Баланс белого

Олег Батлук

«Тот, кого ты однажды сфотографируешь, после этого становится счастливым. У тебя есть уникальный дар исправлять карму. Своей камерой ты как бы обеспечиваешь баланс белого в окружающем мире. Ты можешь настроить в нашей реальности настоящий белый цвет, без этих паршивых оттеночков: серенького, желтенького, красненького и этого вечного черненького в белом, которые портят все. Это необъяснимо. И при этом реально».«Баланс белого»

Красивые мыши

I

Спорткар просвистел по шоссе мимо сверкающей на солнце таблички с названием города. Взвизгнули тормоза. С тем же свистом кабриолет сдал назад и остановился перед указателем. Из машины раздалось короткое «ха!», щелкнула камера в телефоне, и спорткар полетел дальше.

Джон улыбнулся. Посмотрел на часы. Съемочная группа опаздывала. Он снова уткнулся в смартфон. Микроавтобус «Седьмого канала» подъехал так тихо, что Джон вздрогнул от звука хлопнувшей двери.

— Вы Джон? — спросила телеведущая, хорошо знакомая ему по вечерним новостям.

Он кивнул.

— Отлично, — сказала ведущая, глядя поверх Джона, на вывеску с названием города, — Нудлпоппенбуль, Калифорния. Вы это по ночам еще и неоном подсвечиваете? — спросила она с улыбкой и, не дождавшись ответа, продолжила: — А вот это уже интересно.

Ведущая указывала своим спутникам на подпись под названием: «Город без детей».

— Да, — дежурно ответил Джон, — это мы и есть. Добро пожаловать.

II

— Вы сначала покажете мне город. А потом уже к мэру. Хорошо? — ведущая решительно вела Джона под руку к микроавтобусу. Все ее вежливые вопросы были риторическими.

Джон забрался в минивэн «Седьмого канала», напоследок бросив тревожный взгляд на свой припаркованный у обочины Ford Mustang.

— К вашей машине мы вас на обратном пути подбросим… — успокоила его ведущая.

Пока они ехали к центру, им навстречу попалось несколько бегунов в облегающих трико.

— Мне надо подснять подводки, — сказал оператор.

— Останавливаемся, — скомандовала ведущая.

Все вышли из микроавтобуса.

Пока оператор ловил в кадр бегунов и велосипедистов, которых было не меньше, остальные стояли в сторонке.

— Присесть бы, — жалобно отправил запрос в космос водитель.

— Профессиональный навык, — съязвила ведущая, — стоя перемещаться уже не может. Кстати, я что-то не вижу скамеек. Это же вроде центральная улица, променад?

— Их здесь принципиально нет, — прокомментировал Джон.

— Во всем городе? — еще жалобнее спросил водитель.

— Распоряжение мэра. У нас не должно оставаться времени на скамейки, — объяснил Джон.

— Все только бегом? — саркастически заметила ведущая.

— Или на велосипеде, — безо всякого сарказма ответил Джон.

Оператор закончил, и они отправились дальше. Джон едва успевал отвечать на вопросы спутницы.

— А это что за здание?

— Это театр, бывшее здание школы.

— И труппа своя имеется? Или приглашаете?

— Приглашаем редко. Труппа у нас своя. Играют наши местные ребята из тех, кто работает в Голливуде. Каждые выходные, плюс театральный фестиваль проводим.

— А школа вам, получается, теперь без надобности?

— Совершенно верно.

— А это что за здание?

— Кинотеатр.

— Детских фильмов, конечно, нет?

— Ну почему же. Бывают. Старички наши смотрят.

— Так, это ресторан, понятно. Опять ресторан. Еще один. Сколько же их у вас?

— С десяток, наверное. Я не считал, если честно.

— С десяток? На несколько сотен жителей? Ну вы и любите здесь пожрать, уж простите, Джон.

— Во-первых, это все разные кухни. Во-вторых, из нас почти никто не готовит дома.

— ОК. Это что, опять кинотеатр?

— Это драйв-ин.

— Я понимаю. Но все же, два кинотеатра? На те же несколько сотен. Я правильно считаю?

— Мы все много работаем.

— Кстати, Джон, а кем вы работаете?

— Я возглавляю дизайн-лабораторию одного айти-монстрика здесь, в Силиконовой долине.

— Форд Мустанг, да?

— Еще Рэнглер, у жены Мерседес купе; в нашем доме три этажа, пять спален, два бассейна. Мы здесь все неплохо зарабатываем.

