Тени города. Часть вторая

Николай Слимпер

В темных переулках скрываются существа, что нашли себе путь в наш мир, живой и уютный, особенно ночью. Их тело – сама тьма, их интеллект – инстинкты. Они желают лишь одного – выжить, но для этого им нужна оболочка, и единственный вариант – люди. Вот только среди людей существуют те, кто может им противостоять. Ночь – время Теней. Ночь – время Охотников. Ночь – время Войны. Вторая часть цикла «Тени города».

Глава 3: Мрачный Жнец

Смерть приходит к каждому, и лишь глупцы встречают ее с распростертыми объятиями.

Именно такие мысли посещали молодого священника из Германии по имени Вольфганг Зельвейзер. Несмотря на то, что католики должны верить в жизнь после смерти, лучшую жизнь, чем на Земле, Вольфганг почему-то совсем не хотел умирать, боясь даже самой мысли о смерти. Он каждый день неистового молил Бога дать ему сил, чтобы бороться с этим страхом, но ответа не получал.

После обучения в семинарии, он совсем не представлял, что делать дальше. Оставаться дьяконом ему не хотелось, он стремился к чему-то большему, быть на высоте, главенствовать, чтобы с его мнением считались, а советы воспринимались как побуждение к действию. Да, мысли для служителя католической церкви несколько грешные, но Вольфганг всячески отказывался верить, что другие не имеют похожих желаний.

Он очень долго учился, чтобы знать всю подноготную церкви и вообще религии, и потому мышление его отличалось от остальных: он был пастором, пастухом, а остальные всего лишь паства, стадо овец. Подобное отношение можно было бы считать безнравственным, если бы оно не было прописано в Священном писании.

Будучи немцем, Вольфганг стремился к постоянному идеализму, он хотел стать выше, лучше, излучать уверенность и надеяться, что на него будут равняться, и очень не любил, когда подобное происходило с другими. В Германии основной религией был католицизм, хотя хватало и протестантов, которых Вольфганг не переносил на дух. «Ленивые христиане», — называл он их пренебрежительно. Особенно он ненавидел баптистов, с этими их плясками и пениями. Цирк.

В Германии протестантов было примерно столько же, сколько и католиков, а вот в США наблюдался явный перевес в сторону «циркачей». Различных церквей у них было столько, что становилось сомнительно, действительно ли они преданы религии или просто пытаются перещеголять друг друга в более идиотском названии церкви. Все они больше походили на секты.

И самое ужасное из всего этого — это считалось нормой.

А тут еще неожиданно узаконили бордели с продажными девками. Религиозный мир ответил незамедлительно, что заставило священника ликовать: еще не все потеряно. Но радоваться слишком рано — плохая примета. Высказавшись категорически против, католики и представители других конфессий, побузили еще пару месяцев и, не найдя особой поддержки, смерились с фактом развращения общества.

Как только Вольфганга рукоположили в сан пресвитера, он тут же рванул в утопающую в ереси Америку. Но поехал он туда не только потому, что хотел наставить всех на путь истинный, но и по более эгоистичным мотивам. Если где-то очень много протестантов, а он будет их вовсю поносить, — его точно заметят. Оставаться простым священником надолго он не собирался, надеясь в скором времени получить сан епископа, вот тогда его точно признают все, а там… Слишком мало среди римских пап было немцев, а вот итальяшек целый ворох, каждый третий, и это не считая римлян.

Вольфгангу понадобилось около месяца, чтобы его невзлюбили все, кто о нем слышал. Ярый противник протестантства, он то и дело обзывал их еретиками, атеистами, противниками Христа и Бога, сектантами и ально сатанистами. Даже американские католики, поначалу довольно тепло его принявшие, начали неодобрительно на него поглядывать, прося уняться. «Уняться? — гневно отвечал он. — Да если все так оставить, лет через десять все люди будут лишь носить крестик на шее раз в неделю, и считать, что этого достаточно, чтобы тебя считали истинным верующим. Я не для этого проучился полжизни!»

