Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы

Нина Молева, 2006

Москва – наш характер, наша история, ментальность нашего народа. Какими мы были, какие есть и какими еще имеем силы и душевный напор стать – на все эти вопросы отвечают сохранившиеся памятники и архивные документы, до последнего времени остававшиеся неизвестными. К тому же книга выходит тоже впервые на ближние рубежи истории, рассказывая о москвичах, их жизни и даже отдельных особенностях быта вплоть до последнего времени. Чем больше мы узнаем о себе и своих корнях, тем лучше можем познать самих себя. Известный искусствовед, историк, писатель Нина Молева в своей книге, основываясь на архивных находках, увлекательно рассказывает о неизвестных страницах истории Москвы.

Лосинка

Только к IX веку нашей эры заселили московские земли пришедшие с юга славянские племена — вятичи и кривичи, вытеснили своих финно-угорских предшественников. Родоначальником вятичей, которые к XI столетию освоили весь бассейн Москвы-реки, наша древнейшая летописная история — «Повесть временных лет» называет легендарного племенного вождя Вятко. И входили вятичи в состав Древнерусского государства со столицей в Киеве.

Следы вятичей остались почти на границе Лосиноостровской, на берегу Яузы. Это курган, или иначе сельское кладбище, которых в общей сложности обнаружено на территории Москвы около семидесяти. Ранее вятичи имели обычай сжигать умерших.

В погребениях удалось обнаружить остатки льняных и шерстяных тканей местного производства и привозных шелковых, кожаную обувь, предметы христианского культа — кресты и образки. Занимались здесь вятичи пашенным земледелием, сеяли пшеницу, теперь уже и рожь, горох. На огородах возделывали реку, тыкву, капусту, лук, чеснок, пряности вроде чеснока, укропа, мяты, аниса. В садах растили яблони, вишни, сливы.

Были местные жители отменными охотниками — в лесах не переводились пушные звери. Меха служили разменной монетой при торговле, особенно с иностранцами. Важным промыслом было бортничество — сбор меда и воска диких пчел из дупел деревьев.

Но те же дремучие леса, которые щедро кормили местных жителей, жителям других областей представлялись недоступными и попросту опасными. Из Киева в Ростов Великий и Суздаль из Киева старались добираться через Смоленск и верховья Волги, вятичских лесов избегали. Великий князь Киевский Владимир Мономах, все же решившийся их пересечь на пути из Киева в Ростов, считал свой поступок едва ли не подвигом. Каким был тот древний дремучий лес, сегодня позволяет нам составить себе представление Лосиноостровский заповедник, особенно тот его уголок, в 6 километрах от Лосиноостровской, где расположено охотничье хозяйство и успешно разводятся пятнистые олени. Недаром он получил название «Подмосковной тайги».

Владимир Мономах ехал нашими местами, чтобы заложить близ древнего Суздаля новый город — Владимир. По этой же дороге его младший сын, князь Юрий Владимирович Долгорукий, направится в Москву, чтобы распорядиться обнести ее новыми укреплениями, построить «град Москву». Путь его лежал по нынешнему Ярославскому шоссе и дальше по проспекту Мира и Сретенке. Это была едва ли не главная дорога вятичских земель, потому что только по ней можно было попасть и во вновь отстроенный Владимир, и в Суздаль, и в Ростов Великий, и в Переславль-Залесский. С середины XIV века потянулись богомольцы и обозы и к новому монастырю — величайшей русской святыне — как его называли, Троице-Сергиеву монастырю.

Когда-то преобладали на этом направлении непроходимые еловые и сосновые леса, тянувшиеся до самого Владимира. Но все равно местность оставалась заболоченной, пересеченной множеством ручьев и речушек. Что говорить, если на одной территории Москвы было их больше 120, теперь в подавляющем большинстве своем или засыпанных, или взятых в подземные трубы.

Но для тех же вятичей каждая речушка была средством сообщения. По ней, минуя бурелом и лесные завалы, можно было пробираться от селения к селению и летом — на суденышке, и зимой — по льду.