— А это что за дома слева в низине?

— Там живут наши старички. Мы этот квартал называем резервацией бабушек. В шутку, конечно.

— Что же вы с дедушками сделали?

— Все нормально с ними. Бабушек у нас больше, так и назвали. Дедушки тоже имеются в наличии, можем предъявить. Есть такие, сами рады не будете…

— Понятно. Там пансион для престарелых или как?

— Нет, там частные дома. Хорошие, современные. Мы сами строили. В этой части города у многих из нас живут родители. Старшее поколение существует здесь в своем черепашьем режиме, сами понимаете. Мы их не подгоняем, они нас не тормозят. Это тоже наше принципиальное решение.

Наконец ведущая попросила ехать в мэрию. Она уже почти ни о чем не спрашивала Джона. Лишь однажды он рассказал ей о заброшенном магазине игрушек. На него было трудно не обратить внимание: на плоской крыше здания располагалась миниатюрная железная дорога. Она не работала. Локомотив свисал с козырька крыши, как в фильме-катастрофе. Высокие витрины были задрапированы старыми газетами и журналами. Кое-где из кладки выпали кирпичи.

— А почему не сносите?

— Из-за мистера Кида. Есть тут у нас такой вредный старичок. Он много лет был хозяином этого магазина. У него еще наши родители нам игрушки покупали. Мистер Кид не разрешает сносить. Продавать землю тоже не хочет.

— Мистер Кид — хозяин магазина игрушек… Это псевдоним?

— Нет. Зовут его так. Интересный персонаж. Всю жизнь продавал игрушки, а своих детей так и не завел. При этом он самый яростный критик нового уклада. И где, спрашивается, логика? Формально же он ничем не отличается от нас.

— И как же он критикует?

Джон внезапно скорчил страшное лицо и начал конвульсивно трясти руками.

— Джон, простите, но вы и так не Мэл Гибсон. Не усугубляйте.

— Ну, эмоционально критикует. Правда, в рамках установленных процедур.

— Как это понимать? Истерика по регламенту, что ли?

— Мистер Кид заседает с нами в городском совете. Его основная функция в этом органе — бесить нашего мэра. Их там двое таких в совете: мистер Кид да его закадычный дружок, мистер Чесснат. Тоже буйный дедулька. Всю жизнь владел местной транспортной компанией по вывозу и утилизации мусора. Директор нашей загородной свалки, одним словом. Новых технологий переработки не принял. И когда мы всей коммуной перешли на зеленое потребление, разорился. Теперь к нам за отходами приезжает специализированная клининговая компания из соседнего города. Так и выступают оба по очереди: один требует вернуть детей в наши дома, другой — мусор на наши улицы.

Они уже почти прибыли на место, когда неожиданно уперлись в автомобильный затор.

— Что там, Джон? Пробка из бегунов? — сострила ведущая.

— Да это… Ничего особенного. Давайте объедем. Я покажу, как лучше объехать, — Джон изменил своей размеренной манере рассказа и суетливо залепетал.

Ведущая сразу это заметила.

— Ну-ка, подъезжай ближе. Посмотрим, что там… — скомандовала она водителю.

III

Впереди, за несколькими машинами, медленно маневрировала гигантская колесная платформа, прицепленная к грузовику. Она перекрыла улицу целиком, от края до края. На платформе стоял небольшой двухэтажный ярко-розовый дом, с окошками, трубами и верандой. Тем временем Джон сбивчиво объяснял водителю пути объезда.

— Джон… — призывно обратилась к нему ведущая с хитрой улыбкой.

Джон еще быстрее затараторил над ухом водителя.

— Джо-о-он! — почти выкрикнула ведущая.

— Ладно, ладно, — сразу сдался Джон, — это такой наш маленький дурдом. В каждом городе он есть. В большом городе — большой дурдом, в маленьком — дурдом поменьше. Могу рассказать не для эфира. Без «подснять»!

На последней фразе он силой усадил оператора обратно в кресло. Тот уже приготовился выпрыгивать с камерой.

— Договорились, рассказывайте, — согласилась ведущая.

— Тема деликатная, касается нашего мэра, — начал Джон не без скрытого энтузиазма. — Наш мэр, мисс Пола, девушка привлекательная. В нее уже много лет, что называется со школьной скамьи, безнадежно влюблен один наш местный житель по имени Пол. Все эти годы он так грандиозно ее добивается, но пока безрезультатно…

— И как это, скажите на милость, «грандиозно» он ее добивается? — вдруг перебила Джона ведущая. — «Грандиозно». Слово-то какое нашли. Цветы ей присылает? Эти пошленькие сердечки из роз? Начитывает Уолта Уитмена на автоответчик?

