Время помнить наступило…

Нина Михайловна Савченкова

Книга «Время помнить наступило» об истории создания стоматологической службы города Новосибирска и стоматологического факультета Новосибирского медицинского института написана по воспоминаниям Нины Михайловны Савченковой – Заслуженного врача РСФСР, главного врача первой в городе стоматологической поликлиники (1958–1988), Почетного члена Всесоюзного и Всероссийского научного общества стоматологов.

2. В ладонях судьбы

Белоруссия, детство, сказка,

А в тринадцать — уже война.

Ворвалась, взорвала, разметала,

И в руинах лежит страна.

Мы ушли от родного порога,

В скудный скарб увязав узелок,

И была бесконечной дорога

На восток, на восток, на восток…

В конце декабря 1940 года мы с родителями жили в городе Слуцке (Белоруссия). Папу, к тому времени уже работника политотдела, направили в Литву на должность парторга Центральных железнодорожных мастерских станции Каунас Литовской железной дороги. Мама ждала вызова для переезда в Каунас. Подходит время новогодних каникул, и мама решает на Новый год съездить к своей старшей сестре Татьяне, муж которой Николай Васильевич Чебурахов служит на границе, в городе Бресте, командиром воинской части, артиллеристом.

На вокзале в Бресте нас встретил дедушка Сергей Корнеевич Голубович, которого Татьяна после смерти бабушки в 1938 году забрала из Бобруйска к себе в семью, а также сама тетя Таня и ее сын Анатолий, мой двоюродный брат. Весело встретили Новый год, хотя даже малышня в Крепости знала, что немцы на другом берегу Буга. Из смотрового окна бывшей казармы мы смотрели на них и на их танки, и дети говорили, что немцы готовятся напасть на нас.

Пришло время возвращаться в Слуцк, а там и переезжать в Каунас, где нам дали квартиру в центре города у главного католического собора Гедиминаса.

И вот 21 июня 1941 года. Мы с мамой и сестренкой идем на станцию провожать отца на ночное дежурство в политотдел. Но утром появился взволнованный папа, о чем-то поговорил с мамой, мы в спешке собрали чемоданчик и отправились все вместе на вокзал. Нам, детям, сказали, что отправят нас в гости к младшей сестре мамы Анастасии в Бобруйск.

На вокзале выяснилось, что наш поезд ушел, но можно уехать с соседней станции, куда нас с мамой отправили на машине. На станции мы сели в пустой товарняк, и вдруг раздалась команда: «По вагонам!». И тотчас из прилегающих кустов хлынула толпа женщин и детей. Женщины были в домашних тапочках, халатиках, дети — наспех собраны. Много малышей, грудничков. Это были семьи летчиков и военных с аэродрома в Каунасе, уничтоженного с восходом солнца фашистами. Оказывается, перед нашим приездом был налет немецких самолетов, они сбросили несколько бомб и улетели на восток. Только все разместились — и снова команда: «По кустам!». Толпясь, люди прыгали на землю и бежали к лесу. Мама взяла за руку младшую сестренку, крикнув мне: «Не отставай!». Добежав до кустов, я остановилась, чтобы не упустить из виду наш вагон. И снова команда: «По вагонам!». Поезд тронулся. Вдруг раздался душераздирающий крик женщины. На руках у нее был новорожденный ребенок, а старшего, который до посадки держался за подол ее халата, рядом не оказалось. При очередных высадках мы все искали этого ребенка, но не нашли. Немецкие самолеты кружили в воздухе, и казалось, этому не будет конца. Заслышав их гул, машинист останавливал поезд, раздавалась очередная команда, и все повторялось вновь…

Наконец-то мы в Латвии, в Даугавпилсе. Недалеко мост через западную Двину. Из вагонов нас высадили в прилегающий к железной дороге ров. Местные жители приносили детям хлеб и молоко. Спасибо им! Немецкие самолеты летали над мостом, не давая составу переехать на другой берег, но не бомбили. Наконец-то в небе появились два наших краснозвездных истребителя, один из них опустился низко-низко и рукой энергично сигнализировал нам: «Вперед! Быстро!». По команде мы спешно перебрались в вагоны, и поезд помчал нас в глубокий тыл. Прибыли на станцию «Витебск». На перроне никого не было, только повсюду валялись брошенные вещи и раскуроченные чемоданы. Позже мы узнали, что через день после нашего отъезда в Даугавпилсе уже были немцы.

