Школа душегубов

Николай Сычев, 2000

В новой книге Николая Сычёва вскрываются пласты жестокости правителей России, ведётся поиск путей к нормальной жизни в цивилизованном обществе. В довольно необычной форме раскрываются характеры жестоких правителей. Зло, лицемерие, обман, воровство, тирания привели страну в то состояние, в котором она находится в настоящее время. И есть ли выход из того состояния, в которое вогнали Россию вожди..

Часть вторая

Дьявольский конкурс

— Кто больше зла принёс России, — озлился Уриан на вопрос старшей вороны… — Вчера же повестку объявляли, чего вы там клюв разеваете?

— Упомнишь тут… — прощёлкала ворона и отлетела к своим пернатым сёстрам в ожидании жюри.

В ядовито-жёлтом гроте — коронном зале нечистой силы начали собираться почётные члены дьявольской канцелярии. Вокруг огромного котла, перевёрнутого вверх дном, Асмодей устанавливал котлы поменьше: готовил стол и сиденья для президиума.

Как только в ночной мгле заступила третья смена страж-вигилий, в гроте появился Мефистофель со своей преданной свитой. Стая ожидавших ворон тотчас устремилась на их костлявые плечи.

Высокий, худой, прихрамывающий на правую ногу козлобородый Мефистофель уселся в центре президиума, раскуривая такую же чёрную, как и он сам, трубку.

— Люцифер! — позвал одного из свиты. — Адвокатом будешь.

— Опять я? Пятнадцать лун подряд сижу, на негодяев всё гляжу… Сегодня ведь душ — миллионы. Такого нам видеть ещё не приходилось. На десятки лун разбору, — кивнул Люцифер на орды земных лентяев.

— Радуйся, что работёнка есть, — попыхивал трубкой главный дьявол, оглядывая длинный ряд друзей. — Разберём дело и перерывчик устроим, отдохнём для новых хлопот, — успокаивал вожак, почёсывая острый нос. — Все собрались? Тогда начинаем.

Он ещё раз посмотрел влево и вправо. Дюжины две дьяволов с воронами на плечах сидели в предвкушении радостных разборок. Тут были кроме Люцифера: Вельзевул и Уриан, Асмодей и Вишап, Араска и Шайтан и ещё с десяток других сподручных. — С кого начнём? — кивнул Мефистофель огненный взгляд на своего друга Вельзевула.

— Террористы из девятнадцатого века первые в очереди. Давно подачки нашей ждут…

— Ну давай, зови, — махнул трубкой Мефистофель.

Вельзевул хлопнул в ладоши и в коронный зал нечистой силы вошли молодые закопченные парни. На лице каждого — страдания и мольба. Привыкшие к адской жизни, горячей смоле и постоянным окрикам бесов и бесенят, шагнули они к холодным перевёрнутым котлам, надеясь на облегчение участи своей.

— Что, сынки, кипеть надоело? — задиристо спросил Мефистофель.

— Ох, тяжко, тяжко, — простонали парни.

— А за что кипим? — закинул ногу на ногу дьявол, попыхивая чёрной трубкой.

Толпа в один голос затянула было объяснение, но Вельзевул взмахом руки пресек её гул.

— Млодецкий, Зунделевич, Бух, Фридман, Балмашев, Гершуни, Файнберг, Гольц, Гулинский, Зильберберг, Сулятицкий, Руссак, Березовский, — представил он толпу. — Покушались на жизни чиновников самых высоких рангов. Вплоть до царей.

— Так? — весело спросил Мефистофель.

— А-а-а! — загудели претенденты на дьявольские награды.

— Мелочь! — вынес вердикт главный дьявол. — Ваши старания никак не отразились на судьбе России. Не принесли они вреда сильного. Плохо работали, голубчики. Кипению в смоле вас Бог наказал. Кипите вечно, ребятки, — махнул он трубкой. — Следующих давай!

Стали заходить цепочкой.

— Дмитрий Каракозов. На царя — Александра Второго покушался. Неудачно. Меня повесили.

— Андрей Желябов. Организатор покушения на того же Александра…

— А я помогала, — выпятив тощую, как доска грудь, гордо заявила Геся Гельфман.

— Игнатий Иохимович Гриневицкий. Это моя бомба оторвала ноги царю. А они все — слабаки оказались, — махнул в сторону друзей. — Правда, и сам я погиб от этой бомбы.

— А я руководила и организовывала покушение, — выступила вперёд чахоточная Софья Перовская. — А ещё поезда с другом Гартманом подрывала, где чиновники ездили. За убийство царя меня тогда же вздёрнули на верёвке.

— И правильно сделали! — засмеялся Мефистофель. — Тебе бы, дурочка, детишек рожать, а не с бомбами обниматься, — ткнул в неё потрескивающей трубкой. — Прожила бы там сотню лет, не парилась бы тут в котлах с мужиками…

— Дык, они все эти революционеры по очереди спали со мной. Как тут дитёнка родишь? От кого?

Дружный смех всей дьявольской команды потряс своды большущего грота. Даже вороны, вечные спутники нечистой силы отрывисто закаркали, что означало их смех.

— Чего добились своими убийствами? Ну ухлопали одного — так ведь другой царствовать стал. Вред для России не мал, но ведь не самый-самый. Мелочь какая-то, — осклабился в улыбке главный дьявол.

А Люцифер как бы вердикт вынес: — Власть в любой стране существует для упорядочения общественной свободы и для подавления злоупотребления ею. А вы убили около трёхсот губернаторов, градоначальников, священников, торговцев за каких-то три-четыре земных года.

— Да нашими именами улицы, города в России названы! — в один голос затянули вошедшие. — Книги о нас миллионными тиражами написаны, в фильмах мы прославлены. Хоть мы и не знаем, что такое фильмы…

— Страной тогда правили оболваненные вашими революционными идеями фанаты, это было их дело кого восхвалять. Божье — вас наказать по пакостям земным. Наше — лучших подонков выявить и поощрить. Вы тут на пол присядьте, послушайте сколь чего в России другие понавытворяли. Кстати, а где Азеф? Только за одно убийство министра внутренних дел Вячеслава Плеве ему еврейская киевская община выделила 6233 рубля гонорарчику в виде премии, а из Варшавы сионисты ещё добавили 3527 рубликов. А в ту пору корова червонец стоила. А вы — царя! — усмехнулся Мефистофель в сторону Гриневицкого, стоявшего напротив. — Или вот Боря Савинков. Что — и его нет?

— Смола загустела. Вылезть с Азефом пока не могут, завтра, видать, будут, — пояснил сидевший слева Уриан. — Вон ребята бородатые просятся. Заходите, шакалы, — дал им команду.

Толпа небритых и немытых заполонила грот. Было их много, наверное, целая армия. Или две.

— А чего толпой? Где командир? — строго смерил их отвратные рожи Мефистофель.

— Сами себе мы командиры, с Кавказа мы. Не терпим, чтобы кто-то руководил, — хором забормотали в бороды. — Мы — мастера терактов по всей России. В Москве, Дагестане, Чечне, Ингушетии. В городах и сёлах. Поезда подрываем, электростанции, нефтепроводы, дома, школы…Да что придётся. Всё подряд…

— Шайка какая-то, тоже без царя в голове! Детей, стариков — всех без разбору бьёте. Зачем? Цель даже нам не ясна. Для чего и за что — безвинных?! Вас учили-растили-воспитывали-кормили, а вы в своей же стране и пакостите! Мразь вы наша любимая, наши, наши вы люди. Но! — многозначительно поднял он вверх коптящуюся трубку. — Поблажки ни люди на Земле, ни дьяволы в аду таким не дают… Девчушки тут молодёхонькие, оболваненные… Сами себя рвёте. Малограмотные что ли?

— Да, таблицу умножения даже не все знают, — пояснил Уриан.

— А что они знают? Денежки-бумажки и больше ничего? И это двадцать первый век? О — о-о! Разве можно поощрять таких?

— Э, Тофель, — ласкательно по старой дружбе обратился к нему Люцифер. — Ты дал мне полномочия адвоката. Так вот, я заявляю, — махнул он на бородачей с Кавказа, — в России сейчас демократия, эти шакалы не хотят работать и это их право. А жить на что-то надо. Вот они на кусок хлеба так и зарабатывают, их за теракты мафия разных стран хорошо финансирует. Так что урон России они наносят немалый. Значит, это наши люди. И наше право — представить их к премии или нет…

— Хм, — сжал сильнее в зубах трубку главный дьявол. — но ведь бить людей без разбору — ума много не надо. Даже полуграмотные революционеры выбирали конкретную жертву. А эти? Вон пусть хоть у Соньки Перовской поучатся, — Мефистофель сделал резкий жест в сторону огромной орды бородатых террористов новой России. — Они сами себя к вечному кипению в смоле приговорили ещё там, на Земле. А кстати, как и кто эти банды организует?

