О клиросе и не только. Несерьезные рассказы

Нина Костюкова, 2019

Рассказы Нины Костюковой – живые, забавные, трогательные истории из жизни клироса, прихода, об известных московских священниках и о людях, пришедших в Церковь в 80-е и 90-е, о детях и о том, как непросто привести их к Богу.

На Преображенке

Храм святителя Николая на Преображенке был замечательный. И истории там случались на службе удивительные, и люди на клиросе были интересные. Церковное здание разделено пополам глухой кирпичной стеной: в одной половине молятся старообрядцы поморского согласия, в другой — православные. В полу на нашей половине есть небольшой люк, его никто не замечает; из-за довольно тесного расположения кухня с трапезной находится в подвальном помещении, туда и ведет винтовая лестница. А другая лестница из трапезной выходит прямо в алтарь. Был забавный случай, когда повариха, готовившая обед, закрутилась, вышла наверх не туда, куда надо, и вместе с кастрюлей оказалась в алтаре. Конечно, заново освящали алтарь.

Помню, в престольный праздник святителя Николая храм был полон, все священнослужители и хор были в сборе и ждали настоятеля, а он все не появлялся, видимо, проспал. Когда поняли, что дольше задерживать службу невозможно, дьякон по городскому телефону позвонил отцу настоятелю и попросил дать возглас к началу литургии. В трубке прозвучало: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!» Мы запели: «Аминь», и литургия началась.

Регент, к которому меня направил отец Дмитрий, Саша (теперь Александр Зиновьевич) Непомнящий, уже тогда был очень хорошим, знающим руководителем хора. У него был свой небольшой состав основных певчих, и приходили ученики. Так, например, мы очень подружились с милой Леной, супругой отца Артемия Владимирова; она очень образованный и глубокий человек, не менее интересна, чем ее знаменитый батюшка. Познакомились и с Андреем Гайдуком, братом отца Артемия. По сравнению с нами Андрей был уже настоящим певчим, хорошо знал церковный устав и службу, сам иногда проводил спевки. Сейчас он — игумен Сергий, духовник Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью. Еще две певчие, скромные воцерковленные девушки, ездили в Псково-Печерский монастырь к своему духовнику отцу Адриану.

А еще там была замечательная Наташа — очень красивая, изящно одетая молодая женщина. Первый раз я увидела ее в храме, она разговаривала с Сашей. Тот объяснял, когда начинается служба, во сколько нужно приходить певчим…

— Нет! — решительно заявила она. — Я не могу так рано вставать. Самое большее, что я могу, — это приехать на службу к девяти часам!

«Ничего себе!» — подумала я. Также меня очень смущало, что Наташа красилась и много внимания уделяла одежде. Правда, все смотрелось на ней очень красиво. Как-то мы, певчие, девчонки, пели литургию, потом отдыхали и собирались на вечернюю службу. Наташа стала подкрашивать глаза. Мы, такие ревностные христианки, начали ее уговаривать:

— Наташ, ну не надо, ты же в храм идешь…

— Я не могу выйти без макияжа! — отвечала она.

Прошло много лет, мы, спорившие с ней, так и остались «при своих», а вот Наташа стала матушкой Антонией. Постриг она приняла еще в советское время во Франции, в православном монастыре. Наташа часто ездила за границу по работе, была знакома со многими русскими, жившими там, в том числе с очень известными эмигрантами аристократического происхождения.

Но в том монастыре ей показалось слишком комфортно, и она поехала за советом в Печоры к отцу Адриану (Кирсанову). Он благословил ее вернуться в Россию и работать только для пропитания. Она так и сделала. Устроилась в издательство при храме и готовила календари с евангельскими чтениями на каждый день.

Она ездит в своей маленькой машине по Москве и, улыбаясь, рассказывает, что когда ее останавливает гаишник, то он в первую минуту из-за апостольника не понимает, кто перед ним, мужчина или женщина. Чаще всего эта встреча заканчивается просьбой помолиться за раба Божьего и его семью. И Наташа молится. То есть не Наташа, а матушка Антония.

