Хедин, враг мой. Том 1. «Кто не с нами…»

Ник Перумов, 2015

Все силы, действующие на просторах Хьёрварда, активизируются. Ракот в союзе с Райной выступает против Древних Богов. Сильвия Нагваль нападает на Долину Магов. Хедин отправляется в пределы Неназываемого, а Клара Хюммель – на поиски мужа. Матфей Исидорти и Гелерра готовятся к броску в Неведомое. Все это происходит одновременно. Неужели есть какой-то глобальный план? И если это новая задумка Хедина, то какие роли в ней отведены главным героям? Все сомневаются друг в друге, а тем временем разгорается жестокая битва. Теперь борьба идет не просто за власть над миром. Кто победит в войне за Упорядоченное? Будут ли вообще победители?

Том I

«Кто не с нами…»

Пролог

В залах Хель творилось что-то несусветное.

Вампир Ан-Авагар замер, прислушиваясь. Вокруг так же покорно застыли собранные им души, которым ещё только предстояло отправиться Чёрным трактом.

Холодное небо, холодные тучи. Колючие и злые звёзды проглядывают в разрывы, пялятся на бесплодные земли, ставшие добычей если и не вечной зимы, то, во всяком случае, вечной осени.

Ан-Авагар досадливо поморщился — сейчас, казалось, ему мешал даже слабый и неверный звёздный свет. Мешал сосредоточиться, мешал дотянуться до источника возмущений, залегавшего глубоко под землёй.

Тревога. Тревога. Тревога — не суйся туда, не суйся ни в коем случае, услужливо подсказывали все проверенные вампирьи чувства. «Не суйся — сам ведь едва-едва сорвался с крючка Наблюдающих, кем бы они в конце концов ни оказались. Не лезь, куда не просят. Выполняй приказ. Делай порученное. Сказано: собирай души и тащи их на Чёрный тракт — вот и тащи. И умствовать тут нечего».

Но нет. Не получалось, не выходило, потому что там, внизу, за вратами Хель, где кончалась дорога душ, случилось что-то поистине из ряда вон.

«Клара Хюммель не осталась бы в стороне», — укоризненно шепнул кто-то в самое ухо. Нет, не кто-то — он сам. Клара Хюммель тряхнула б головой, поправила бы толстую длинную косу и бестрепетно шагнула бы вперёд, не боясь того, с чем или с кем ей предстоит столкнуться.

Вампир огляделся. «Да, кое-чему научился, кое-чего добился», — не без самодовольства подумал он. Души — вон они, все тут, хоть сдавай по счёту да по описи. Никуда не деваются, идут, словно утята за матерью-уткой. И уже не возражают, если так можно сказать.

Ан-Авагар знал, что стал сильнее, несмотря на все свои жалобы. Куда сильнее — сейчас его слова послушался бы не один затерянный погост, а, наверное, все кладбища на три дня пути от Поколя. И души слушались беспрекословно. Вереницы и вереницы их, как и встарь, покорно влачились просторами Гнипахеллира, покорно следовали за вампиром и безмолвно исчезали в провалах Хель.

Что ж, придётся заглянуть и поглубже. Спасибо Яргохору, поспособствовал.

Он привычно послал неслышимую живым команду, и несколько тысяч душ, растягиваясь длинной цепочкой, потянулись следом. Вампир шагал впереди, и перед ним уже раскрывался зев пещеры, когда оттуда, из глубины, словно незримым кнутом хлестнуло вырвавшейся на волю силой.

Ан-Авагар успел прикрыть глаза — но на скулах кожа лопнула, словно и впрямь рассечённая хлыстом. Он зарычал, сжимая кулаки.

«Врёшь, не возьмёшь!» — пришла совершенно невампирская мысль.

Врёшь, не возьмёшь!

Слишком, слишком по-человечески. Так, как живые думают…

«Так, стоп. Не зарывайся, Ан-Авагар. Прежде чем лезть, очертя голову, на рожон, надо сделать так, чтобы на Гнипахеллире всё оставалось бы в порядке».

Вампир вздохнул, утёр залившую щёки чёрную кровь, уже успевшую остановиться.

