Танец на раскаленных углях

Нина Стожкова, 2018

Отель «Пальма» на Золотых Песках поначалу кажется Лине раем. Купаться, загорать и ждать мужа, которого задержали в Москве дела – вот и все ее занятия. Однако вскоре курортной идиллии наступает конец. В «Пальме» найден труп пожилого английского рокера. Страшная находка открывает череду загадочных смертей. Полиция медлит, и Лина начинает негласное расследование. К ней присоединяется писатель Башмачков, волей случая оказавшийся на Золотых Песках, а потом и муж Петр. Самозваные сыщики действуют крайне осторожно, однако вскоре становится очевидно: за ними кто-то пристально наблюдает…

Кто водит рукой Башмачкова?

Сочинитель не стал разжигать любопытство Лины, а усевшись на высокий стул в баре, поведал в красках странную историю, которая приключилась с ним на вилле Топалова.

Пару дней назад он сидел на веранде, водрузив ноутбук на стол, и тщетно пытался сосредоточиться. Работа шла непривычно туго. Фантастические и мрачные картины, обычно легко встававшие перед его мысленным взором, в этот раз почему-то не появлялись. Еще вчера, стоило включить компьютер, герои выскакивали откуда-то, как живые, и Башмачков принимался молотить по клавишам со скоростью опытной секретарши. Его воображение всегда включалось сходу, как опытный спортсмен, стартующий на любых стадионах и в любую погоду. Однако в этот раз…

Он сидел уже полчаса, уставившись в одну точку, но ни одно сравнение, ни один эпитет, леденящий кровь, не приходили в голову. Герои, с которыми он давно сроднился, перестали вдруг жить и действовать и застыли, как восковые фигуры перед его мысленным взором.

Башмачкова охватил ужас. Внезапно он со всей ясностью осознал, что не может больше написать НИ ОДНОЙ строчки. Роскошные розы благоухали у крыльца, морской воздух, смешанный с запахом сосен и тропической зелени, врывался в окно, разудалая балканская музыка доносилась с набережной… Но… В этом-то все и дело! То, что раньше было просто приятным фоном, теперь нахально вторгалось в мозг и душу Башмачкова и отвлекало от главного. А то, ради чего собственно литератор и пребывал здесь, то бишь его работа… она-то как раз не шла, хоть ты тресни. И это раздражало литератора с каждой минутой все сильнее.

«Странно… — думал Башмачков, — почему-то здесь мне в голову лезут самые нелепые мысли. Вот сейчас, например, безумно хочется прогуляться по саду. Впрочем… Почему бы и нет? Я свободный человек в свободной стране. Вот встану и пойду. Прогуляюсь, отвлекусь, мозг напитается кислородом, и работа пойдет».

Башмачков вприпрыжку спустился с веранды. В саду смеркалось, душно пахли левкои и какие-то южные цветы, названия которых Башмачков не знал.

— Я выышла в саааад, — неожиданно пропел он красивым баритоном и с ужасом осекся. «Женский» романс вызвал в суровой душе Башмачкова целую бурю негодования.

«Только этого не хватало, — раздраженно подумал он, — гулять вечером по саду, нюхать цветочки и распевать женские романсы…».

— Ах, зачем эта ночь так была хороша, — вновь запел он против собственной воли и чуть не заплакал от бессилия.

«Наверное, я просто устал, — наконец решил Башмачков, — вот мозг и достает из глубин памяти давно позабытое.

Литератор сорвал самую пышную розу, вдохнул ее дивный аромат и нежно оглянулся на старый дом.

«Ах, как изящно выгнулась на ветру занавеска, — умилился он ни с того, ни с сего, — как гибкая девушка в белом платье».

Башмачков не на шутку испугался. Это что еще за слюнявые сравнения и пошлые аллегории? Зачем ему, автору страшилок и ужастиков, такие банальные метафоры? Писателю вдруг показалось, что он сходит с ума. Мозг упорно отметал все мрачное, грязное и страшное, что было мило еще совсем недавно, отодвигал обжитый мир в дальние уголки памяти, зато охотно откликался на странные дамские «красивости».

«Шепот, робкое дыханье, трели соловья», — с чувством процитировал Башмачков Фета и опять понюхал розу. А потом, словно стряхнув забытье, резко швырнул бедный цветок об асфальт и смачно выругался.