Ведущая явно выдала в эфир что-то личное, из эмоционально исподнего. Оператор с водителем, видимо о чем-то осведомленные, весело переглянулись.

— Ну как грандиозно… — в задумчивости продолжил Джон. — Во-первых, он ради нее сменил имя. Был Бенедиктом, стал Полом. Как Маккартни. Пола и Пол, понимаете? Внес изменения на астрологическом уровне. Дал карме ускоряющего пинка, образно говоря.

— Что ж, это хотя бы оригинально… — уже несколько неуверенно прокомментировала ведущая.

А Джон продолжал:

— Во-вторых, чтобы произвести впечатление на Полу, он стал мультимиллионером.

— Нормально! — искренне удивился оператор. — А старые дедовские способы: побриться там, помыться — уже все, не работают, что ли?

— А в-третьих, — не сдавался Джон, — он последние несколько лет гонится за ней на своем доме.

Джон торжествующе оглядел минивэн.

— ОК, мы поражены и ошеломлены, Джон. Давайте, пожалуйста, без этих мелодраматических пауз, — напутствовала его ведущая.

Джон несколько разочарованно объяснил:

— Пол нанимает специальную грузовую платформу, погружает на нее свой дом и перевозит его к дому Полы. Сгружает свой особнячок как можно ближе к ее владениям, насколько позволяет ландшафт. Но Пола у нас не менее упряма: заказывает тех же людей, они грузят ее дом на ту же платформу и увозят в другое место, подальше от Пола. Процесс повторяется с завидной регулярностью. В данный момент мы с вами как раз это и наблюдаем. Вот платформа. А на ней — дом Полы, в очередной раз делает ноги. Мы его называем «дом-шатун».

— Ладно, Джон, — наконец сдалась ведущая, — согласна, это действительно грандиозно. Поехали к вашей Поле.

IV

Мэрия располагалась в ультрасовременном здании в стиле хайтек. Оно было полностью стеклянным и насквозь прозрачным. На первом этаже мэрии в гигантской витрине висела широкая плазменная панель, на которой демонстрировались какие-то фотографии. На втором этаже располагались кабинеты мэра и членов городского совета. Прозрачность власти буквальнее некуда. Из кабинета по центру им приветливо махала рукой Пола.

Интервью решили провести на открытом воздухе, перед зданием мэрии.

Оператор установил камеру так, чтобы в кадр на заднем плане попадала витрина с плазменной панелью. Ведущая и Пола уже заняли свои места на плетеных стульях напротив друг друга. Пока оператор делал последние приготовления, дамы успели поучаствовать в классической ковбойской перестрелке взглядами. Обе были убиты наповал. Пола решила, что ведущая в жизни выглядит хуже, чем на экране; ведущая про себя отметила, что тридцатилетней (Джон проболтался по дороге) Поле дашь все пятьдесят: бедняжка, каторжный труд. Женщины остались довольны фиаско друг друга, и теперь ничто не мешало им мило улыбаться собеседнице.

Джон и несколько человек из городского совета расположились за спиной оператора, и запись интервью началась.

— Пола, сразу хочу задать вам главный вопрос. Как вы догадываетесь, из многочисленных маленьких городков Америки мы выбрали именно ваш не просто так. Я не буду спрашивать, что значит название вашего города…

— Спасибо за вашу доброту…

–…но что означает девиз под ним: «Город без детей»?

— «Город без детей» — это наша философия и наша политика как коммуны. Демографически сложилось так, что большинство жителей в Нудлпоппенбуле — это молодые люди. Тридцать — сорок лет назад здесь, в Нудлпоппенбуле, случился настоящий беби-бум. Дети лезли на свет буквально из каждого угла. В какой-то момент мы, молодое большинство уроженцев Нудлпоппенбуля…

— Пола, помилосердствуйте… У нашего оператора камера прыгает от приступов хохота…

— Я перестану, если вы скажете, что запомнили… Хорошо, давайте серьезно. Итак, однажды мы, молодое местное большинство, приняли единодушное решение не связывать свою жизнь с рождением детей. Мы все убеждены в том, что задача индивида — максимально реализовать свой потенциал здесь и сейчас, наиболее эффективно в условиях неудовлетворительно ограниченной продолжительности человеческой жизни. Дети — это инструмент эволюции человечества в ущерб эволюции конкретного человека. Тиражировать себя, чтобы впоследствии отказаться от своей личности в пользу копии, — мы считаем такой подход нерациональным.