Тем большее значение приобрели водные пути, когда стала развиваться Москва — центр, через который пролегали торговые пути во все стороны света. Не обойтись здесь было без волоков. Так называли водораздельные участки между верховьями двух рек, по которым можно было перетаскивать — проволакивать суда по земле из одного речного бассейна в другой. Вблизи Москвы таких волоков было несколько. Волок с реки Ламы в Озерну и Рузу, а затем в Москву-реку соединял столицу с Волгой. На этом волоке возник город Волоколамск.

Совершенно исключительное значение имел путь из Москвы-реки по Яузе в Клязьмы, к Владимиру. Волок начинался в верховьях Яузы, при впадении в нее речки Работни, где стоит сейчас город Мытищи. Не случайно и это название. Волоки, где суда полностью разгружались, были наиболее удобными для сбора пошлин с товаров — мыта.

Но с течением времени особенно развиваются сухопутные дороги. К концу XIV века, после Куликовской битвы, Москва превращается в крупнейший русский торговый и ремесленный центр, с богатейшим торгом и стремительно разрастающимся посадом. Дороги, соединяющие Москву с удельными княжествами, со времени становятся главными городскими улицами: Тверская — на Тверь, Дмитровка — на Дмитров, Серпуховская — на Серпухов и т. д. Уже к этому времени было известно 12 дорог, веером расходящихся от Москвы.

Куликово поле показало татаро-монгольским ордам русскую силу. Показало оно и самим русским удельным князьям, что сила их в единении. Но уже спустя год после Мамаева побоища орда захватила и разграбила Москву. А когда направился на русскую столицу Тамерлан, решено было обратиться за помощью к величайшей русской святыне — образу Владимирской Божьей Матери. В 1395 году образ принесли из Владимира, мимо будущей Лосиноостровской, в столицу. Память об этом событии поныне живет в названиях московских улиц. Место, где москвичи встречали святыню, получило название Сретенки — встречи. Так первоначально стала называться не только нынешняя Сретенка, но и Большая Лубянка, и Никольская — вплоть до Никольских ворот Кремля, куда принесли Владимирскую Божью Матерь и установили в Успенском соборе.

Росла Москва, разрастались окружавшие ее деревни и села, но леса под Мытищами оставались нетронутыми. Уже правнук Дмитрия Донского Иван III любил выезжать сюда на охоту. Предпочитал многим другим местам нынешний Лосиный остров и сын Ивана III от греческой принцессы Софьи-Зои Палеолог — Василий III. Так установилось в обиходе великокняжеского двора, что по осени направлялся князь с супругой и свитой на богомолье, а между делом и на охоту. Путь всегда лежал на север, в направлении Троице-Сергиева монастыря и дальше, к Александровой слободе. Слободу заложил Василий III как место своего отдыха во время осенней охоты.

Но что примечательно — берегли великие князья подмосковный уголок, заботились, чтобы не уменьшались в нем запасы зверя и дичи. С тем Иван Грозный, первенец Василия III, объявил земли Лосиноостровской заповедными. И это во второй половине XVI столетия!

Объявить леса заповедными было делом не простым. Одного слова царского указа представлялось недостаточным. Для этого следовало, чтобы священник в полном облачении, в окружении клира, с хоругвями обошел нужный участок. При этом певчие и собиравшиеся толпы молящихся пели «Слава вышних Богу», и только потом священнослужитель «заповедал» не трогать леса, не охотиться в нем, тем более не производить порубку. Выходит, Ивану Грозному обязаны потомки сохранением Лосиноостровского заповедника.

Бережное отношение к подмосковной фауне вообще характерно и в последующие годы уже для московских царей. Известен «Зверинец» в Измайлове, которым занимался отец Петра I, царь Алексей Михайлович. Славился и царский «Зверинец» на месте нынешнего зоопарка, основанный старшим братом Петра I — царем Федором Алексеевичем. Во все «Зверинцы» и заповедные леса завозились самые разнообразные звери, в том числе и заморские, которых доставляли приезжавшие в Московское государство иностранные послы. Были среди подарков слоны, львы, тигры, барсы, всяческие хищники и диковинные, как тогда говорили, птицы. Русские хозяева рассуждали, что от всякой попытки обогатить животный мир Подмосковья «ино Русской земле может быть прибыль». Также бережно — «счетом» велась и царская охота. Тем более строго-настрого было запрещено убивать самок, детенышей.