Башмачков быстро зашагал обратно к дому. Сев за ноутбук, он смахнул пот со лба. Наконец-то! То, что зовется вдохновением, мучительно возвращалось к нему. Сочинитель плюхнулся за стол, включил ноутбук и застрочил:

«Марианна сидела на кровати и горько рыдала. Прелестный носик девушки покраснел, тушь вокруг огромных фиалковых глаз некрасиво размазалась, а припухшие губы изогнулись в обиженной гримаске. Уютный, радостный мир Марианны рухнул в одно мгновение. Словно солнышко покинуло утренний сад, и следом наползли свинцовые тучи. Тот, кого Марианна любила больше жизни, только что признался, что встретил другую. Негодяй! Девушка почувствовала себя раненой птицей, которой уже никогда не взлететь. Марианна достала из вазы увядшую розу и запустила ею в портрет Мигеля, нахально ухмылявшийся с тумбочки возле изголовья ее кровати»…

Башмачков перечитал, вновь выругался и сплюнул в сад через перила. Тьфу ты! Это же бог знает что такое! Будто кто-то невидимый водит его рукой, заставляя набивать пошлые и чуждые фразы. Нет, должно же быть этому феномену хоть какое-нибудь реальное объяснение… Башмачков глубоко задумался, а затем почти бегом вернулся к ноутбуку, удалил свеженаписанную фразу, создал новый файл и вновь застучал по клавишам. На этот раз писатель крупно набил заголовок:

«Одинокая роза на скале у моря».

Сочинитель перечитал название, вскочил, закричал, как раненный олень, и вцепился пальцами в волосы. В несколько прыжков он переместился в столовую, открыл бар, достал бутылочку «плиски», приготовленную заботливым издателем, и отхлебнул обжигающую жидкость прямо из горлышка. На сердце сразу же потеплело, и Башмачков подумал:

«А что — нормальное название! Не хуже других. И вообще — не нахожу ничего плохого в женских романах. Кто сейчас помнит, например, Шелли? Или Байрона? А Джейн Остин до сих пор читают во всем мире, как и Шарлоту Бронте…».

Стряхнув наваждение, он ужаснулся. «талантливый Шарль Бронте», «изысканный Джон Остин»… Какой кошмар!

«Нет, все же это очень странно», — подумал Башмачков и вырубил ноутбук. Захлопнув крышку, он надолго задумался. Литератор мучительно пытался сосредоточиться и осмыслить то, что с ним произошло…

Выслушав сбивчивый рассказ Башмачкова, Лина почувствовала, как в душе медленно закипает раздражение. Не хватало еще здесь, у моря, думать о проблемах этого самовлюбленного типа! C каждым днем он заполняет все большее пространство в ее беззаботной курортной жизни…

— Все это ваши… гм…. алкогольные фантазии, Валерий Михайлович, — спокойно и твердо сказала она. — Меньше прикладывайтесь к бутылке — и все сразу же напишется самым лучшим образом. Короче, вы тут как знаете, а я отправляюсь на пляж, а то в последнее время все так и норовят заманить меня в бар и рассказать длиннющую историю. Так можно и без загара остаться…

Солнце и впрямь уже было в зените. Лина уселась на лежаке и потянулась, как кошка. Белые ноги, выглядывавшие из-под зонтика, уже припекало, и курортница принялась тщательно намазывать их кремом для загара.

— Хотите, помажу вам спинку? — услышала она за спиной знакомый баритон. Лина вздрогнула и обернулась. Над ней стоял и ухмылялся… ну да, все тот же Башмачков собственной персоной.

«И чего этому типу здесь надо? — подумала женщина с раздражением. — А вдруг он не просто так в нашем отеле ошивается? Может, хочет что-то еще разнюхать. К примеру — про Тони? Или сам что-то знает? Надо быть с ним поаккуратнее…».

— Благодарю покорно, — обдала Лина литератора ледяным взглядом, — я прекрасно справлюсь сама. Надеюсь, вы не забыли, дорогой господин сочинитель, что мой муж прилетает через четыре дня? Вы ведь, кажется, неплохо знакомы с Петром?

— Имел честь распивать с ним валерьянку в Китае, — неохотно признался Башмачков.

