По ту сторону света

Оксана Липчинская, 2022

Эта книга – не просто книга, это диалог человека с душой. Долгие беседы на разные темы – об отношениях с Богом, об устройстве нашего мира. Разговоры о том, как рождается душа, какие у нее цели, рассуждения о добре и зле. Возможно, какие-то строки покажутся вам смутно знакомыми, а с иными высказываниями вы окажетесь совершенно несогласны. Страницы этой книги помогут вам найти свой путь взаимодействия с миром и наполниться спокойствием и любовью.

Глава 1

Сан Саныч

Как обычно, поговорив с мамой и убедившись, что у нее все хорошо, я отключила телефон и занялась своими делами, которых накопилось неимоверное множество. Для начала надо было просмотреть всю корреспонденцию, пришедшую на почту, проанализировав ее, следовало выстроить рабочий график на ближайшую неделю.

Снова зазвонил телефон. Увидев на экране слово «Мама», я ощутила, как сердце сжалось в нехорошем предчувствии.

— У тебя все хорошо? — повторила я вопрос, с которого началось сегодняшнее утро, как, впрочем, и каждое утро, если я не находилась рядом.

— Нет, — услышала я, после чего ее голос осекся, споткнувшись о какой-то хрип в горле. Слова, прорвавшись через мамин плач, наконец-то достигли моего сознания. — Сан Саныч умер.

Вот так, наверное, ощущает себя человек, думающий, что заходит в теплое море, а на самом деле с головой нырнувший в ледяную прорубь. Мир вдруг разделился на две половинки: до и после телефонного звонка, и все мои усилия перейти в новую реальность заканчивались полным поражением, так как мозг категорически отказывался принимать услышанное.

Сан Саныч был мужем (был или есть? Я до сих пор не знаю, какой глагол нужно использовать) нашей очень близкой подруги; крепкий, абсолютно здоровый мужчина, которому буквально неделю назад исполнилось всего шестьдесят три года. Глядя на него, я всегда думала, что на его плечи можно грузить все проблемы этого мира и что такие, как он, живут минимум лет до ста, а дальше уже как Бог даст.

Перед глазами сразу возникло его молодое лицо с вечной искоркой иронии в уголках глаз. Память так четко восстановила его образ, что сознание, начавшее уже было переползать в новую реальность, резко повернуло назад, оказавшись снова во временном промежутке «До». Наверное, оно бы там и осталось, если бы в следующую секунду передо мной не появился образ его жены.

Я со всей остротой, на которую была способна, ощутила ее состояние безысходности и полного отчаяния перед ситуацией, когда ничего нельзя уже изменить.

«Надя! Как она с этим справится?»

Мне показалось, что я шагнула в прорубь второй раз, возможно, более осознанно, чем в первый, но шок при этом был ничуть не меньше. Смерть друга нашей семьи отошла на второй план, уступив место сопереживанию тем, кто остался с этим горем один на один и пытается справиться с ударом судьбы, нанесенным столь неожиданно.

Неумение подобрать нужные слова, в которых, может быть, сейчас они нуждались, рождало чувства бессилия и беспомощности, а вслед за ними и чувство страха перед резкими поворотами судьбы, что в самый последний миг демонстрируют свою крутизну и не оставляют нам возможности проскочить их без потерь.

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ НОЯБРЯ

ДВЕ ТЫСЯЧИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ГОД

Сегодня на улице целый день идет дождь. Вообще-то, я люблю такую погоду — когда мощные ливневые потоки, с яростью набросившись на землю, терзают ее в желании пропитать своей влагой.

Сила удара капель о землю бывает настолько велика, что, достигнув цели, они разлетаются в разные стороны, образуя потоки воды и создавая тем самым эффект победителя, спустившегося на землю для триумфального танца.

Но сегодня все было иначе. Небо плакало дождем.

Миллионы капель, насыщенные грустью и безысходностью, тихо опускались на землю, как будто не желая нарушать ее вечного покоя.

Резко распахнутая дверь, с силой ударившись о стенку, набатом разорвала тишину. Осколки разбитого стекла с шумом посыпались на пол, заглушив мощные раскаты грома, прокатившиеся по небу как подтверждение его грусти.