Утром мы добрались до Бобруйска: конец нашему тяжелому путешествию, мы дома! Но радость наша оказалась преждевременной: двор пустой, дверь дома тети Насти оказалась на замке, а внутри никого не было. Соседский мальчишка лет двенадцати сказал, что вчера все наши ушли от бомбежки в ближайшую деревню и если надо, то он может съездить туда на велосипеде. Конечно, мама попросила его об этом, он съездил и известил родных о нашем приезде. Примерно через три часа появились дедушка и две маминых сестры — тетя Таня и тетя Анастасия со своими детьми.

Ночью город опять сильно бомбили. Утром взрослые говорили о том, что немцы разбомбили роддом, и мы с подружкой тайно, никому ничего не сказав, побежали смотреть, как это разбомбили «загадочный» роддом. По дороге мы увидели, как красноармейцы с винтовками наперевес вели пленных фашистов. Сказали, что это десантники. Быстрее ветра мы помчались домой, чтобы рассказать, что видели живых фашистов.

Конечно, нам досталось от взрослых, тем более что вся наша компания, состоящая из дедушки, трех сестер и пятерых детей, была готова вновь отправиться в деревню, чтобы переждать очередную бомбежку. Дорога к деревне шла через мост, подходы к которому были битком забиты людьми, шедшими с детьми и своим посильным скарбом кто куда. Навстречу, рассекая людской поток и прижимая его к обочине, двигались в сторону фронта военные машины с орудиями на бортах и неорганизованные группы солдат. По всему было видно, что солдаты готовились к предстоящей атаке на немцев. Как только мы перешли реку, мама от усталости (больные ноги давали о себе знать) присела немного отдохнуть: «Идите вперед, я вас догоню». Неожиданно прямо перед нами остановилась одна из машин с двумя зенитными пушками. С машины спрыгнул дядя Коля, который каким-то чудом разглядел нас в этой суматохе. С группой своих солдат он выгрузил орудия на поляну, посадил нас всех в машину и довез до контрольного пункта, через который уже пропускали только эвакуированные колонны с людьми. С шофером он также договорился о том, чтобы тот довез нас еще и до ближайшего населенного пункта, а сам бы потом вернулся на позицию, к орудиям. И вот уже вечером мы едем в кузове, на дорогах стоят военные регулировщики и показывают дальнейшее направление нашего движения. Дети — с интересом, взрослые — с тревогой ждали, куда же нас направят? Дорога пошла наверх и уперлась в изгородь с большими металлическими воротами, выкрашенными в зеленый цвет. В центре их были нарисованы красные звезды.

Ворота открыли часовые, и мы въехали на закрытую территорию. Нас повели в одноэтажное помещение с рядами длинных столов, скамеек и доской на стене, что-то очень похожее на классную комнату. На эти столы нас, детей, уложили спать. Тетя Таня, как жена военного и старшая из сестер, решила разузнать, где мы находимся. Она тихонько вышла во двор казармы и из-за угла дома услышала немецкую речь. Посоветовавшись, взрослые тут же решили, что надо бежать. Стали будить нас, детей. Спросонья мы не понимали, что-то выкрикивали, а мама шептала: «Тихо, немцы!». Быстро накинув что-то из одежды, с вещами и маленькими детьми на руках, мы пошли в противоположную сторону от ворот, ведь они были под охраной. Крадучись в ночи и стараясь не шуметь, спустились к воде по крутому берегу небольшой речушки, рядом с которой располагался лагерь, перешли ее вброд и побежали в сторону домов, где находилась железнодорожная станция. Здесь мы узнали, что находимся в городе Рославль Смоленской области. Тетя Таня сразу направилась к военному коменданту и доложила ему обстановку. Он очень удивился, что в городе уже немцы. Поблагодарив ее и посоветовав скорее идти на перрон, где железнодорожный состав отправлялся в тыл, он побежал в штаб. Так впервые в нашем обиходе появилось непривычное слово «тыл».

Позднее, перебирая в своей памяти события первых дней войны, я обратилась к материалам документальной истории, благо сейчас это не составляет большого труда, и узнала о том, что в Рославль немцы вошли 3 августа 1941 года. Комсомольцы города сформировали свои отряды обороны и следили за высадкой немецкого десанта. До 25 сентября 1943 года город находился в оккупации и на его территории был создан концентрационный лагерь для военнопленных и гражданских лиц на 50 тысяч человек — один из трех концлагерей на территории СССР.

