Саньци. Хранители

Оксана Николаевна Медникова, 2023

Светлана находит на берегу моря медальон в виде капельки и вместе со своим другом Деном оказывается втянута в борьбу сил зла за власть. Как молодым людям выжить? Только опираясь на любовь, дружбу, взаимовыручку и помощь горних.

1

— Смотри, какая классная штучка, похожа на капельку и даже дырочка есть, жаль только, что с другой стороны. Кажется, что на нее действует притяжение не земли, а неба.

— Да ну тебя… собираешь всякую гадость, — Дэн едва взглянул на тускло-серую находку, только что поднятую среди прибрежной гальки.

— Сам ты гадость, — обиделась я, — ты только взгляни, эта же штука железная.

— Если бы ты сказала золотая, то может, я бы еще и взглянул, — сказал Дэн таким тоном, что стало ясно, что даже если бы это был алмаз, то и тогда он вряд ли бы заинтересовался им.

— Ничего ты не понимаешь…

— Ну, конечно, — закатил глаза Дэн.

— Да посмотри же, она совсем не ржавая, — сунула я под нос ему свою находку. Дэн только недовольно поморщился и отодвинул мою руку. Но правильно оценив мое намерение — доказать ему ценность моей находки, неуверенно высказался:

— Значит, ее выкинули… ну, или потеряли недавно.

— А вот и нет, — торжествующе воскликнула я, — потерялась она, может быть, и недавно, но не заржавела, потому что сделана из самородного железа. Чистое железо не ржавеет, но в природе встречается крайне редко. Вот! Я недавно читала об этом.

— Какой же ты еще ребенок, — усмехнулся Дэн и, развернувшись, направился к машине, оставленной на обочине дороги. Обалдев от такого заявления, я некоторое время стояла на месте и, глупо разинув рот, глазела на удаляющуюся спину своего соседа и друга детства, с которым мы вместе когда-то сидели в песочнице и, делая куличики, поклялись в вечной дружбе, любви и чтобы всегда быть вместе, ну и прочие детские клятвы. Но вместе мы пробыли лишь до десяти лет, пока симпатягу Дэна не заприметила на одном из многочисленных конкурсов, по которым Дэна таскала его энергичная мамаша, крупная киностудия. И вот уже больше десяти лет он пребывал в беспрерывном съемочном процессе и постоянных разъездах. У меня же была обычная школьная жизнь, потом институтская, затем стажировка в одном довольно крупном журнале и так далее и тому подобное…

Увязшие по уши в делах мы встречались не чаще пары раз в год, исправно перезванивались на каждые праздники, и с краткостью телеграфа информировали друг друга о делах, делишках и прочих мелочах жизни. И сегодня — в такой замечательный весенний день, мой друг детства заявляет, что я еще ребенок.

— Сам-то ты кто? Тоже мне, взрослый нашелся. Думаешь если на полгода старше, значит все можно, — так и не придумав ничего более едкого, крикнула я в удаляющуюся спину и, вздохнув, покачала на ладони холодную, чуть изогнутую железную каплю. Я вытянула из рюкзака давно валявшийся там кожаный шнурок и, продев его в дырочку на капле, завязала на шее. Со стороны океана потянуло холодом, и пенистая волна с удовольствием окропила мне ноги ледяными брызгами. Поежившись, я помчалась к Дэну, который терпеливо ждал меня в машине.

Оторвав взгляд от быстро приближающихся небоскребов и скосив глаза на Дэна, я спросила:

— О чем ты мечтаешь?

— Тебе только расскажи, — усмехнулся он, — ты тут же награфоманишь в свой журнал статью «О чем мечтает Дэн Орисава!?»

— Хорошенького же ты мнения о моих моральных и профессиональных качествах, — как можно равнодушнее бросила я, в тайне радуясь, что Дэн не распознал за вопросом моих истинных намерений и сжала в ладони висевшую на шее капельку, ощутив ее приятную прохладу.

— Я пошутил, — без улыбки сказал Дэн.

— Ну и шуточки у тебя, — хмыкнула я, — как на кладбище после похорон.

— Извини, — дернул он плечом и вдруг резко подрезав соседнюю машину, возмущенно забибикавшую, свернул на обочину. Сложив руки на руле он уткнулся в них лбом. Я в растерянности смотрела на его сгорбленную спину, разлохматившиеся волосы, и не знала что сказать. И тут мне показалось, что он действительно старше, много старше меня — столько безысходности и старческой усталости сквозило в позе моего друга. Я молча смотрела на него и никак не могла подобрать слов. Дэн был всегда такой высокий, спортивный, стильно одетый, всегда веселый или даже вернее сказать жизнерадостный. В общем, во всех отношениях идеал… мой недостижимый как солнце идеал.

Мне показалось, что Дэн что-то шепнул. Хотя нет, это просто порыв ветра, наверное, будет шторм, но я все же переспросила неуверенно:

— Ты что-то сказал?

— Извини, правда, извини меня, — сказал он глянцево-блестящему рулю, — я просто сегодня не в своей тарелке. Ты мой лучший друг, а я веду себя с тобой как свинья.

Моя рука помимо моего желания потянулась к его волосам с намерением погладить его по голове, но я вовремя сориентировавшись, отдернула руку. Ведь он сказал «друг», а не «подруга», разница весьма существенная. Да и пожалуй, он действительно был всегда просто другом.