— Пола, переводя с вашего академического языка: дети — это обуза на пути к карьере?

— На вашем языке это звучит как скучное клише. Я же хотела донести до вас несколько больше этого — нашу идеологию. Но да, по сути ваша формулировка отражает наш подход.

— Вы рассказали о том, как все вместе приняли такое решение. Это случилось в одночасье? Что предшествовало этому моменту? Вас всех что, накануне массово дети покусали?

— Вы так остроумны. Позвольте мне не смеяться над каждой вашей удачной шуткой, а то тушь потечет, спасибо. Да, решение мы приняли одномоментно на расширенном заседании городского совета, на второй год моей деятельности как мэра. Но этому предшествовала долгая подготовительная работа. Я собрала кружок единомышленников еще во время учебы в нашей местной школе. Со временем наши взгляды стало разделять все больше жителей города…

— Вы были Королевой бала? В школе?

— Нет. Лучше. Президентом школьного совета.

— И прекрасно учились?

— Да.

— Вы учились в школе настолько хорошо, что после окончания даже сумели ее закрыть?

— Это было общее решение жителей и городского совета.

— Наверняка не все до единого разделяли вашу, как вы ее называете, идеологию.

— Да, но эти люди покинули город.

— Добровольно?

— Безусловно. Это естественный процесс. Кто-то уехал по мотивам, не связанным с новыми правилами общежития в коммуне. Несколько пар завели детей и покинули нас из-за отсутствия инфраструктуры.

— Пола, означает ли ваша личная история с Полом, что наряду с деторождением вы также отвергаете институт брака?

— Джо-о-он!

— Пола, я не виноват. Твой дом снова раскорячился посреди дороги…

— Пола, простите Джона. Мы пытали его в нашем микроавтобусе маленькими детьми. Не отвечайте, ваше право.

— Ну почему же… Если я не отвечу, вы можете превратно истолковать нашу идеологию. Наши ценности в отношении любви и брака вполне традиционны. Никаких особенностей. У нас много семейных пар. Например, наш Джон, как это ни странно, тоже женат. Мой случай — это мой случай. Частная история, каких тысячи…

— Ну да. Ухажер-мультимиллионер, который преследует свою возлюбленную верхом на доме. Вполне типично. История моей жизни.

–…

— Большинство из вас отказалось от детей. Стоит ли игра свеч? Какими жизненными достижениями вы все можете похвастать?

— На этот вопрос вам ответит плазменная панель за моей спиной. На ней размещаются фотографии, которые иллюстрируют достижения жителей нашего города.

— Это какие? «Я и трехметровая рыбина». «Я и Ниагарский водопад». Такие?

— Нет, не такие. «Я и Брэд Питт». «Я и офис моего собственного технологического стартапа». «Я и моя престижная индустриальная премия». «Я и мой первый миллион».

— Это Пол, наверное, да?

— Нет, Пол — это скорее «я и трехметровая рыбина».

— Ах, вот оно что… Видимо, в этом и есть причина…

— А между тем вы уже во второй раз пытаетесь вернуться к этой теме…

— Простите. Пола, как мне рассказали по дороге сюда, старшее поколение вас не поддерживает…

— Я бы назвала это нейтралитетом. Мы создали для наших родителей и бабушек с дедушками прекрасные условия там, в долине. Джон должен был вам показать. У нас отличная социальная служба и медицинское обслуживание.

— Как вы работаете с оппозиционным мнением?

— Что вы имеете в виду?

— Эти два ваших мистера… Доктор Джекилл и мистер Хайд…

— Мистер Кид и мистер Чесснат — это не мнение. Это два патефона в эпоху смартфонов. У них большая труба, но короткая пластинка.

— Знаете, Пола, так можно почти о каждом политике сказать…

— Тут никакой политики. Чистая ностальгия. А ностальгия — это не программа. Всего лишь эмоция.

V

После интервью съемочная группа и Джон, которого обещали подбросить до его машины, быстро погрузились в микроавтобус и уехали. По дороге ведущая попросила оператора снять несколько планов заброшенного магазина игрушек, для колорита.

Ведущая сосредоточенно разглядывала аляповатое здание со свисающим паровозом и с информативной вывеской на фасаде: «истер ид». Она прикидывала, нужно ли ей по драматургии снять интерьер магазина и просить ли об этом Джона.

