Параллельное дознание

Николай Самуйлов

В книге есть фантастика и детектив, реалистические и авантюрные приключения. Некоторые произведения публиковались в сборниках, изданных в системе Ridero.

Параллельное дознание

Фантастический детектив

И вообще не бывает так,

чтобы всё стало, как было

Михаил Булгаков«Мастер и Маргарита»

Весна окончательно покорила округу. Туманными ночами стянула с полей снежное одеяло, растопила в парках мёрзлые стёжки-дорожки и промыла талой водой тротуары. Пришла она в эти края давно. Припекать же начала лишь в последние дни. А сегодня — будто лето знойное. Земля парит. Видно, как из-под прошлогодней жухлой травы и гниющей листвы пробивается на свет новая жизнь. Комарики толкут мак над кустом шиповника. Сонная муха басовито жужжит, тыркается в огрызок газеты, застрявший в колючих ветках.

На дворе — апрель…

Я вышел из автобуса на припёк возле павильона остановки, прислонился к бетонной стене с неприличными граффити, закрыл глаза и замер. От раненого колена ударило током по всему телу. Прикусил нижнюю губу — терплю и мысленно вытаскиваю из себя мерзостное состояние, от которого можно сойти с ума. Стоически борюсь… и привыкаю,…нет, к этому нельзя привыкнуть — терплю и отрицаю периодически вспыхивающую во мне ненормальность. Пытаюсь спрятать злую действительность в призрачном духовном мире.

Да где он, этот мир? Я бы перекрестился, если бы помогало!..

Боль затихает. И я стараюсь отвлечься от коварной действительности — «наслаждаюсь» солнечным теплом и ветерком. Ощущаю, как загар начинает осваивать кожу лица, как на висках нарождаются щекочущие капельки…

Левой рукой стягиваю со стриженой головы краповый берет, сминаю жёсткой пятернёй и вытираю им со лба испарину.

Правая рука поддерживает мои восемьдесят килограммов с помощью костыля из дюралевой трубки с подлокотником. А правая нога висит рядом и пульсирует в унисон сердцу. Лишь ласковое солнце немного отвлекает внимание от безжалостной реальности…

Вопреки мнению главврача меня всё же выписали из госпиталя. Я настоял. Надоело валяться на больничной койке с безысходностью в башке.

Покинул богоугодное заведение и принялся путешествовать по округе — осваивать места, где начну определять своё предназначение. Где теперь буду жить. Или существовать.

Зашёл в штаб дивизии, побывал в кабинетах старших командиров и с их помощью осознал себя пенсионером — майором российской армии в отставке с документально подтверждённой инвалидностью.

Начальник отдела кадров полковник Горлов, имитируя торжественность момента, вручил мне пенсионное удостоверение, файл с документами, картонные коробочки с орденами и медалями, сберкнижку с начислениями за период моего отсутствия по месту постоянной дислокации и пакет с наличными: премиями, командировочными и доплатой за службу в особых условиях. За всё расписался в ведомостях.

— Если не будешь пить и играть в казино, — пожимая мне руку, сказал мудрый кадровик, — то пенсии со всевозможными доплатами и льготами тебе Владимир Сидорович хватит за глаза. А денег, что в пакете, на новую мебель в вашем с Марией Ивановной домике. Мы вам ордер ещё в ноябре оформили. Будете жить в Немецкой Слободе. Нам эту Слободу администрация городской управы вместо обещанных квартир отписала. Строительный батальон недавно закончил реставрацию старины. Для отставников. Мария Ивановна ещё перед Новым годом осмотрела вашу жилплощадь. Комфортный домик со всеми удобствами и приусадебным участком… В пакете найдёшь выписку из истории болезни. Предъявишь в гражданскую поликлинику. Там и будешь наблюдаться… Вот и всё! А сейчас, майор Соловьёв, дуй в пенсионный отдел, в собес и так далее. Оформляйся, регистрируйся и живи!..

В октябре прошлого года при проведении операции по обезвреживанию бандитов в горах Дагестана наш батальон принял бой. Матёрыми оказались шакалы! Мы тогда потеряли троих ребят. И у бандитов были потери, но шестеро сдались.

Шестой, прежде чем бросить «Калашникова», последние патроны из рожка послал в мою сторону. Теперь колено источает невыносимую боль.

Это был мой последний бой и последнее боевое ранение.

За полгода до этого кавказская пуля пробила мне голень навылет. Однако в тот раз я отряд не покинул. Лечился в казарме. Через неделю стал на ноги.

А в этот раз списали вчистую. Без намёка на возврат. И я уже не воин…

Врачи военного госпиталя изучили кровавый кисель в области колена и решили не прибегать к ампутации. Вызвали из столицы опытного дока. Маша постаралась — звонила дочери Веронике в медицинский университет…

Приглашённый врач проявил исключительное радение — собрал мои косточки в кучку, упаковал в гипс, подвесил на растяжках, пожелал скорейшего выздоровления и вернулся в Москву… вместе с Марией Ивановной.

Нет, мы не в разводе. И уехала она в столицу для всех моих друзей и знакомых не к военному эскулапу. Она уехала к нашей дочери Веронике, которая учится в Университете имени Сеченова и мечтает стать хирургом.

Интересно, кто теперь вместо Маши преподаёт сольфеджио в музыкальной школе?..

Вернувшись из госпиталя, проверил почтовый ящик и обнаружил письмо, в котором супруга лаконично ответила на все мои вопросы.

«Попробуем жить отдельно — каждый в своём мире!»

Маша ушла «к себе» и, наверное, счастлива. А я в своём ещё не обретаюсь, я только начинаю осваиваться…

Солнце нагрело борцы и приятно пощипывает кожу под камуфляжем. Тепло ощущаю обеими ногами. Однако едва угасающая боль не даёт насладиться весенним теплом в полной мере. Выходя из автобуса, зацепил берцем за тротуарный бордюр и теперь вот… наслаждаюсь ласковым ветерком…

Мне нужно попасть в Немецкую Слободу. Небольшой микрорайон с таким названием находится в пятистах метрах от автобусной остановки, в низине, похожей на пологий овраг. Панорама посёлка, окутанная лёгкой дымкой, с красными пятнами кирпичных домиков и белёсыми валами нерастаявших сугробов вдоль заборов, распахнулась прямо передо мной. Микрорайон, в котором на четырёх улицах компактно расположены сорок домов. К Слободе по склону с прошлогодним бурьяном спускается извилистая тропинка. На противоположном берегу крутояра, за посёлком, просыпается дремучий лес, украшенный тёмно-зелёными кедрами и серыми скалистыми отрогами. Пейзаж достойный кисти Левитана…

Слобода — бывший рабочий поселок, построенный после войны немецкими военнопленными при кирпичном заводе. Поэтому его в народе и называют Немецкой Слободой. За семьдесят лет эксплуатации он захирел, оброс пристройками, курятниками и гаражами. А от завода остались невысокие холмики из битого кирпича и ржавой арматуры. Бывшие слободчане получили квартиры в новостройках. Посёлок некоторое время пустовал, в ожидании сноса. Но кто-то подсказал мэру идею восстановить микрорайон силами военных строителей. И теперь наше командование решило вернуть Слободе былую красоту и разделить её среди отставников. Многим пенсионерам пришлась по душе перспектива переселиться не в городскую квартиру, а в приличный сельский дом с городскими удобствами и приусадебным участком.

На Четвёртой Слободской улице в доме номер пять буду проживать и я. Согласно ордеру, должен зарегистрироваться по указанному адресу вместе с Машей. Вчера отметился у паспортистов без супруги… в виде исключения.

Ключи от «фазенды» мне вручили в городской управе.

Комендант военного городка тут же напомнил, что служебную квартиру нужно срочно сдавать для косметического ремонта. Её уже распределили кому-то из молодых офицеров.

С переездом в Слободу проблем не будет, друзья обещали помочь…

Ну, хватит загорать. Пора выдвигаться в район «передислокации».

Вот и очередной автобус прибыл.

Достаю из кармана куртки головной убор, поправляю кокарду и заученным движением надеваю, слегка переместив на правый висок.

Дома примерял штатский костюм. Расстроился. Обнаружил, что выгляжу в нём не совсем цивильно. Отвык боец от гражданской одежды.

В зеркале, запылившемся за период отсутствия хозяев, разглядел свою шевелюру. Она у меня густая — каштановая. А тут вдруг засеребрилась. Выходит седина, взлелеянная служебными и личными переживаниями, ждать себя не заставляет. Приходит незаметно и покрывает голову словно саваном, пока хозяин борется с житейским негативом.

В моей жизни наступают перемены. Только мрачно от них на душе. Пробовал «перезагрузиться». Начал с внешнего вида. С утра, поборов душевное сопротивление, заглянул к «тупейному художнику», и тот «изобразил» из меня первогодка, с причёской наголо.

Ей-богу, лет на десять помолодел!

Из автобуса вышли пассажиры.

Двое молодых парней, лет восемнадцати, в кожаных куртках. В армии, скорее всего, не служили. Род занятий определить невозможно. «Братки» из криминального сериала — независимые от окружающего мира. Осмотрелись, закурили и вальяжно проследовали мимо меня к Слободе.

Мужчина и женщина — пожилая пара, степенно вышли следом. Пощурились на солнышко, поухаживали друг за дружкой, поправили головные уборы, воротнички плащей и, поддерживая себя под руки, засеменили в ту же сторону. Но в отличие от парней, обратили на меня внимание. Мужчина глянул и с сочувствием оценил майора с костылём. Мне стало немного не по себе. Женщина же стрельнула в меня потускневшей синевой ещё жалостливее. Но это не обидно. Это женский удел — жалеть детей и немощных мужчин…

Третьим эшелоном проследовал я.

Колено ноет, но это уже привычная боль. Она не мешает касаться раненой ногой сырой земли и думать о моих женщинах.

Дочь Вероника часто звонит по сотовому телефону и справляется о здоровье. Обещает приехать на каникулы. Замуж вроде не собирается. О маме ничего не говорит, а я спросить стесняюсь…

Короче, связи с супругой нет. Причина этому — моя служба в армии, которая сотворила из здорового мужика, первостатейного инвалида. Мы ссорились из-за моего статуса. Постоянные командировки в «горячие точки», порой до полугода, низкая зарплата и моё нежелание увольняться из армии. Это накопилось за двадцать лет совместной жизни и прорвалось истерикой терпеливой супруги в день, когда меня привезли в военный городок с переломанными костями.

Я любил и терпел обеих — и красавицу изменщицу жену, и строгую, но верную армию. И обе корректно расстались со мной. Я теперь безработный инвалид, а они,…а они уже обходятся без меня!

«Отряд не заметил потери бойца!..» — ёрничая, подумал я про армию.

«И московский эскулап сыграл прощальное танго…» — это уже про Машу.

Впереди что-то происходит…

Я задумался, и из мрачного небытия меня вывело негромкое восклицание идущих впереди попутчиков.

Поднимаю взгляд и вижу, что парни в кожанках находятся рядом с пожилой парой и что-то у них просят… или отнимают. Один держит в руке сумочку дамы и, похоже, изучает её содержимое. Второй бесцеремонно обследует внутренние карманы плаща и пиджака мужчины. Старики возражают. Однако их призывы к совести вызывают у наглецов лишь ухмылки с оскорбительными советами оппонентам «заткнуться».

До попутчиков метров тридцать. Их я преодолеваю за несколько секунд. Я не бегу, а парю над грязной тропинкой, используя раненую ногу по прямому назначению, едва превозмогая боль. Костыль мне только мешает, так как всё время проваливается во влажную почву. Его приходится вытягивать из глины как пробку из бутылки, стоя на одной ноге.

Остановился рядом с мальчишками в кожанках, выбрал удобную позицию для психологического и физического контакта.