— Ну, тогда вы, наверное, помните, что этот «тихий» интеллигент чрезвычайно ревнив, задирист и может в случае чего своими ручками хирурга и физиономию кое-кому начистить? Одним словом, Петр не только ревнив, как Отелло, но, к сожалению, еще и любит порой подраться, как «брателло». Конечно, если махнет рюмку-другую…

— Ударить — МЕНЯ? — скроил невинную рожицу Башмачков, и Лина невольно расхохоталась. — За что, позвольте вас спросить? Разве я только что предложил даме нечто непристойное? Да я просто добрый самаритянин. Тимуровец, можно сказать. Бескорыстно помогаю одиноким женщинам избежать солнечных ожогов. У вас, мадам, я это обязать сказать, спина уже просто малиновая…

«Вот так, на пустом месте и случаются супружеские измены, — ужаснулась про себя Лина. — когда в отсутствие мужа «в шаговой доступности» маячат раскованные и довольно стройные полуголые мужики. То Пол, то Башмачков… Причем, оба с явной «придурью»… Как говорил папа, «с февральком». Конечно, невинный пляжный флирт еще никому не мешал, но все же… немного алкоголя, вечерние прогулки у моря, а там… Боже мой, что за глупые мысли приходят в голову? И все от безделья. Я люблю Петра, он слепо доверяет мне, и не зря, между прочим, доверяет. Уууу, мой дорогой, мой любимый, мой ненаглядный, мой верный муженек! Лети сюда скорее, мой ангел!».

Заклинание подействовало. Чувство смутной вины перед любимым мужем, вначале крошечное, как кругляшок гальки, обточенной морем, внезапно выросло до размеров внушительного булыжника, и Лине на секунду показалось, что совесть камнем придавила ее слегка взыгравшее ретивое сердце.

Внезапно от мысли, что Петр скоро прилетит к ней, у Лины потеплело на душе. Словно после купания в ледяной воде далось выпить чашечку кофе с коньяком. Дома она всегда наливала себе коньячок в крошечную двадцати пяти граммовую серебряную рюмочку, доставшуюся от мамы. Она всегда проделывала это, когда хотелось забыть какую-то мелкую неприятность, запить ее парой глотков коньяку и заесть шоколадкой. Ну, или зажевать… уколы совести…

— Чем обязана вашему явлению на пляже, господин Башмачков? — поспешила Лина свернуть разговор на нейтральную тему.

— Вы знаете, Лина, вилла Топалова стала действовать на меня угнетающе. Не хочется туда возвращаться. В общем, «облетели цветы, догорели огни»… Это, кстати, один давно умерший поэт сочинил.

— Кто же? — спросила Лина без особого интереса.

— Семен Надсон.

— Надсон? — задумчиво переспросила Лина. — Мрачный был тип, доложу я вам. Да и прожил недолго. Но ведь все мрачное и депрессивное — это же для вас «самое то»! Точнее, для ваших романов ужасов! Обстановочка на вилле, похоже, просто-таки создана для ваших романов! Книжка у вас получится стрррашная-престрррашная! Словом, ужасно прекрасная. Топалов первый испугается…

— В том-то все и дело, что я разучился сочинять ужасы, — трагически зашептал Башмачков. — Вот говорю же вам: пишу готический роман, а получается вопреки моей воле — любовный. Словно по мановению чьей-то злой руки я тут который день кропаю всякую белиберду про слезы и мимозы… Даже когда я думаю про кладбища и фамильные склепы, на экране моего ноута помимо моей воли появляется какая-то слащавая ерунда.

— «Пусть арфа сломана — аккорд ещё рыдает», — с чувством продекламировал литератор. Лина не удержалась и прыснула:

— Никогда бы о вас такое не подумала! Вот так садик у Топалова! Экстрасенсы и маги отдыхают! Кладбищенский плющ обвил кактус из гипермаркета, и в результате на свет появился монстр…. Наверное, вы просто переутомились, милый друг. Или перегрелись на солнце… В общем, дорогой певец тоски и печали, вам давно пора охладиться в морской водичке.

Башмачков поддел пляжным шлепанцем песок и нехотя признался:

— Я… ну это…. В общем… Ээээ…Короче, не умею я плавать. Разве что в ванне. Наливаю ее до краев и сплю там. У меня даже дома специальный столик есть для еды, подушка и плед. Тьфу, я хотел сказать — плеер.

— Ничего ж себе! — развеселилась Лина. — Вам тогда надо «Морские рассказы из ванны» писать! Помните, у Булгакова была героиня, писавшая морские рассказы под псевдонимом Штурман Жорж? А Вы можете взять псевдоним Штурман Башмак. Ну-ну, не трусьте, здесь у берега мелко. При вашем-то росте, Башмачков, даже если пожелаете, утонуть будет довольно трудно… Пошли уже!

Башмачков радостно кивнул, поддернул спадавшие плавки (он здорово отощал за последние дни) и бодро затрусил к морю.