Комната наполнилась чьим-то присутствием.

— Какой сегодня хороший день! — вдруг услышала я голос.

Правильнее будет сказать, что я его не услышала, а ощутила в себе, причем не только голос, но и интонацию, с которой он говорил.

И я точно знала, кому он принадлежит.

— Ну да. Дождь идет. Я люблю дождь, — непроизвольно ответила я.

— Цветов у вас как много… Надя любит цветы.

В этот момент мне показалось, что реальность как бы отодвинулась от меня на безопасное расстояние, приглушив звуки дождя и успокоив небо, тем самым обеспечив тишину для лучшего понимания происходящего.

— А ты почему здесь?

— А где я должен быть?

— Сегодня твои похороны.

— А… ну, это не мои похороны. Это они хоронят себя.

Странно, но несмотря на то что наш диалог начался с довольно грустной ноты, голос, возникший внутри меня, звучал достаточно умиротворенно и, я бы даже сказала, чуточку иронично.

— Не поняла?

— Ну, они собрались все, чтоб оплакать начало жизни без меня. Ко мне это никакого отношения не имеет.

— Как так? Но они хоронят ТЕБЯ!

— Нет. Они хоронят СЕБЯ! Хоронят моменты жизни, когда мое физическое присутствие согревало их, создавая ощущение надежности и опоры.

— Создавая ощущение? А ты что, не был для них опорой?

— Конечно же нет. Каждый из моих родных был достаточно силен, чтобы справиться со всем и без меня.

В памяти возник образ Нади. Я попыталась представить невыносимую тяжесть той ноши, которая выпала на ее долю, и чувство отчаяния охватило меня с новой силой.

— А Надя?

— Надя всегда была сильнее меня. Я лишь являлся ее символом. Сейчас все шагнули в другую реальность, и их слезы — это неприятие новых правил игры.

Слово «игра» прозвучало как-то особо громко, вызвав в воспоминаниях слова из арии Германа из оперы «Пиковая дама»: «Что наша жизнь? Игра!».

— Хорошо. А что с твоей реальностью? Она что, совсем не изменилась?

— Нет. Моя реальность продолжает БЫТЬ!

Все происходило само по себе; возникали вопросы, которые я задавала, мысленно обращаясь к Сан Санычу, тут же приходили ответы, а параллельно всплывали отрывки из прочитанных когда-то произведений, звучащие, как комментарии к этому странному диалогу.

В голове пронеслась фраза из известного монолога Гамлета из пьесы Уильяма Шекспира: «Быть или не быть, вот в чем вопрос».

— Как она может продолжать быть, если сегодня ТВОИ похороны?!

— Я тебе еще раз говорю: это ИХ похороны! Я их не заказывал.

— То есть у тебя ничего не изменилось?

— Смотря, что ты подразумеваешь под словом «изменение».

— Если говорить про тебя, то изменение — это полное несоответствие твоего прошлого состояния тому, что мы имеем на данный момент.

— Если ты раздвинешь временные рамки чуточку больше, чем можешь себе представить, и не будешь привязываться к тому, что обо мне знаешь, то поймешь, что мое прошлое состояние не очень отличается от того, что мы с тобой сегодня имеем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что буквально лет сто сорок тому назад я, так же как и сейчас, наблюдал со стороны очередные похороны моего тела, и тогда, так же как и сейчас, меня это не очень волновало. Так что, как видишь, мало что изменилось.

— Откуда тебе знать, что было сто сорок лет тому назад, если тебе всего шестьдесят три года?

— Ты глубоко ошибаешься. Шестьдесят три года — это продолжительность моего последнего пути, закончившегося буквально три дня тому назад, но это не первая моя жизнь и не последняя, а очередной виток многовекового путешествия.

— Что-то мне не очень в эти путешествия верится.

— Ты не веришь в то, что наша душа рождается вновь?

— Это сказка, которую придумали люди, для того чтоб утешить себя в надежде на жизнь после смерти. Никакого другого рождения у человека нет — родился, прожил и умер. И все. «Ваш путь окончен, тушите свечи, господа».

— Как у тебя все просто. Тогда в чем смысл рождения человека?