«Ино что детям своим и внукам, оставим», рассуждали наши предки.

Ярославское шоссе, называвшееся Троицкой дорогой, всегда отличалось исключительной оживленностью. Знаменитый путешественник и живописец, голландец Корнелис де Брюин, направлявшийся в столицу из Архангельска в канун 1701 года, с изумлением писал, что череда саней с поклажей, проезжавших ему навстречу, не прерывалась ни днем ни ночью. Русские и иностранные купцы спешили со своими товарами, хлебом, всяческого рода съестными припасами. А скольких исторических личностей перевидала проходящая рядом с Лосиноостровской дорога! В 1612 году это спешившее к столице народное ополчение во главе с Мининым и Пожарским. В 1613 году — избранный на царство первый из Романовых царь Михаил Федорович с пышнейшей свитой. В 1689 году мчался к Троице молодой Петр I, спасавшийся от сестры-правительницы царевны Софьи Алексеевны. Все цари проходили здесь на богомолье и обязательно пешком, почему по всей дороге до монастыря выросли так называемые путевые дворцы. В них можно было передохнуть и провести ночь. Такой дворец стоял и в соседнем с Лосиноостровской Тайнинском.

Значительно изменилась роль Троицкой дороги, да и уклад жизни всей окружающей местности, после проведения в 1860-х годах Северной железной дороги. Впрочем, судьбы Лосиноостровских земель при этом не изменились. Они по-прежнему оставались заповедными и потому стали для русской художественной школы, а точнее — для школы московской настоящей зеленой академией.

Все началось с класса пейзажной живописи, который начинает с 1850-х годов вести в Московском училище живописи, ваяния и зодчества замечательный русский пейзажист Алексей Саврасов. В отличие от Петербургской императорской академии художеств Московское училище было предназначено для беднейших слоев населения России. В нем не требовалось от поступавших ни определенного образовательного ценза, ни даже сколько-нибудь приличной одежды. Каждый одевался как мог, многие питались одним чаем с ситным, ночевали, прячась от сторожей, в самом здании училища, на углу Мясницкой и Юшкова переулка. Так долгое время пришлось перебиваться будущему знаменитому пейзажисту Левитану. И вместе с тем это было, по выражению самих воспитанников, «свободнейшее учебное заведение во всей России».

Но даже в этих условиях класс пейзажной живописи, которым начал руководить 26-летний Саврасов, обращал на себя внимание свободой и увлеченностью учащихся. Саврасов проводил в классе целые дни, независимо от расписания, и при каждом удобном случае заставлял своих питомцев отправляться работать на натуре. Обычно это были сравнительно недалекие Сокольники, куда ходила конка, но куда добирались юные пейзажисты непременно пешком, чтобы сэкономить единственный имевшийся в кармане пятак. Поэтому столько раз Сокольники появляются на полотнах художников, начиная с картины Левитана «Осенний день. Сокольники».

Когда же снег сходил и дороги подсыхали, Саврасов отправлял своих питомцев в дальнюю дорогу — к нынешней Лосиноостровской, говоря, что нигде кроме не найдут они такого благоуханного леса, такой лесной тишины и жизни природы. «Потом там появилась железнодорожная станция, — вспоминал один из учеников Саврасова, Константин Коровин, — а при нас поезда со свистом проносились мимо. А мы, по пояс в разнотравье, папоротниках, отыскивали местечко для работы и забывали обо всем, кроме необходимости экономить краски. Писали аккуратно, берегли каждый мазок, чтобы и на следующий этюд хватило. Главное было чувство передать то, от чего теплело в груди и слезы набегали. Между собой толковали, что дешевле тратить: масло или краски. Обед оставляли до дома. За работой и голод донимать переставал. Мы с Левитаном очень тому удивлялись».