Легко сказать «сделать так, чтобы всё оставалось в порядке»! Легко сказать, да трудно исполнить.

Конечно, за время водительства мёртвых появилась у него пара-другая мыслишек, что вполне бы могли оказаться дельными.

— Не знаю, — проворчал он себе под нос, — почему это никому доселе не пришло в голову. Ну зачем держать здесь особого Водителя Мёртвых, если — надеюсь! — вполне справятся обычные заклятия? Ну конечно, да, не совсем обычные. Даже, если разобраться, совсем не обычные. Но не для великого же Хедина! Значит, была на то причина. И причина более чем серьёзная. Но ничего, я же быстро! Туда — и обратно. Без задержек. А то кто его знает, что там этот Яргохор учудит…

Словно отвечая ему, по Чёрному тракту вновь пронёсся сухой и горячий ветер. Швырнул в лицо вампиру какие-то иссушённые до полной неузнаваемости обрывки. Мёртвые листья, сказал бы Ан-Авагар, если б лежал перед ним обычный лес.

Но лесов там не было.

А была почти бездонная пещера, где по-прежнему дремал Гарм. И прислужники Хель, который уже век тупо выполнявшие одну и ту же работу.

Бессмертный пёс, вскормленный мясом мертвецов. Игрушка и забава владычицы Хель. Созданный словно в насмешку над Древними богами Асгарда, посадившими на крепкую цепь великого волка Фенрира, брата Хель.

Вампир вздохнул, покачал головой. Да, он устал, устал, как никогда не уставал до этого. Даже там, в мире, где он встретил Клару Хюммель, казалось, было легче. Тут, правда, не было боли, но вот усталость сейчас превозмогала вообще всё.

«Нет, надо идти. Вот только управлюсь тут, чтобы ничего не случилось до моего возвращения».

Он уже почти достиг с душами обычного предела, где их подхватывал незримый поток, увлекавший мёртвых прямо к вратам их царства, и где самому Ан-Авагару можно было поворачивать назад. Привычно выдохнул, повёл плечами, точно сбрасывая тяжкую ношу, когда из глубины вдруг донёсся яростный рык.

Души так и шарахнулись, словно сбитые ветром мотыльки. Хотя, казалось бы, что им, бестелесным, может сделать пробудившийся Гарм?

— Вот так так… — прошептал вампир.

Великий Хедин рассказывал об этом. С этого начиналось его восстание. Его и названого его брата, повелителя Ракота.

А что возглашает это пробуждение?

По древним пророчествам — Рагнарёк, последнюю битву и конец мира. Но, пока Пёс спит, этого не случится.

И потому — кто выльет на тела мёртвых, предназначенных в пищу Псу, сонный отвар?

Клара Хюммель бы не колебалась.

Вампир зло сощурился.

Что ж, оно и к лучшему — чтобы два раза не ходить.

Гарм уже не рычал — он выл, выл жутко и протяжно, и вой этот волнами прокатывался над Гнипахеллиром, предвосхищая грядущий Рагнарёк.

Глава 1

— Что делать, Аэтерос?

— Что делать, гаррат?

— Что делать, великий Хедин?

Над головами — великолепное, высокое, бездонное небо Обетованного. Небо рукотворного рая, области блаженных, созданной Молодыми Богами ещё в ту пору, когда они были настоящими богами.

Они вернулись. Отступили — хотя кто-то мог сказать, что они «бежали». Армия Хедина — его подмастерья — не приняла боя у стен Асгарда Возрождённого, в виду новосотворённого Иггдрасиля и ударившего из-под корней священного ясеня Источника Магии.

Четвёртого, не предусмотренного никакими канонами, Источника Магии. По людским легендам, собственно, именно ему бы следовало именоваться Урдом. Именно там, в Асгарде, под корнями Иггдрасиля, бил самый священный и чистый из всех Источников Магии.