— Сперва стихийно всё происходило, — объясняет Люцифер. — Потом в банды стали объединяться. Идут туда самые бескультурные, отсталые, зложелательством охваченные, как все ущербные и ленивые. Разве умный человек будет поднимать оружие на соседа? Потом из других мусульманских стран начали финансировать, обучать бандитов…

— За деньги, значит, идут убивать? Работать не хотят… А чего хотят? Им что — не нравится существующий строй? По-моему, они никакого общественного строя и порядка вообще не могут представить и всеми бесчеловечными средствами — убийствами, терактами — пытаются разрушить любой существующий строй. Даже в наших рядах больше порядка и совести, чем у них. Они ведь против Бога пошли.

— Аллах у них называется, — уточнил Шайтан.

— Да какая разница! Хоть как называй — Бог-то един. Слушай, адвокат! А чего это сперва шли одни иудеи, а теперь одни мусульмане? Все они жители России, а чего тогда свою нацию и веру позорят? Ведь нет большего греха на Земле, как убийство человека! Сами-то ведь русские ни у евреев, ни в странах мусульманских не пакостят. И свою страну ценят, берегут. А эти — что?

— Их и спроси…

— А чего могут объяснить полуграмотные отморозки, коли веру предали, грех самый тяжкий творимые. Хоть это и наш контингент, но с таким дерьмом разговаривать не хочу, не то что премировать их. Кто там следующий?

— Шеф, четвёртая стража вигилий дежурит. Скоро солнышко проклятое вылезет, так что…напомнили Асмодей.

— Ну?! Тогда улетаем! До завтрашней ночи! — скомандовал Мефистофель и вместе со своими воронами все взмыли под своды необъятного грота.

Враз опустел президиум. В преисподней остались ждать следующей ночи террористы и убийцы с одной шестой части суши Земли. Дьявол ада собрал их всех и тем самым дал передышку, притушив котлы с кипящей смолой. Вся нечисть России была сейчас благодарна дьяволам за этот небольшой в вечности перерыв, за надежду, что самые-самые жестокие негодяи получат в награду за свои пакости земные временное, но послабление в аду. А может, освободят одного-двух от вечного кипения в котлах и поставят кочегаром, как Карла Маркса?

Но мысли этих негодяев — претендентов на дьявольское снисхождение Мефистофель прочёл на расстоянии и, как только ночь вступила в свои права он, залетев со своей свитой в вечный грот, заявил: — Хотите, чтобы от кипения в смоле вас освободили? Нет, лучшего кочегара как Маркс нам не надо… Все вы Богом наказаны, точнее ещё на Земле избрали сами себе такое наказание за грехи, творимые там, — он ткнул потухшей трубкой в каменный пол. Сейчас на дьявола надеетесь, а на Земле от Бога отворачивались! А?! То-то же! Каждый получил от Всевышнего то, что заслужил! Ну, заходите, кто первый в очереди за моей поблажкой…

Первым был Гершель Ягода, начальник всесильного ГПУ-НКВД. За ним в затылок друг другу по-военному прошагали начальники управления лагерей и ссыльных пунктов в тридцатые-сороковые годы земного века двадцатого.

— Берман, Филин, Кацнельсон, Коган, Финкельштейн, Серпуховский, Полин, Шабо, Гогель, Мезенец, Заковский, Фридберг, Пиляр, Абрамкольский, Райский, Файфидович, Зелигман, Тройицкий, Дерибас, Круповский, Леплевский, Белицкий, Вуль, Иоффе, Шанин, Слуцкий, Гай, Могилевский, — представлялись они длинной чередой.

— Чего опять целой ордой? По одному разве нельзя? И что — одни масоны вершили судьбами незаконно заключенных? Бардак, однако, в России, если одна нация над всеми стоит. Барда-а-а-ак,… — вывел аксиому Мефистофель.

— А что бы я один мог без них сделать, а они — без меня, — дал чёткий ответ Гершель Ягода.

— Ну, и сколь загубленных на вашем счету?

— Дьяволы родные, любимые! Да рази посчитать число сие?! В лагерях-то сталинских, на лесоповалах, шахтах и рудниках миллионы были. Мало ведь кто-сь выжил. Комаров и гнуса в тайге меньше выжило, нежели душ людских…

— Ну, а всё-таки? — любопытствует с приторной улыбкой на роже Вельзевул. — Ты ж ведомство возглавлял!

— Ну кто ж их считал? Да и зачем, для чего? Можа мильон, можа два, али три успел на тот свет, то бишь — уж на энтот спровадить. Да уж ежели вам очень интересно, то перепись можна провесть, времени тута уйма… А? Давайте, я займусь…

— Ага, перепиши… Души-то вами загубленные почти все невинные были.

— И што же?

— Так они ж не сюда, а в рай попали. А кто нас или тебя туда пустит, начальничек ты этакий?

— Выходит, вы ни мне, ни друзьям моим не верите? — изумился Ягода.

Теперь заулыбался Мефистофель: — Ты чё, малышок? Как не верим? Верим! Что ты, родной! Как не верить своим? Это у вас там на Земле друзья друг дружку продают, а здесь сий номер не пройдёт! Я вот токо спросить хочу: все до единого начальнички, которые в подчинении твоём — все евреи, как так вышло?

— Можно я поясню? — привстал Люцифер. И, не дожидаясь разрешения начал речь держать, словно текст по бумажке читать: — С первых дней власти советской, — а это был семнадцатый год прошлого века земного, в Совнаркоме России — главном ихнем штабе было: один грузин, один армянин, двое русских и 18 евреев. В военном комиссариате, что Троцкий возглавлял — один был латыш, русских — ни одного, зато 34 еврея. В Наркомате внутренних дел все до единого были сионисты, в Наркомате финансов из 30 его членов — 26 евреи, в Наркомате юстиции таковых было 18. В 1936 году из 115 членов Совнаркома 97 были еврейской национальности, в ЦК партии из 85 членов был 61 сионист, в Госплане — 12 из 15 — евреи. Все двенадцать редакторов центральных газет и журналов тоже были людьми этой национальности. В тридцатых-сороковых годах более половины преподавателей школ, техникумов, вузов были иудеями. Так что лагерями командовать тоже им приходилось. Места-то самые лакомые. Должность начальника лагеря приносила каждому огромные доходы взятками с родственников заключённых за минимальное улучшение режима, за начисление зачётов, за досрочное освобождение и так далее. Не говоря уж о том, что начальники-евреи с радостью выполняли истребительские обязанности, предусмотренные всемирным Сионом. Ещё в мае 1917 года состоялся Всероссийский сионистский конгресс, суть которого сводилась к тому, как сделать Россию провинцией для израильтян. А в мае 1918 года сионисты провели в Москве конгресс еврейских общин. Главный лозунг конгресса был: «Да здравствует воинствующий сионизм!» И в том же году с помощью председателя ВЦИКа Якова Моншовича Свердлова сионисты протащили через совнарком закон о смертной казни за антисемитизм. В Законе говорилось, если вы с русским, татарином ли, армянином, грузином, да хоть с кем — поспорили-поругались или даже подрались — не беда, но на израильтянина вы не можете даже голоса повысить, не имеете права ни в чём ему отказать. Только попробуйте с ним круто поговорить или не принять на работу или учёбу — это будет основанием, чтобы привлечь вас к судебной ответственности. Вплоть до расстрела. И закон этот очень уж успешно применяли как в городе, так и в деревне. Особенно распоясались сионисты на правобережной Украине, ближе к польской границе, чувствуя поддержку из-за кордона. Многочисленные подпольные организации сионистов действовали там почти открыто. В Каменец-Подольском и ряде других городов бушевали митинги и еврейские демонстрации, с трибун раздавались выпады против Сталина, вождя тогдашнего, и вообще против советской власти. Всюду были портреты Троцкого. Звучали призывы установить связь Вейцманом, Бен-Гурионом и другими сионистскими лидерами, координировать с ними действия. Еврейские молодчики безапелляционно требовали создать для евреев особую автономную республику со своим правительством и даже указывали территорию от Одессы до Гомеля с центром в Виннице. Украинцев при этом не спрашивали, согласны ли они. Кстати, именно сионисты создали ГУЛАГ. Слышали о таком? В котором за полвека погибло и расстреляно около пятидесяти миллионов человек разных национальностей. Гибли в нём и сами создатели этой всесоюзной тюрьмы. Но главными палачами во всех без исключения лагерях, как я уже говорил, были евреи.

— Но, друг мой, всё это политика давно минувших дней. Мало ли чего у них на Руси не было! Русские — народ недружный, им всегда барин был нужен со стороны: то немка, то грузин, то еврей, то ещё кто-нибудь…А потом крайних, да виноватых ищут, — выслушав длинную речь заметил Мефистофель. — А кстати, откуда у тебя такие сведения?

— В архивах, книгах, всё записано. Теперь это там уже не секрет.

