Сорняки

Олег Ёлшин

На планете вспыхивает внезапная эпидемия, человечество гибнет, в живых остаются только дети. Прошло время – дети выросли…

4

Вот и город. Знакомые унылые пейзажи. Иногда попадаются заброшенные строения — сгоревшие, полуразрушенные, с выбитыми окнами. Хаотичные номера домов подсказывают, что автобус движется к центру. Кстати, об автобусе. Садясь в него, Стайер с удивлением заметил, что на его боках была надпись: — «Еда». На таких действительно развозили еду. Вернее, пищевые добавки — их мешками укладывали в отделения багажных отсеков. Когда-то в детстве он такие автобусы разгружал. А в салонах, — понял он, — оказывается, сидели люди, которых ненадолго привозили сюда на… экскурсии. Странное слово — «экскурсия». Окна были затемненными, даже черными, поэтому, снаружи невозможно было разглядеть, кто находится внутри…

И вдруг он заметил надпись: «Семьдесят восьмая». Номера домов — 1, 2,… Вот 5. На нем висела табличка: «Техническая помощь». Теперь Стайер неотрывно следил за маршрутом, ничего не пропуская. Они проехали еще пару кварталов и остановились у древнего здания странной формы, которое конусом уходило в небо. Такие дома были разбросаны по всему городу, в них никто не жил, никто на них внимания не обращал, все равнодушно проходили мимо. Автобус замер, и люди без шлемов начали выходить на улицу, где никого не было. Место было заброшенным — еще один дырявый район. Кто-то из толпы воскликнул:

— Пока я открываю ворота Храма, пожалуйста, никуда не отходите. Займет это несколько минут.

Храма? — подумал Стайер. Он не знал, что это означает, такого названия раньше не слышал. Оглянулся, сделал пару шагов в сторону, какой-то парень его окликнул:

— Далеко собрался?

— Отлить, — коротко бросил он.

— Ну, давай, — и отвернулся, продолжая разглядывать Храм. Стайеру не составило труда незамеченным повернуть за угол. Все так пялились на этот Храм, что никто его исчезновения не заметил. А парень тот наверняка через мгновение о нем забыл, Стайер был в этом уверен. Но сейчас его волновало другое…

Вчера он совершил опасный поступок — вышел из города! Целую ночь провел в сотне километров за его чертой. По правилам он стал Чужим. Так говорил брат. А сейчас вернулся. Значит, на него должны объявить охоту? Но шлем молчал, никакой информации он дать не мог. Кроме времени дурацкий шлем не мог подсказать ничего. А если по улицам уже мчатся охотники?! Но, как они его найдут? И как Бродилка могла узнать о его отсутствии, ведь чип, который идентифицирует его местоположение, был испорчен. Значит, о том, что он уходил, никто не должен знать. А если все-таки знают? Если есть другой способ отслеживать беглецов? Тогда он стал Чужим. В любом случае выбора нет — нужно срочно восстановить аккаунт, тогда он будет знать все. Неведение казалось мучительным. Последнее, что мелькнуло в сознании — если его поджидают там, куда он сейчас направляется? Все равно он должен переступить порог тех. помощи. Там будет видно…

Через несколько минут Стайер оказался у цели. Со скрипом открыл старенькую дверь, вошел. Народу было немного, никаких очередей. Слава богу, таких как он, в городе почти нет, — подумал он. Главное — его никто не караулил. Значит нужно покончить с этим как можно быстрей. Вроде пронесло.

— Прошли сутки, почему не явился раньше? — строго спросил старик лет 28-ми (ровесник его брата).

— Потому, — нагло ответил Стайер. Он понимал, что должен вести себя естественно и не бояться. Страх губителен. И вспомнил глаза Чужака. Сейчас он мог сам оказаться на его месте. Главное — не пасовать!

— Отвечай на вопрос! — прорычал тот. Старик по такой жаре был раздет по пояс. Огромные бугры мускулатуры проступали по всему телу, которое целиком было покрыто росписью. Если он двигал рукой или какими-нибудь мышцами, звери и прочие чудища, наколотые на нем, оживали, шевелили конечностями, подмигивали. На его коже не было ни одного сантиметра, где не было тату. Даже раковины ушей были разрисованы. Вот это картины! — подумал Стайер. — Шевелятся! — и вспомнил мертвые изображения на стенах. Вдруг подумал — интересно, где больше жизни, в тех картинах, замерших в желтых резных рамах на стенах или у этого типа на животе и ушах?…

— Я не слышу? — повторил вопрос старик, покрытый росписью.