…А тогда, в 1941-м, все решали минуты. Действительно, паровоз стоял уже под парами. Перед нами — открытая платформа. Только успели погрузиться, и состав тронулся. Теплая летняя ночь. Мы быстро уснули, а с рассветом небо заполнилось ревом немецких самолетов. Некоторые из них, заметив железнодорожный состав и людей на открытой платформе, забавлялись: спускались и строчили из пулеметов, затем, сделав круг, нападали снова. А паровоз пыхтел и изо всех сил несся вперед. Вот когда я в полной мере испытала страх. Мы, дети, как на ладони, были открыты любой опасности и защищены только своими мамами. Как могли, они прикрывали нас собой. К счастью, ни одна пуля не совершила своей страшной миссии.

Через несколько часов мы приехали в город Орел. День стоял солнечный, и казалось, весь город сбежался на станцию, ведь это был первый эшелон с беженцами с запада. Люди несли еду и одежду, расспрашивали, откуда мы и как «там»?

По прибытию на станцию нас пофамильно переписали и определили место нашего дальнейшего маршрута: Сталинградская область, Нехаевский район, зерносовхоз «Динамо». Там нам выделили комнату. Взрослых членов семьи, к которым уже относились и мы с братом Анатолием, определили работать в поле на прополке пшеницы, а дедушка оставался дома на хозяйстве.

Первого сентября, с началом учебного года, мы пошли в школу. Выдали нам парусиновые туфли, какую-то ткань на форму, учебники, тетрадки и чернильницы, и вот мы уже за партами. Кроме основных школьных предметов мы изучали устройство комбайна. В погожие дни вместе со взрослыми с утра и до вечера работали в поле на прополке свеклы. Взрослые оставались ночевать в поле в шалашах, а дети поздним вечером уезжали домой. Садились в телегу, запряженную быком, и погоняли, как нас научили: «Цоб цобэ! Цоб цобэ!». Вот таким образом приезжали прямиком в наш совхоз, к своим домам.

Между тем, когда уже определилось место нашего временного проживания, мама написала письмо дедушке (папиному отцу) в Москву и сообщила ему о том, где мы и что с нами, спросила про папу. Вскоре выяснилось, что Наркомат путей сообщения направил его на станцию «Свободный» Амурской железной дороги.

В короткий срок, получив пропуск на Дальний Восток и билеты на бесплатный проезд, мы с мамой и младшей сестренкой после окончания учебного года отправились к отцу, оставив дома самых близких своих родных. Наш путь лежал на Пензу, туда был откомандирован начальником политотдела железнодорожной станции папин сослуживец, он мог нам помочь с дальнейшим продвижением на восток. Дело в том, что железнодорожные билеты и пропуск, которые были у нас на руках, имели ограниченный срок действия, их нужно было вовремя продлить. До Пензы добирались на попутных поездах, в товарных вагонах, теплушках. В политотделе станции нашли папиного знакомого, он отвел нас к себе домой, где жил с семьей в хорошей благоустроенной квартире. Первым делом пошли мыться в ванную. Что и говорить, грязные мы были основательно. Когда я помылась в ванной и подошла к раковине, чтобы умыться, то увидела кусочек пемзы, и так мне захотелось очистить лицо от грязи, что я начала тереть его этим камнем и соскоблила щеку до крови.

На следующий день, перекомпостировав билеты и продлив срок пропуска на Дальний Восток, мы уезжали из Пензы пассажирским поездом до ближайшей станции, а потом — чем придется, в основном — в товарняках. Мама подходила к машинисту с одним только вопросом: «На восток?». Так мы добрались до Новосибирска, ехали в одном вагоне с эвакуированными из Ленинграда. Это была конечная станция, все пассажиры вышли из вагона. Оставив нас с сестренкой возле вещей и строго наказав нам никуда не отлучаться, мама тут же, в здании вокзала, стала искать, где можно продлить наши проездные документы. Выяснилось, что для этого нам, пассажирам, нужно обязательно пройти санобработку. Недалеко от улицы Владимировской, под мостом, находилась баня. Здесь мы впервые за всю дорогу от Пензы помылись, переоделись в чистое нижнее белье, которое нам даже постирали, а верхнюю одежду предварительно прожарили. Только после этого мама смогла продлить пропуск и наши билеты на пассажирский поезд Москва — Владивосток и мы отправились в дальнейший путь.