— Я где-то прочла выражение, которое мне очень понравилось: если уничтожить всех букашек, то этот мир не просуществует и года. Если убрать всех людей, то букашки этого даже не заметят. Так что даже рождение букашки имеет больше смысла, чем рождение человека.

— Невысокого ты мнения о нас.

— А ты другого мнения?

— Вообще-то я привык думать, что человек — это царь природы.

— Тогда посмотри на то, как твой царь живет. Он же является самым паразитирующим существом на планете под названием Земля, не приносит никакой пользы, а наносит только вред окружающему миру, разрушая его целостность и неповторимость в своих бесконечных желаниях покорить природу.

— Тогда почему природа допускает наше существование? Взяла бы да уничтожила нас, как когда-то динозавров.

— Если честно, то я не знаю, зачем она нас терпит, но думаю, что без нас ей было бы комфортней.

— Может, и было бы комфортней, да только не человек для природы, а природа для человека. Этот мир изначально был создан для нашего развития.

— О каком развитии ты сейчас говоришь? Это бег в никуда. Человек с самого рождения чему-то учится: ходить, говорить, читать, рисовать. Только освоил одни знания, начинается новый виток учебы — школа, институт, какие-то еще дополнительные занятия, танцы, спорт, английский, а потом раз — и все. Все, чему ты учился, уходит в небытие. Вот ты сейчас умеешь танцевать? Нет, не умеешь. И в волейбол играть не умеешь. Ничего из того, чему учился при жизни, теперь не умеешь делать.

— Танцевать я и раньше не очень-то мог.

— А сейчас вообще ничего не можешь. Ты эти знания даже по наследству передать не можешь.

— По наследству, может быть, передать и не могу, но вот с тем, что развития не происходит, я не согласен. С нашим образованием развивается общество, за счет чего происходит развитие человечества в целом. Надеюсь, ты не будешь утверждать, что двести лет тому назад люди жили так же, как сейчас.

— Я согласна, что в целом развитие есть. Только какая в этом польза конкретному человеку, если он все равно оставляет все здесь и ничего не может взять с собой?

— Ты правильно подметила: на протяжении всей жизни человек учится, чтобы получить знания, которые потом исчезают вместе с его физической оболочкой. Но ты когда-нибудь задумывалась о том, в чем главное отличие знаний от чувств?

— И в чем же?

— Знания приобретаются, в то время как чувства — единица постоянная.

— Выражать свои чувства он тоже учится всю жизнь.

— Человек не учится чувствовать, он это умеет, а учится он выражению, то есть передаче того, чем обладает от рождения.

— И что ты хочешь мне этим сказать?

— Только то, что развитию в первую очередь подвергается не сам человек, а его душа, являющаяся совокупностью прожитых им чувств, которые никуда не исчезают, сохраняясь в вечности и являясь тем самым наследием, которое человек берет с собой после смерти. При этом развитие самого общества для него имеет немаловажное значение, потому что если общество не будет развиваться, то каждое последующее рождение не будет столь продуктивным, как предыдущее, и мы просто будем стоять на месте, бесконечно рождаясь в одних и тех же условиях.

— С чего ты решил, что человек вообще имеет возможность многократного рождения?

— Но я же родился.

— А почему я должна тебе верить?

— Хорошо, не верь мне, поверь тем примерам, которые зафиксированы в вашем мире. Существует немало случаев, когда дети от рождения проявляли знания, обладать которыми не могли. Например, с точностью до мелочей описывали место своего прошлого проживания, хотя сами никогда там не были. Проблема в том, что люди закрыты для принятия информации, вы ничего не видите и не слышите, а потому и не верите ни во что, и как результат, вместо того чтобы радоваться тому, что человек умер, вы устраиваете похороны, которые только вам и нужны.

— И что, тебя абсолютно не волнует, что сейчас испытывают твои родные?

— Что они испытывают, мне, безусловно, важно, но сегодня я предпочел бы видеть их счастливыми, а не оплакивающими состояние блаженства, в котором я сейчас нахожусь.

— А ты сейчас находишься в состоянии блаженства?

— Абсолютного. И никакие похороны мне его не испортят.

— Интересно, что из себя представляет состояние блаженства, в котором ты сейчас находишься.

