Вот, мол, откуда Михаил Ломоносов такой самородок — взыграли гены отца.

По Фрейду вся информация, полученная человеком за всю предшествующую жизнь (прочитанные книги, все знания) стопроцентно хранится в ячейках памяти на подсознательном уровне. И если студент не может ответить на тот или иной вопрос, когда он сдает экзамен или зачет, это не значит, что он не знает ответа. Просто не всегда человек сможет перевести информацию из сферы бессознательного в сферу оперативной памяти. Так сказать, считать с жесткого диска, как в компьютере, информацию. Обычно одновременно в оперативной памяти “прокручивается” два-три процента имеющейся информации. Внезапность того или иного открытия обуславливается тем, что человек в оперативной памяти пытается решить ту или иную проблему. Но информации не хватает, какого-то недостающего звена и, вдруг, “эврика” (Менделеев увидел концепцию своей таблицы во сне, когда кладовая подкорки оказалась расторможенной), и совершается открытие. Ньютону на голову упало яблоко — он сформулировал закон всемирного тяготения. Архимед, купаясь в ванной сформулировал свой закон и т.д. Интуиция — это подспудное знание подкорки, переведенное в область оперативной памяти. Чем больше прокручивается информации в оперативной памяти, чем быстрее информация поступает из-под корки, тем способнее человек. У гения легко растормаживаются кладовые памяти и большая емкость оперативной памяти. Начитанность, безусловно, способствует развитию памяти. Творчество можно рассматривать, как способность диалектического взаимодействия оперативной и “дисковой” — подкорковой памяти. Такие мысли навевает профессор, излагая теорию Фрейда. Со всеми этими представлениями мы знакомимся впервые и поглощаем их с жадностью.

На занятиях объявили — завтра в политехническом институте встреча с кандидатом в российские президенты Б.Ельциным. Импровизирует, дает оценки своим политическим противникам. “Как Вы относитесь к Гидаспову?” “Трудно сказать — высказывания не однозначные — я его еще изучаю. Девяносто девять процентов членов политбюро надо сменить. По Грузии — войска введены по личному распоряжению Горбачева — неужели Вы думаете, что министр Язов способен на самостоятельное решение — это не тот министр”. “Как Вы относитесь к Нине Андреевой?” “Так же, как она ко мне”. Часа через полтора из президиума ему напоминают, мол, через полчаса у Вас встреча с Гидасповым (первый секретарь Ленинградского обкома партии). “Гидаспов обождет”, — не оборачиваясь, произносит Ельцин. “Вы нас ставите в неудобное положение”. “Да подождет ваш Гидаспов”, — раздраженно бросает Ельцин. Через десять минут ситуация повторяется. В очередной раз: “Борис Николаевич, Вас ждет не Гидаспов, а рабочие завода “Металлист”. Борис Николаевич встрепенулся, словно молодой петушок — это, мол, другое дело, Гидаспов мог бы, и обождать, но вот испытывать терпенье рабочих не в моих правилах. Все встают. Под бурные овации кандидат в президенты покидает зал… Приехав домой, в родную Курганскую сельхозакадемию рассказываю обо всем этом своим сотрудникам, подспудно настраивая их проголосовать за Бориса Николаевича. Позднее меня упрекали в том, что я чуть ли не навязал им в российские президенты Ельцина. Не все нравилось россиянам в импульсивном правлении Бориса Николаевича.