На одной из узловых железнодорожных станций, где поезд долго стоял, мама вышла погулять на перрон, оставив нас с сестрой в вагоне и не разрешив нам выходить. Стоя у окна рядом с выходом, мы с любопытством выглядывали из окна на перрон. Спустя время поезд дал гудок, мама вошла в вагон и встала рядом с нами. Вдруг на последнюю ступеньку уходящего поезда буквально запрыгнул какой-то мужчина, судя по форме — служащий железной дороги. Разговорившись с ним, мама сказала, что едет с детьми к своему мужу железнодорожнику в Свободный. Как только она назвала фамилию, мужчина произнес: «Вы знаете, вашего мужа назначили к нам, и он в Сковородино». Это оказалась именно та станция, на которой мы так долго стояли и с которой только что тронулись. Выяснилось, что уже две недели как папу направили из Свободного в Сковородино начальником политотдела железной дороги. Но так как билеты и пропуск были у нас до Свободного, где находилось Управление Восточно-Сибирской железной дороги, то мы поехали туда. По приезду мама обратилась в Управление и нас разместили в гостиницу. Утром следующего дня мы отправились поездом в обратный путь до станции «Сковородино», где папа встречал нас.

Это узловая станция Амурской железной дороги, по правую сторону от которой, если двигаться на восток, среди сопок, был выстроен поселок железнодорожников, со своим ведомственным хозяйством — школой, больницей, детскими садами, столовой, своим жильем, большим клубом (бывшим зданием церкви), а по левую сторону расположился город. Папе дали двухкомнатную квартиру в деревянном одноэтажном четырехквартирном доме с высоким добротным крыльцом, слева от которого был огорожен небольшой участок с грядками под выращивание овощей; тут же, во дворе, располагались хозяйственные постройки для содержания домашних животных. Одно из окон нашей квартиры выходило на сопки. Большую часть года, с наступлением весны и до первых заморозков, они представляли собой розово-сиреневое марево с удивительным и приятным запахом цветущего багульника. Необыкновенная красота! В голодное военное время мы с сестренкой частенько бегали на них, собирая кислицу, голубику, бруснику. Как-то мама собралась печь блины и попросила меня сбегать набрать брусники на начинку. Соединив ее с пареной свеклой вместо сахара, мама делала очень вкусное повидло, которым фаршировала блинчики.

Родители: Михаил Николаевич и Варвара Сергеевна. 1946 г.

С началом учебного года я пошла в школу, в пятый класс. В Сковородино мы жили до 1947 года. Папа всю войну работал, не зная выходных и праздников, как и большинство тех, кто трудился в тылу. Здесь меняли составы поездных бригад, заправляли паровоз углем и водой. Никакого сбоя в работе допустить было нельзя, т. к. на запад, на фронт, отправлялись воинские подразделения, боевая техника и оружие. Кроме того, нужно было готовиться к войне с Японией. Отец приходил домой поспать на 4 часа. Иногда он падал в обморок от переутомления. Один раз потерял сознание, когда шел по путям к составу, и чуть не погиб под колесами поезда. Как и все труженики-тыловики нашей большой страны, полуголодные, работали на Победу, не зная отдыха. По трудовым сводкам военных лет, практически любое предприятие народного хозяйства страны выполняло производственный план более чем на 100% — этого требовал фронт. Лозунг тех дней «Все для фронта! Все для Победы!» был единым для всех, и весь советский народ своими трудовыми успехами, в едином порыве, приближал долгожданную Победу!

В конце войны за бесперебойное обеспечение нужд фронта папе присвоили звание «Почетный железнодорожник». Для него, коммуниста первых лет советской власти, это была самая дорогая и главная награда в жизни!

Когда моя память обращается к событиям тех страшных лет войны, я всегда с особенной болью и тревогой думаю о людях, которые шли за нами, оставались лицом к лицу с беспощадным врагом, о тех, кто жил на оккупационной территории, кто ценой своей жизни пытался остановить врага. Мне и моей семье судьба благоволила: фронт следовал за нами по пятам, и всякий раз, находясь в шаге от неминуемой опасности, мы успевали ускользнуть от нее, принимая то или иное правильное решение. Ее величество судьба подставляла нам свои ладони.