Ребята выглядят здоровыми и вполне могут обладать навыками бокса или восточных единоборств. Вступать в драку — резона нет. В армии учат начинать контакт с адептом, используя переговоры, а уже потом открывать огонь на поражение. И делать это не первым, а в ответ на удар противника.

— Ребята, что вы делаете? — спросил я внезапно охрипшим голосом и закашлялся. — Прекратите!..

— Чего тебе, Красная шапочка? — едва взглянув в мою сторону, прогнусавил парень с дамской сумочкой. В другой руке он держал обнаруженные в ней пачки долларов США в банковской упаковке. Созерцание и осязание невиданного богатства, оказавшегося в руках, опьянили молодого бездельника, и он, скорее всего, неосознанно проигнорировал моё присутствие.

Калека в военной форме ему неопасен.

Я — неопасен! И мои попытки достичь договоренности не действуют!

Старушка с ужасом в синих глазах смотрит на изъятые у неё деньги. Похоже, прощается с ними навсегда.

— Ты давай проходи, солдатик! Не мешай! Мы же не с тобой ведём беседу! И делиться с тобой не собираемся…

Второй парень обнаружил во внутреннем кармане пиджака мужчины потертый бумажник и с брезгливой миной на жирной физиономии принялся извлекать из него какие-то документы, справки, визитные карточки и тут же ронял их себе под ноги, в грязь. Из денег ему достались несколько сторублёвок, которые перекочевали в карман кожаной куртки.

— Блин! — прогнусавил парень и выбросил бумажник на обочину тропы. — Совковая нищета! А ну-ка ручки покажи, старая калоша! Часики, печатки имеются?

Часов и перстней-печаток у старика не было. Только тоненькое обручальное колечко на безымянном пальце, которое не снималось. Но грабитель решил применить силу и начал выкручивать его со скорченного от мозолей пальца, словно гайку с болта. Старик не стерпел — вырвался из пухлых рук преступника, поправил кольцо и несильно ударил парня кулаком в жирную щёку. От неожиданности тот сделал шаг назад, поскользнулся и сел на сырую землю.

— Сейчас я буду тебя хоронить, старый козёл!

Парень повернулся на бок и стал неуклюже подниматься. Старик, удерживаемый спутницей за руку, сделал шаг к обидчику и пнул того ногой. Опять же не сильно. Парень был осторожен и в ответ лягнул в голень старику. Тот вскрикнул от боли. И она пронзительной молнией передалась мне, моей ноге, уже онемевшей и плохо подчинявшейся.

Ударом свободной левой руки я свалил первого парня на спину и обездвижил костылём, легко нажав в известную мне болевую точку. Сознание грабитель не потерял, но бойцовские качества минут на пять утратил. Правда из него начал источаться гонор в виде невнятных матерных выражений и угроз.

Второй поднялся и намеривался исполнить обещанное старику наказание. Но, заметив падение сотоварища, немного замешкался и снова получил несильный пинок от рассерженного мужчины. Ударом костыля в пах я поставил увальня в партер и посоветовал ему подобрать разбросанные документы. А также положить их и украденные деньги в портмоне, и возвратить хозяину.

Не оказывая неповиновения, парень принялся выполнять мои указания.

Сумочка женщины и извлечённые из неё доллары всё ещё находились в руках у первого грабителя, теперь присмиревшего и лежащего на земле прямо перед старушкой. Она не сразу сообразила, что утраченный капитал можно вернуть. Однако, взглянув на меня и получив одобрение, обрела решительность, наклонилась к грабителю и забрала из его рук и сумочку, и деньги, и ещё какие-то вещи, которые парень торопливо извлекал из карманов.

Закончив процедуру по возврату ценностей, старушка выпрямилась, погладила рукой ноющую поясницу, а потом снисходительно улыбнулась притихшему парню.

Я заметил, как тому стало не по себе от улыбки только что обиженной им женщины. Видимо ожидал от неё иной реакции на свои деяния.

— Господи, накажи их мудрыми словами, но не наказывай делами! — произнесла старушка, подняв глаза к небу, и перекрестилась. — Они уже и так одной ногой в аду!..

Старик получил портмоне с содержимым, положил в карман пиджака и застегнулся. Обидчик, стоящий перед ним на карачках, его уже не интересовал.

Пожилую пару заинтересовала моя персона.

— В полицию звонить не нужно, молодой человек, — спокойным голосом посоветовал мужчина, заметив, что я пытаюсь извлечь из нагрудного кармана куртки мобильный телефон. — Лена уже попросила у Господа наказание для заблудших агнцев. Да и от вас им досталось! Вполне достаточно…

— Да, модой человека, да! — добавила старушка и указала мне на тропинку. — Если вы следуете в Немецкую Слободу, то мы вас проводим. А заодно и познакомимся… Я — Елена Владимировна. А мой супруг — Рейн Александр Карлович. Мы живём в Москве. А в ваш город приехали к сыну. Погостить. Он тоже военный. Недавно в отставку выпроводили…

— Это так, — добавил Александр Карлович. — Сам наш Витенька из армейских кладовщиков, ни за какие коврижки бы не ушёл.

Представился и я. Но на этом наша беседа прервалась. Меня и в самом деле нужно было провожать. А вернее, тащить на себе моим немощным попутчикам. Потому что нестерпимая боль резким толчком охватила всю мою «ходовую часть» и сделала продвижение по сырой тропе до Слободы «девятым кругом ада».

На Четвёртой Слободской улице я очутился в гостях у соседей. Так как моё пребывание в пустующем доме, где отсутствовали элементарные условия для отдыха, показалось спутникам не совсем приемлемым.

— Да вам, молодой человек, скорую помощь нужно вызывать! — поворачивая к дому номер три, сказал Александр Карлович, стоически выдерживая часть моего веса, подставив плечо под мою левую руку. — Рано вы выписались из госпиталя. А уж если выписались, то не следует делать такие сложные прогулки… А с другой стороны, если бы не вы!..

Моим соседом оказался отставной интендант из нашей дивизии полковник Рейн Виктор Александрович. Я с ним не был знаком. Но его супруга Вера Васильевна, подрабатывала дежурной медсестрой в той же музыкальной школе, где преподавала Маша. Дружила с ней и обладала некоторой информацией о моих фронтовых подвигах.

Оценив плачевное состояние «гостя» и выслушав подробный рассказ о «приключении» на тропе от ещё возбуждённых родителей, Виктор Александрович решительно уложил меня в гостиной комнате на диван и попросил супругу сделать обезболивающий укол.

Потом мы пили чай, и слушали новую версию рассказа о «приключении», но уже для других членов семьи. Там я познакомился с сыном полковника Игорем, невесткой Светланой и внуком Георгием. Мальчика в семье называли Гошей.

Приятные и общительные люди. Но обременены семейной бедой.

Десятилетний Гоша — инвалид с рождения. Врождённый порок с возрастом развивался и приближал трагический конец его жизни. Медицинская помощь местных и столичных врачей оказалась безрезультатной. Родители мальчика недавно узнали, что в некоторых европейских странах делают операции и успешно устраняют подобные недуги. Оперировать Гошу следовало срочно, желательно до десятилетнего возраста. И заплатить за данную услугу нужно приличную сумму в долларах или в евро. Вот старики и решили помочь правнуку и привезли свои накопления. Как раз сегодня они получили деньги через банк и несли их без охраны в дом сына. А грабители в кожанках выследили получателей валюты и надумали совершить преступление. И если бы не военный инвалид, быть бы мальчику Гоше калекой на всю оставшуюся короткую жизнь…

Так что на чай с шоколадными конфетами я в этом доме заработал.

После чаепития меня ознакомили с внутренней планировкой дома, идентичной с моим жилищем, и пригласили в детскую комнату, где я имел неофициальную беседу с мальчиком Гошей.

Там у меня сложилось впечатление, будто бы я выслушал проповедь священника о спасении души в моём бренном теле. Что при болях и страданиях мне будет легче воспитывать свой дух, чтобы прощать грехи других смертных…

Худенький, с большими умными глазами, мальчик обладал отличной памятью и цитировал мне из Евангелия, Талмуда и Корана, и советовал не противиться злу. Что я, по просьбе прародителей Гоши, сегодня и сотворил в отношении молодых преступников…

И ещё мне показалось, что я, как собеседник, совершенно ему не интересен. Не о чем нам было разговаривать. Говорил Гоша, а я слушал и поддакивал. Я всего лишь грубый солдафон. А он: о высших материях, о прочитанных книгах, о музыке. Обо всём по паре фраз. И я вдруг понял, что к сорока годам прожил совсем неполноценную жизнь. Стал боевым офицером, награждён орденами и медалями, но пропустил мимо своего внимания так много интересного и полезного. Это «интересное» и «полезное» не занимает во мне и доли процента. Одна лишь фанатичная вера в силу, которая вредит моей душе. Она же вредит многим моим соотечественникам… И ещё упрямство, из-за которого я потерял любимую супругу.

Я попрощался с маленьким вундеркиндом. Пожелал ему скорейшего выздоровления. И ушёл к себе.

Я словно во сне бродил по моему пустому жилищу, не оценивая местоположение комнат и не представляя, где буду размещать мебель, которую привезут из служебной квартиры.

Уже покидая дом, я очнулся от наваждения и понял, чем буду заниматься в будущей жизни. Мои мысли с каждой минутой светлели, словно кто-то идущий впереди отворял для меня двери в незнакомые миры. А там раскрывались взору неведомые мне просторы, ублажали слух неслыханные доселе звуки, щекотали сознание не исполненные обеты, томили душу непознанные тайны. Я понимал, что там таится другая, бесконечно интересная и красивая жизнь. И она существует не только для меня, но и для других людей, уже вошедших в те врата и там обитающих, или только входящих в парадиз и собирающихся прожить отведённое судьбой время с пользой для себя и других…

Вечерело. Солнце уже не ласкало теплом округу. Комарики не толкли мак над шиповником, и муха где-то спряталась до следующего восхода. Однако сохранилась приятная весенняя истома…

Рыжий кот вышел из-за мусорного бака, стоящего близ недавно возведённого небоскрёба, перебежал через улицу и замер в двух метрах от меня. Пощурился на склонившееся к горизонту светило, взглянул мне в глаза и медленно побрёл по пустырю, изредка замирая и прислушиваясь к шуршанию подсыхающей почвы. Наверное, собрался на мышиную охоту.

Рейсовый автобус подъехал к остановке.

Через тридцать минут я буду дома, в военном городке. Целых полчаса можно мечтать, сохраняя и закрепляя полученный от Гоши душевный настрой. Благостные мысли уже нарождались и тревожили разум.

Сегодня же позвоню Маше… Непременно позвоню!

Интересно, почему я не сделал это вчера, месяц тому назад?..

Заходя в автобус, оглядываюсь на рыжего охотника. Он всё ещё крадётся к предполагаемой жертве…

В салоне пыльно и тихо. Несколько пассажиров на передних сидениях маячат безликими манекенами.

Вхожу во вторую дверь и занимаю кресло, с которого удобно наблюдать через широкое заднее стекло уходящую от автобуса панораму. Вижу, как кот, почти неприметный в пожухлой траве, замер и провожает взглядом автобус. Мы встречаемся взглядами…

Автобус возвращает меня в военный городок из ещё не познанного мира, в котором буду обитать.

Немецкая Слобода освободилась от сизой дымки и вырисовывается на сером фоне черепичными крышами. Талые сугробы у заборов заметно сникли. За ночь совсем пропадут…

— А вот и наша Красная шапочка! — шепелявит мне на ухо знакомый голос. — Как твоя ножка? Не болит?

От неожиданности вздрагиваю.

Парни в кожаных куртках стоят рядом. Толстощёкий весомо наваливается мне на руку с костылём. Я обездвижен. Оборачиваюсь и вижу ехидную физиономию его спутника. Тот хихикает и прикладывает палец к пухлым губам.