Но его не слушали. Конечно, у него были и немногочисленные сторонники, но с каждым его выступлением их становилось все меньше. Мечты о сане архиерея рассыпались на глазах, не говоря уже про архиепископа. Слово «консерватизм» стало оскорбительным, а традиционные доктрины превратились в свод пожеланий, которые соблюдать не обязательно, а если очень хочется, можно вообще создать новую церковь с любыми правилами, какими захочешь. И это тоже все считали нормальным и богоугодным.

В тот день Вольфганг Зельвейзер молился в своей аскетически обставленной келье при соборе. Молился неистово, стоя коленями на жестком полу и сжимая ладони так, что побелели костяшки пальцев рук. Он читал молитвы на немецком и английском, на латыни и греческом, в надежде, что Бог его услышит и подаст знак, укажет дальнейший путь. Он считал себя единственным верным, а раз так, Господь просто обязан откликнуться на его молитвы, либо сейчас, либо никогда.

Сначала почувствовался легкий толчок, словно кто-то грохнул дверью, и вибрации прошли по полу. Вольфганг не обратил на это внимания: молитву ничто не должно прерывать, особенно если она читается в келье. Однако вторая тряска оказалась чуть значительней, и священник все же был вынужден прервать свое моление.

Он прислушался. В соборе кто-то бегал и что-то кричал. Вольфганг, подобрав полы сутаны, вышел наружу.

— Что случилось? — спросил он у пробегающего мимо клирика.

— Отец Зельвейзер! Землетрясение! Все бегут в бункер под собором, поторопитесь! — и он убежал, даже не дождавшись ответа.

Землетрясение? В Нью-Йорке? И это в час молитвы о знаке свыше? Вольфганга переполняли эмоции. Если Бог услышал его молитвы, то это и есть тот самый знак, иначе быть не может.

Вместо подвального бункера, он уверенными шагами направился к выходу. И тут снова тряхануло. Посыпалась штукатурка, светильники, свисающие с огромного купольного потолка, закачались, лавочки задвигались, скребя по полу. Пресвитер заторопился; Бог ждать не привык.

Выбежав на улицу, он увидел бегающих людей, гудящие возле собора автомобили, некоторые из которых столкнулись, перекрыв проезд, настоящий кошмар. Он выбежал почти на самую середину дороги, остановился и оглянулся на собор, такой большой, но при этом неимоверно крохотный на фоне серых многоэтажек вокруг, однако превосходящий их все по своему неподражаемому великолепию.

И тут земля сотряслась снова, да так сильно, что Вольфганг не удержался на ногах и упал прямо на стоящее за спиной в аварии желтое такси, ударившись затылком о крыло. В глазах тут же залетали точки, бесконечно черные, как его сутана, и вместе с ними вспыхивающие яркими красками блики, а дальше начался сущий ад.

В глазах двоилось, и Вольфганг с трудом осознавал происходящее. В ушах стоял натуральный грохот, словно это звучат трубы всадников Апокалипсиса, а может, так оно и было. Люди падали и кричали, иногда казалось, что орут они прямо в уши, а иногда, что они очень далеко. Что-то разбивалось и падало, земля под пресвитером бугрилась и разламывалась неровными паутинами трещин. Он увидел, как одна из машин провалилась под изрыгающую пар или дым землю, не иначе в ад, ведь это настоящий Апокалипсис. Однако Вольфганг сомневался в том, что заслуживает рая, ведь свою миссию он не завершил, но старания ему точно зачтутся. Однако, несмотря на это, он безумно боялся умереть, даже во имя Христа, чье второе пришествие он сейчас наблюдает.

Он поднял взгляд к небу, но вместо него увидел падающий на него шпиль собора. «Я не хочу», — подумал он перед тем, как его окутала тьма.

Вольфганг очнулся в отделении реанимации. Белый потолок, белые стены, что-то пикает и жужжит, заверяя, что это не рай, слышен топот ног и пульсирующая в голове кровь. При попытке подняться, ничего не получается, лишь чувствуется боль, словно все тело раздавило под прессом. Либо это больница, либо ад.

Конец ознакомительного фрагмента.