— Пил, — коротко ответил он.

— Чем платил?

— Брат платил.

— Брат, — проворчал старик. — Снова будут проблемы, в следующий раз должен явиться сразу. Понял?

— Почему?

— Правило такое! Ты не знал?

— Нет.

— Незнание — не оправдание. Понял?

— Вроде того, — ответил Стайер, не желая связываться. Еще понял, что ему ничто не угрожает. Обошлось.

— Ладно, — примирительно ответил старик. К этому времени он успел чем-то брызнуть ему на колено, которое тут же замерзло, потеряв чувствительность, тонким лезвием ножа ковырнуть поверхность ноги и вынуть крошечную капсулу. Это был чип. Старик прочитал на нем номер, посмотрел на экран допотопного компьютера (из прошлой эры) и с уважением перевел на него взгляд.

— Охотник?

— Вроде того, — скромно ответил Стайер.

— Хорошая статистика — четыре Чужака за два месяца.

Наконец его опознали! Наконец в этом городе он был не Чужим, а своим! — подумал Стайер.

Старик тем временем взял маленький пистолетик, поднес к его бедру, раздался щелчок.

— Все, — произнес он.

— Так быстро?

— Чип на месте. А этот, — и показал на старую капсулу, промыв ее в воде, — видишь, помяли. Коротнуло, вот и сглючил.

— Чужой камнем попал, — гордо пояснил он.

— Не заморачивайся, теперь все оки-доки.

Старик промокнул бедро тряпкой, смоченной неизвестной жидкостью, и сказал:

— Свободен.

— А коины? — удивился Стайер. Рассматривая тату на теле старика, он был уверен, что с его счета спишут огромную сумму. Тату стоили немыслимых денег. Столь искусной работы, да еще в таком количестве на теле одного человека, он раньше не видел. Значит, старик зарабатывал хорошо.

— Бесплатно, — вдруг ответил тот. — Не стоит ничего, — добавил это и улыбнулся.

— И ты ничего с этого не получишь? — поразился Стайер.

— Не твоя печаль, — засмеялся татуированный собеседник, — Бродилка щедра. В жизненно важных вопросах она делает для нас все. Ладно, живи! — и Стайер в недоумении удалился.

Спустя мгновение оказался на улице, залитой солнечным огнем. Но солнце он не заметил. На голове был надет шлем, который моментально ожил. На экране появилась голограмма, где можно было прочитать множество сообщений, скопившихся за сутки! У него снова были друзья! В уголке явилась приятная сумма состояния счета — у него снова были коины! Правая панель засветилась волшебными ярлычками. Они мигали, искрились, переливаясь всеми цветами электронной палитры. Это был мир игр. Волшебный мир, куда так хотелось нырнуть, больше не думая ни о чем! Действительно, есть только игра. А что еще нужно? Ничего!

И вдруг в системных сообщениях обнаружил странную запись. Была она напечатана мелким строгим шрифтом черного цвета. В пестром окружении иконок Стайер поначалу ее не заметил. Надпись гласила:

«Штраф. С вашего счета списано… Вчера вы не истратили ни единого коина».

Сумма была столь ничтожной, что он сразу же об этом забыл. А перед глазами в дивном танце закружились ярлычки игр!

Теперь он был свободен, и ничто не могло выбить из привычной колеи. У него было много коинов, масса свободного времени, он долго мог ничем не заниматься, не думать о еде. Оставалась только игра! Множество игр, даже самых дорогих, которые он мог себе позволить. Но главное — он мог не думать ни о чем другом… Куда-то пропала Мочалка, но он не особенно об этом сокрушался. Вокруг вертелось столько красивых девчонок, знакомых и не очень, стоило захотеть, пальцем поманить, выстроилась бы очередь. Но, очередь ему была не нужна. Никто из них сейчас его так не волновал, как игра. Лишь иногда вспоминал девчонку с красивыми глазами. Чем она его так зацепила? — думал он. Думал?! Нет, думать не хотелось. Он снова ныряет в бескрайнюю реку, где только игры, все мелькает, сверкает, слышится волшебный перезвон, и где он снова и снова становится первым. А как же та девица? Какая? С глазами? Ну, ее. Мало ли других…

Через неделю притащилась Мочалка. Разыскала она Стайера в одном из баров, уселась за его столик и заказала самый дорогой бургер с запахом… С запахами! Чего ей туда только не насыпали. По старой дружбе Стайер хотел было заплатить, но она жестом его остановила.

— Разбогатела? — засмеялся Стайер.