— Тихо! Мы сейчас выйдем, а ты поедешь дальше. Нас завтра в военкомат приглашают. Повестки вот прислали. Хотели вечерком погулять в ресторанчике, но ты, сука, помешал! А без бабок, какие проводы!..

Гулко скрипят тормоза. Дверь распахивается.

— Прощай, Красная шапочка!..

Ребята выходят. Дверь со скрежетом раскладывается в проёме. Автобус трогается. По инерции меня влечет к тамбурной перегородке.

По её серой поверхности бежит тёмно-красная струйка.

Краповый берет соскользнул по ней к запылённым берцам…

…Заходя в автобус, оглядываюсь на рыжего охотника. Вижу, крадётся к обнаружившей себя жертве…

Показалось, что этот кадр я уже когда-то видел. Сейчас мы встретимся взглядами…

Встретились! Дежавю!..

Утомился от пережитого за день… а тут ещё обезболивающее лекарство тянет в нирвану.

В салоне автобуса пыльно и пусто. Лишь несколько человек сидят на передних сидениях. Я вошёл во вторую дверь и хотел водрузиться на кресло возле тамбура и понаблюдать панораму удаляющейся Немецкой Слободы…

Ах! Какой-то неряха разлил на дерматиновую подушку сидения майонез или сметану.

Автобус трогается, и я несколько секунд вишу на поручне, преодолевая ускорение. Потом прохожу в середину салона и сажусь на свободное место в левом ряду. Раненую ногу вытягиваю в пустой проход и понимаю, что мне необходим покой. Отвыкшее за истекшие полгода от интенсивного воздействия земной гравитации тело налилось ватной тяжестью. Лишь «телепатический гипноз» от мальчика Гоши взбадривает и подгоняет мыслительную работу к сотворению прожектов, приемлемых для реализации пенсионером в новом жилище и на приусадебном участке.

Автобус приближается к следующей остановке.

— А вот и Красная шапочка, — прошепелявил знакомый голос. — Как твоя ножка? Не болит?

Я неохотно выхожу из нирваны, ибо намеревался вздремнуть…

Парни в кожаных куртках стоят передо мной. Толстощёкий возвышается немного сзади шепелявого и подталкивает своего спутника ближе ко мне. Тот, нервничая, шарит в кармане куртки. Звякнул металл. Дюралевый костыль, синхронно моим мыслям, упирается концом в болевую точку, уже известную первому парню. Ему становится не по себе. И он бьёт локтем спутника под дых, чтобы тот не напирал. И оба отступают назад.

— Всё вам неймётся, молодцам-удальцам! Хотите познакомиться с полицией?

— Не надо, Красная шапочка! — заикается шепелявый. — Нас завтра забирают в армию. А ты сорвал нам вечеринку. Бабок у нас нет, а небольшие проводы организовать не помешало бы. Подкинул бы пару сотен деревянных.

Автобус остановился. Двери жалобно пропищали и впустили в салон прохладу.

Я достаю из внутреннего кармана куртки пятисотрублёвую купюру и протягиваю ребятам.

— Держите. Этого хватит на вино и закуску.

Опешивший парень смотрит на деньги и мне в глаза. Точно так же он смотрел на старушку, улыбавшуюся ему после неудачного ограбления. Он привык брать сам и в подачках не нуждался.

— Да ты нас извини, майор! Мы это сделали по глупости… Больше не повторится…

— Берите деньги!

— Спасибо! — шепелявый оглядывается на спутника. — Неудобно как-то!..

— А вы где служите, товарищ майор? — спрашивает толстощёкий, протягивая руку за деньгами.

— В отдельной мотострелковой дивизии оперативного назначения — ОМСДОН. Одно из подразделений дислоцируется в нашем городе. Конечная остановка автобуса.

— Спецназ! — восклицает толстощёкий и убирает руку.

— О, а нам сейчас выходить! — шепелявит первый парень и подталкивает товарища к передней двери. — На пиво у нас и своих бабок хватит… Прощай Красная шапочка! Может, ещё свидимся!

К конечной остановке автобус прибывает наполненный пассажирами, собранными с территории города. В основном жёнами офицеров, работающими в гражданских организациях.

Щебечущая масса дружно высыпает на площадку возле КПП и выстраивается в очередь перед проходной.

Подул ветер и зашумел в елях, украшающих периметр военного городка. Солнце спряталось у горизонта за серую тучу, и округа погрузилась в полумрак.

Я выхожу последним, оглядываюсь вслед отходящему автобусу и вижу Машу и Веронику. Они стоят в павильоне остановки и встречают меня…

…Лейтенант Трифонов шевельнулся на моём плече и что-то невнятное бормочет. Его тёплая кровь напитала одежды. Алые капельки стекают на камни и указывают преследователям наш путь. Моя правая нога, прострелянная навылет в голени и перетянутая ремнём, одеревенела и пружинит при беге, словно бесчувственный протез. Спина и шея, наоборот, противно ноют от увесистого тела сослуживца, двух «Калашниковых» и подсумков с пустыми магазинами. Сзади слышны глухие выстрелы. Они-то и подгоняют меня вперёд. Однако хлопки раздаются всё ближе и громче.

«Не успею!» — думаю я с сожалением… и открываю глаза.

В дверь стучат. Не громко, но настойчиво.

Я пленённый ватной дремотой сижу перед выключенным телевизором. Голова опрокинута на спинку кресла. Челюсть слегка отвисла и от этого во рту сухо. С трудом инициирую железы к слюноотделению. Перетаскиваю голову вперёд, на грудь. На мне шорты цвета хаки, голубая тенниска и серые шлёпанцы. Правое колено покрыто рубцами от пуль и скальпеля хирурга. На загорелой голени распустились две ромашки от сквозной раны. Отвоевался, солдат! Теперь я инвалид и вижу врагов лишь в тревожащих разум снах.

На коленях книга. Достоевский. Князь Мышкин, уже в который раз усыпляет ленивого читателя в самом начале романа.

Повторный стук вытягивает из зыбкого небытия. Осматриваюсь без явного желания возвратиться в нормальное состояние.

За окном медным заревом полыхает закат. Плотная июльская духота, смешанная с гулкой тишиной, предвещают тёплую ночь.

Я дома один.

Стучат. Ну, какого чёрта! Могли бы позвонить. Возле калитки есть кнопка. Нажми её и жди, когда хозяин соизволит…

А, впрочем, о чём это я? Просыпайся, пенсионер! Иди, встречай гостей!

Лакированная деревянная клюка, недавно сменившая костыль, от неловкого движения соскальзывает с подлокотника кресла и бабахается об пол. Довольно-таки громко бабахается. Даже в голове от грохота слегка просветлело. Подбираю палку, осторожно поднимаюсь и подхожу к двери в прихожую, чтобы оттуда через окно посмотреть, кто же это ко мне пожаловал в столь позднее время. На часах десять вечера.

Нет там никого, возле калитки. Да и стучат-то вроде бы в дверь. И не в эту, что выходит в палисад, а в ту, что ведёт в гараж. А эхо мечется по всему дому, сразу и не разобрать, где стучат.

Свободной левой рукой массирую глаза. Не проснулся ещё, стало быть. Возвращаюсь. Дверь в гараж не заперта. Нужно повернуть ручку, и она откроется.

— Войдите! — говорю я, не веря, что там кто-то есть.

Чтобы попасть в гараж, минуя гостиную, нужно открыть ворота. С улицы, или со двора. Но они заперты изнутри, и открыть их без ведома хозяина невозможно. Ключи от калиток в воротах тоже не пропадали. Значит, у меня в доме завёлся барабашка. Там, за дверью, кроме садового инвентаря, ничего нет. Машины тоже нет. И никогда не было. А гараж мне достался вместе с домом. Его таким построили немецкие военнопленные в 1944 году.

Ручка двери вильнула вниз, и передо мной возник человек. Ростом чуть ниже моего. У меня — метр восемьдесят. Чуть старше меня. Мне — сорок три. На нём серый плащ-пыльник, костюм тёмно-серого цвета и голубая рубашка. Без галстука. На голове джинсовая шляпа с деформированными полями. На шляпе и плечах пыльника следы влаги. На тёмно-серых лакированных туфлях от солнечного блика из зеркала трюмо блестят капельки, точно перламутровые бусинки. Словно гость только что вошёл с улицы, где шпарит летний ливень. Я оглядываюсь на окно. Нет никакого ливня. Солнце там красит медью горизонт и тонкую полоску далёкой тучи над ним. Гость снимает шляпу и виновато улыбается. Лицо у него красивое, смуглое, волосы коротко подстрижены, с едва заметным серебром на висках. Брови и усики-стрелочки чёрные. Вылитый индийский актёр Радж Капур из «Господина 420». Вчера по местному телеканалу показывали.

— Там у нас дождь, — говорит гость из «замкнутого пространства» виноватым голосом. — А у вас он будет только ночью.

Это что? Ко мне явилось привидение, или я всё ещё сплю!?

— У вас?.. Это где? — спрашиваю я. — В Аргентине, что ли?

— Нет! В Аргентине сейчас зима. Холодно, — задумчиво отвечает гость. — Туман. На юге снег.

— Ну а вы откуда свалились в мой гараж? — с нескрываемой раздражённостью осведомляюсь я.

— Сейчас попробую объяснить, — парирует гость. — Вы извините меня!.. Здравствуйте!

— Здравствуйте! — Я перемещаюсь ближе к мужчине, шурша шлёпанцами и цокая палкой по паркету. — Снимайте плащ… и шляпу, давайте сюда. Я их на солнышко… просушиться. — Принимаю у гостя одежду. — Чай, кофе, вино, коньяк? — Указываю «Раджу» на дверь в кухню, где расположен обеденный стол, газовая плита, холодильник и шкафы с запасами продовольствия и выше указанных напитков.

— Не откажусь, — без стеснения отвечает гость. — Мне бы тапочки…

— Тапочки там. — Ориентирую гостя на дверь в прихожую.

Выхожу на веранду и раскладываю плащ и шляпу гостя на диване. Солнышко здесь уже не светит, зато накопившееся за день тепло и еле заметный ветерок из открытого окна быстро сделают своё дело.

Перед входом на кухню притормаживаю и медленно оцениваю своё положение в собственном доме. Затуманенный дрёмой мозг ничего путного не подсказывает. Лишь идиома «незваный гость хуже татарина» снимает с него предохранитель. Увесистая клюка в правой руке придаёт мне уверенности.

Гость сидит за столом на моём любимом месте. На плите греется чайник. На столе банка с растворимым кофе и две чашки на блюдцах с ложечками. Рядом пачка рафинада, тарелка с кружочками колбасы и квадратиками сыра. Батон нарезан тонкими ломтиками. Сливки в магазинной упаковке распечатаны. Всё так, как при Марии Ивановне, моей супруге, в настоящее время отсутствующей по сугубо личной причине.

Укатила Маша в Москву, где заканчивает учёбу на курсах повышения квалификации. Уехала и оставила меня в большом пустом доме одного. Уже месяц прозябаю в одиночестве. Читаю Достоевского, контролирую то, что растёт на приусадебном участке и в теплице, пью чай и кофе, варю себе борщи-свекольники. Спиртного не пью. Однако вожусь с приведениями, являющимися поздними вечерами из закрытого гаража в «сыром виде», словно их только что извлекли из промокшего под дождями города Питера.

В приведения я не верю. А они, если это не сон, являются…

— Гасанов Раис Абидуллович, — представляется «Радж», вставая мне навстречу.

— Соловьёв Владимир Сидорович, — отвечаю я, пожимая узкую ладонь гостя. — Вы похожи на индийского киноактёра Раджа Капура. Вчера по телику показывали… — Гость удивлённо поднимает брови, улыбается и на мою реплику не отвечает.