Хедин Познавший Тьму стоял на широких каменных ступенях. За его спиной поднимался облачный дворец — ещё одно прекрасное творение прежних хозяев Обетованного. Именно здесь, на этих ступенях, они с Ракотом и сошлись в последней битве с пресветлым Ямертом и его братьями…

Перед Хедином, потрясая оружием, толпились подмастерья. Не стояли тихо, преисполненные почтения, готовые внимать каждому его слову, но, напротив, волновались — гневные, обозлённые, требующие драки.

Познавший Тьму застыл недвижно, скрестив руки на груди и завернувшись в плащ.

Он стоял неподвижно, бесстрастно. Во всяком случае, ему хотелось так выглядеть. Именно таким — считал он — только и было достойно являться своим подмастерьям.

Спокойным. Каменно-спокойным. Великий бог Хедин Познавший Тьму не ошибается, всегда знает, что надо делать, не испытывает ни сомнений, ни колебаний. Так должно быть.

Взгляд его скользил по лицам — людским и нелюдским, эльфийским, гномьим, орочьим, гоблинским… Видел тяжело взмахивающих кожистыми крыльями морматов, видел радужных змеев, других фантастических существ, пришедших, казалось, из страшных сказок, — но здесь всех их свели воедино его воля и его дело, ставшее и их делом.

— Веди нас в бой, Аэтерос!

— Мы не разбиты!

— Ученики Хедина не отступают!

Над толпой взлетают топоры. Какой-то эльф выпустил вверх белооперённую стрелу и кинул вслед заклятье; начарованный оголовок взорвался снопом багряных искр.

Хедин улыбнулся. Его улыбку видели все, от края до края толпы, и ни у кого не возникло сомнений, что он искренне улыбается, а не просто растягивает губы.

Улыбнулся, как всегда, спокойно и уверенно. Без тени сомнений — их не может иметь Новый Бог.

Хотя он теперь — один.

«Нет рядом ни Ракота, ни Сигрлинн. Насколько? Как долго ещё ему стоять так, одному?

Нет и беззаветно преданной ему Гелерры, бедняжки Гелерры, безнадёжно влюблённой в своего Бога.

Нет и Хрофта, старого друга, старого верного Хрофта. Он… он рядом с новорождённым Источником.

И Хагена нет. Он далеко, в Долине.

Ты один, Познавший Тьму».

Холод этих слов вползает в душу, шуршит по незримым камням, словно пустынная змея, устремляющаяся к добыче. Хочется забыть, кто он такой, и кричать, кричать во всю глотку, разорвать рот криком, выплеснуть это сосущее, тягостное отчаяние, подгрызающее, что ни час, само его естество, его уверенность, что он, именно он и только он, способен справиться с обрушившейся на Упорядоченное бедою.

А ведь одиночество, кажется, было вечным его спутником. С самого начала, когда они с Ракотом вместе двинулись во Тьму. Один — чтобы подчинить её, другой — чтобы познать. Даже тогда они уже шли разными путями. Даже тогда он, Хедин, не делился сокровенным с названым братом.

Он делился с Си, да. Она хмурила брови, морщила лоб. Нет, не останавливала, только вздыхала многозначительно. Словно… словно мать, которой ни у неё, ни у него никогда не было.

Тогда Голубой Город, радость творчества, слияния душ остались уже позади. Его тянули к себе пропасти и бездны, а её… кто знает, о чём она тогда думала!

А сейчас её нет, и отсутствие её обжигает, словно сталь, охлаждённая до абсолюта в ледяных безднах.

И нет возможности даже спрятаться за обиду. За вызов. За падшую от её руки Ночную Империю. За обиду на тогдашнюю её мудрость, когда она прикрывала, как могла, его от гнева Совета Поколения. Прикрывала, терпя его резкости, его колкости, его собственные на неё обиды.

И за гнев на эту мудрость, такую правильную, так хорошо… спланированную, истинно по-хедински, — сейчас не спрячешься тоже.

Остаётся только стоять с каменным лицом, что его подмастерья принимают за признак суровой, непреклонной воли, глубочайших, непостижимых даже для них планов.