— Это состояние безграничной любви ко всему, что меня окружает.

— И все, что ли?

— А что еще, по-твоему, я должен испытывать сейчас?

— Ну не знаю, наверное, чувство жалости, когда смотришь на то, как страдают твои близкие?

— Жалость — это не чувство. Это ощущение.

— Почему жалость — это ощущение?

— Потому что в мире есть только два чувства — ЛЮБОВЬ и НЕЛЮБОВЬ.

— А как же чувство страха? Ты же не будешь утверждать, что его нет?

— Не буду, только страх является синонимом слова нелюбовь.

— Не вижу никакой связи между словами «нелюбовь» и «страх».

— Все очень просто. Бояться — значит, не принимать. Не принимать — значит, не любить. Вот ты почему Наде не звонишь?

— Боюсь расстроить ее еще больше.

— И какое чувство стоит за твоим страхом?

— Чувство любви к ней.

— Ничего подобного. Сейчас ты думаешь не о ней, а о себе. Ты, как страус, прячешь голову в песок, делая вид, что ничего не произошло, цепляясь за прошлое, в котором я был еще жив. Как только ты ей позвонишь, то в полной мере ощутишь реальность ситуации, которую не хочешь принимать и которая тебя пугает. Тобой руководит страх столкновения с неприемлемым, а вовсе не любовь.

На этот раз в голове возникла фраза из кинофильма «Звездные войны»: «Страх — это путь на темную сторону. Страх порождает гнев. Гнев приводит к ненависти. Ненависть приводит к страданиям».

— А ненависть?

— А что ненависть?

— Ну, это же тоже чувство.

— Нет. Ненависть — это ощущение, порождаемое нелюбовью к людям, чья природа либо поведение не соответствует твоим ожиданиям. Если ты проведешь анализ всех своих ощущений, то поймешь, что у истоков каждого из них в конечном счете стоит чувство любви или нелюбви.

— Почему ты не стал бороться за жизнь?

— В какой-то момент я потерял ощущение жизни, что стало причиной неприятия этого мира и, как следствие, — рождения страхов, способных нанести вред моей душе.

— И чтобы не допустить этого, ты ушел?

— Как у тебя все просто: ушел — пришел. Я никуда не уходил. Я только сбросил физическую оболочку, чтобы остановить процесс, разрушающий мою душу. Бояться может только тело, которому не хватает знаний. А теперь я точно знаю, что страх бессмыслен, и поэтому он надо мной не властен.

— Тебе больше не присуще чувство страха?

— Да, и поэтому мне чужды ощущения, которые оно порождает. Я не могу даже разделить горе моих родных, а следовательно, не испытываю и боли, которую испытывают они.

— А что ты можешь с ними разделить?

— Только любовь.

— Ну вот. А говорил, что твоя реальность не претерпела изменений.

— Я и сейчас это говорю.

— Но раньше тебе же тоже было присуще чувство страха, а теперь нет.

— Я и моя реальность — это две разные вещи.

Диалог становился слишком сложным для моего понимания. С учетом напряжения последних трех дней становилось понятным, что мое восприятие какой-либо информации находится явно не на высоте.

— Я устала. Мне кажется, что я больше ничего не понимаю.

— Потерпи. Мне надо тебе это сказать.

— Ладно. Объясни, в чем отличие.

— Я — это совокупность пережитых мною чувств, а именно — страха и любви. Моя реальность — это я в окружении чувств близких мне людей. В моей реальности ничего не поменялось, я продолжаю видеть все, что происходит с моими родными.

— Им сейчас нелегко.

— Да, они не понимают всех жизненных процессов и поэтому воспринимают радость как горе. Кстати, а ты знаешь, что в Африке есть традиция танцевать на похоронах?

— Да, я что-то такое слышала.

— Жаль, что они не устроили мне такие похороны, я бы повеселился вместе с ними.

Я представила Сан Саныча, танцующего на своих похоронах, и невольно рассмеялась.

— Ты же не умеешь танцевать.

— Ради такого случая я бы научился.

— Теперь я поняла, почему ты здесь.

— Ты угадала. Я знал, что здесь мне будет весело.