Я сажусь напротив Раиса Абидулловича. Рассматриваю его смуглую физиономию. Изображаю каприз бесцеремонности на правах хозяина. А он смотрит на меня. Без всякого каприза. Просто изучает, как головастика, выловленного из лужи.

— Вы случаем дверью не ошиблись? — спрашиваю я, пытаясь иронизировать.

— Нет! Угодил туда, куда нужно. И именно к вам…

— Без предупреждения?

— Экспромтом!.. Даже дорогу не пришлось переходить!..

Юморист, однако.

— Зачем я вам понадобился?

— Хочу восстановить справедливость. По отношению к вам. А, заодно, и себя реабилитировать… если получится.

Раис Абидуллович поворачивается к плите. Там задребезжала крышка на чайнике. Я положил в чашки по ложке кофе. Себе кинул пару кусков сахара.

— И мне пару, — говорит Раис.

Я бросаю и ему пару кусков. Он аккуратно наливает в чашки кипяток.

Синхронно размешиваем содержимое. Сливки добавляем каждый себе. И бутерброды делаем для себя сами.

Вообще-то пить кофе на ночь, да ещё с приведением в образе Раджа Капура, — не порядок. Я и так плохо сплю. А вот гость на парящую чашку смотрит с вожделением.

— Если вы голодны, могу угостить вас борщом, — говорю я с некоторым опозданием, не снимая с лица маски оптимиста, готового ринуться в рукопашную с бессовестным домушником.

— Спасибо, я сыт. Меня недавно накормили, очень вкусным борщом-свекольником… Мария Ивановна угостила…

— Мою супругу тоже зову Машей… Марией Ивановной…

— Ну, вот, она и угостила…

Недалеко от посёлка Немецкая Слобода, построенного немецкими военнопленными в конце войны, и недавно отреставрированного для отставников, каким являюсь в настоящее время и я, раскинулся красивый городок Энск. До недавнего времени — секретный, закрытый и очень чистый военный объект. Во всех смыслах этого слова. Здесь не было на улицах, во дворах и в парках никакого мусора. Не сорили. А также в его домах не проживали воры, алкоголики, взяточники… и прочие отбросы человеческой цивилизации. В своё время жил и процветал ухоженный и обласканный страной город образцового социалистического быта. Закрытый от мира развитого социализма клочок недостроенного коммунизма.

Теперь в Энске есть всё, как и везде на бескрайних просторах нашей, слегка обветшавшей, но по-прежнему великой Родины. Даже больница для душевнобольных появилась.

С противоположной стороны посёлка, среди сосен и огромных базальтовых валунов, раскинулся оздоровительный центр. Там лечатся гражданские и военные жители Энска. И я там побывал по случаю ранения на Северном Кавказе. Повреждённое пулей колено правой ноги уже более чем полгода мучает меня невыносимой болью. Теперь я инвалид, отправлен в отставку с должности командира батальона, в звании майора Российской армии.

Так вот в этом центре есть отдельный корпус, где проходят курс лечения местные алкоголики, наркоманы и больные душой.

Я и подумал, а не является ли гражданин Гасанов Раис Абидуллович пациентом этого корпуса. Только сумасшедший мог просочиться в мой кирпичный гараж, минуя запертые железные ворота и узкие зарешеченные арматурой оконца.

Я в данный момент ёрничаю. Ибо гость, пока не проявляет никакой агрессии. Но, на всякий случай, палку из правой руки не выпускаю. А он пьёт кофе маленькими глотками и чему-то улыбается. Вид у него сугубо интеллигентный.

— Паспорт покажите, — говорю я, беря левой рукой чашку с парящим напитком.

— Пожалуйста, — без лишних вопросов говорит Раис Абидуллович и протягивает мне документ в обложке из крокодиловой кожи.

Ставлю чашку, беру паспорт. Названные гостем данные совпадают. Прописан гражданин Гасанов в городе Одинцово Московской области. А к нам он попал зачем? Ну да, он же сказал: чтобы реабилитироваться и восстановить справедливость.

— Я из параллельного мира, — говорит Гасанов. — У меня есть ключи от калиток в воротах вашего гаража.

Наконец-то, произнёс несуразицу, «гость из параллельного мира». Во-первых, входные калитки в воротах гаража имеют очень сложные немецкого производства замки. Ключи от обеих дверей в двух экземплярах находятся здесь, в кухне…

Я встаю, подхожу к кухонному столу, выдвигаю правый ящик и извлекаю связку ключей. Все четыре штуки, воронёные, с налётом ржавчины, вместо металлического кольца шнурок от ботинка. Мы с Машей ими не пользуемся. Выходя на приусадебный участок, просто отпираем изнутри половину ворот. Удобно, ключ с собой брать не нужно. А калитку и ворота, выходящие на улицу, мы вообще не отпираем. Транспортного средства мы ещё не приобрели.

— Наши ключи на месте, — говорю я и потрясываю связкой.

— А я у Марии Ивановны позаимствовал. На время.

Гость достаёт из кармана четыре ключа — воронёные, с налётом ржавчины, связанные шнурком… от ботинка.

— Можете сравнить, — продолжает Гасанов, — скопировано в результате перепластовки временного фактора. Мне их нужно возвратить в ящик стола, что на кухне вашей супруги.

— Фантастика! — говорю я и возвращаюсь за стол. — Она сейчас в Москве… Маша уехала в конце мая. Вообще-то… мы расстались. Думаю, что из-за моего солдафонского характера и почти неизлечимого ранения. Возможно, навсегда… В прошлом году я принимал участие в боевых действиях по обезвреживанию…

— Я в курсе, Владимир Сидорович. Вам повредили ногу. Правую. Мария Ивановна очень расстроилась из-за этого и в декабре покинула вас. Вы выздоровели… Почти выздоровели. В середине апреля ваша супруга и дочь, студентка медицинского университета, вернулись в Энск. Вы в это время выписались из госпиталя и приезжали в посёлок Немецкая Слобода, чтобы осмотреть этот домик, который вам, как отставнику, выделили власти города. Помните?

— Помню. Не в голову же раненый! Три месяца тому назад это было…

— А дальше произошло следующее: по пути домой, в военный городок, вы были убиты неизвестными лицами в салоне городского автобуса…

— А этого случая не припоминаю.

Я окончательно уверился в истине моих догадок. Раис — сумасшедший!

— Вас похоронили на Северном кладбище. — Гость пригубил чашку, взглянул мне в глаза и тихо продолжил: — Мария Ивановна, после похорон осталась здесь, в Слободе. Работает в недавно открывшейся в Энске музыкальной школе заместителем директора. По вечерам репетирует с оркестром городского театра, готовится к концертам. Дочь учится в Медицинском университете в Москве. Скоро приедет на каникулы…

Действительно, наша дочь Вероника скоро будет в Энске. То есть у нас, в Немецкой Слободе. Надеюсь, и Маша вернётся. Как-то мы расстались не по-людски. Она второй раз уезжает в столицу. Там проживает её тётя. Тётя Зина. Маша у неё останавливается. Я вначале думал, что доктор Скворцов — светила медицины из столицы, делавший мне операцию повреждённого колена, виновник нашей размолвки. Но доктор оказался порядочным человеком. А Маша, по протекции тёти Зины, посещает какие-то курсы при городской филармонии, где работала в дни моего обучения в военном училище. Тогда мы познакомились и, после окончания училища, поженились. И вместо карьеры музыканта, она обрела учесть супруги военного офицера с возможностями преподавать в музыкальных школах или играть в самодеятельных оркестрах. Если в военных городках имеются музыкальные школы и оркестры. В Энске таковые имелись.

Стресс от постоянного контакта со мной, с военным, двенадцать лет, из двадцати пяти календарных, пребывавшего в «горячих точках» нашей страны и зарубежья, мог выдержать не каждый родственник. Моя супруга достойно вынесла это испытание, но в финале её прорвало. Вид измученного ранами мужа, привезённого с Северного Кавказа, оказался жестоким «точечным ударом» по её нервам. В конце прошлого года она уехала из Энска на четыре месяца. В апреле возвратилась. Помогла осуществить переезд из военного городка в наш дом. Имела возможность понаблюдать за мной.

Страдания и не прекращающиеся «ступоры» супруга-калеки, вывели Машу из себя ещё раз. Она, ничего не сказав, покинула меня и возвратилась в Москву. Вероника по секрету сообщила, что мама заканчивает обучение на высших музыкальных курсах в филармонии. Диплом и полученные навыки позволят ей занимать руководящие должности в учебных заведениях с музыкальным уклоном и организовывать работу творческих коллективов.

А у меня со здоровьем практически ничего не менялось. Попытки докторов Энска как-то помочь калеке не давали положительного результата. Обезболивающие лекарства не действовали. Организм привыкал к ним, и они не оказывали должного эффекта. Как тараканы привыкают к ядам, так и я к лекарствам. А повреждённый нерв, где-то в коленной чашечке, каждый раз неожиданно, просыпается от нечаянного толчка и выводит меня из строя и терпения. Но я борюсь и терплю. Проявляю осторожность. Учусь не оступаться, не цепляться за пороги, проснувшись вставать с правильной ноги. А если ошибаюсь, то замираю минут на десять и стойко, как оловянный солдатик, выдерживаю процесс медленного «вытекания» из колена, режущего по живому всё моё тело нервного тока. В последнее время «взрывы» в коленной чашечке стали реже. Но, не прекратились.

Раис пережёвывает бутерброд и следит за моей мимикой. Полагаю, что внутренние мыслительные процессы как-то отражаются на моём лице.

Гость хихикает и говорит:

— Вы правильно делаете, что не верите мне, Владимир Сидорович. Параллельные миры — чистая фантастика. Учёные в вашем времени что-то там доказывают себе и всем — математически, гипотетически, виртуально. Но пока это — фикция. Идея о наличии параллельных миров — правильна. Но, вход в эти миры, откроется не скоро. И не так, как это предполагают современные гении. А вам нужны доказательства…

— Доказательства того, что меня кто-то застрелил в автобусе?

— Нет, вас… тихо зарезали. И то, что вы мертвы, пассажирами, заполнявшими салон автобуса, было установлено не сразу. Все думали, что вы просто спите. Ваше тело извлекли из автобуса на конечной остановке… Представляю, какой там был переполох!

— На конечной остановке?.. У КПП военного городка меня встречали Маша и Вероника… Бред!.. Вы хотите вывести меня из себя?.. Вы кто!?

— Я вам скажу. Но, хочу предупредить, всё, что вы узнаете обо мне и о происшедшем с вами в апреле этого года, будет извлечено из вашей памяти.

— Ага! Вспышка света и я снова сижу в кресле, читаю роман «Идиот» и сравниваю высказывания и поступки князя Мышкина со своими, пенсионно-солдафонскими суждениями.

— Примерно так. Кстати, поступки князя и его комментарии к ним, не так уж и плохи. Скорее наоборот. Их нужно осмысливать применительно к себе и к своим поступкам. Особенно в наше сложное и изменчивое время. Вы обязательно читайте Достоевского. Вдумчиво читайте. Это скучно. Но для переустройства нашего внутреннего мира необходимо… Значит, вам нужны доказательства, Владимир Сидорович?

— Да! Мне нужны доказательства.

— Стало быть, так, — Раис Абидуллович погружает остатки бутерброда в рот и запивает глотком кофе. — Сейчас вы мне покажете, где находится ваш мундир с наградами… У вас же есть мундир? Парадный цвета морской волны с орденами и медалями? Их, наверное, у вас десятка два?

— Примерно, — соглашаюсь я и нерешительно указываю пальцем на потолок. — Он висит в библиотеке, на стене. Его Маша с Вероникой украшали как новогоднюю ёлку, когда я приносил домой новые коробочки с боевыми и юбилейными медалями. А первые награды я привёз из Афганистана. Полтора года срочной службы в боевых условиях. Вплоть до вывода войск. Привёз оттуда орден Красной Звезды, медаль «За отвагу», комплект правительственных наград Афганистана. А потом пошло-поехало. Военное училище, Армения, Сербия, Босния, Приднестровье, Северный Кавказ…

— Герой!