— Ты не поверишь! — воскликнула она.

— Ну, колись, где болталась? Сдала?

— Есс!

— Прикольно! Больно было?

— Ни черта не помню, — заявила она.

— Как это?

— Дали нюхуть какой-то дряни, я и заснула. Проснулась — сказали, типа сделано, эмбрион удалили, могу жить!

— Вот и я могу жить, — пробормотал Стайер.

— Чего? — не поняла Мочалка.

— Это я так, о своем.

— Знаешь, сколько коинов мне отсыпали?

— Я что девица, откуда мне знать?

От суммы, которую она назвала, он обомлел. За такие деньги ему нужно было догнать с десяток Чужаков. На это ушел бы год — игра случается редко, а эта…

— Можно несколько лет ничего не делать, прикинь! Я богата! Открою салончик. Или кафешку.

И Мочалка отхлебнула большой глоток из стакана, куда ей налили самого крепкого, что нашлось в баре.

— Отрываешься?! — засмеялся Стайер, наблюдая за ней. Он знал, какой после выпивки она очень скоро станет. Хотя, ему это нравилось. И Мочалке тоже.

Была она грубой и дикой. Делала все так, как любила. Впрочем, раньше его это забавляло. Почему раньше? — вдруг подумал он, с любопытством уставившись на обнаженную подругу. — Наверное, так ведут себя кошки, которые во множестве бегают по улицам. Те, которых еще не сожрали собаки. Те, которые орут долгими весенними ночами… Кошки. Интересно, кого они едят? Крыс. А крысы? Этого он не знал. Помнил лишь, что все эти твари не ели человеческую еду из тошниловок, в ужасе от нее шарахаясь. Мочалка ела. Хотя напоминала кошку. Впрочем, какая разница. Обратил внимание на то, что она не сняла шлем. Он зачем-то стащил его со своей головы, затем сделал то же самое с ее шлемом.

— Что ты делаешь, дурачок? — удивилась она. Кроме шлема на ней ничего не было, но когда он его снял, девушка, словно, застеснялась.

— Смотрю в твои глаза.

Мочалка замерла.

— Нафига тебе мои глаза?

— Просто.

И он снова на нее уставился. В глазах Мочалки читалось неудовлетворенное желание.

— Не останавливайся! — воскликнула она. — Ну же! И надень мне очечки, я люблю больше в них.

— Почему?

— Не знаю. Так привычнее. Не останавливайся! — снова прикрикнула она.

— Ладно.

Он вернул ей шлем, свой тоже натянул на голову. Шлем обладал изумительным качеством. Он получал от мозга сигнал, который видоизменял любое изображение по воле хозяина. Сейчас ради прикола Стайер подключил фантазию, и уже огромная толстая тетка была перед ним. А теперь совершенно зеленая вся в чешуе русалка извивалась на диване. Фантазировал дальше. Видимо, Мочалка в этот момент делала то же самое. Интересно, в кого она в этот миг его превращает? В фонарный столб? В зверушку из прикола-комикса. Вдруг замер. Воображение непостижимым образом превратило Мочалку в ту девушку… Оттуда… Он не знал, как ее зовут! Хотя, какая разница? Это было не так важно. А может быть важно? В любом случае в этот миг перед ним оказалась ее совершенная копия. Была она обнажена, казалась чудом. А еще эти глаза…

«А ничего, что для этого нужно хоть немного любить того, с кем ты собираешься…» — услышал он ее голос. Тогда девушка не закончила фразу. У нее в горле застряло то последнее, ради чего двое ложатся в постель. И снова он взглянул на видение.

— Что с тобой? — услышал он голос Мочалки.

— Ничего.

Стайер отпрянул, уселся на диване, посмотрел в окно. Немного помолчал, потом спросил:

— Послушай, а ты любишь?

— Чего?… А я что делаю? Я очень люблю тра…. Что-то не так? Не понравилось?

— Я не об этом. Как сказать? Меня ты любишь?

— Ты что, бутерброд? — захохотала Мочалка. — Или пирожное с прикольной добавкой? Что с тобой, я не догоняю?

Он молчал. Мочалка немного подумала и уже серьезно добавила:

— Я очень люблю с тобой секс. Ты лучше Кабана, лучше Щелбана, Урода. Лучше богатеньких из золотой мелкоты, которых по малолетнему убожеству хватает на полторы минутки. Зато понтов! С тобой классно, прикольно! Ты это имел в виду?

— Одевайся!

— Зачем?

— Пойдем.

— Куда? — удивилась Мочалка.

— Без разницы.