— Ладно, отвлеклись. Прошлая политика нам ни к чему, — заключил главный дьявол. — А вот орду этого Ягоды можно и поощрить за трупы земные. Первый тур конкурса вы прошли, друзья вы наши родненькие…

— Так есть ещё трупы пигмея Николая Ежова и развратника Лаврентия Берии из того же ведомства. Оба они возглавляли НКВД в разные годы и по числу жертв Ягоде не уступали, а превосходили, — снова подал ценную информацию Люцифер.

— Они явятся?

— Если прикажете…

— Дело ведь добровольное. Это же не огонь под котлами добавить, а премию получить. Тут конкурс. Пусть приходят, всех послушаем, куда спешить в жару такую, — ядовито засмеялся Мефистофель и заключил: — Но и орда — молодцы! Если равных им по зловещим злодеяниям не будет — обязательно наградим! Другие пусть заходят, — махнул трубкой.

Вошёл стройный блондин. Склонил по-привычке голову перед начальством.

— Ты что — пулемётчик? Много в России людей пострелял? — прокаркала старшая ворона, перелетевшая с плеча Мефистофеля на дно пузатого котла, заменявшего стол.

— Нет. Я всего одного убил. Из пистолета. На дуэли.

— Всего одного?! И ты ещё смеешь претендовать на премию, как человек, принесший наибольший вред России?! Ой, молодец! — схватился за тощий живот Асмодей.

Блондин даже не улыбнулся. Спокойно произнёс:

— Всего за грех один

Господь низверг нас в глубины глубин.

Вот я и убил одного. Но человек этот — Пушкин.

— Так вы — Дантес?! — хором выдохнуло несколько голосов нечистой силы.

— К вашим услугам, — Дантес снова сделал гордый кивок головой.

— Как же, как же — знаем! — возрадовался Мефистофель. Номер вашего котла легко запоминается — пятьсот тысяч. Это вы вместе с Малютой Скуратовым и его друзьями кости парите? И царь там какой-то грозный барахтается. Весёлая у вас компанийка. Всё хотел ближе познакомиться, да не успеваю. По 10–15 лун заседаем по каждой стране с разными вопросами. Да ведь и по делам во все страны слетать надо бывает… а ты — молодец! Родственничка из нагана бац — и нет поэта. Ай да француз! Но ведь ты, родимый, честь нарушил — стрелять-то первым должен Пушкин, раз он был вызван на дуэль!

— В людей поэты не стреляют, но их подонки убивают, — изрёк Уриан. — Вон, кстати, ещё один бретёр. Иди сюда, друже! — позвал он человека в погонах майора девятнадцатого века от Рождества Христова.

— Николай Мартынов! — представился вошедший.

— О! Первого русского человека видим за вторую ночь, — взбодрился Мефистофель. — Ну-ка, ну-ка! Это ты в генералы всё метил? Тот ещё дуэлянт! Сам вызвал Лермонтова и сам же первым пульнул в него. Нехорошо, братец, не по-офицерски кодекс дуэлянта нарушать, — смеялся дьявол.

— Так он же в меня не хотел, гадкий корнет! — защищался Мартынов.

— А почему считаешь, дружок, что твой выстрел нанёс вреда России больше, чем Дантеса? — спросил Вельзевул.

— Ну как же! — приободрился майор. — Пушкин 37 лет прожил, а я Лермонтова застрелил на двадцать седьмом году жизни. А ведь про него ещё Лев Толстой, слыхали такого? — писал Чехову: «Проживи этот поэт чуть дольше и нам с тобой, Антон Павлович, в литературе делать было бы нечего». Так мне передали. Лермонтов-то гениальнее, наверное, Пушкина был… — Мартынов самодовольно заприхлюпывал, как бывало, в Пятигорске на ужинах у Верзилиных, где он любил много выпить и поесть, всегда пытаясь щегольнуть красивой черкеской и большим кинжалом, своим солдафонским красноречием, которое так злило молодого и дерзкого Лермонтова.

— Хм, убедительно! Учтём, дорогой Никс. Так, кажется, на Земле вас друзья называли? — обнадёжил Асмодей, и все дьяволы в знак согласия закивали.

В разборах, выяснениях, спорах и россказнях прошло семь ночей. Одни убийцы сменяли других, каждый хвастался злыми деяниями на некогда родной Земле, в своей Отчизне, стараясь выслужиться перед дьяволами и заслужить их милость. Тут были бандиты и террористы, всякого рода уголовники и фанаты коммунистических идей, науськанные и оболваненные большевиками и потому шедшие войной брат на брата, сын на отца; шпионы и диверсанты, бомжи и горькие пьяницы, за рублёвку пырнувшие ножом друзей-собутыльников, пьяные милиционеры, задавившие колёсами своих машин ни в чём не повинных сограждан на улицах городов и посёлков, попадались женщины рожалого возраста, убившие соперниц ли, пьяных ли мужей в порыве яростного гнева; подростки и всякая шантрапа, любившая побаловаться ножичком; картёжники и аферисты, также в порыве гнева пролившие невинную кровь.

Попадались киллеры, только-только прибывшие в ад, чекисты, вскормленные всякими менжинскими-дзержинскими, свердловыми-троцкими, ленинами-сталинами; пьяные шофёры, купившие водительские права. Но особенно много было чекистов первой половины двадцатого века от Рождества Христова. Каждый из них имел на своём счету по несколько сот или даже тысяч убиенных душ разной веры. Одна нация хладнокровно убивала своих же соплеменников, хотя для чекистов все были равны: от их пуль гибли как русские, так и евреи, татары и белорусы, грузины и украинцы, башкиры и молдаване… И не было такой нации, которая бы не пострадала безвинно во времена правления в России большевиков-коммунистов во времена строительства их утопического коммунизма, то бишь равенства для всех. Но нет и не будет на Земле такого социального строя, при котором были бы все равны. Только в аду, в царстве нечистой силы были действительно все равны перед дьяволами, их чугунными котлами с кипящей смолой. Для дьяволов не существовало полов и рас, национальностей и вероисповеданий. В огромных котлах день и ночь бултыхались вечные обитатели тёмного царства.

Облетевшие более сотни стран дьяволы диву давались: сколько душ жило в России в последние сотни лун, кто нанёс ей вред и за это попал в вечность ада. Самый страшный грех на Земле — это убийство, которое не снимается никакими молитвами. А вот убийц-то как раз и было больше всего в аду.

— Родина-то ваша-мать — Россия? — спросил Мефистофель кавказских бородачей.

— Ну…да…

— А бомбы свои где взрываете? В России?

— Ну… да…

— Да кто же пакостит там, где живёт?! Мы такого ещё не встречали! В своём дому пакостить нельзя! Вас что, этому не учили? Всевышний создал человека по образу и подобию своему, послал пребывать его на Землю, чтобы жил он в радости и опыта земного набирался для жизни вечной на другом свете — пояснял Мефистофель. — Душа каждого живёт вечно, если человек не был подонком и умер своей смертью. Но она улетает в рай, к нам же попадают только души убийц и предателей, христопродавцев и самоубийц.

Двести земных лет не были дьяволы с ревизией по России, не уточняли-не выясняли кто принёс наибольший вред стране. За предыдущие тысячелетия не набиралось в аду столько негодяев, сколько появилось их за два последних века. Народы России словно соревновались с другими странами по числу подлецов. Китай, Индия по численности многократно превосходят Россию, но и там нет такого числа убийств. Начиная с двадцатого века страна лидирует по числу негодяев и вредителей.

— Что-то неладное там стало твориться, — размышлял главный дьявол. — То есть для нас — это вроде и хорошо, потирал он костлявые руки, ведя беседы с ангелом самого высокого ранга — Серафимом, занятым созерцанием божества.

Молчал тоскливо вечный Серафим, понимая, что дьявол рад такому ходу событий. Но ведь не таков был замысел Творца, когда он создавал человека. Что сказать дьяволам? В программе сотворения мира не было даже болезней человека, не говоря уж об убиении созданья божьего. Но пал Авель от рук брата, и проклят Каин Богом за убийство сие. Но почему до сих пор там люди лишают жизни себе подобных? Выходят, не верят в проклятие божье, во Всевышнего не верят? Ну, это на Земле. Здесь, в аду верят все. И все надеются сейчас на награду дьявола, который проводит ревизию подонков по пункту «Кто больше зла принёс Отчизне». Убийцы спорят, доказывают, ругаются, выгораживая себя и хвастаются числом душ убиенных, чтобы поблажку, хоть и на время — получить. И верил ли в Бога или в чёрта на Земле, посещал ли храм божий иль разрушал его — всяк, кто грех на Земле сотворил — получил по заслугам.

Прошло уже тринадцать лун, как дьяволы начали конкурс среди адовых подонков России, а конца-края очереди не видно.

— А ты за десяток лун обещал управиться, — как-то в минуты дневного отдыха иронически заметил Люцифер.

— А что, устал? — вскинулся Мефистофель.