— Красивые мыши, — раздалось у нее над ухом.

От неожиданности ведущая подпрыгнула так высоко, что при наличии соответствующих навыков она легко смогла бы сделать в воздухе сальто. Рядом с ней стоял пожилой мужчина с длинной седой бородой. Если бы не его добрый взгляд, ведущая стопроцентно приняла бы незнакомца за маньяка. Хотя, возможно, это был маньяк с добрым взглядом, сейчас всякое бывает. Джон у микроавтобуса на заднем плане снова скомкал лицо и замахал руками.

— А, — приветливо произнесла ведущая нараспев, — должно быть, вы мистер Кид?

— Точнее, то, что от него осталось, — ответил старичок, указывая на вывеску над магазином.

Ведущая представилась, рассказала о своем сюжете и предложила мистеру Киду дать небольшое интервью. На ее удивление, старик моментально согласился.

Пока оператор выставлял кадр и просил мистера Кида подвинуться то вправо, то влево, ведущая подозрительно разглядывала старика. Уж слишком быстро он согласился на разговор под камеру. Репортерская интуиция подсказывала ей, что от таких субъектиков можно ожидать чего угодно. От спонтанного выкрикивания лозунгов до срывания накладной бороды. В богатом журналистском прошлом ведущей был и такой эпизод. Поэтому густая растительность на лице мистера Кида внушала ей некоторое опасение. Наконец оператор закончил приготовления, дал команду работать и включил камеру.

— Красивые мыши, — повторил мистер Кид.

«ОК, — подумала ведущая, — это будет короткое интервью».

— Вы знаете, что такое красивые мыши? В шестидесятые годы ученые провели уникальный эксперимент над грызунами. Им создали мышиный рай на земле, в одной отдельно взятой коробке… Символично, правда? Как только нам обещают рай на земле, то обычно в финале оказывается что-то вроде пустой картонки… Полное мышиное изобилие: еда, вода, тепло. В результате в этом раю выделилась особая группа грызунов, которые перестали бороться за ресурсы. Они не участвовали в драках за пространство и пищу. Поэтому на них не было укусов и шрамов. Эти особи оставались чистенькими и пушистыми. Ученые назвали их «красивыми мышами». У этих красивых мышей была еще одна отличительная особенность: они не размножались.

Ведущая услышала над ухом шепот оператора, который располагался за ее спиной:

— А дедулька-то тренькает.

Она равнодушно посмотрела на старика. В консерватизме старости, что бы та ни проповедовала, нет никакой сенсации. А в истории с Полой и ее чокнутым в пределах современной нормы городишком сквозил жирненький такой сюжетец. Передача уже почти полностью смонтировалась в голове у ведущей. И мистеру Киду в ней места не было.

— Наши ребята, и Джон, и Пола, и все остальные из этой секты — они ведь росли прекрасными сорванцами. И хулиганили, и дрались, и игрушки у меня из-под носа в магазине таскали. Прелесть, а не малыши. Как они стали такими… такими гаджетами? Это все проклятый дух времени… Мы с вами живем в век духовного мусора. Люди натаскали в свои дома и души целые мусорные свалки разных идей и убеждений. Вам, молодым, в наши дни сменить мировоззрение — как насморком переболеть. Вы примеряете новые идеологии, как джинсы в магазине. Поносили немного, а как только те выйдут из моды или станут задницу натирать, напяливаете следующие. Сегодня вы только траву жуете, а чрез пару лет, глядишь, поросят целиком глотаете. Тех, кого вчера на стенку вешали, завтра будете к стенке ставить. После этих ваших стэнфордов и оксфордов вы все — клинические рационалисты. Не оставляете чуду ни шанса. А все главные вещи в жизни происходят только чудесным образом. Встречи, открытия, любовь, дети. Чудо.

— Мистер Кид, я вам, конечно, благодарна за такой комплимент. Но вы совершенно напрасно причисляете меня к поколению Полы и Джона. Я значительно старше. И вас хорошо понимаю… — ведущая попыталась произнести это максимально доверительно, чтобы побыстрее заткнуть несенсационного, да еще и вдобавок нефотогеничного деда.

— Нет, не понимаете. Вот вы сейчас там у себя на канале этот сюжет покажете. Как думаете, сколько ваших придурков пожелает к нашим присоединиться? А если эти новые придурки какие-нибудь новые идеологические болезни сюда привезут, еще более экзотические? С нашими чайлдфри, допустим, я знаю, как бороться. Есть у меня один план. Теперь только из-за вашего сюжета мне ускориться придется. А если к нашему чайлдфри другой какой-нибудь «фри» прибавится? Олдфри, например? И «резервация бабушек» станет уже не просто названием. Обнесут нас забором и будут через него сырое мясо кидать. Не жалко вам нас, а?

