Не сущие стены

Николай Сергеевич Колесников

«Вдох на рассвете» свершился!Новый апокалипсис, который должен был оставить после себя только праведников, а оставил только пепел и множество вопросов.Вот вам совершенно правдивая история о том, для чего и как всё это началось.А началось оно с обыкновенной тропической бабочки… Книга содержит нецензурную брань.

© Николай Сергеевич Колесников, 2020

ISBN 978-5-4498-7857-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я смотрю на яркую тропическую бабочку и не верю своим глазам. Её не должно, и не может здесь быть. Но я вижу бабочку так же ясно, как и всё остальное вокруг. Как линии и мозоли на своих руках.

Нельзя. Нельзя верить глазам.

Я зажмуриваю их и открываю снова.

Бабочка никуда не делась. Она продолжает сидеть на камне, иногда помахивая крыльями. Наверное зябнет.

Чтобы убедиться в её нереальности я смотрю поочерёдно то на бабочку, то на серое небо, то камни и снег вокруг. Всё остаётся на своих местах. До тех пор, пока бабочка не перелетает на камень поближе ко мне.

Я пытаюсь вспомнить, что я читал об изменённых психофизических состояниях человека в экстремальных условиях, но в голову упорно лезет только окровавленная тропинка, тянущаяся от места авиакатастрофы.

Сколько мы уже ползём? Два дня? Три?

Оборачиваюсь, чтобы спросить у служителя видит ли он бабочку, а заодно и посмотреть как он там. Но по немигающему взгляду, устремленному прямо туда, где за облачной пеленой проглядывает контур солнца, становится понятно, что он сейчас видит вещи гораздо более приятные, чем тропическая бабочка посреди заснеженных гор.

Стараясь надолго не сводить глаз с бабочки на камне, я поднимаюсь и подхожу к нему.

Он счастлив.

По крайней мере с таким выражением лица служитель отошел в мир иной. Неизвестно для чего я упорно пытаюсь вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Но вместо этого в голову, как назло, лезет всякая пакость.

Этот пустой взгляд, устремлённый в вечность, нельзя перепутать ни с чем. Чтобы окончательно удостовериться я присаживаюсь, и не сводя глаз с бабочки пытаюсь прощупать у служителя пульс.

Пульса нет.

Зря я тащил его всё это время на себе. Сколько там мы ползли? Два дня? Три?

Кажется это я уже пытался вспомнить.

Не важно!

Важно, то что я не мог его бросить там. Нас ведь всего двое оставалось в живых.

Он и я.

И наверное он даже просил оставить его и не тащить. Чувствовал, что с раздробленными ногами ему долго не протянуть. Но я не слышал его. Ничего не слышал кроме этой невероятной пустоты, в которой где-то далеко-далеко летит ракета.

Иногда он пел или молился. Красиво наверное пел. Или молился. Все служители красиво поют. Я не слышал как он поёт, но чувствовал, как ритмично вздымается его грудная клетка.

Жаль его. Ну, пусть земля ему будет пухом.

Бабочка перелетает с камня на камень, и я порхаю за ней. После того как ты кого-то тащишь два дня, а потом бросаешь — ощущение невероятной лёгкости.