— Нет, но надоело уж возиться с таким дерьмом…

— Да и мне уж — во! — провёл костлявой рукой по горлу главный. — Наскучило возиться с такой мразью. В России без нашего вмешательства люди давно творят чудеса зла. Никто ж не ожидал такого! Это оказывается не Сингапур и не Индия, не Китай и не Америка, где мы недавно работали. Да по всему земному шару таких бандитских орд не бывало! Надо было ещё век назад по этой стране работать, приняли бы меры, успели бы не допустить такого кровопролития…

— Нет, Тофель! — возразил Люцифер. — Когда люди отворачиваются от Бога, а религию называют опиумом для народа и любой ценой рвутся к власти — тут даже мы бессильны. Вот скоро пойдут косяками подонки большевистско-коммунистической эпохи, — тогда мы не такое ещё услышим…

— Да ты что?! Тогда, может, перерывчик в сотняшку лун сделаем?

— Как хошь. Только для негодяев потом опять придётся котлы притушить, вторично передышку в кипении делать…

— О, нет-нет, продолжим работу.

— Меня вот что беспокоит, Тофель. Информационное поле планеты давно уже перегружено душами тех, кто умер насильственной смертью, не реализовав замысел божий пребывания на Земле. Пробыв там назначенный срок, душа должна уйти в Мир-Лоно Матери Божественной Вселенной. Но это происходит только тогда, когда человек умирает естественной смертью. В России таковых все меньше и меньше. То есть по смертности на тысячу человек, как там принято учёт вести, Россия стоит на первом месте. Оттуда к нам плывут умершие насильственной смертью. От алкогольных суррогатов каждые 13 лун — это год по-ихнему, — отдают нам душу тысяч двести, 500 тысяч гибнут от наркоты, 50 тысяч — под колёсами автомобилей, за рулём которых сидят пьяные водилы или те, кто за деньги разрешение на вождение купил. Права — тот документ называется. Тысячами кончают жизнь самоубийством, еще больше народу гибнет в пьяных драках или одни богатые убивают других богачей из-за бумажек-денег. От сердечных болезней ежегодно умирает 600000 человек. За семь лет земных — целое государство вымирает по численности равное Финляндии. Словом, по смертности Россия на первом месте среди всех других. И такое продолжается уже много-много лет. Мусульмане юга ведут войну с христианами. А до этого война с немцами унесла 43 миллиона россиян. А ещё с 1917 по 1991 годы по политическим мотивам в сталинских лагерях побывало порядка 60 миллиона человек. Была эпоха политического террора против своего народа. Мало кто выжил. Многих погноили или порасстреляли. И эти люди не выполнили программу пребывания на Земле, заложенную Всевышним при рождении. Потому как не своей смертью умерли. И все эти миллионы душ не могут уйти в Лоно Матери Божественной Вселенной, а зависают в информационном Поле планеты, загрязняя его.

— Да знаю! — перебил Мефистофель. — К чему мне этот ликбез?!

— Так надо что-то делать!

— Бог создал людей для радостного бытия, а в России народ стал злым и всё больше озлобляется из-за несправедливостей своих правителей и тяжкой жизни. И мы тут ни при чём!

— Э, Тофель! Не юли. Бог создал человека, но для чего были бы мы нужны — не будь ни Бога ни человека?

— Н-н-ну, — замялся главный дьявол. — Так оно, так. Правильно всё…Но…

— Верно и то, — и ты это знаешь, — продолжал Люцифер, — что Бог не может изменить заданную программу, вмешаться в житие своего творения, то есть укоротить или удлинить срок пребывания там Создатель уже не может. Программа выполняется — и всё тут. Судьба каждого человека в его руках. И то, что кто-то плохо живёт, болеет, страдает — виноват сам человек или его окружение, то есть безнаказанная власть.

— Люди, страдая болезнями, укорачивают жизнь свою и сородичей своих?

— Мучаются, а не живут, если они в нищете и болезнях…

— Но ведь Бог не любит слабых и бедных…

— Если человек сам себя не любит, почему его должен любить кто-то другой?

— А как полюбишь себя, если миллионы людей России бедны или вообще нищенствуют? И что самое странное: два века назад, сто лет назад и теперь в России ситуация к лучшему не меняется. А ведь бедные и нищие не могут быть счастливыми.

— Не могут.

— Но не все же они виноваты в своей бедности. Правители довели их до такого уровня. В большинстве стран подобного нет. По крайней мере в Северном полушарии. В других странах долго живут и не уходят ни в рай, ни в ад раньше запрограммированного срока. Но мы снова отвлеклись. Ты про Поле начал что-то…

— А всё это едино. Больше всех, говорю, информационное Поле планеты захламили россияне, раз там больше всего умирает народа преждевременно. От искаженного Поля страдают народы других стран. Энергия Космоса, проходя искаженные Поля, сильно ослабевает, вот и образуются всякие болезни. Получается, что Россия своим укладом жизни отрицательно влияет на всю планету. Ведь и у нас в плане творения-разрушения этого нет, чтобы из-за одной страны мучились люди других континентов.

— В наших программах, конечно, нет, ты что, Люцифер? Поля не должны искажаться!

— Но ведь они загрязняются, и идёт их искажение…

— А что мы? Лично я что могу тут сделать, если основанная масса населения в России живёт бедно, от этого озлобляется? Если не соблюдаются законы бытия, не наказываются явные виновники всех бед? Ведь в этой стране есть всё нефть и лес, золото и газ, уголь и серебро, цинк и медь, поля и луга, реки и озёра, звери и птицы, в земле все полезные ископаемые. И всё это в одной стране! Всё вместе! В других странах что-то тоже есть, а чего-то и нет, а в России — ну всё, что только Бог создал — он дал ей, а живут там плохо. Я что ли повинен в этом? Или ты? Корни убийств, смертей преждевременных — в нищете не только материальной. Хотя всё в мире взаимосвязано.

— Я думаю, что народ там получил наказание социализмом из-за отказа от религии, — задумчиво вывел Люцифер.

— Религии? Какой? В России их много.

— Не юли, Тофель. Ты прекрасно знаешь, что Бог един для всех, но каждая нация выбрала удобную для себя религию. По своим взглядам, убеждениям, мировоззрению. И вот лун с тысячу тому назад большевики в России стали отучать людей от всех религий. Запрещать вероисповедание, преследовать власть стала тех, кто признавал Бога как единого отца.

— Хотя меня и всех нас, как нечистую силу, это должно было бы радовать, но для людей-то ведь это очень плохо…

— А для властей российских — было хорошо. Такую вот линию повели большевики. Их потом коммунистами стали называть.

— Теперь мне ясно, почему почти все коммунисты к нам в ад попадают. Даже и те, кто вроде бы греха на Земле не совершил — всё равно сюда. Потому как отказ от религии, от веры — уже наказание Божье. Даже мы, дьяволы и то верим в Бога. Потому как не было бы его — не было бы и нас! Выходит, коммунисты там были хуже дьяволов?

— А вот теперь ты отвлёкся, — заметил Люцифер. — Скоро встретимся с главным антихристом россиян. Ульянов-Ленин его фамилия. Сейчас мы должны найти вариант решения — как помочь россиянам в их жизни несладкой, чтобы меньше Информационные Поля своими трупами засоряли.

— М-м-да, — набивая трубку золой из-под котлов отозвался Мефистофель. Думаю, найдём решение, если послушаем этого главного антихриста, поймём мотивы его богоотречения, вникнем в учение и узнаем силу, которую он применил для оглупления народов такой большущей страны, где исповедаются самые разные религии. Он что — силён, как мы? Был наделён такой же властью, как нечистая сила? Ведь даже мы не можем попутать все народы враз! Неужто он сильнее дьявола? Но ведь этого не может быть! Потому что в бесконечной Вселенной всего две силы — Бог и мы. Это как свет и тень, как день и ночь…

Ну… а решение, — Мефистофель чуток задумался, — решение будем принимать потом, сейчас нам надо победителя нашего смотра-конкурса выявить и наградить…Да, а этот антихрист давно у нас кипит?

— Вторая тыща лун пошла. Здесь у него котёл персональный, а на Земле осталась его оболочка, до сих пор прах земле не предан. В специальный мавзолей уложен. Чтобы люди ходили и дивились…

— Даже так?! Ну, тогда это сверхдьявол! Что, люди там до сих пор так любят его или боятся?

— Ни Богу, ни дьяволу не понять россиян. Аура там что ли какая-то особая…

— Ну, это ты брось! Аура — это поле Божественное. А раз попрали там всякую религию, то и никакой ауры кроме дьявольской над Россией быть не может! Но ведь и мы особого зла там не творили. Выходит, люди сами заменили этим Ульяновым-Лениным Бога? Но это же… — Вспотел и занервничал Мефистофель. — Это же попрание и отрицание не только Бога, но и нас, нечистой силы!!!

— Для россиян наш контингент, который в котлах парится, хуже любой нечистой силы.

— А на земле многих из них боготворили. Особенно тех, кто при власти был.