Ведущая сослалась на спешку и закончила интервью.

Микроавтобус выруливал от магазина на центральную улицу. Через заднее стекло было видно мистера Кида. Он стоял на том же месте, где с ним попрощались: покосившийся и бесхозный, как паровоз за его спиной на крыше.

Джона наконец доставили до его прикорнувшего у обочины Мустанга. Он прыгнул в авто и еще успел в этот день доехать до работы и даже засидеться там допоздна…

VI

…В Нудлпоппенбуле показ сюжета по телевидению прошел практически незамеченным. Джон немного расстроился, что ведущая не использовала в программе интервью с мистером Кидом. В душе он симпатизировал нелепому старику. А Пола лишь заметила, что ее плохо сняли: по ее мнению, на экране она выглядела старше своих лет.

На следующий день после выхода передачи, ровно в восемь тридцать утра, Джон отправился на работу. Он постоянно выезжал в это время и обычно за считаные минуты пролетал по пустому городу. Другие жители работали дальше в долине и стартовали раньше него. Джон уже неплохо разогнался и едва успел затормозить, чтобы не врезаться в большую пробку в центре. Такое скопление машин было для их города чем-то невероятным. Одни припарковались у обочины, другие бросили свои авто чуть ли не поперек дороги. Джон вышел. Он не сразу узнал здание, к которому спешили люди из соседних машин, прибывших сюда непосредственно перед ним. Это был старый, давно заброшенный магазин игрушек мистера Кида. Только сегодня железная дорога на его крыше работала. Паровоз с несколькими вагончиками исправно нарезал круги, весело пыхтя. Кто-то содрал с витрин старые газеты и журналы. Двери в магазин были распахнуты настежь.

Джон не заметил, как очутился внутри. В магазине толкалась целая толпа. Джон удивился, что при этом вокруг стояла комариная тишина. В полумраке он пригляделся и остолбенел.

На длинных полках, идущих рядами позади массивного дубового прилавка, от пола до потолка стояли детские игрушки. Это были сплошь старые, раритетные игрушки, прямиком из его детства. Ни одной современной. Джон с какой-то маниакальной поспешностью разглядывал полки, словно опасаясь, что игрушки сейчас исчезнут, как видение, как очередной мираж Силиконовой долины. Внезапно он замер, и по его венам прокатилась теплая волна крови. Джон увидел большую игрушечную машину на педалях, на которой можно было кататься, как на велосипеде, забравшись сверху внутрь. У него в детстве была такая же. Очень похожа. И, странное дело, сейчас эта машина стояла на том же самом месте на витрине магазина, где Джон много лет назад впервые заметил с улицы свою. Джон не шевелился, завороженный, не в силах отвести взгляд. Внезапно чьи-то руки подняли машину с витрины и опустили ее перед ним на дубовый прилавок. Джон поднял глаза. Напротив него, по ту сторону массивной доски, стоял мистер Кид.

Джон неуверенно потрогал шершавый капот. И вот уже плотина Гувера у него внутри дала трещину и оттуда хлынули воспоминания, неряшливо, прямо на сверкающие полы его нынешних будней. Джон отчетливо вспомнил, как будто всегда это знал, что у его детской машины была глубокая царапина по правому борту, а внутрь игрушечного зеркала заднего вида его отец в шутку приклеил стикер с Терминатором. Джон машинально ощупывал машину со всех сторон. На правой двери его пальцы замерли. Под ними отчетливо ощущалась царапина. Джон наклонился и заглянул в зеркало. Там виднелась потускневшая наклейка с Терминатором. Сомнений больше не было. Джон держал в руках свою собственную игрушечную детскую машину, которую он самолично выкинул в мусорный бак во дворе лет пятнадцать тому назад, перед отъездом в колледж.

Кто-то тихонько дотронулся до его плеча. Джон обернулся и увидел жену. Она протягивала ему медвежонка Паддингтона со следами выведенного пятна за ухом, со стежками белых ниток на шее.

— Это мой Пади, — сказала жена.

Выглядела она при этом абсолютно безумно, как будто только что проглотила радугу.