Стоять с каменным лицом, с застывшей улыбкой, когда действительно хочется взвыть. Совсем как смертные…

Пустота там, где была Си, расширяется, словно домен Неназываемого. Расширяется, всасывает в себя всё новые и новые просторы его души. Он не забыл про План, он помнит о нём. Но… но переставлять Сигрлинн, его Си, словно тавлейную фигурку, искусными речами и тщательно выстроенными взглядами подталкивая её к «правильному» и «нужному», — выше его сил.

Си, его Си — идёт по волосяному мосту. Её страсть, её огонь, её любовь — всё смешалось, и он, самонадеянный бог (чуть не сказал — самозваный), надеется управлять всем этим? Надеется, что она сделает именно то, что нужно, твоя послушная кукла, покорная марионетка?

Наивный. Си никогда не была ничьей марионеткой. Даже в плену, даже будучи частью Западной Тьмы Эвиала, она вела свою собственную игру. Вернее, конечно же, не игру, но смертельную схватку. Ей пришлось сделаться коварной и изворотливой. Лгать лжецам и предавать предателей.

Больше всего Хедину Познавшему Тьму, Хедину Новому Богу, Хедину Владыке Упорядоченного хотелось сейчас выплеснуть эту ярость, эту грызущую изнутри неотвязную тревогу, утопить лицо Си в огне, броситься в бой очертя голову, по-ракотовски, чтобы все и всяческие мысли разлетелись бы вдребезги, вытесненные одной-единственной — выжить, чтобы победить.

Он не мог позволить себе закрыть глаза, не мог позволить расслабиться закаменевшим мышцам лица. Не мог позволить себе врезать кулаком по ближайшей статуе или раздробить в пыль каменные плиты под ногами.

Он должен стоять, монумент самому себе — монумент собственному Плану Хедина, что становится, похоже, больше самого Хедина, обретая самостоятельность и сознание.

Он должен, он обязан. Кому?

Упорядоченному.

Упорядоченному, этому бездушному монстру.

Храм злого божка можно сжечь, идолы — разбить, жертвенники — опрокинуть, адептов и жрецов, чьи руки в крови по самые плечи, — казнить.

С Упорядоченным сделать нельзя ничего.

Ему даже нельзя пригрозить отдать на съедение Неназываемому.

И от этого хотелось выть тоже.

Выть или хлестать огненными кнутами всё вокруг, чтобы вспыхивало, горело и рушилось. Чтобы пламень до неба, а может, даже и выше.

Ракот нашёл бы в этом успокоение. В этом, а ещё — в добром вине, весёлой красавице под боком, что знает толк в любовных играх; в доброй драке на арене под свист, хохот и улюлюканье зрителей…

Раньше ему казалось, что Ракот уничижает самого себя. Что он позорит их высокое звание. Сейчас — он бы сам проделал то же самое.

Но нет. Нельзя. В этом и есть его отличие от Ракота. Хедин Познавший Тьму должен стоять с каменным лицом, точно храмовый истукан, и вдохновлять своих подмастерьев на бой, последний и решительный.

Он выдохнул. Медленно свёл вместе полы плаща. И под его прикрытием, так, чтобы никто не видел, что было силы ударил кулаком в ладонь. Чтобы тело напряглось от резкой боли, прокатившейся от запястья к плечу.

Хоть что-то настоящее, существующее.

«Нет, — сказал он себе. — Это ненастоящая боль. Ты можешь отказаться от тела, можешь сбросить его, словно старую одежду. Стать ветром и светом, вихрем и молнией. Отказаться от того самого «сердца», что заходится всякий раз, когда я вспоминаю последний взблеск белоснежного платья Си за миг до того, как она исчезла.

Вот эта боль настоящая. Её не сбросишь, покинув бренное тело.

Без неё нет тебя, Познавший Тьму.

И потому тебе сейчас остаётся только скрежетать зубами, так, чтобы не заметили подмастерья, и повторять про себя бессильно «пусть с ней всё будет хорошо».

А ведь ты не привык к бессилию своих слов. Для тебя слова — это оружие, куда страшнее стали или огня.