— Так больно уж много там власти-то поганой…

— Так радуйся! Что бы мы без русских-то негодяев делали? У них выходит: чем выше человек занимает пост, тем больше он зла творит, больше грехов на нём. Словно аномалия какая-то за последнюю тыщу лун, словно умные люди повывелись…

— Вот-вот! Там умных не любят, они как раз в тюрьмах да лагерях и сидели, их там гноили и расстреливали. Слово сказал против власти — считай, приговор себе подписал.

— Но ведь мы, в отличии от Всевышнего можем воздействовать на жизнь человеческую на Земле, кому-то подпортить судьбу, а в чью-то не вмешиваться. Пусть, хоть и в исключительных случаях…Думаю, надо всех сперва послушать, а этого Ульянова уж напоследок, — собираясь в очередную ночную смену решил Мефистофель. — А то потом неинтересно будет…

— Как скажите, — отозвались сообщники.

И опять в ядовито-жёлтый грот плотной лавиной потекли грешники. Шли седые и молодые, военные и гражданские, бедные и богатые, худые и толстые, мужчины и женщины, христиане, иудеи и мусульмане, городские и деревенские. Воры, бандиты, взяточники, убийцы, клеветники, предавшие близких ни чем не отличались от властителей, обманывающих народ… Все эти толпы хотели и искали лучшей жизни, лучшей для себя участи во время своего пребывания на Земле. А может, призрак некий искали, называемый счастьем, а сотворили зло, хаос, тот, который царит там. Вот и разрушают Божественные Поля Энергии жизни, мешая всей планете существовать по Божьим законам.

Дьяволы, вроде бы и радовались, но подсознанием каждый из них понимал, что когда много лет кряду народу умирает больше, чем рождается, то такая страна обречена. Но Россия сама избрала такой путь. С помощью ли поводырей своих — не в этом суть. В пропасть ведёт этот путь. Люди не понимают этого? Но ни Бог, ни дьявол изменить тут ничего не в силах. У каждого народа своя дорога. Бывает она и общей. Только вот гибельные подобия добра, в которые как в ловушку попали люди России, такие как политическая борьба и борьба за власть, высокие посты любой ценой — это страшный соблазн. И ничему не научили горькие уроки братоубийственной революции. Государство оправдывало массовые расстрелы тем, что оно будто бы несёт благо народам. Ни войны, ни революции сейчас нет, но безнаказанность жуликов, казнокрадов, хапуг, бандитов даёт аду такой урожай, как если бы в России грохотала война. Страна словно решила уничтожить саму себя, свой генофонд. Одни правители сменяют других, отменяются одни законы, сочиняются другие, порой резко противоположные, меняется политика, тактика, социальный строй, народ попадает из одной крайности в другую, а жизнь лучшей не становится. Впрочем, дьяволов не так волновал уровень жизни россиян, как очень высокая смертность, когда, не отбыв на Земле и половины отмерянного срока, люди отдают Богу душу. Но не берёт он её. Потому как не долетает она до рая, а размывается в Полях космических.

— Я считаю, — изрёк как-то Шайтан, — что на лживый путь счастья россиян подвигли всё же революционеры…

— Ты что, дорогуша! Их на Земле ни одного не осталось, все они здесь, — засмеялся Уриан.

— А последствия их деятельности — там, — не унимался Шайтан. — Дух витает, души мутит…

— Да не революционеры, а идеи, — поддакнул Вишап.

— Да какие там идеи!? — вскинулся Вельзевул. — Там социальный строй резко сменился, политику сейчас вершат не коммунисты, а коммерсанты, объединившись в мафиозные кланы с милицейской и другой правоохранительной властью. Хапуги и подлецы ушли в коммерцию. А туда надо умных, дальновидных, талантливых. Только умные движут жизнь вперёд, дают прогресс, умными обозначается эпоха и время, которое зовётся памятью общества. А у мафиозников никаких добрых идей не было и быть не может. У них ничего кроме наживы в голове нет, не созданы они для нормальных дел. Вот и пришло оттуда к нам за последние 20 лет 30 миллионов душ обоего пола. Особенно много мужчин.

— Так с самого начала кровопролития оттуда мужиков больше к нам попадает, — заметил Шайтан. — Гляньте вон на толпы — почти одни мужики в очереди за наградой…

Рабочее время дьяволов обозначалось с шести часов вечера до шести утра. Оно делилось на четыре смены, что несли специальные стражи-вигилии. Раньше Мефистофель со свитой, бывало, ко второй смене подлетал, а когда и к третьей. Но теперь все трудились по 12 часов, начиная вести разбор-прослушивание сразу, как только заступала первая смена вигилий. Конца этим слушаниям не было. Как-то с вечера толпой и по одному пошли чекисты времён гражданской войны.

— Александр Георгиевич Белобородов. — Представился молодой холёный и шустрый красавец, носивший портупею.

— А чем знаменит? — вопрос к нему Уриана.

— В двадцатом году поставил к стенке первого комкора революции Думенко. На Дону приказал казнить несколько тысяч восставших казаков. Без суда и следствия — по законам революции.

— У революционеров один закон был — кто не с большевиками — того к стенке, — пояснил всем Вельзевул. — Так что нас ты своей кровожадностью не удивишь.

— После я стал членом Оргбюро центрального комитета партии, наркомом внутренних дел РСФСР. Сам Ленин на меня всегда рассчитывал. В пример ставил, — гордо рекомендовался Белобородов.

— У-у! Тогда много крови на твоих руках. Молодец! В резерве будешь, за Ягодой твоя очередь, — известил Мефистофель.

— Шая Исаакович Голощекин, — представился следующий вошедший. — Лучший друг Якова Свердлова. Это мы с ним составили безукоризненный план расстрела царской семьи. Ну, Николая Второго, значит. Я был членом президиума Уралсовета вместе с этим Санькой Белобородовым. В ЧК не покладая рук работал. Секретарём ЦК по Уралу и Сибири был. Членом коллегии ЧК-ГПУ. «Жестоким палачом с чертами дегенерации» прозвали меня там работяги.

— Да, много вы кровушки людской попили, — весело заметил Люцифер. — И с царем ловко управились. А главный палач царской семьи здесь ли?

— Тут я!

В грот вошёл Янхель Хаимович Юровский, еврей средних лет, принявший лютеранскую веру. — Докладываю: подготовил и провёл всю операцию. Лично сразил первой пулей Романова. Все следы уничтожил, как Яков Моншович Свердлов приказал.

— Мотивация расстрела царя понятна, но объясни нам — зачем было сына его малолетнего убивать и дочерей? А также врача и повара, что были вместе с ними? — округлил блестевшие узкие глазки Шайтан.

— А вам тут в вечности вашей не понять этого! Мы власть свою, большевистскую строили, а детки — они ж прямые наследники, на престол в любой день могли претендовать. А нам к чему конкуренция? Ленин нас призывал к борьбе за единоличную, нашу власть. А повар и врач — они ж люди не белой кости — чего их жалеть?

— И какой же чин тебе за твои заслуги достался? — спросил Мефистофель.

— Работал председателем Екатеринбургского ЧК, потом в Москву на повышение пошёл — там заведовал московским райотделом ЧК, заведовал управлением Гохрана, замдиректора завода «Богатырь» был, потом директором Политехнического музея в столице.

— С полутораклассным образованием за плечами, — дал информацию Асмодей. — У коммунистов главным критерием было не образование и какие-либо умственные способности, а слепая преданность партии, секретарям-вождям и умение приспосабливаться к обстоятельствам. Если партия требует жестокости — большевики такими и становились, точнее подбирались такие для исполнения гнусных дел. Ленин называл Юровского надежнейшим коммунистом. Кроме убийства царской семьи на его счету сотни загубленных.

— Тысячи! — гордо поправил дьявола Юровский.

— Ну вот, ещё один достойный кандидат на премию, — продолжил Асмодей. — А дочь Янхеля Хаимовича прославилась акциями по разрушению православных храмов и сожжению икон. Её именем, как активнейшей комсомолки до сих пор в городе Кирове называется одна из красивейших улиц.

— Помощников-то много у тебя было? — раскуривая в очередной раз трубку, спросил Мефистофель.

— А вот они, родимые. Петя Ермаков — его именем тоже улица названа в Екатеринбурге. Помогал мне расстреливать царскую семью, потом золотишко прятать, снятое с трупов царевн и царевича маленького. А это — Костя Стоянович, рядом — Алексей Петров, немало в вятских прорубях попов и протоиереев утопивший. А это Пинкус Войков, Лёва Сосновский, Гоша Сафаров, Яворский, Шиндер, Тенетул, Сакович, Кайгородов, Радзинский, Ваганов, Медведев, Никулин, Маратов, Федя Лукояновский, Федя Сыромолотов, Серёжа Чуцкаев, Федя Эйхманис, Лазарь Коган, Нафталий Френкель, Глеб Бокий, Яша Петерс, Боря Дидковский, Коля Толмачев, Паша Быков. А эти вот — наёмные революционеры были, — кивнул Юровский на шеренгу иностранцев, — не за совесть, за деньги помогали мне суд вершить: Изидор Эдельштейн, Анзелм Фишер, Андеас Вергази, Имре Надь, Эмил Фекете… Фу, язык сломаешь, — передохнул Янхель Хаимович. — Но имейте, друзья, в виду, что возглавлял всю команду лично я! Без меня тогда не так бы вышло. А ведь вышло всё — хорошо! Или вы иначе думаете?