— Почти. Комдив обещал за Кавказ представить к званию Герой России. Но тут что-то не срослось. Перестройка в армии. Вместо дивизий — бригады. Словом — не представили… Суматоха. Не до нас…

— Покажите мундир, — тихо говорит гость.

— Пошли, — говорю я и пропускаю Гасанова вперёд.

Раис Абидуллович выходит из кухни и сразу же сворачивает налево, к лестнице на второй этаж. Он знает наш дом. Он знает, где у нас выключатель освещения, так как, поднявшись наверх тут же, почти не глядя, суёт руку за ширму и включает свет. И идёт по коридору до конца. Направо — библиотека. Так мы с Машей называем небольшую комнатку с окном на заходящее солнце, на панораму с могучими еловыми зарослями и базальтовыми валунами на противоположном городу берегу прямой как стрела речки без названия.

Библиотеку собрала Маша. Сейчас и Вероника, приезжая из столицы, пополняет её новинками. А я в это время собирал награды. Блестящие кругляши, которые напоминают мне о моих скромных подвигах. И о весьма значительных победах моих подчинённых. Я их водил в бой. Некоторых нет в живых. Многих я спас от смерти… И меня спасали… Я жив. Для меня война окончилась. А мои подчинённые ещё стреляют, и умирают…

Оставшись один на один с книгами, я понял, что шальной пулей пролетел мимо маленьких Чудес Света, мимо прекрасных миров и удивительно интересных мыслей умнейших людей. Теперь вот с трудом одолеваю Достоевского. Легко прочитал трёхтомник Есенина. Споткнулся на умных и не понятных мне романах Братьев Стругацких. Казалось бы — просто фантастические приключения. Ан — нет. Они с философским подтекстом. Они заставляют думать и придумывать свои варианты финалов этих историй. Умных историй. Я решил вначале побороться с Достоевским. А потом уже возьмусь за Стругацких. Я же воин. Я должен победить свою, застоявшуюся за четверть века солдафонскую сущность.

— Ага, — говорит Раис Абидуллович, входя в комнату, и безошибочно, по-военному, поворачиваясь кругом, через левое плечо. — Вот он. Висит на своём месте. С погонами… майора российской армии.

— Ну да, — подтверждаю я. — Дочь прикрепила последние медали, которые я получил в отделе кадров при оформлении моей отставки. Пока я ползал по горам, они накапливались в сейфе комдива.

Гасанов оборачивается и смотрит мне в глаза. Я не смущаюсь. А он осторожно берёт меня за руку и пожимает. Сильно жмёт. Своей не мощной худой ручкой.

— Герой! — говорит гость. — А теперь пойдем, посмотрим на мундир, который висит в библиотеке вдовы…

Спускаемся вниз. Раис Абидуллович идёт первым. Я выключаю свет и иду следом.

— Ключи от калиток у вас? — спрашивает гость.

— Так у вас же есть свои! — говорю я.

— Мне их нужно вернуть Марии Ивановне. А с вашими ключами мы сможем возвратиться назад.

Я захожу в кухню и беру связку, лежащую на столе.

Входим в гараж.

— Отпирайте дверь своим ключом. — Раис Абидуллович пропускает меня вперёд.

— Я обычно открываю половинку ворот. Так удобнее…

— Нет-нет! — возражает Раис. — Нам нужна калитка. Вот эта дверь в воротах.

Я не сразу нахожу нужный ключ. Отпираю замок.

— Подождите! Не открывайте дверь.

Раис придерживает меня рукой. Я отступаю в сторону от выхода. А гость извлекает из затемнённого угла возле выхода предмет, похожий на тубу для чертежей, только квадратную. Эта штуковина сантиметров восемьдесят длиной, толщиной в десять. В середине тубы, на закруглённом ребре, ручка, под ней пара кнопок.

— Это — хроноскаф, — тихо говорит Раис и нажимает одну из кнопок. Туба раскрывается по длине, и я вижу панель с кнопками и индикаторами. Справа маленький экран. — А это — портал. Вход в параллельный мир.

Раис, придерживая тубу левой рукой, правой набирает клавишами ряд символов, которые высвечиваются на экране. Немного ожидает, пока цифры и буквы меняют порядок. Потом ставит прибор на землю, перед выходом во двор. Двумя руками нажимает на крайние кнопки слева и справа.

Прибор тихо попискивает, помаргивает синими и красными огоньками. Потом затихает. Перед дверями появляется вибрирующая плёнка. Вернее, нечто, похожее на прозрачную плёнку.

— А теперь, Володя, отпирайте дверь параллельного мира.

Я выполняю просьбу Раиса. Ячейка замка послушно поворачивается, словно я её и не трогал, пять минут тому назад.

— Перешагиваем через порог и портал. — Раис касается моего плеча. — Вы первый…

Я толкаю через «плёнку» дверь калитки и выхожу во двор. Здесь прохладно, темно и довольно-таки неуютно от сырости. Дождь, по-видимому, только что прекратился. Но невидимая глазу изморось сразу окутывает нас. Я в тапочках. Мой гость тоже. Перед гаражом небольшой участок забетонирован. Мы теснимся на нём. Идти по участку не резон. Ноги будут мокрые.

— Я же говорил, что здесь дождливо.

— Дождливо, — соглашаюсь я. — Теперь-то куда?

Раис наклоняется к тубе-порталу и выключает «плёнку».

— Теперь — назад. Перешагиваем порог и хроноскаф. — Не наступите на него, ради Бога!

Я аккуратно перехожу в гараж. Раис Абидуллович шагает следом и слегка подталкивает меня вперёд. В гараже темно. Только что через узкие окна сюда проникал золотистый отблеск заката, и, вдруг, кромешная тьма… И, к тому же, чувствуется присутствие чего-то чужого. Словно передо мной замер могучий БТР. Пахнет бензином, пластмассой и ещё чем-то незнакомым.

Делаю пару шагов к входу в дом и протянутой вперёд рукой нахожу на стене выключатель. Загорается свет. Я оборачиваюсь к пахнущему «монстру».

Чёрный, слегка припорошенный дорожной пылью, внедорожник фирмы «Опель» притаился в центре гаража.

— Что это? — осипшим голосом спрашиваю я.

— Это мой! — отвечает Раис. — Мария Ивановна разрешила поставить. На время. Пока я тут… с вами занимаюсь.

— Какая Мария Ивановна? — уже с возмущением хриплю я, не отрывая взгляда от машины.

— Ваша вдова… Успокойтесь, Владимир Сидорович! Мы сейчас находимся в параллельном временном рукаве. Это правильный поток. А ваш поток, тот, где хорошая погода с заходящим солнцем, создан искусственно. В результате перепластовки. Он через некоторое время растворится. Сольётся с основным потоком. А пока… я ещё не разобрался с этими рукавами. Да и с вами вот…

— Ты кто? — Я резко поворачиваюсь к странному гостю.

Резкая боль в колене мгновенно сковывает всё тело. Палка выскальзывает из правой руки и грохочет по бетонному полу. Из левой руки вываливаются ключи, громко звякают об калитку и отскакивают к «Опелю». От грохота палки и звона металла по телу прокатываются внутренние болевые волны.

Нервы совсем ни к чёрту!

Я интуитивно замираю, опираюсь рукой о стену и переношу вес тела на левую ногу. Противный, совсем не к месту стон вырывается из моей груди. В присутствии Маши и Вероники я сдерживал себя. Иногда мне удавалось перетерпеть неожиданный выстрел из заряженного болью колена. А здесь отвлёкся на «Опель» и выдал незваному гостю своё физическое состояние.

Майор спецназа не должен предъявлять себя посторонним — беспомощным, больным, страдающим от недугов…

На мой вопрос Раис не отвечает. Он внимательно смотрит на меня, поднимает с пола палку и суёт мне в руку.

— Потерпи, солдат! — говорит он и начинает шарить в карманах пиджака. — Кажется, оставил… в плаще… Нет, слава Богу, нашёлся пакетик…

— У меня… наверху, в столе, есть ампулы… с обезболивающим лекарством! — произношу я, преодолевая болевое эхо по скованному спазмами телу. — В библиотеке… верхний ящик. И шприцы там же…

— А водка у тебя есть? — спрашивает Раис.

— Не помогает… Если бы помогала, я бы… спился.

— У меня не сопьешься. Наоборот… Так, есть водка?

— На кухне, в серванте… Стоит непочатая… с мая месяца…

— А вода в кране питьевая? — Раис ставит тубу с порталом в угол гаража, захлопывает калитку и запирает на ключ.

— Да!

— Не упадёшь? — Раис обходит меня и открывает дверь в дом.

— Полчаса так могу стоять. Потом проходит…

— Значит, пять минут выдержишь, — и гость входит в дом.

В эти минуты я ни о чём не думаю, не размышляю, не философствую. Вспоминаю всех подряд, проживающих в аду и на грешной земле. Без логических предпосылок. Только для сотрясания воздуха. Негромко. Но, вслух…

— На-ка, выпей, — говорит возникший извне гость с гранёным стаканом в руке… — Залпом… Это водка, разбавленная водой до двадцати градусов с растворенным лекарством. Немного противно, но полезно…

Конечно же, я нахожусь вне себя. И руки мои заняты. В одной палка, второй опираюсь на стену. С трудом соображаю насчёт перераспределения веса, чтобы взять левой рукой сосуд с раствором. Наконец перемещаю свои восемьдесят килограммов и смотрю… на стакан…

Стакан мне знаком. В нашем доме много посуды. В том числе и стаканов. А гранёный с ободком, в народе — «губастый», имелся в наличии один-единственный. И я его вчера выкинул в мусорное ведро. Неосторожно плеснул в него кипяток, он лопнул и развалился. Так что нет в моём доме гранёных стаканов… И джипов в моём гараже нет… И сумасшедший здесь не это приведение, похожее на индийского киноактёра Раджа Капура, а я, спецназовец-переросток. Стойкий деревянный солдафон, произведённый общевойсковым военным училищем «на-гора» ещё в СССР.

— Исчезни! — говорю я в сторону приведения.

— Сначала выпей, — парирует Раис и вовремя отдёргивает руку с лекарственным раствором, ибо я с силой махаю левой клешнёй, теряю равновесие, и чуть было не падаю на бетонный пол.

Он удерживает меня, подставив свободную руку. Спасённое в стакане лекарство оказывается у моих губ, и я послушно выпиваю… Одним глотком… Противную, испорченную водой и белым порошком водку…

— Подействует минут через пять. Может быть чуть больше… Почувствуешь облегчение, не маши палкой и не бегай за мной… или от меня… Чтобы полностью выздороветь, нужно время… Три-пять дней. А резкая боль пройдёт сейчас…

Раис прислоняет меня обратно к стене.

— Что? Так больно, что рассудок помутился?

— Этот стакан, а он единственный в моём доме, я вчера кокнул! Ты где его взял?

Раис улыбается.

— Я подумал, что ты… того… а ты про стакан? Мария Ивановна свой стакан не «кокала». Это ты свой… в своём временном рукаве…

Полегчало. Боль совсем не исчезает, но уже не рвёт меня на части.

— Хорошо, что мы перешли на «ты», — говорит Раис, засовывая «губастого» в карман пиджака. — А то, понимаешь ли, фамильярности… в данное время… Ты вона, какой матерщинник… Тут на «вы», как бы — не к месту… Мне нужно ввести тебя в курс дела. А ты, Фома неверующий, упрямишься.

— Если ты не призрак, точно палкой огрею!