Но и уже известным художником, успешно выступив театральным декоратором в Русской частной опере Саввы Мамонтова, Константин Коровин испытывает те же лишения. В то время как его сверстники разъезжают по самым прославленным уголкам Западной Европы, Константин Коровин вынужден оставаться в Москве даже на летнее время и тогда выбирает для работы знакомые места. Он селится на окраине Медведкова и каждый день направляется к будущей Лосиноостровской. «Я даже не знаю, на что купить красок, — записывает он в записной книжке 1892 года. — А я доныне доброе имел спеть людям — песню о природе красоты». «Только искусство делает человека человеком», — отзывается он через несколько страниц.

Сегодня образы, вдохновленные лосиноостровскими местами, разбросаны по крупнейшим музеям России. Едва ли не интереснейший из них «Лосиный остров в Сокольниках», хранящаяся в Третьяковской галерее картина Саврасова, за которую художник получил в 1870 году I премию Московского Общества любителей художеств, и этюд к ней. В тех же местах написана саврасовская картина «Дорога в лесу» 1871 года, которая находится в Русском музее, тогда как этюд к ней в Третьяковской галерее. К этому можно прибавить многочисленные этюды и зарисовки Левитана, Константина Коровина, десятков других выучеников Московского училища.

Незадолго до своей кончины в 1898 году художница Елена Поленова напишет: «Всегда с особым чувством проезжаю станцию с длинным названием Лосиноостровская. Как-то стало принятым спешить в Абрамцево, а вот если писать лес для сказок, пожалуй, стоило бы остановиться на Лосином. Есть в нем что-то таинственное, которое не разрушают даже первые строящиеся здесь дома. Плотники суетятся, подводы едут…»

К. А. Коровин. Эскиз декорации к опере «Садко»

Лосиноостровская возникает как дачный подмосковный поселок. Само понятие Лосиного острова означало в обиходе старого русского языка бугор, сухое место среди топей. К острову в таком смысле относилась собственно правая (от Москвы и от железнодорожной линии) часть поселка, расположенная на песчаном грунте. Левая была более низкой, глинистой и сыроватой. Но именно с этой стороны селятся одни из первых застройщиков Лосиноостровской московские банкиры Джамагаровы.

Банкирский дом Джамагаровых возник еще в 1874 году и пользовался вполне заслуженным доверием биржевиков и промышленников. Им руководили братья — коммерции советник Иван, потомственные почетные граждане Николай и Александр Исааковичи, а в его состав входили Афанасий Исаакович, Исаак Исаакович и сын Николая — Степан Николаевич. Помещался Банкирский дом в собственном доме на Кузнецком мосту (№ 6). Там же находилось и родовое гнездо Джамагаровых (№ 12). В столице братья были известны своим деятельным участием в благотворительности.

Так, Иван Исаакович входил в Благотворительный тюремный комитет, имевший своей целью обеспечивать материально освободившихся после отбытия наказания заключенных, их семьи.

Отдельно комитет заботился о тех, кто оказался в долговой яме, не будучи в состоянии выплатить свои долги.

Благотворительные взносы И. И. Джамагарова оказались так значительны, что он избран пожизненным членом комитета. Его племянник Степан Николаевич берет на себя обязанности директора Яузского отделения Московского совета детских приютов. И оба они заботятся о том, чтобы их подопечные могли на летние месяцы уезжать в Лосиноостровскую. Джамагаровы углубляют и расширяют старый пруд в рождающемся поселке и поддерживают вскоре возникшее Общество благоустройства «Джамагаровки», которое представляет Вера Ильинична Забизовская. О детском досуге летом заботится жена И. И. Джамагарова — Екатерина Власьевна.

Другими «первооткрывателями» зарождающейся Лосиноостровской становится семья Гриневых.

Еще не так давно в московском обиходе существовало понятие «Гриневской крепости», как называли землю от Верхней Красносельской до линии Северной железной дороги. Когда-то здесь существовал большой пруд, давший название улицам и переулкам — Красный. Со времен Петра I Москва съезжалась сюда на Троицкое гулянье. На берегу пруда располагались владения многих соратников Петра, в том числе А. Д. Меньшикова, любимой царской сестры царевны Натальи Алексеевны.