— У-у, скоко неруси попили кровушки русской. Да дружок, верно, верно, — подбодрил Юровского Мефистофель. — Садись вон рядом с Ягодой и Белобородовым — главными претендентами на премию будете. Кто у нас там следующий?

— А всего полчаса до восхода солнца осталось. Так что не успеем послушать — рассказы у всех длинные, как списки расстрельные, — заметил Шайтан.

— А что, по спискам убивали? — полюбопытствовал Вишап, почёсывая копытом за левым ухом.

— Гуртом, — пояснил Люцифер. — Не по одному же, когда безвинных — тысячи. Даже решения выносили списками, так по ним и расстреливали…

Собрались на следующую ночь сразу после шести вечера, когда на дежурство только заступила первая смена вигилий. Дьяволы часто меняли облик, то в виде людей, то в виде чертей появятся. На сей раз все были в цивильной одежде в обликах великосветских мужей. И предстал перед ними не лишённый внешнего лоска и обаяния, пышнотелый польский еврей Андрей Януарьевич Вышинский, работавший во времена правления Сталина сначала заместителем, а потом и генеральным прокурором СССР. На руководящей работе в МИДе он корпел вплоть до самой смерти, до 1953 года. После себя оставил большие труды по вопросам государства и права, по которым долгие десятилетия учились студенты юридических вузов. Большой любитель обвинять и заключать, в аду он был немногословен, гордился только тем, что вывел постулаты наподобие таких как «Признание вины — царица доказательств» и «Законы существуют для защиты и поддержания власти».

— Чего он сюда припёрся? — спросил Вишап. — Какой вред нанёс?

— О! — ты не представляешь заслуг этого прокурора перед нами, — начал разъяснять пунктуальный Люцифер, большой спец. — Законы в любой стране защищают справедливость. На то они и принимаются. Но это всюду, кроме России. Чем деспотичнее власть, тем быстрее она перетягивает чашу весов правосудия на свою сторону. Когда Сталину понадобилось подвести под массовые репрессии и расстрелы юридическую основу, он нашёл для дел таковых Андрея Януарьевича. Вышинский попрал «принцип презумпции невиновности», который гласит, что не обвиняемый доказывает свою невиновность, а карательные органы должны доказать его вину. Это понятно каждому и соблюдается всюду. Не может же содержащийся под стражей человек провести следствие, собрать факты, свидетелей. Это обязаны делать органы, их это хлеб. Повторяю: так поступают во всём мире. Кроме России, где с первых дней прихода к власти большевиков слияние исполнительной и законодательной властей привело к величайшему в истории человечества произволу. Вся законность пала, закон и власть стали одним и тем же. Власть присвоили партийные бюрократы, которые стали властью и законом на долгие-долгие десятилетия. Это похуже, чем времена инквизиции, помнишь, в Италии мы разбирали тысячи две лун назад…

— Помню, — кивнул Вишап.

— Ну так вот в России, в период массовых репрессий о справедливом расследовании по делу обвиняемого не заботились. Вот чем угодил карательным органам господин Вышинский. Всюду закон придерживается истины: признание собственной вины нельзя считать доказательством оной. Может, человек берёт всё на себя, чтобы выгородить настоящего преступника? Или обвиняемый ненормален, нездоров. Да мало ли чего ещё…Потому — признание вины — это вовсе не доказательство. А Вышинский утверждал обратное: признание человеком своей вины превосходит другие доказательства и является решающим в деле. Слышь, вороны вон — и те смеются над таким постулатом, даже птицам понятна абсурдность советских законов, сочиненных этим вот Андреем Януарьевичем. Чего молчишь, генпрокурор?

— Были б мы на Земле, я б вам показал абсурдность! — озлился Вышинский.

— Ты и так там на десятки лет наворочал, миллионы людей по твоим учениям безвинно жизни лишались…Твой метод устраивал только чекистов-коммунистов, которые массовые расстрелы превратили в конвейер смерти. Твой метод развязал большевикам руки: любой ценой вырви у арестованного признание. Одного стращали видом крови и пыток. Из другого выбивали этими изуверскими пытками признание, третьего подкупали обещанием свободы. И в итоге человек «признавался» в содеянном. И шёл по этапу в лагерь. А чаще — на расстрел.

Юридические «труды» нашего претендента — вовсе не ошибки, а целое учение, попытка теоретически обосновать самочинные действия карающих сталинских чекистов. Очень уж угодил своими «трудами» Вышинский вождю народов. Видимость законности соблюдена, карательным органам стало меньше хлопот. Дела у них пошли в гору, машина террора заработала на полную мощность. Одним из главных положений генпрокурора было: истину установить в суде невозможно, преступление не восстановишь, не повторишь во всех деталях, суд использует только те материалы, которые даёт ему «дело». А там роспись обвиняемого в признании своей «вины». Всё, стряпай решение! А законом от 14 сентября 1937 года вообще упрощалось судебное разбирательство и отменена защита по делам лиц, обвиняемых во вредительстве. Стало у них действовать особое совещание, выносившее решение быстро и однозначно. Наркомат внутренних дел стал сам принимать решения о сроках наказания без каких-либо судебных разбирательств, без адвоката, даже без самих обвиняемых. Стали судить списками, точнее уж и не судили, а выносили решения так называемые «тройки» — прокурор, чекист и секретарь обкома партии. Правосудие в СССР фактически было упразднено уже в тридцатые годы, олицетворением высшего закона стал Сталин и его репрессивный аппарат. Попрание элементарных человеческих норм стало для чекистов-палачей лестницей служебного роста, средством их обогащения. Только с января 1935 года по 22 июня 1941 года в России было арестовано 19 миллионов 840 тысяч «врагов народа», из них 8 миллионов сразу расстреляно, остальные погибли на этапах и сгнили в лагерях. Этот большевистский конвейер смерти пресекла война, которую развязал Гитлер. Но и во время войны чекисты продолжали выслуживаться и находили «врагов народа» как в тылу, так и на фронте. И не забывайте, арестовывали и гробили лучших людей.

— Так получается, — подал голос Араска, — что партия все годы вела войну со своим народом ещё до вторжения гитлеровских войск?

— Большевики обеспечивали борьбу ленинской партии с любой другой идеологией единственным методом — методом физического уничтожения своего народа. А подкладку для приговоров состряпал вот этот Андрей Януарьевич, чьи труды десятилетиями изучали в вузах будущие юристы: следователи, судьи, адвокаты, прокуроры… И потом успешно претворяли теорию на практике в течение десятилетий. Вот вам и генпрокурор!

— Так всё было? — с ухмылкой спросил Мефистофель, тыча в Вышинского потухшей трубкой.

— А как иначе? Я творил в свою в эпоху, старался в меру сил своих. По — другому нельзя. Мои законы одобрены Сталиным и шли на пользу. Нам партия и вождь всегда напоминали об обострении классовой борьбы. А почему моими законами так долго пользовались коммунисты — вы об этом Сталина и спрашивайте.

— Умница! — воскликнул главный дьявол, почёсывая копытом левое ухо. — Творец-мудрец! Какие таланты по истреблению людей вскрыла в народе эта революция и учение Ленина! Какие головы творили в сталинскую эпоху! Ну право, гении!..Аппарат репрессивный у них работал как машина, как вечный двигатель! Да — а-а, сейчас таких спецов там нету…

— Теперь, дорогой Тофель, там другая крайность. А миллионы душ прут и прут сюда, — напомнил Люцифер.

— Но ведь даже у нас, в аду и то есть и адвокаты, и судьи, и прокуроры…

— Так, то — у нас! Сравнил тоже ад с Россией. У нас завсегда порядка больше…

— Так сколько же сподручных было в ведомствах прокуратуры и ЧК ихней? — поинтересовался Мефистофель.