— Хорошо.

Скоро они оказались на улице.

— Дай руку, — вдруг попросил Стайер.

— Что? — не поняла она.

— Руку дай!

— Зачем?

— Он схватил ее за руку, и какое-то время шел молча. Потом отпустил. Вернее, отбросил.

— Не поняла?!

— Холодная.

— Что?

— Рука у тебя холодная. Как лягушка.

— Идиот! — спокойно ответила Мочалка.

— Хо-ло-дна-я, — пробормотал он.

— Да, пошел ты! — не выдержала девушка.

— Сама иди.

— И пойду. Думаешь, долго ходить буду?

— Не думаю. К Кабану катись, он давно на тебя пялится.

— Найду куда круче твоего Кабана и тебя тоже.

— Хорошо.

— За мои-то коины! Десяток охотников себе заведу. Бегать за мной будут. Тоже мне, крутой нашелся.

— Вот и иди.

— Даже тату сделать себе не может. Ходит, как урод.

И Стайер проводил ее стройную удаляющуюся фигуру долгим взглядом…

Надоела, — вдруг подумал он. — А может, действительно завести себе троих? Как та девчонка, которая говорила про любовь. Чего-то не хватало. Чего, он не знал.

И снова игры погружают его в дивный мир, где можно ни о чем не думать. Он за кем-то гонится, он стреляет, летит. Проигрывает, начинает с самого начала, проходит все уровни, наконец, побеждает, и тогда звенят волшебные колокольчики. Ради этого он потратил столько времени и сил. Сколько он играл? Иногда забывал спуститься в кафе. Когда вспоминал, даже за столиком, машинально откусывая от бутерброда, продолжал играть. Впрочем, почти все постояльцы, заработав коины и придя сюда, делали то же самое — отдавали их Бродилке, играя за соседними столиками. В этом был смысл.

Как долго он играл — не помнил, сколько дней после возвращения из странного места со странными людьми делал это — не знал. Но однажды почувствовал невероятную усталость, отбросил джойстик и посмотрел в окно. Голова болела, мозги сводило, веки дергались, к глазам приливала кровь, сердце бешено колотилось. Понял, что пора остановиться. Игра тоже не терпит усталости. Ей нужны молодые руки и мозги, здравый смысл и хорошая реакция. Но он устал. Значит, нужно отдохнуть. Есть психи, которые играют до конца. Так называют тех, кто не может остановиться. Потом наступает этот конец. Он не раз видел, как совсем еще молодые парни или девчонки неожиданно падали, потом лежали без движения. Они еще дышали, могли вращать глазами, пытаясь что-то сказать. Лица их были перекошены, искажены замершими гримасами, словно, свело мышцы. Что с ними делать — никто не знал. Их оставляли в покое, а спустя какое-то время они закрывали глаза навсегда. Тут же появлялись мелкие, из тех, кто не сторонился такой работы. За приличную горсть коинов они вывозили тела на окраину города в специальные места. На заработанные крохи покупали немного еды и тоже играли, пока не обнулялся счет. Потом начинали все с самого начала. Так жили все. Но у Стайера на счете была огромная сумма, поэтому нужно думать головой и вовремя прекращать игру.

Он долго смотрел в окно. Потом зачем-то стащил шлем, который тут же заверещал. Да, заткнись ты! Больше не горели лампочки, не светились аватарки друзей, не бряцали в волшебном перезвоне коины. За мутным пыльным оконным стеклом начинался новый день. Стайер подошел, открыл окно. Было еще очень рано и совсем не жарко, хотя лето было в разгаре. Прохладный ветер, ворвавшись в комнату, освежил. Окно с отчаянным скрипом затанцевало на петлях, исполняя незнакомую мелодию. Зарождался рассвет, таинственный и тихий. Город спал. Улицы были пусты. Где-то на окраине в предутреннем тумане одиноко застыли брошенные городские строения, дома, сгоревшие лачуги. За ними начинались поля, покрытые высокой травой, там были озера, речки, высокое небо. А где-то далеко находился город, который был совсем другим, люди в нем тоже были другими. Они не носили шлемов… А, значит, не ведали, что такое игра! Прикольная игра — где ты можешь и должен победить! Ведь больше ничего нет!

Он оставил окно открытым и упал на диван. Уснул мгновенно. Сколько спал — не помнил. Когда очнулся, любимый шлем был на голове, а Бродилка жила полной жизнью. И друзья, подруги, подписчики — все-все были вместе в этом чудесном мире, который создавала сеть, где он был не один, всегда зная, что ему нужно делать…