Ты одинок, Познавший Тьму, и тебе страшно. Ты одинок, и потому прячешься за гордыми фразами о том, что, мол, это хорошо и правильно. Что задуманное можешь осуществить только ты. И да, только в одиночестве. Ничто не должно отвлечь, никто не должен помешать. Ты не сможешь никого спасать, никого вытаскивать. Только ты — и то, что наползает, надвигается на Упорядоченное. Наползает, само рождённое в его глубинах, часть общего, сделавшаяся подобной гангренозному члену, который уже не излечат ни снадобья, ни даже чары».

«Хорошие мысли, — мрачно подумал он. — В самую точку. За ними можно прятаться, ими можно оправдываться. Но от себя не убежать. Ну, хоть этим ты отличаешься от всех и всяческих «Богов Горы», больших любителей кровавых жертвоприношений.

Но пока Си не со мной… все планы и Планы в чём-то подобны тому, с чем они призваны сражаться. С этой… опухолью. Наростом. Паразитом.

У него много родителей, у этого урода, бастарда, голема, ходячего мертвеца, бывшего мёртвым ещё до рождения.

Много кто вложился в него, и каждый рассчитывает поживиться добычей. У твари не одна голова, много рук, много ног, много и слуг — не понимающих, что, к чему и зачем.

А есть ещё и Дракон с Орлом. Молча наблюдающие за схваткой.

Нет, Познавший Тьму, ты не имеешь права ни на гнев, ни на ярость.

И вот с этим я не могу, не хочу, не желаю соглашаться!»

Хедин скрипнул зубами.

«Слава мне же, как говаривают подмастерья, ещё есть, чем скрипеть.

Я имею право и на гнев, и на ярость. До тех пор, пока этого никто не видит. Но какой тогда смысл и в гневе, и в ярости? Какой смысл в любви к Си, если каждое слово с ней — часть Плана?

Проклятье, она, опять она, сказал я себе когда-то, стоя на балконе Замка Всех Древних. Чувства тогда были обнажены, кровоточащи, просты. Я холил и лелеял обиду, не зная, что питаю этим любовь.

Потом всё изменилось. Мудрая Си, расчётливая Си вошла в мою жизнь, чтобы пасть от руки собственной ученицы, Ночной Ведьмы. С тем, чтобы возродиться в Западной Тьме Эвиала как часть злобной игры брандейцев — я не хочу называть их моим Поколением, это были не они, даже не Макран с Эстери, это были их тени, не имевшие ничего, кроме ненависти и жажды мщения.

И потом она вернулась. Вернулась пламенным фениксом, трансформацией, в которой я, Хедин, доселе её не видывал. Вернулась, чтобы встать рядом со мной, чтобы мы наконец сделались единым целым, как и должно быть.

Правда, ненадолго. И это, Познавший Тьму, приводит тебя в бешенство. В то самое бешенство, что свойственно всем живым существам, лишившимся своей половинки. Недостойное Нового Бога, избранного самим Упорядоченным, правда?

Но, проклятье, почему же мне так хочется забыть обо всём, о Планах и прочем, и броситься в открытую схватку? Сделать именно то, чего я никак не могу, на что я не имею права.

Да, Познавший, не имеешь. Не имеешь права кинуться в бой, крестя направо и налево огненным мечом, подарком Ангелов Пламени. Твой удел — доля паука в паутине: сидеть неподвижно, чувствуя биение тысячи нитей, и…

Продолжай повторять себе это. Повторяй почаще, может, поможет».

Губы Познавшего Тьму, затвердевшие, словно высеченные резцом камнетёса, скривились.

«Брось. Нет у тебя тысячи нитей. Даже Читающие стали, гм, более чем ненадёжны. Есть только ты, Сигрлинн и Ракот. И твоё дело, чтобы они, даже во гневе или в незнании, делали бы то, что нужно, а не что заблагорассудится.

Проклятие!»

Ноздри его дрогнули, раздуваясь от гнева. Кулаки сжались, в кончиках пальцев родилось знакомое пощипывание, словно он вот-вот даст сорваться с них истребительному заклятию, совсем как в те славные времена, когда он был всего-навсего Истинным Магом.

Конец ознакомительного фрагмента.