— Тысячи. Аввакумов был, Кобулов, Берия, Ягода тот, Менжинский… Работали мужички! Да была ещё бабёнка одна — Шурочка Какашидзе, равной коей по жестокости даже в нашем аду не сыскать! Больно уж она любила над мужиками поиздеваться, в евнухов их превращать. Её боялись не только заключённые, даже сами следователи. Про Ежова я уже говорил, про начальников ГУЛАгов — тоже. А сколько тысяч следователей-палачей! О! Нет, не посчитать! Выслушать каждого даже в вечности нашей невозможно. Сил не хватит. Ну, если ничем другим больше не заниматься…

— Не можем же мы все дела бросить и слушать только претендентов России на милостыню нашу, — заключил Мефистофель. — Вон того наглого очкарика лобастого давайте, больно уж напорист…

— Да это ж Лаврентий Павлович! — узнал вошедшего Араска. — Кто ж Берию не знает? И на Земле и здесь все понаслышаны о его подвигах в истреблении лучших умов России. Маршал Советского Союза как-никак! Такого можно и не выслушивать, а сразу первый приз давать…

— Нэт, вы послушайтэ, друзья дорогие, родные, умные! Имя моё до сих пор наводит страх на россиян. Я уж там постарался. Нэ даром хлэб ел. Скольких приказал стенкэ поставить, — этого даже вам нэ посчитать! Не поддаётся учёту работа моя на посту первого секретаря ЦК компартии Грузии и на посту министра внутренних дэл СССР. И смерть Кирова на моём счету. Он жэ, подлюга, приказ давал, чтобы менэ расстреляли как вражеского шпиона. Ещё при Ленине это было. Повезло менэ тогда, но истинные чекисты зла нэ забывают. Я в долгу нэ остался, — гордо напомнил Берия. — А что? И в Грузии харошо поработал…

— Ага! В первый же год своего правления ты там отправил за решётку почти всех руководителей, которые знали тебя как отъявленного негодяя. Позднее всех их по твоему приказу расстреляли. Все, кто знал тебя, как подлеца, умерли не своей смертью. Хорошую практику прошёл на своей родине, выслужился. А Сталину такие палачи и нужны были, он не терпел рядом с собой умных, способных. Молодец, Лаврентий! О тебе и слов нет.

Это ж твой лозунг висел во всех конторах и общественных местах: «Долг каждого честного человека искать врагов народа всюду, даже под собственной кроватью»?

— Конэчно. Я их всюду находил. И у станков, и в школах, и в колхозах…

— И потом к стенке приказывали ставить?

— С тэми, кто против нашей лубимой партии — церемониться нэ можно…

— Молодец! Садись вон в стороночке, одним из первых будешь. Таких как ты, мы вне конкурса пропускаем, — пресек его излияния Мефистофель.

— Э, да вы послушайте! Я мало чего сказал! Дайте доскажу, у менэ много чего есть…

— Дорогой! Ну кто не знает твоих подвигов?

— Нэ-эт! Всего никто нэ знает, кроме менэ…

— Ну ладно, ладно… Верим ведь, знаем, дорогуша, что равных тебе чекистов-коммунистов никогда не было в России. Мы таких заслуженных всюду без очереди должны пропускать. Гордимся тобой, дружище! Это пусть другие вспоминают о своих подвигах. А ты первый изувер на Земле! И этим всё сказано. Так ведь?

— Пачему — у? Мало чего забылось. Память у менэ хорошая…

— Да-да, умница. — уже раздражаясь назойливости Берия снова одобрил главный дьявол. — Другие ждут! Вон их скоко…Тихо, тихо! Сталин идёт, вождь и отец народов, которого в России почти каждый день вспоминают, хотя он уже более полувека как у нас…

— Добром иль худом? — спрашивает Шайтан.

— Что?

— Ну, вспоминают — как, худом или?..

— Послушай сам и сообрази…

Перед дьявольским жюри предстал на тощих ножках, с впалой грудью никогда не утомлявшийся от пьяных и кровавых пиров невысокого роста круглолицый, с густой щёткой рыжеватых усов Иосиф Виссарионович Сталин, ставший на Земле исчадием ада. Самодовольство, самолюбование, мелочное тщеславие читалось на рябом лице некогда самого страшного человека планеты. Чёрствость души, как и заносчивость, нетерпимость к мнению других — всё читалось на узком лбу и в колких вприщур глазах.

— Чемпион? — весело спросил Мефистофель. — Душ много к нам спровадил?

— Много. Поболе вашего. — Сказал чётко, как обрезал.

— А мы, дорогуша, сюда никого не затянули. Мы в земные деяния людей не вмешиваемся, если нас не просят. Это вы там себя за богов считаете, вместо радости творите одни пакости. А потом свои грехи на нас валите, бес, мол, попутал — объясняете. — Мефистофель радостно так оглядел ряды собратьев своих, с ухмылкой и любопытством посматривающих на Сталина. — Из нашей братии никто на земле никого не попутал и ничью жизнь никто не укоротил. Так, братцы?

В ответ главному дьяволу был одобрительный гул, сливающийся с таким же карканьем воронья.

— А на твоей вот совести сколько душ погубленных? А то вон Берия больно хвастался, что всех вас перещеголял…

— Вай, издержки производства… Это вы тут вечные, а я всэго трыдцат лэт руководил. А дали бы мне вашу вечность! О! — Тогда бы и баланс можно сводить…

— Тогда бы и считать вообще некого было, — ехидно засмеялся Люцифер. — О тирании твоей и голодоморе все наслышаны. Говорят, за пяток подобранных в поле колосков ты приговаривал к вышке? За три колоска еще прощалось, а за большее — каюк? Твой нарком юстиции Крыленко требовал беспощадно карать «расхитителей социалистической собственности». 55 тысяч человек были осуждены за колоски. Более двух тысяч из них расстреляно. В начале тридцатых годов, сразу после создания колхозов великий мор охватил твою страну. У крестьян изымали всё съедобное, оставляя их умирать от голода. Даже семенное зерно красные комиссары додумались забирать. Хлебозаготовительные кампании превратились в войну с крестьянством. Террор уполномоченных по сбору зерна обрушился на весь СССР. Чекисты забирали даже горячую пищу из чугунков. Почти шесть миллионов человек умерли в ту пору от голода. И ты. дорогуша, знал об этом, — мотнул копытом Люцифер в сторону Сталина. — Знал, но скрывал всю правду от народа, от членов ЦК. Секретарь Харьковского обкома партии Роман Терехов осмелился как-то доложить тебе о голодоморе на Украине. А ты ему сказал, что сказки всё это и тут же снял его с работы. Было всё это?

— Другим в назидание. Чтобы добро народное нэ крали, — чуть утишил голос Сталин.

— Ага, боялся народа. А ещё Черчиллю после войны хвастался на конференции, что во время коллективизации ты вёл борьбу против десяти миллионов кулаков — кормильцев страны, по сути дела. Большинство из них было уничтожено, говорил ты Черчиллю.

— Ну, да! Классовая ж борьба тогда обострялась…

— Какая борьба? С кем? Со своим народом? Зачем?! С голодомором надо было бороться. Германия, Польша, другие страны хотели помочь русским, собрали хлеб, другие продукты, чтобы в Советский Союз отправить, помочь народу. Но ты приказал тормознуть составы с едой на украинской границе, не пропустил ни один эшелон, назад завернул. А правду о голоде скрывал не только от своего народа, но и от зарубежных стран, которые сочувствовали жителям страны Советов.

— А комиссаров красных, командующих армиями, фронтами к стенке ставил, — напомнил Вишап.

— Так вы мне что — суд чините? — побагровел Сталин.

— Что ты, родной! — стал успокаивает его Мефистофель. — Это мы заслуги твои перечисляем. Да и они ведь не все. Далеко — о — о — не все! Ты, Люциферушка, не пугай правдой вождя российского. Много за него не говори. Он и так всё вспомнит. Верно, Виссарьоныч, — фамильярно иронизировал главный дьявол.

Люцифер пропустил замечание Мефистофеля мимо заросших ушей. Он продолжал:

— Умных людей, кто хоть слово против тирании высказывал — ставил вождь к стенке. Безо всякого суда и разбирательства. Приговоры выносили особые совещания, «Тройки», «двойки» и частенько даже в отсутствие обвиняемых, наказание зачастую было подготовлено заранее. Десятки миллионов неповинных людей расстреляно, в лагерях загублено. Такой вот геноцид, генацвале, — так злорадно засмеялся Люцифер, что и без того трусливый Сталин съёжился, ростом стал, вроде, ещё меньше. — Но ты не тушуйся, великий инквизитор. Ты первый у нас миллионер! Вот тебя мы и премируем, — воодушевил он совсем уж струхнувшего вождя. — К убийствам у тебя, друг, была просто какая-то патология, страсть необъяснимая. — Ты почему свой-то народ истреблял?