В этот момент за ее спиной проплыла фигура Полы. Она двигалась сомнамбулически. Джон не мог отвести от нее взгляд. Пола подошла к прилавку и молча встала перед ним. В следующее мгновение мистер Кид снял с одной из полок игрушку зеленой личинки и так же без слов протянул ей. Пола какое-то время вертела игрушку в руках. Джон увидел, как у нее задрожала щека.

И вдруг магазин наполнился светом. Джон смотрел вокруг и не верил своим глазам. Все трое так же стояли перед прилавком — и он, и жена, и Пола, — но только уже маленькими детьми, и мистер Кид, молодой, с аккуратной черной бородой, делал вид, что не замечает, как они утаскивают у него из-под носа игрушку зеленой личинки. Джон был готов окончательно поверить в то, что это не мираж, но тут к ним подскочил старший брат его жены в своем нынешнем гориллобразном взрослом обличье. Со словами «А я думал, что тогда оторвал ему башку!» он выхватил мишку из рук сестры. На макушке брата торчал обшарпанный рыцарский шлем. Лет тридцать назад в него, видимо, помещалась вся его голова. На шлеме отчетливо виднелись вмятины. «Это многое объясняет», — подумал Джон.

Почти каждому посетителю мистер Кид вручал какую-то из его старых детских игрушек. Он делал это молча. Мистер Кид заговорил только с Полой, когда передавал ей жуткую зеленую личинку. Джон хорошо расслышал его слова:

— Всю жизнь я собирал эти старые выброшенные игрушки, чтобы однажды подарить их вашим детям. Чтобы ваши малыши подпитывались от них запасами уникальной энергии. Они ведь такие маленькие электростанции добра, эти старые игрушки. До сих пор у них где-то внутри и ваше тепло, и ваша радость, и ваш смех… Что же теперь с ними делать… не выбрасывать же во второй раз… забирайте себе.

VII

В этот день, когда мистер Кид на несколько часов открыл свой магазин, Джон сильно опоздал на работу. И несмотря на сильное опоздание и гору моментально накопившихся дел, Джону почему-то как никогда хотелось побыстрее уехать с работы обратно домой. Он три раза делал себе кофе на офисной кухне и три раза забывал забрать его из кофемашины…

Джон бросил ключи на комод в коридоре и замер. Ему показалось, что наверху кто-то поет колыбельную. Джон поднялся на второй этаж и распахнул дверь в спальню. Жена стояла у окна спиной к нему и пела колыбельную. Мишка Паддингтон лежал на кровати. Жена не услышала, как открылась дверь. Джон осторожно прикрыл ее обратно.

Джон выкатил детскую машину из гаража на центр двора и в нерешительности застыл над ней. Она блестела, как новенькая: ее отчистили на славу. В какой-то момент у Джона мелькнула безумная мысль попытаться снова залезть внутрь.

Джона что-то смутно беспокоило. Ему захотелось срочно рассказать кому-то о том, какое эта машина на самом деле сокровище, каким богатством он обладал в свои детские годы. Захотелось, чтобы кто-то рядом с ним издал искренний возглас восхищения, как и он когда-то перед витриной магазинчика мистера Кида. Джон перевел взгляд на Ford Mustang, припаркованный в нескольких метрах. На фоне детской машины Ford Mustang показался ему глупой игрушкой.

Вечером Джон долго не мог заснуть и ворочался.

— Джон… Джо-о-он, ты не спишь? Знаешь, я в детстве так плакала после того, как братец-неандерталец порвал моего Пади. Два раза плакала. Сначала, когда папа выбрасывал в мусорный бак его тело, потом — когда его голову.

— Специально?

— Да нет, ты что. Зачем специально, он же не вампира хоронил. Просто папа голову не сразу нашел.

–…

— Джон… Джо-о-он, не спишь? И как же это возможно — всех запомнить, кому какую игрушку продал за все эти годы…

–…

— Джон… Джо-о-он, ты видел, сколько сегодня в магазине было народу? Он же почти всем что-то дал, почти каждому. Поле личинку эту смешную, помнишь ее?

–…

— Джон… да проснись ты уже… А как же он все эти игрушки находил… не по мусорным же бакам лазил…

— Ну, сам не лазил. А другие лазили. Не по бакам только… По бакам — это и долго, и трудоемко… а на свалке в самый раз… все в одном месте.

— На какой свалке?

–…с кем мистер Кид дружит всю жизнь…

— А… А-а-а-а! Мистер Чесснат! Мистер Чесснат! Мистер Чесснат! Мистер Чесснат и Ко, уборка и вывоз мусора. Телефон…

— Ты замолчишь уже…

— Замолчала.