В середине XVIII века итальянский антрепренер Локателли соорудил около Красного пруда большой деревянный театр для оперных спектаклей — москвичи с большой охотой заполняли рассчитанную на 3 тысячи мест залу, хотя исполнение шло на итальянском языке. В этом же помещении состоялся первый московский спектакль первого русского актера — ярославца Федора Волкова.

С появлением Петербургской, а затем и Северной железной дороги понадобилась земля для нужд железнодорожного хозяйства. Пруд начали постепенно засыпать. Среди приобретавших появляющуюся землю были Гриневы, семье которых вплоть до 1917 года принадлежало несколько домов в Красносельских переулках. Они же пожертвовали часть своего участка Алексеевскому монастырю для устройства кладбища. Из троих детей служившего «по судебному ведомству» Егора Ивановича Гринева Иван Егорович стал художником Московской конторы императорских театров и основал существующее поныне собрание произведений западноевропейского искусства XIV–XVII веков. Двое других — дочь Ираида и сын Василий занялись предпринимательской деятельностью и в ходе ее обратили внимание на начавшую строиться Лосиноостровскую.

Супруга старшего биржевого маклера на Московской хлебной бирже Ираида Егоровна Попова оказывается в числе первых в России женщин, занявшихся маклерским делом. Причем специализируется она не на простой недвижимости, а на продаже фабрик и заводов. Сын Поповых учится в Кадетском корпусе, дочь оканчивает Высшие женские курсы и становится врачом-акушером. И. Е. Попова не только строит в Лосиноостровской несколько огромных дач, выделявшихся искусной резьбой — резчики из Пушкина славились в этом отношении исключительным мастерством. По ее заказу архитектор планирует большие открытые террасы на первом и втором этажах. И. Е. Попова участвует значительными средствами в благоустройстве улиц и организации местной гимназии.

Василий Егорович Гринев многие годы остается старшиной и председателем Московской мещанской управы, которая располагалась в центре Москвы, в Георгиевском переулке.

В качестве выборного московского мещанского сословия он также долго входит в городскую управу. Известна широкая благотворительная деятельность Василия Егоровича. Он выступает попечителем Покровской мещанской богадельни на 1100 мест. Следит за ее обеспечением, финансовые нехватки восполняет из собственного кармана, заботится о гостинцах, которыми отмечался каждый праздник — Рождество, Пасха, двунадесятые праздники. Богадельня по организации считалась едва ли не лучшей в Москве.

Те же заботы В. Е. Гринев переносит и на Лосиноостровскую. Он участвует в летних каникулах в Лосиноостровской Городского сиротского приюта имени братьев Бахрушиных. В зимнее время приют располагался в собственном доме на 3-м Лучевом просеке, у Алексеевской водокачки. Благодаря В. Е. Гриневу сюда могут выехать Приют имени доктора Ф. П. Гааза, «доктора бедных», как его называли в Москве (зимой приют находился на Оленьем Камер-Коллежском валу), и даже Елизаветинские Алексеевские ясли. В. Е. Гринев участвует в проведении в Лосиноостровской водопровода. Кстати, принадлежащий ему дом был построен тем же архитектором, что и дом сестры, но только по другую сторону железной дороги.

В целом население постепенно образовавшегося поселка отличалось не только зажиточностью, но и живым интересом к оборудованию возможно большего круга коммунальных удобств. В результате появляется Общество благоустройства местности «Лосиноостровская», которое располагалось вблизи железнодорожной станции, в здании местной гимназии. Но правление Общества находилось в Москве, на Старобасманной улице (№ 15).

Председателем Общества в последние предреволюционные годы был Сергей Павлович Золотарев, имевший собственную дачу на участке № 112 по Станционному проезду. Товарищем председателя выступает редактор газеты «Лосиноостровский вестник» Александр Иванович Никитин, казначеем — инженер путеец Семен Гаврилович Будаков из Службы тяги Северной железной дороги. Среди членов правления Общества с Северной железной дорогой был связан и Валерий Андреевич Петровский — контролер при Службе сборов. Стоит перечислить и другие имена общественных деятелей Лосиноостровской — у их потомков могут оказаться самые неожиданные материалы по истории Лосинки. Это Алексей Иванович Котельников, Семен Петрович Митрофанов, Эдурд Эразмович Тиери, Виктор Александрвич Птицын, Сергей Николаевич Красовский.