Все певчие очень любили регента Сашу, старались всегда слушать его. Мне казалось необычным, что он, музыкант с высшим образованием, советовал нам прислушиваться, как поет народ в храме. Мы с одной знакомой собрались в село Верхне-Никульское Ярославской области, на службу к отцу Павлу (Груздеву), и Саша велел нам обратить внимание, как там поют бабушки. Честно сказать, я совсем не пришла в восторг от пения деревенских бабушек. И только теперь, спустя тридцать с лишним лет, я что-то начала понимать в церковном пении.

Занимались мы с Сашей то у него дома, то в большой квартире у Андрея Гайдука, в той самой комнате с роялем, где раньше занимался другой брат отца Артемия, пианист. Стены длинного коридора были сверху донизу заставлены книжными полками. Иногда в этом коридоре мы встречали отца Артемия: если он никуда не торопился, то обязательно угощал нас чем-нибудь вкусным. Хорошее было время…

Я стала так страстно посещать богослужения, часто молиться, строго поститься, что восстановила против себя всех родных. И мне пришлось уйти из дома. А ведь это советское время, тогда нельзя было жить без прописки. Куда деваться? Отец Дмитрий стал искать мне квартиру — непременно с фортепьяно. «Ей нужен инструмент!» — говорил он.

И квартира нашлась, с инструментом, вернее, комната у его духовной дочери… Я назову ее Людой. Это была красивая женщина, крепкая, как казачка Аксинья в «Тихом Доне» Шолохова. Хочу сразу сказать, что она была и доброй, и трудолюбивой, позже мы с ней подружились. Но оттого, что мы очень разные, не сразу нашли общий язык. Хозяйкой Люда была образцовой, все у нее было на своем месте и в полном порядке. А у меня-то наоборот! Во-первых, я плохая хозяйка, дома только с книжкой сидела в своей комнате, келейный человек. (Когда мою сестру девчонки со двора спрашивали: «Где Нина?», она привычно отвечала: «Нина читает!») Во-вторых, и это главное, я очень переживала, тосковала по маме, с которой рассталась впервые в жизни, и все время пребывала в унынии, в каком-то оцепенении. Как только Люда увидела, что я не туда поставила туфли и подушки на кровати расставлены не так, тут и началось. Я беспрерывно просила у нее прощения — и совершала новые промахи. Один раз, когда ее не было дома, я взяла щетку и долго тщательно терла ванну. Мне хотелось сделать Люде приятное. Но когда она пришла, выяснилось, что это щетка не для ванны, а для тела.

Часто Люда — человек очень простой, непосредственный — приходила в мою комнату, садилась на стул и начинала разговор. Этого я боялась больше всего!

— Вот что мне делать? Я не могу тебя любить, не могу! — говорила она. — Я стараюсь — не получается, что мне делать?

Я не знала, что ей ответить, молчала, а внутри все сжималось. Или она вдруг приходила ко мне с вопросом:

— «И, так сказать, сам Левий, принимающий десятины, в лице Авраама дал десятину: ибо он был еще в чреслах отца, когда Мелхиседек встретил его. Итак, если бы совершенство достигалось посредством…» (Евр. 7: 9). О чем здесь говорится?

Я понятия не имела, о чем здесь говорится, и молча смотрела на нее. Она, выждав паузу и закрыв книгу, говорила:

— Я так и знала, что ты не ответишь! А вот чада отца Владимира Воробьева на все имеют ответ!

И я была совершенно уничтожена: я даже не знала, кто такой отец Владимир Воробьев.

Когда я приходила в Никольский храм, все меня утешали, обещали найти другое место жительства. И в тот день, когда Люда унесла из моей комнаты цветы в горшках, сказав, что они, наверное, меня не полюбили, девочки с Преображенского клироса нашли мне квартиру. А тут и отцу Дмитрию дали Митрофаньевский храм. И начался новый период моей жизни.