Раис не отвечает. Покрутившись на месте, обнаруживает валявшуюся возле колеса «Опеля» оброненную мной связку ключей, поднимет, облокачивается на капот и ждёт…

Колено наполняется ватной лёгкостью. От него растекается жар, медленно, по всей ноге. И становится хорошо. После пятиминутной «атаки» — тишина… и блаженство…

— Пошли? — толи спрашивает, толи предлагает Раис.

Я опускаю ногу на пол и слегка «делюсь» с ней весом…

Терпимо. Порядок. Можно путешествовать по дому.

— Я для тебя приготовлю раствор, — говорит Раис, пропуская меня в открытую дверь. — Нужно ежедневно в течение недели принимать по пятьдесят граммов. Лучше всего вечером, перед сном. В спокойном теле во время сна раны заживают быстрее.

— Огурцы тоже — хорошо растут ночью, — совсем не к месту бурчу я.

— Что? А!.. Да-да… Сейчас идём в библиотеку.

Я оглядываюсь и смотрю на «Опель». Надо же! Современные приведения разъезжают на шикарных иномарках.

В зале первого этажа что-то не так.

Во-первых, пахнет духами. Любимый Машей «Шанель» или нечто подобное. В моём рукаве, там, где бронзовый закат, всё провоняло лекарствами.

Во-вторых, кресло, в котором я люблю отдыхать, читать и смотреть телевизор, стоит рядом с диваном, в противоположной стороне комнаты. А на древнем «Панасонике» японской сборки покоится любимая Машина салфетка, ею связанная лет двадцать тому назад. На салфетке хрустальная ваза со свежими цветами. В вазе вода. Я всегда предупреждал своих женщин, чтобы не ставили на телевизор сосуды с водой. Это опасно для приборов с высоким напряжением и для жизни хозяев. Прецеденты этому были.

А, впрочем, «Панасоником», похоже, не пользуются. На стене, напротив дивана и моего кресла, висит широкоэкранный, жидкокристаллический «Шарп». Именно такой я собирался купить после переезда в этот дом. Но почему-то не купил…

И за окном мрак. Плотные дождливые облака спрятали багряный небосклон.

— А где Маша? — спрашиваю я. — Она же должна быть дома.

— У Марии Ивановне сегодня последняя плановая репетиция оркестра. Завтра — генеральная. Они там исполняют что-то длинное, сложное и жутко интересное. Я не музыкант… к сожалению… Она будет дома в полночь. У нас есть время…

— Время для того, чтобы взглянуть на мой китель?

— Ну, да… Это последняя возможность убедить Фому в том, что параллельные пространства существуют.

«Ну, да! — думаю я, вторя Раису. — Фома почти созрел…»

Мы поднимаемся наверх. Заходим в библиотеку. Оба поворачиваемся налево.

На том же месте висит мой китель, аккуратно упакованный в целлофан.

А я всё никак не оборудую свой «иконостас» чехлом для длительного хранения.

Собрание сочинений Достоевского в наличии. Четвёртый том с романом «Идиот» похоже, никто не вынимал.

— Ну? — произносит Раис и возвращает моё внимание к мундиру.

— Согласен, — говорю я. — Чтобы костюмчик ни пылился, нужно его беречь.

— Да я не про чехол.

А про что же? — снимая позвякивающую медалями реликвию, думаю я.

На чехле тоже накопилась пыль. Я провожу ладонью по плечу кителя, и обнаруживаю, что он не мой. Это мундир подполковника!.. Более того, его носил Герой России!.. Слева, над каскадом блестящих кругляшей, прикреплена золотая звёздочка. У меня такой нет.

— Она что?.. Вышла замуж? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Раис. — Это твой мундир. Вернее, мундир твоего двойника…

Я снова неудачно «виляю» телом, и боль в колене отдаётся тупым эхом. Замираю и с помощью палочки-выручалочки подвешиваю левую ногу. Но эхо тут же «осыпается» с больного колена, словно иней с ветки дерева, и я осторожно ступаю на пол.

— Что? — спрашивает Раис, принимая у меня китель.

— Порядок! — отвечаю я.

— Тогда пошли домой.

— В мой неправильный рукав?

— В него. — Раис вешает китель на место. — В этом доме не нужно оставлять следов. Здесь тебя не должно быть.

— А как же?.. — заикаюсь я.

— И не думай о них… У тебя и в твоём рукаве всё в порядке… Мария Ивановна вернется, Вероника приедет на каникулы, и заживёте вы по-прежнему… а здесь не твоё пространство. И время течёт иначе…

Сажусь в кресло, прислоняю палку к подлокотнику, беру с журнального столика томик Достоевского и бросаю взгляд в сторону Раиса. Он по-хозяйски обходит зал, присаживается на диван и пробует его на мягкость.

— Ты где спишь? — спрашивает он.

— В спальне, на втором этаже.

— Тогда я здесь переночую, если не возражаешь?

— Не возражаю.

— А при Маше ты где?.. — спрашиваю я.

— А при Марии Ивановне я — в отеле… — отвечает гость.

— А машина?

— Да я только сегодня познакомился с вашей супругой… С вдовой… И машину в гараж только сегодня поставил. С её согласия.

— Повод для знакомства? — помолчав, спрашиваю я и возвращаю том Достоевского на столик.

— Представился научным сотрудником из НИИ. Изучаю «аномальное несоответствие временных пластов». В вашем посёлке эта аномалия проявляется с некоторым искажением. Флуктуация от перепластовки.

— То есть?

— В параллельных пространствах, в идентичных рукавах, после перепластовки временных факторов, возникают временные и пространственные искривления. — Раис окидывает взглядом комнату. — То, что в вашем доме произошли изменения, это нормальная связь причины и следствия. А вот почему погода не соответствует радикалу времени — вопрос.

— И почему я там подполковник и герой России, а здесь майор и простой орденоносец?

— Живой орденоносец! — Раис облокачивается на спинку дивана и задумчиво смотрит на стену, где будет висеть жидкокристаллический «Шарп». — Тебя что больше устраивает?

Интересный вопрос. И ответ оппонент уже дал. И я с ним согласен.

Я молчу.

— С этим тоже нужно разобраться, — говорит Раис. — Возможно, всё само собой образуется. Но кое-что следует немножко подтолкнуть… У тебя постельное бельё имеется?

— Имеется. А что нужно подталкивать?

— Я сейчас анализирую основные несовпадения пространственного континуума в обеих временных ипостасях. Если причины будут выявлены, и их устранение станет возможным, то следствие можно исправить, и оно пойдёт своим чередом по математически точным временным параллелям.

— Постельное бельё в шкафу, — я указываю палкой на гардероб. — Душ там. Можешь принять ванну.

Раис хлопает ладонью по своему колену.

— За душ — спасибо!.. Как твоя нога?

— Не верю! — говорю я, поднимаясь из кресла. — Ты, наверное, гипнотизёр?

— Иди-ка спать, господин Станиславский!.. Завтра будем думать, как исправлять мои ошибки…

Тёмная полоска, маячившая на закате перед медной звездой по имени Солнце, выросла в чёрную тучу и притащила за собой уйму влаги. Дождь начал шелестеть по крыше после полуночи. В открытую форточку вползла прохлада с противной сыростью. Под простынёй лежать стало не уютно. Пришлось подняться, затворить окно и достать из шкафа одеяло. Дремота, мучившая меня ещё в кресле, до появления Раиса, напала с неумолимой нежностью и затянула в прелестную и безмятежную нирвану. Там не существовало постоянно тревоживших меня страхов и коварных болевых взрывов, что и по ночам вторгались в тело из-за нечаянных толчков больной ногой в спинку кровати. Ничего такого нынешней ночью не случалось. Я просто спал. И снились мне парящие окрест ангелы, милующие меня неописуемо нежные нимфы и всякие там наяды и дриады, похожие лицом на Машу…

И надо же, мне не снились гонящиеся за мной по скалистым ущельям кавказские парни. У меня не ныла пробитая пулей голень, мешавшая и в видениях преодолевать бурные ручьи и перепрыгивать глубокие ущелья. Я не тащил на себе раненого лейтенанта Трифонова, два «Калашникова» и подсумки с пустыми обоймами. Короче, сегодня я не воевал. Я просто спал. Не крепко, потому, что видел сны. Короткие и красивые…

Просыпаюсь от стука в дверь.

Вчерашнее «приведение» в образе Раджа Капура, назвавшееся Раисом, без разрешения заглядывает ко мне в спальню.

— Доброе утро! — «Приведение», обнажённое по пояс, с полотенцем в руках, вплывает через дверной проём и зависает справа от меня. — Я готовлю омлет с салом. Вставай, приводись в порядок, и начнём, Владимир Сидорович, жить по-новому.

— Доброе!.. Сало-то откуда?

Я осторожно приподнимаю отдохнувшее в нирване тело и медленно опускаю ноги на прохладный паркет. Сначала левую, потом правую. Правая нога цепляется за тапочки — сейчас рванёт!.. Нет, обошлось!

— Сало я взял в холодильнике у Марии Ивановны. — Раис энергично массирует полотенцем грудь.

— Попросил или тайно похитил?

— Этот продукт я купил в магазине. — Раис перебрасывает полотенце на спину и принимается растирать поясницу. — И хранил его в холодильнике. С её разрешения… В данный момент Мария Ивановна на работе. Так что я не просил и не похищал. Я взял немножко своего.

— Я думал, что мусульмане не едят плоть грязных животных.

— У меня жена — хохлушка… с Украины… из-под Львова, так вот она меня приучила… Надеюсь, ты не магометанин? Не откажешься от омлета с салом?

— Не откажусь.

— Тогда, вперёд, в ванную! Палочку можешь не брать. Наоборот, попробуй интенсивнее напрягать раненое колено своим весом.

Нормальное ощущение здоровой ноги, давно забытое, так просто возвращаться не хотело. Я, конечно же, схватился за палку. В ожидании «выстрела» слегка надавил ступнёй на пол. В колене тихо защипало, но не рвануло, как вчера. Эта нежная боль показалась мне приятной. Я прислонил палку к кровати. И осторожно, по привычке прихрамывая, последовал за гостем на первый этаж. Через несколько шагов понял, что прихрамывать не обязательно. Можно идти нормально. К нежному пощипыванию следует относиться как к щекотке. И я засмеялся от нахлынувшей радости. Лётчик Маресьев, наверное, так же радовался, когда сделал первые шаги на протезах.

Раис обернулся, похлопал меня по плечу и подтолкнул к ванной комнате. И я смело шагнул вперёд.

Омлет с салом по-украински и чашка кофе со сливками были в самый раз для развития контакта с «приведением». Раис предложил расположиться в гостиной и в спокойной обстановке открыть мне «тайны сосуществования на этом свете „бедного Йорика“ и его живого двойника в параллельном мире». Именно так и сказал…

— Кто такой Йорик? — спрашиваю я, не сразу вспомнив, что принц Гамлет читает свой знаменитый монолог, держа в руке его череп.

— Был такой индивид в Датском королевстве, — отвечает Раис.

— Вспомнил! — спохватываюсь я, мысленно представляя кадр из фильма с Иннокентием Смоктуновским в роли Гамлета.

— В Энске есть драматический театр. Ты бы поинтересовался, что там ставят. К вам и москвичи на гастроли приезжают. В их репертуарах имеется и Шекспир.

— Вообще-то я планирую выходы в свет. Да вот нога… И Маша в данный момент отсутствует… а без неё, как-то не в цвет…

— Это поправимо! Но, сначала о деле.

— Слушаю.

— Я задам тебе несколько вопросов. Попытайся ответить на них как можно точнее. Важны подробности. Даже мелочи, на которые ты, возможно, не обращал внимания… Речь идёт о твоей гибели. Я вчера упоминал об этом.

— Ну да. Меня тихо зарезали в автобусе по пути домой… Кому это я не угодил?

— Вот! Об этом знал только ты, в том, настоящем пространстве. Вспоминай, с кем поссорился?.. После выписки из госпиталя ты в течение суток общался с людьми: знакомыми, сослуживцами, пассажирами злополучного рейса.