— Тебе, наверное, стоит отдохнуть, — неуверенно предположила я. Так обычно говорила моя мать в отношении самой себя и испарялась в очередную командировку.

Дэн вдруг откинулся на сиденье и, закинув руки за голову, озорно глянул на меня. Это был прежний Дэн, и он улыбался, причем так заразительно, что я тоже заулыбалась, хотя пока и неуверенно:

— С возвращением тебя!

— Вот именно, с возращением, — и он тихо засмеялся весь так и лучась удовольствием. Я таращилась на него во все глаза, пока еще не понимая такой перемены настроений.

— Киностудия будет снимать новый сериал здесь в столице, и я почти год буду жить дома.

Я плохо себе представляла, чем вызвана радость — за вычетом нескольких выездов на курорты я постоянно жила дома — и поэтому озадаченно почесала нос.

— Ты представляешь целый год никаких гостиниц.

— Класс! — наконец согласилась я, потому что гостиницы тоже не любила.

— Хочешь в воскресенье куда-нибудь сходим, — предложил Дэн.

— Давай, как раз завтра будет открытие одной выставки.

— И ты, конечно, собираешься написать об этом статью, — поддел он меня.

— Собираюсь, — немного с вызовом ответила я, — мне нравится писать о том, что я вижу, слышу и чувствую, а если за это еще и платят деньги, то это в двойне приятно.

Дэн снова засмеялся и тронул машину с места:

— Я рад, что хоть кто-то из нас получает удовольствие от того, что делает.

Эти слова с недвусмысленным намеком разожгли во мне жгучее любопытство, и я тут же подгоняемая журналистским зудом, а может быть обычной женской любовью к сплетням, задала вопрос:

— А ты, выходит, не получаешь?

— Не надо интервьюировать меня. — Улыбнулся мне Дэн и, вздохнув уже без прежней веселости, добавил: — Я и сам толком не знаю ответа на твой вопрос.

Машина остановилась у громадного железо-бетонно-стеклянного здания.

— Ну вот ты и дома.

— А ты куда?

— А мне надо еще на студию съездить.

Дэна что-то тяготило. Я это чувствовала. А рассказывать об этом он не расположен или еще не готов. Расспрашивать же его я не решалась, наверное, сказывалась легкая отчужденность из-за того, что мы редко виделись. Я вышла из машины и проследила как она, удаляясь, вливается в разноцветный чадящий поток вечернего шоссе. Повернувшись, и с тоской посмотрев на серую блестящую окнами башню, я задумчиво подергала кожаный шнурок на шее, это помогло мне окончательно решить, что домой — в пустую квартиру — мне сейчас не хочется, а хочется все хорошенько обдумать, а заодно и подкрепиться. Как говорится, духовная пища всегда лучше переваривается вместе с калорийной. И решительно закинув рюкзак на плечо, я резко развернулась в противоположную от дома сторону и тут же пребольно врезалась лбом в чей-то подбородок. Я шумно втянула воздух сквозь зубы, потирая отбитое место. Блондин, чуть постарше меня, охнув и схватившись за подбородок, как-то дико на меня глянул и, развернувшись, удалился очень быстрым шагом.

Вот дурак!.. И куда помчался!.. Чуть мне все мысли из черепушки не вышиб и даже не извинился, разозлилась я, а тут еще моя излишняя мнительность, словно победитовое сверло ввинтилось мне в душу. И чего шарахается?! Я же не кусаюсь, раздраженно думала я, разглядывая в зеркальце красный след от удара. Расплывающееся и темнеющее на глазах пятно мне не понравилось, и я, приложив к нему прохладную поверхность зеркальца, направилась следом за сбежавшим от меня молодым человеком. Вернее конечно не за ним — на что он мне сдался — а просто в той стороне находилась моя любимая кафешка. Я разве виновата, что он дунул именно в эту сторону. Так раздумывая о превратностях судьбы, я зашла в уютный зал и с удовольствием плюхнулась за свой любимый столик у окна и вытащила толстую потрепанную тетрадь и ручку. Улыбчивый официант аккуратно расставил мой заказ «как всегда» и осведомился, не желаю ли я еще чего-нибудь. Я не желала, и вежливый официант отчалил к другим более требовательным клиентам. В этом кафе меня любили, потому что я всегда заказывала одно и то же и никогда ни чем не возмущалась, а я любила это кафе за то, что официанты быстро выдавали мой заказ и никогда не пытались меня накормить каким-нибудь фирменным блюдом. Поразмышляв о разных кафе и ресторанах, в которых мне приходилось бывать, я наконец-то открыла свою тетрадку. Это была самая невероятная тетрадка, которую только можно было себе представить. В ней я записывала запомнившиеся мне сны, телефоны нужных и ненужных людей, куски интервью, переписанные с диктофона, разные умные и не очень мысли, а также некоторые события, которые, будучи переписанные на бумагу, становились более понятными. Таких тетрадей, за всю мою графоманскую карьеру, скопилось уже несколько десятков. И мама уверяла, что лет через десять нам придется покупать еще одну квартиру, только для хранения моей, как она выражалась, макулатуры.