— Какой он — мой? Мой народ — это грузины. Их я нэ трогал. Так, малость Берия хвосты зачищал, как свои, так и мои. А в основном грузин нэ трогали, нэ убивали…

— Стрелял он гордых, добрых, честных, чтоб захватив, упрочить власть, — продекламировал Вишап, почёсывая рогатый лоб. — Своих соратников по партии тоже тысячами убивал…

— А чего с ными цацкаться? Всё спорили чего-то, нэ соглашались со мной. Туда им и дорога, — вздохнул Сталин. — Нэ по пути нам с ными было…

— В конце тридцатых годов ты просто-напросто истребил верхушку руководства армии. Кроме Тухачевского, Егорова, Блюхера, Каширина, Якира, Дыбенко, Уборевича и других толковых маршалов и генералов твои чистки унесли жизни тысяч и тысяч рядовых командиров. А когда началась война, то полками, дивизиями вынуждены были командовать взводные. Вот и дошли немцы до самой Волги, вот почему зазря погибли на фронтах миллионы и миллионы солдат российских. А истребление военных спецов продолжалось и во время войны, только темпы были чуть ниже, чем до этого, — продолжал Люцифер, опять вводя в страх Сталина. — Но и в первый год войны ты свои просчёты срывал на генералах, приказав расстрелять командующего Западным фронтом генерала армии Павлова, а с ним вместе генералов Климовских, Григорьева, Коробкова. В первые месяцы войны были отозваны с фронтов и арестованы генералы Алексеев, Цырульников, Семашко, Трубецкой, Гопич, Романов, Голушкевич, Иванов, Леонович, Кузьмин, Меликов, Потатурчев и многие другие. Все они сгнили в лагерях или расстреляны. Их вина заключалась в том, что ты, дорогой Коба, не был готов к войне, со страху впал в транс, не зная, что делать и злость неудач срывал на командирах армий и фронтов, болезненный ты паранойик. Ещё более полусотни генералов «пропало без вести» в боях, как ты любил выражаться. Почти безоружных бойцов кинул на атакующих фашистов. К ноябрю 1941 года они пленили почти 4 миллиона советских солдат. Подавляющее большинство из них сгинуло в немецком плену. СССР по твоей вине не был готов к отпору фашистов. За первых два месяца боёв твоя Красная армия потеряла 8166 самолётов, то есть 97 процентов того, что имела к началу войны. Из 212 дивизий, входящих в состав действующей армии, 90 дивизий были укомплектованы на 80 процентов, остальные и того меньше. Через десять дней боёв из 44 дивизий переднего края 24 были полностью уничтожены, оставшиеся имели от 30 до 80 процентов сил и средств. В первые недели войны под Киевом из-за неподготовленности погибло почти полмиллиона ваших бойцов, немцам досталось всё вооружение и боевая техника. Из-за твоей бездарности в Крыму полегло почти двести тысяч бойцов, фашисты захватили 347 танков, 400 самолётов, 3476 орудий и миномётов. Под Харьковом в первые месяцы полегло 230 тысяч солдат и офицеров, Немцами было захвачено 775 танков, более пяти тысяч орудий, пленено до двадцати дивизий. А на всех, кто побывал в немецком плену, ты вешал ярлык «предателя Родины». И клеймо это носили все члены семьи.

Более жестокого человека планета ещё не знала. Под Ленинградом немецкие войска, атакуя позиции русских, гнали перед собой пленных стариков, женщин и детей. Ты это прекрасно знал, но приказал уничтожать этих невинных заложников как изменников Родины. Ты отдал солдатам приказ: «Бейте во всю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите всё равно, являются ли они вольными или невольными врагами». И это ты говорил о людях своей страны!

Старясь нанести урон противнику, ты приказал уничтожать вблизи зоны боевых действий все строения, в которых жили крестьяне. И это накануне зимы! Помнишь приказ № 0428? Там чётко говорится: «Разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 километров в глубину от переднего края и на 20–30 километров вправо и влево от дорог. В каждом полку создать команды охотников по 20–30 человек для взрыва и сжигания населённых пунктов. Выдающихся представлять к правительственной награде». И пылали избы и хаты. Матери в ужасе прижимали к себе плачущих детей, теперь уже обречённых по твоей «милости».

Или ещё. Приказом от 11 января 1942 года ты объявлял: «…громить во всю город Ржев, не останавливаясь перед серьёзными разрушениями города».

— Вай, дарагой, — перебил Сталин. — Важен ведь результат, а не его цена. В конце-концов я войну выиграл — вот что важно!

— А скольких это жертв России стоило?

— Вай, война без жертв не бывает…

— А можно было победить гора-а-а-аздо меньшей кровью…

— Нэ получилось, кто теперь спросит…Победителей, говорят, не судят…

— А мы и не думаем. Народ пусть судит. И души, безвременно ушедшие в мир иной, вопиют и вас проклинают. Мы-то к тебе, Коба, без претензий, наоборот, поощряем таких вот, как ты. А все эти факты — напоминание, заслуги твои, — пояснил Люцифер.

— Единодержец, однако был, — вставил Вельзевул.

— Ну как же! Во время той войны он возглавлял Госкомитет обороны, ставку Верховного командующего, был секретарём ЦК партии, Председателем совнаркома, наркомом обороны. Все мыслимые высшие посты в партии и государстве занимал этот человек. И никому не верил. Ни разведке, ни перебежчикам немецким, ни донесениям специалистов, что немцы нападут на СССР. Такой политикой ты способствовал приходу к власти Гитлера. Террором внутри своей страны помог сплотиться и набрать силу тем, в ком видел врага. Ты помог Гитлеру в войне, когда она ещё только-только разгоралась. С согласия советского правительства осенью 1939 года на Кольском полуострове была создана военно-морская база германских войск, обозначенная в секретных документах как «Бази Норд». Она использовалась для ремонта и снабжения немецких подводных лодок, топивших английские корабли, а позднее база сыграла решающую роль в оккупации гитлеровцами Северной Норвегии. Поддержал ты Гитлера, когда он напал на Польшу, другие европейские государства. Разве не так всё было? Главной причиной просчётов, ошибок, непростительных промахов коренится в диктаторском единовластии. Он стал пленником собственных ошибочных расчётов Лучшего вождя и придумать для России невозможно. Гений террора, голода и смертей! Отдельного котла заслуживаешь!

— Так это и есть ваша прэмия?! — изумился Сталин. — У мэня первая прэмия была 25 лет лагерей, а вторая — дэсять…

— Нет, — обнадёжил Мефистофель. — Это он так, к слову. Котлы не мы распределяем. Но равных тебе у нас ещё не было. Каков талантище! А! — без притворства восхищался дьявол. — Конечно, все мы здесь немало знаем о каждом своём клиенте, читаем их мысли и мысли их друзей и жертв, но не так уж чтобы подробно. Можем знать всё и до мельчайших деталей, но это уж когда очень нужно будет…

Благо России никогда не входило в планы ни Ежова, ни Берии, ни Свердлова, ни Вышинского, ни Ленина, ни тем более Сталина. Основной чертой характера, определявшей все поступки, всю жизнь Иосифа Виссарионовича и весь путь развития общества огромного государства в первой половине двадцатого века было просто-таки уникальнейшее злопамятство, а главная причина просчётов, ошибок, непростительных промахов коренилась в диктаторском единовластии. Коварство природы заключалось в том, что всем этим отвратительным свойствам она наградила на вид спокойного, рассудительного, даже вроде бы простодушного человека. Выведя в уме такую формулу, Мефистофель спросил советского вождя:

— Дельного-то хоть на Земле что сделал?

— Как же! Ленинские заветы по строительству социализма претворил. Можно сказать, что социализм я построил, — успокаиваясь, Сталин произносил более четко и правильно русские слова и грузинского акцента сейчас не прослышивалось.

— На страхе. На крови, на костях миллионов своих сограждан. Неужели не жалко было своего народа?

— Чэго жалэть? — опять заволновался кандидат на первую премию. — Массы только радовались, вождём назвали, учителем, отцом народов. Довольны, значит, были. Песни обо мне слагали, города моим именем назвали. Значит, вы мэне всё же спрос чините?

— Да нет, дорогуша. Просто уточненьице небольшое. А спрос тебе, повторяю, миллионы душ загубленных чинят, а мы тебя вот наградим. Не беспокойся, друг ты наш любезный. Ты первый будешь в очереди на главную награду. Или Ягода с Ежовым — славные малые, — засмеялся Мефистофель и все дьяволы загоготали вместе с ним. — Или друг твой и земляк Лаврентий Берия. А может, Вышинский? Или Ульянов-Ленин…

— Да чэго вы всяких бериев, вышинских-дзержинских слушаэте? Они бы без мэня что сдэлали? Чего бы они добились в той классовой борьбе? Да ровным счётом-ничэго! Без менэ бы их даже к власты нэ допустыли! А без власти как людей уничтожать? Двух, одного шлёпнул и всё — посадят ведь. А кто власть может наказать? Ныкто не может! Власть не наказуема была и будет всегда!

— Сколько ты погубил солдат и офицеров, которые войну выиграли? Ты их по тюрьмам расселил только за то, что в плен немецкий на фронтах попали, — спросил Вельзевул.

— А вот за плэн и сидели! Они ж — враги народа.

— Вина-то их в чём была?

— НКВД разбирался. Раз были в плену, то, может, их там фашисты завербовали на свою сторону…

— А как можно завербовать победителей? Куда? Для чего?

— Ну, раз были в плену, значит, провинились. Мнэ ж виднее там было, чем вам тут…

— Ну, молодец! Уморил-таки. Такое ж придумать надо! Гениален вождь советский, — утирая слезинку смеха заговорил Уриан. — Сейчас решим, только ещё одного-двоих послушаем. Вон претендент твой и соратник старый — очкастенький Лев Давыдович Троцкий. У вас с ним котлы по соседству. Сейчас оба паритесь, а скоро будете на сковородках лезгинку плясать — эпоха поджаривания начнётся…

Конец ознакомительного фрагмента.