— Ну, после выписки… я был дома, в военном городке. На следующий день сходил в парикмахерскую. Постригся наголо. Потом навестил отдел кадров дивизии. Получил документы об отставке по состоянию здоровья. В городском военкомате стал на учёт и тут же снялся с учёта по инвалидности. Зашёл в пенсионный отдел, отдал документы для оформления пенсии. Потом: собес, жил контора. В паспортном столе написал заявление на постоянную регистрацию по новому месту жительства в Слободе. Да, получил ключи от дома и… на автобусе приехал сода.

— Теперь, пожалуйста, подробнее, по минутам. Что с тобой происходило после того, как ты вышел из автобуса?

— Вышел из автобуса… Ага! Вышел я не совсем удачно. Зацепил больной ногой за тротуарный бордюр и… минут пятнадцать находился в ступоре. Стоял, прислонившись к бетонной плите остановки, и медленно таял под лучами апрельского солнца. Погода была хорошая. А я надел форменное обмундирование, краповый берет, новенькие берцы. Майор спецназа в расцвете сил и с костылём! Стою, млею, радуюсь жизни. А потом пошёл… Ах, да!.. Потом прибыл очередной автобус и…

— И?

— Вот тут-то со мной, а вернее не со мной, а с двумя пожилыми гражданами, сошедшими с этого автобуса, произошёл инцидент. На них напали грабители. Это случилось метрах в ста от посёлка. Я шёл следом и был свидетелем, как двое подростков, лет семнадцати, отнимают у стариков деньги. Денег у них было много. Да, эта пожилая пара, приезжала из Москвы к моему соседу, тоже военному отставнику, и у них были доллары, две или три пачки в банковской упаковке. Это родители нашего соседа, полковника интендантской службы в отставке Рейна Виктора Александровича. У них беда — внук Гоша, лет десяти, серьёзно болен. Нужна операция. Дорогая операция, которую должны делать за границей. Но, всё обошлось. Деньги с моей помощью были возвращены. И операцию мальчику уже сделали. Удачно. Я у Виктора Александровича узнавал. Оперировали в Германии.

— Ну вот, на примете у нас двое подростков лет семнадцати. Потом ты с ними встречался?

— Встречался. В автобусе. После осмотра дома я возвращался в военный городок. И там я их увидел. Они подошли, извинились за случившееся и тут же вышли из автобуса на следующей остановке.

— Разговор с ними был?

— Две-три фразы. Эти ребята говорили, что их призывают в армию, и они хотели отметить это событие. Денег у них не было. Вот они и решили совершить преступление. А у меня, кстати, возникало желание вызвать полицию на место совершения грабежа, но старики отговорили. Молодёжь, вся жизнь впереди. Я согласился с потерпевшими. Тем более — этих мальчишек сейчас, наверное, обкатывают в одной из частей нашей могучей армии.

— Не ёрничай, Володя!

— На счёт армии я не ёрничаю. Она у нас могучая.

— С какого возраста у нас призывают в армию?

— С восемнадцати лет.

— Так, выясняется, что мальчики призывного возраста и им исполнилось восемнадцать лет. Теперь вспоминай, что было в автобусе с момента посадки. И так — подошёл автобус, открылись двери…

— Открылась задняя дверь, я на одной ноге, с помощью костыля, вскарабкался по ступенькам в салон. Хотел сесть на сидение возле входа. Оно обращено назад. Было желание посмотреть на удаляющуюся панораму нового места дальнейшего проживания. А на дерматиновую подушку кто-то нагадил… Не помню. Что-то там было разлито. Молоко, сметана, раздавленное яйцо…

— И ты сел на друге сидение лицом по ходу автобуса.

— Именно так. А эти парни, кажется, сидели в первой половине салона, и вышли на следующей остановке.

— Без намёков на отмщение? Ведь ты им на пустыре навалял? Так ведь?

— Я их просто повалил на мягкую оттаявшую землю. Безобидные специальные приёмы рукопашного боя с использованием подручных средств. Я в них потыкал костылём. От этого никаких следов на теле. Через пять минут грабители бегали как рысаки. А меня, после этого поединка, старики тащили в посёлок волоком.

— Что, грабители сопротивлялись?

— Нет. Во время возвращения награбленного я крепко стоял на своих двоих. А когда всё кончилось, раненое колено отомстило мне ударом по всему телу. Мне в доме Виктора Александровича сделали обезболивающую инъекцию.

— Был в доме у Рейнов? А Гошу видел?

— Да, имел честь познакомиться с этим мальчиком. Вундеркинд. Жаль, что он останется калекой на всю жизнь.

— Не останется, — тихо сказал Раис — Мы за этим проследим. Ведь ради него ты и пострадал. Ради этого мальчика.

— То есть?

— Операция по спасению Георгия Рейна прошла удачно. Главное, естественным путём, без вмешательства извне. И ты подвернулся как нельзя кстати. Деньги, предназначенные на оплату лечения, были доставлены по назначению. Но, в завершении естественного оперативного процесса, сотрудники нашей организации не отследили маршрут возврата опосредованного участника до безопасной точки и допустили гибель объекта.

— Объект — это я?

— Ты, Володя. А теперь, следующий вопрос…

Раис достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, нашёл в ней нужную запись и спросил:

— После выписки из госпиталя и оформления отставки ты обращался в военкомат по какому-либо вопросу?

— Нет. То есть… Я же сказал, что был в учётной группе. И в пенсионном отделе.

— С местной полицией не знаком?

— Нет! Возникало желание капнуть на пацанов. Старики не позволили.

— В районную поликлинику часто обращаешься?

— Редко. Участковый врач ко мне приходит раз в неделю. Таблетки, микстурки прописывает. Рекомендует заниматься физиотерапией. Массаж, прогулки.

— Выполняешь предписания и рекомендации?

— Делаю всё. Но пользы от этого мало. Активный массаж и длительные прогулки чаще всего заканчивались болевыми приступами.

— Теперь приступов не будет. А терапией продолжай заниматься.

Раис спрятал книжку в карман.

— Сейчас Мария Ивановна ушла на работу. А мы проследуем в её пространство и совершим физиотерапевтическую прогулку в Энск. Навестим отдел полиции, который занимается раскрытием убийства подполковника в отставке Соловьёва.

— Я что, уже был подполковником, когда меня резали в автобусе?

— Да, но ты, вероятно, об этом не знал. — Раис сочувственно взглянул на меня, отвернулся и продолжил говорить, погрузив руки в карманы пиджака. — Очередное звание, которое ты здесь не получил, там тебе было присвоено живому. И Героя России тебе присвоили не посмертно. Это я знаю точно из дат подписания Приказа и Указа. Живым ты был в это время. Валялся в госпитале. Бюрократия в армии не изжита. А тут ещё реформа всё никак не завершится. Ты, Володя, в настоящей жизни совершил подвиги, о которых здесь, в искусственном пространстве, не помнят, или они не считаются героическими. Мария Ивановна сообщила мне, что сразу после похорон, твоих похорон, к ней пришёл представитель из военкомата и пригласил на торжественное собрание офицеров в доме культуры военного городка, где ей и были вручены погоны подполковника и награда. Это произошло восьмого мая. Перед Днём Победы.

— Восьмого мая я был дома, и Маша была дома. И никуда мы не ходили. Наоборот, соседи Рейны вечером гостили у нас.

— Следовательно, твоё бывшее командование никаких приглашений тебе не присылало?

— Приглашений — нет. А открытку с поздравлением по случаю Дня Победы я получал.

— Не забыли, значит. А теперь, Владимир Сидорович, скажи-ка мне, за какие подвиги тебя хотели наградить золотой звездой Героя России?

— Думаю, за обезвреживание опасной бандитской группировки в одном из горных селений Дагестана. В этой операции принимали участие бойцы моего батальона. Возможно, учли и то, что я лично спас группу офицеров из горящей БМП. Там был и мой командир полка.

— А лейтенант Трифонов был среди спасённых офицеров?

— Трифонов? Командир второго взвода второй роты моего батальона. Это другой эпизод, чеченский, произошёл за полгода до Дагестана. Лейтенанта только что назначили к нам после окончания училища, и он сразу же попал в маленькую неприятность. Вместе со мной. Я и Трифонов должны были проверить один из укрепрайонов. Поехали на Уазике рано утром. На полпути нас обстреляли из зелёнки. Водитель погиб. Трифонов тяжело ранен, я легко в правую ногу. Тогда меня ранило в первый раз. В голень, навылет. Хорошо, что кость не зацепило. Немного повоевал с боевиками — патроны быстро закончились. Пришлось мне лейтенанта километров пять на себе тащить. По горам. Боевики по пятам шли. Но мы успели добраться до точки. Трифонова после госпиталя перевели в другое подразделение. Кажется, в столичный регион.

— Ясно. — Раис откинулся на спинку дивана. — Поближе к папе.

— А кто у него папа? — спросил я.

— Генерал полковник Трифонов. Служит в Министерстве Обороны.

В моём искусственном «рукаве» моросило, а в «правильном» светило утреннее солнышко. Как и вчера, мы совершили через калитку-портал переход в гараж, где стоял «Опель». Открыли ворота на улицу, выкатили машину, и, соблюдая конспирацию, дабы меня «покойного» никто из соседей не заметил, проследовали к Энску.

— Куда едем? — спрашиваю я, озираясь на идущих по тротуару людей.

— В ОВД Слободского района, — отвечает Раис.

— В милицию?

— В полицию. Теперь это полиция.

— Зачем? Хочешь узнать, как расследуется моё убийство?

— Если позволит начальство.

— Раис, а мне-то, зачем там светиться? Я же на Северном кладбище! Если меня увидит сотрудник, который ведёт расследование, и который был обязан посмотреть на меня убиенного, в морге, то возникнет неприятный эксцесс!

— Эксцесс!? — восклицает Раис. — Выбирай слова попроще. Там, в отделе, работает занятный начальник криминальной полиции, подполковник Токарев, так он тебя видел в автобусе, на месте убийства, и в морге. Но, бьюсь об заклад, он даже и не подумает о существовании в нашем мире копий живых людей. А ты, если он заинтересуется твоей персоной, представься двоюродным братом. Документы у тебя какие-нибудь при себе имеются?

— Паспорт, пенсионное удостоверение с фотографией.

— Достаточно. Если понадобится, покажешь пенсионное удостоверение. Но, думаю, не понадобится. Мы просто с ним побеседуем. Уточним некоторые детали по твоему делу. Вчера по телефону я напомнил Токареву о себе. Справлялся о ходе расследования. Преступников до сих пор не нашли. Я так понял, что у них совершенно отсутствует какая-либо информация о злодеях. Опрошено много народа, почти все пассажиры злополучного рейса, водитель автобуса и, в результате — полный информационный вакуум. Зафиксирован факт твоей посадки в автобус на остановке «Овражная улица, дом 11» и факт обнаружения безжизненного тела на остановке «Военный городок». И всё.

— Это Токарев тебе сказал?

— Да, в двух словах. Сказал, что разговор не телефонный и пригласил к себе на приём. Вот к нему мы и едем.

— А ты как ему представился? Проверяющим из МВД?

— Представился помощником депутата Государственной Думы. Занимаюсь проблемами ветеранов армии, полиции и других силовых структур.

— И ксива есть?

— Документ имеется. Не липовый. Я — действующий помощник депутата. Мой шеф — генерал милиции в отставке. Нормальный, не коррумпированный. Очень хороший человек. Работает в думе не покладая рук. Настоящий борец. Там у них без этого нельзя, без борьбы.

— Ладно, что будем говорить подполковнику полиции?

— На месте разберёмся.

Раис повернул с улицы во двор между новыми домами и въехал в открытые ворота на огороженную бетонным забором площадку, в центре которой приютился старинный двухэтажный особняк с вывеской над входом, где крупными синими буквами на белом фоне значилось — «ПОЛИЦИЯ».