Когда б скрижаль судьбы мне вдруг подвластна стала>

Я все бы стер с нее и все писал сначала.

Из мира я печаль изгнал бы навсегда:

Чтоб радость головой до неба доставала.

— Кажется, это Омар Хайям.

— Он самый.

— Послушай, если твоя душа — это чувства, тогда получается, что наши души все одинаковые?

— Я не говорил, что наша душа — это чувство, я сказал, что она является совокупностью прожитых нами чувств. Это не одно и то же.

— Ты хочешь сказать, что чем больше положительных эмоций мы испытали, тем выше качество нашей души?

— Про качество души я тоже ничего тебе не говорил, а эмоции вообще никакого отношения к нашей душе не имеют. Это всего лишь способ выражения наших чувств на уровне тела.

Снова вспомнился Шекспир, на этот раз «Ромео и Джульетта»: «Как розу ни зови, в ней аромат останется все тот же».

— Тебе не кажется, что мы говорим об одном и том же, только разными словами?

— Как раз наоборот, мы с тобой говорим о разных вещах, при этом используя одни и те же слова, что не дает тебе в полной мере осознать того, что я пытаюсь до тебя донести.

— Тогда объясни еще раз.

— Не могу, мне надо идти. Но я обязательно к тебе еще приду, и мы обсудим все это более детально.

— Ты собираешься посетить меня еще раз?

— Ну да, а что мне еще делать? Пока мои родные заняты своими похоронами, буду навещать тебя.

— Я что-то могу для тебя сделать?

— Да. Я хочу, чтобы ты сказала Наде, что я по-прежнему ее люблю. Она должна знать, что я всегда рядом.

— Всегда. Было бы неплохо, если бы и сегодня ты был рядом с ней.

— Сегодня ей не до меня. Но когда у нее пройдет шок от пережитого потрясения, я хочу, чтобы она наполнила свою жизнь радостью. Она должна понимать, что каждый момент, проведенный в унынии, будет лишать меня силы.

— Силы чего?

— Силы любви. А для меня сейчас это важно. Она должна научиться быть счастливой. И тогда у меня тоже все будет хорошо. Ты передай ей все это.

— Передать весь этот разговор? Да она скажет, что я сумасшедшая!

— А тебе не все равно? Ты чего-то боишься?!

— Да нет, вроде… Постой. Мне кажется, я поняла что-то очень важное.

— Что именно ты поняла?

— Наша жизнь — это постоянная ежесекундная борьба между чувствами любви и страха! Вот как сейчас. Мы же даже не замечаем, что каждый наш поступок — это выбор. Я правильно поняла?

— В Библии это называется борьбой между темными и светлыми силами.

— Тогда получается, что дьявол — это страх?

— Именно так. Каждый раз, когда ты чего-то боишься, ты служишь дьяволу и отрицаешь Бога.

— Никогда раньше так не думала.

— Я вижу, что правильно сделал, придя сюда.

— Прости меня.

— За что?

— Мы с тобой часто ругались. Можно сказать, что мы вообще не очень понимали друг друга.

— И ты меня прости. Я был несправедлив по отношению к вам.

— Надя говорила, что ты никогда не просишь прощения.

— Да. Это было так. И это тоже способствовало разрушению моей души.

Диалог, возникший в моей голове из ниоткуда, резко прекратился, и в комнате наступила полная тишина. Еще какое-то время рядом со мной ощущалось чье-то присутствие, которое мгновенно исчезло, как только я задала себе вопрос: «Что это было?».

Появилось сильное желание движения — сейчас, сию же секунду куда-то пойти. Выйдя из комнаты, я тут же натолкнулась на осколки стекла, которые продолжали лежать на полу как доказательство реальности происшедшего.

Дождь утих. Ветер, запутавшийся в деревьях, создавал впечатление того, что листва, бурно обсуждавшая наш диалог, явно не может прийти к консенсусу. Небо больше не грустило, оно ласково окутывало пространство вокруг меня вечной тайной бытия.

В душе родилось состояние умиротворения и тихого счастья, сливающегося со всем пространством Вселенной, наполненного чувством безмерной любви.

Снова вспомнился Шекспир. «Оставь свой плач: печаль есть знак любви. Излишество печали — безрассудство».