–……………

— Джон… Джо-о-он, ты не спишь? А ты видел, как мило он мне Пади зашил? А как тебе машину отполировал… А как Поле личинку выстирал…

–………………………………

— Джон, можно я Пади между нами положу? Ему страшно там одному. Ложись, Пади. Папа разрешил. Папа добрый…

VIII

Огненно-красный кабриолет осторожно вырулил на центральную улицу Нудлпоппенбуля.

Девушка с лягушачье-зелеными волосами отчитывала парня за рулем:

— Я тебе точно говорю, ты не с той стороны въехал. Где указатель этот смешной? Мы же его не проезжали.

Парень невозмутимо смотрел вперед. Его спутница не унималась:

— Нам нужна мэрия, понимаешь. Кто-то из городского совета. Лучше сам мэр, конечно, эта Пола… А вдруг они больше к себе не принимают? Целых восемь месяцев с того сюжета по «Седьмому каналу» прошло, тормоз, тормоз. Да не жми ты на тормоз, на газ жми, тормоз — это ты, ты — тормоз.

Водитель снова нажал на газ.

— Смотри, смотри, вон этот магазин игрушек заброшенный. Помнишь, его показывали? С этим смешным паровозом на крыше… Когда же его снесут уже, это уродство? — причитала девушка с лягушачьей прической. — Слушай, а что мы им скажем? Что скажем? Что видели передачу, интервью, что все понравилось… Да? Мол, хотим стать частью вашей коммуны… что мы тоже за город без детей. За без детей город… Тормоз! Да не ты тормоз, теперь жми на тормоз, ты, тормоз!

Огненно-красный кабриолет остановился. Лягушонок смотрела вслед проходящей мимо девушке, чуть не свернув себе шею:

— Это что такое? Ты это видел? Она беременная, что ли??? Беременная — здесь? Показалось, скажи, показалось, да?

— Нет, не показалось, — наконец, ответил водитель развернуто. — Смотри, вон еще одна, там, на скамейке. И вон одна.

Они проехали немного вперед, и на коротком отрезке длиной не больше километра им встретилось сразу несколько беременных женщин.

— Карнавал у них, что ли… — предположил парень.

— Ничего не понимаю, — периодически подпрыгивала его спутница. — Давай здесь спросим, — предложила лягушонок, — ближе подъезжай. Остановись.

Они припарковались возле странного сооружения. Два дома, один побольше, другой поменьше, один серый, другой ярко-розовый, расположились в линию вплотную друг к другу, буквально стена к стене. Как будто их склеили вместе. На веранде спиной к ним стояла женщина.

— Просите, вы нам не поможете? — крикнула лягушонок.

Женщина обернулась.

— Тьфу ты, и эта беременная, — прошептала зеленоволосая.

И добавила уже громко:

— А как нам найти мэрию?

Женщина приветливо объяснила им дорогу. Когда огненно-красный кабриолет отъехал от странного двойного дома на приличное расстояние, лягушонок вдруг занервничала:

— Слушай, а это не Пола та самая была? Не мэр их? Очень похожа. Да что «вряд ли». Похожа, говорю, очень. Ну, смотри. Смотри у меня, если это она…

Они приближались к центру города.

— Гляди в оба, — приказала лягушонок, — где-то здесь уже. Ищи стекляшку и большой телик с их достижениями. Помнишь, на его фоне интервью брали?

В следующую секунду кабриолет уперся в стеклянное здание.

— А где телик? — жалобно пропищала лягушонок.

Здание мэрии стояло на том же месте, что и восемь месяцев назад. Оно почти не изменилось. Вот только вместо плазменной панели в гигантской витрине расположились различные товары на полках. Было ясно, что теперь здесь разместился магазин. Парочка перевела взгляд выше. Над витриной веселыми огоньками мигала вывеска:

«Мистер Кид. Товары для новорожденных».

Огненно-красный кабриолет стоял на выезде из города, пропуская колонну из нескольких трейлеров — домов на колесах. Трейлеры заворачивали по направлению к центральной улице.

— Да вот же эта табличка! — закричала лягушонок. — Говорила же тебе, мы не с той стороны въехали.

Они оба с тоской посмотрели в сторону указателя.

Около него стояли двое ребятишек и хохотали. До парочки долетали их довольные вопли. Мальчишки попеременно безуспешно пытались произнести «Нудлпоппенбуль». На табличке красовались неоновые буквы с названием города. Под ними все было щедро замазано толстым слоем белой краски.