Особого внимания заслуживает приват-доцент Московского университета по физико-математическому факультету Александр Александрович Борзов, всего лишь арендовавший дачу Носилова по Савеловскому проезду, но практически безвыездно живший в Лосинке. Он преподает математику в Практической академии коммерческих наук, которая размещалась на Покровском бульваре, является старшим помощником директора императорского Румянцевского музея (директором был князь В. Д. Голицын). В Лосиноостровской А. А. Борзов хлопочет о благоустройстве улиц — почти все они представяли проложенные в лесу просеки — и открытии большой библиотеки.

В Лосинке возникает и еще одна общественная организация — Общество благоустройства Лосиноостровского поселка торговых служащих, которое располагалось по правой стороне Троицкого шоссе. Вместе с председателем Н. А. Елецким в него входили члены правления А. П. Огурцов, К. Я. Суслин, П. П. Хорошавин, В. Н. Марков и А. И. Кольхерт.

Через 12 лет после того, как была срублена первая дача, в Лосиноостровской открывается гимназия, в 1911 году — лечебница. Закладывается основа местного музея, который в 1920-х годах будет окончательно оформлен Главнаукой как Опытно-лабораторный музей по изучению района (Осташковское шоссе, 63). К 1917 году в поселке насчитывалось более 1500 домовладений, большинство из которых было занято постоянно живущими жильцами. На летний сезон выделялась лишь небольшая часть площади для дачников, особенно дороживших целебными особенностями Лосинки: она была признана одним из лучших в Подмосковье мест для лечения туберкулеза.

В письмах Константина Коровина тех лет есть строки: «Лосиная все больше начинает походить на европейский курортный городок, пожалуй, только более шумный и оживленный, чем у немцев. Но та же яркая гуляющая публика, те же непременные больные в окружении услужающих и врачей, дети с гувернантками, скучающие барыньки. Как-то странно видеть все это на пути в лавру. Меняются времена, ничего не поделаешь, меняются!»

Сходство с немецким курортным городком было сразу уничтожено после 1917 года. Прежде всего сменили свое название почти все улицы. Вдоль железнодорожного полотна, с правой стороны, около платформы, протянулся проезд Троцкого, через дорогу — Ульяновский проезд. Появились Коминтерновская улица (параллельно пр. Троцкого), проезды Карла Маркса, Чичерина, Луначарского, Коммунистов. В 1925 году поселок объявляется городом. Предполагалось, как утверждает современный путеводитель, в следующем же году пустить от Москвы до Пушкина, через Лосиноостровскую, автобусную линию, а возможно, и трамвайную.

Население Лосиноостровской стремительно растет. По существу, она становится городом-спутником. Летом 1929 года Москву с Мытищами соединяют электропоезда. В 1930-м электролиния протягивается до Пушкина и до Щелкова по Щелковской ветке. В 1930-х годах в Лосиноостровской в центре города оборудуются два больших сосновых парка.

В 1939 году город Лосиноостровск переименовывается в город Бабушкин в память уроженца соседней деревни Бордино известного полярного летчика Михаила Сергеевича Бабушкина. Окончив в числе первых русских авиаторов в 1915 году Гатчинскую военно-авиационную школу, Бабушкин с 1923-го года работал в Арктике. Он участвовал в спасении экспедиции Нобиле (1928), в экспедициях на пароходе «Челюскин» (1933) и ледоколе «Садко» (1935), в высадке дрейфующей станции «Северный полюс-I» с папанинцами (1937). Погиб Бабушкин в авиационной катастрофе, а в 1960 году Лосиноостровская лишилась его имени. Памятью о летчике осталось наименование улицы и станции метрополитена, выстроенной в 1978 году по проекту архитекторов В. И. Клокова и Л. Н. Попова.

Сегодня это просто часть Москвы — сколько разных и неповторимых уголков вобрала в себя древняя столица! И все же неповторимость Лосинки продолжает сохраняться — стоит внимательно всмотреться в ее улицы с новой застройкой, в остатки былых рощ, в лица людей.