Подполковник Токарев и в самом деле оказался необычным человеком. Из-за рабочего стола навстречу нам поднялся импозантный чиновник высокого роста. Худой, но с широкими плечами, от чего гражданский костюм, казалось, висит на нём словно на швабре. Узкое с впалыми щеками лицо украшают густые чёрные брови, живые глаза и тонкий длинный нос. Лет ему чуть больше сорока. Говорит неспешно, отчётливо произносит каждое слово, словно диктует машинистке важный документ. Представился Петром Петровичем. Раис показал красную книжечку помощника депутата Государственной Думы. Я, пожимая костлявую руку хозяина кабинета, назвался Владимиром. Документов не показывал. А Пётр Петрович их и не спросил.

Токарев указал нам на стулья у приставного стола.

— Присаживайтесь. И излагайте свои вопросы.

— Пётр Петрович, я вчера разговаривал с вами по телефону о деле подполковника Соловьева, Героя России, погибшего от рук бандитов в апреле этого года.

— Героя России? — Токарев немного смутился. — Простите, я не знал, что майор Соловьев подполковник и Герой!.. К сожалению, я не могу порадовать вас положительными результатами в расследовании данного преступления. С документами по делу вы можете ознакомиться.

— Из вчерашнего разговора, Пётр Петрович, я это понял. Преступники не найдены. В уголовном деле нет сведений, на каком отрезке маршрута автобуса было совершено убийство. Дело передано вашему отделу, потому что свидетели, видевшие Соловьева в автобусе якобы спящим, а на самом деле он уже был мёртв, заявляют, что до конечной остановки к нему никто не подходил и никаких действий не производил. А сел он в автобус с вашей земли, на Овражной улице. Водитель автобуса за период прохождения маршрута ничего подозрительного не заметил. Так что подозреваемых в совершении преступления граждан не выявлено. Соответственно и примет причастных к преступлению лиц тоже нет. Собственно, и ловить-то некого в нашем прелестном городе Энске.

Раис посмотрел на меня, вздохнул и добавил:

— А родственники беспокоятся, жаждут справедливого наказания убийцам.

Токарев согласно кивнул и взял телефонную трубку.

— Соболезную! Вы правы. По делу работа идёт медленно, одни отписки. — Пётр Петрович помедлил и спокойно набрал номер. — Закадычный, найди следака, ведущего расследование апрельского убийства в маршрутном автобусе и с делом пришли ко мне. У меня важные гости!.. Ну и сам загляни. Твоя епархия, тебе и отдуваться. — Положил трубку. — Подробности узнаем у начальника следственного отдела и его подчинённого. С минуты на минуту будут.

Раис поёрзал на стуле.

— Пётр Петрович, у нас имеются некоторые соображения по расследованию дела.

— Соображения к делу не пришпилишь. Нам бы хоть какой-нибудь след найти. Отпечатки. Орудие убийства. Свидетелей, что-либо знающих. На худой конец, подойдут и ваши соображения, если они укажут на наличие выше упомянутого. Ниточку бы отыскать. А таковая в расследовании у нас даже не проявилась. В городе живут граждане, имеющие судимости за тяжкие преступления. И кто-то из них мог совершить это убийство. Ваш Герой — спецназовец. В последние годы службы в армии не вылезал из Северного Кавказа. След может тянуться туда. А может данное убийство совершено дилетантами: пьяным хулиганом, психом, просто нервным человеком. В Энске можно подозревать каждого. Пассажиров автобуса мы исключили, у них алиби. Они видели друг друга… Но не видели убийцу.

— Мы поможем отыскать эту ниточку.

— Ну да, — буркнул Токарев, — вам из столицы виднее…

В кабинет вошёл офицер в форме. Вальяжный, волосы русые вьющиеся, лицо типичное, словно срисованное с парковой скульптуры, фигура спортивная, среднего роста, голос не громкий, дикторский.

— Подполковник юстиции Светлов Виктор Сергеевич, — представился он. — Начальник следственного отдела.

— Это товарищи из Москвы. — Пётр Петрович указал на Раиса: — Представитель Госдумы Гасанов Раис Абидуллович. А это его помощник… Владимир.

Мы встали и по очереди пожали руку подполковнику Светлову.

— Садись рядом, закадычный, — буркнул Токарев коллеге. — Почему один?

— Капитан Саврасов будет через минуту, — ответил тот.

— Наверное, дело не может найти?

Светлов заметно покраснел и, согласившись, кивнул.

Капитан Саврасов вошёл спешно с тоненькой папкой-скоросшивателем под мышкой.

— Здравия желаю!..

— Пыль-то хоть с дела смахнул? — проворчал Токарев и протянул руку за папкой. — Это товарищи из столицы. По наши души. Раис Абидуллович и… Владимир.

— Капитан Саврасов! — с опозданием представился следователь.

— Возьми стул и присядь. Сейчас будешь рапортовать о ходе расследования.

Токарев раскрыл папку и неторопливо просмотрел подшитые документы.

— Ничего нового, — сказал он. — Последний документ — рапорт участкового уполномоченного лейтенанта Котова об отработке жилого сектора. Написан месяц тому назад.

— Ну, с документами всё ясно, — вмешался Раис. — И докладывать уже известную нам информацию не нужно. У меня есть вопросы к следователю. Известно ли вам, товарищ капитан, откуда ехал Соловьев?

Саврасов принял из рук Токарева дело и нашёл в нём нужный лист.

— Гражданка Соловьева Мария Ивановна показала, что её муж, в день гибели, возможно, посещал новое место жительства в посёлке Слобода. Его у нас называют Немецкая Слобода. Военнопленные немцы строили. Ему, как отставнику, и его семье, соответственно, предоставили там жилплощадь. Я был дома у вдовы, беседовал с ней. Она переехала из военного городка в Слободу в конце апреля. После похорон мужа… Никаких предположений по факту убийства она не высказывала. И вообще заявила, что видела мужа живым, но тяжело раненым, в конце прошлого года. Его привезли с Северного Кавказа и поместили в госпиталь. Через несколько дней она уехала в Москву и возвратилась в Энск как раз в день гибели мужа. Какие тут могут быть предположения? Она с ним даже по телефону не разговаривала.

— Так, — сказал Раис и многозначительно взглянул на меня. — Вы отрабатывали жилой сектор на территории вашего отдела. А Слободу кто-нибудь проверял?

Саврасов торопливо перелистал дело.

— Нет. Рапорт Котова касается только городского сектора. А посёлок Слобода не был заселён военными отставниками. Кого там было отрабатывать?

— По моим сведениям 4-я Слободская улица посёлка Немецкая Слобода в апреле месяце была заселена полностью. Ордера военным отставникам начали выдавать с сентября месяца прошлого года.

— Ну и каким боком бывшие военные, которые до переселения в посёлок друг друга в глаза не видели, могут быть причастны к убийству Соловьева в городском маршрутном автобусе.

— Косвенно. Например, кто-то из соседей вдовы Соловьевой может знать нечто такое, что и станет искомой ниточкой в расследовании.

— Вы что-то знаете, Раис Абидуллович, и хотите проверить нас, так сказать, «на вшивость»? — спросил Токарев улыбаясь.

— Сомневаетесь? — улыбнулся в ответ Раис.

— Нет! — Пётр Петрович опять-таки с полной невозмутимостью поднял телефонную трубку и набрал номер. — Котов! Сегодня, к концу дня, будь добр предоставить мне подробный рапорт об отработке жилого сектора посёлка Слобода по уголовному делу об убийстве в городском маршрутном автобусе майора в отставке Соловьева… Как какого Соловьева! Ага, вспомнил! Но это к концу дня. А к обеду побеседуешь с соседями вдовы майора, точнее, подполковника в отставке, Героя России Соловьева, погибшего в том самом автобусе. Да я тебя не путаю, Котов. Я тебя ставлю в известность, что отработка жилого сектора, это твой хлеб… Не возмущайся! С первого января твоя буханка хлеба будет круглее, да ещё и с маслом. Соседей вдовы Соловьевой проверь обязательно. Узнай что-нибудь у них про нашего убиенного Героя… Да-да-да! И будет тебе счастье!

Токарев бросил трубку и сердито посмотрел на меня. Я даже вздрогнул.

— А если этот Котов что-нибудь нароет у соседей Соловьевой, то я ему объявлю строгий выговор с занесением! в личное! дело!!! В апреле надо было Немецкую Слободу окучивать! А он!..

— Петь, успокойся, — сказал майор Светлов. — Выговор с занесением в личное дело, это не твоя епархия…

Раис толкнул меня локтем в бок. Мы разом встали.

— Пётр Петрович, после обеда я вам позвоню. Может быть, будут какие-нибудь результаты.

— Или я вам, Раис Абидуллович. В моём мобильнике ваш номер имеется. Не прощаемся.

И мы вернулись в моё «неправильное» пространство. В нём я собрал с грядки огурцы, в теплице созревшие помидоры, соорудил овощной салат и угости им «Раджа» — волшебника из параллельного мира.

За пару часов я пропылесосил в доме всё. Какое это приятное занятие!..

Раис отсутствовал — ушёл в своё пространство и с кем-то там встречался. А я, кроме уборки, накопал картошки, молодой, с тонкой кожицей, и нажарил целую сковороду с луком, салом и специями. Хорошо, что у нас с Машей есть огород. От прежних хозяев нам достался ухоженный участок с небольшим садиком, где произрастают яблони, сливы, вишни и кустарник — крыжовник, смородина. И имеется разработанный кусок земли в пару соток, где Маша с Вероникой в апреле и мае высадили ведро картошки, и нарезали несколько грядок под овощные культуры. Сосед Рейн Виктор Александрович на своём участке соорудил теплицу из поликарбоната. Увидев, как я мучаюсь с костылём возле работающих женщин, куда-то позвонил и в этот же день и на нашем участке рядом с грядками свеклы и моркови появился прозрачный домик площадью 12 квадратных метров, где Маша высадила помидоры. Потом мои женщины «испарились», а я ежедневно боролся с сорняками на грядах и «ступором» в больном колене. И на участке, благо погода стояла хорошая, и из-за толики моих стараний, уродилось всё. Продукты из магазина мне доставляют соцработники. А готовлю я сам. Это не так опасно для моей изувеченной ноги. Теперь же, когда боль меня больше не тормозит, и прежде чем картошка и сало со специями примутся одурманивать запахами округу, я несколько раз метался в огород, то за укропом и луком, то за сельдереем и петрушкой. Признаюсь, ноги от суетной беготни начали побаливать. Сказывалась приобретённая гиподинамия. Если не останавливаться и активно продолжать движение вперёд — боль пройдёт. Мне уже грезится, что её больше нет в моей жизни… Грезится и не верится!

В третьем часу появился Раис. Постучался из гаража, вошёл и театрально закатил глаза, помахивая рукой перед носом.

— Прелесть! — театрально проворчал он, вдыхая аромат, заполнивший жизненное пространство. — Одинокий мужчина, если он не обременён вредными привычками, неуёмными страстями и не избалован лишними деньгами, склонен к самосовершенствованию. Во всём! Особенно в творческой деятельности, куда, по моему мнению, входит и искусство кулинарии!

— Вчерашний борщ-свекольник горячий, — докладываю я застывшему передо мной декламатору. — Умывайся и к столу.

— Пять минут, и я готов.

Волшебник юркнул в ванную, а я принялся хозяйничать у обеденного стола.

Ел он с аппетитом, что говорило о хорошем здоровье и настроении. Борщ и жареную картошку слизнул одним махом и попросил добавки. Насытившись, стал не спеша прихлёбывать компот из ягод, сваренный мной по рецепту из журнала. Вернее, из журнальных вырезок, которые Маша собрала в альбом. Кислятина из смородины и крыжовника получилась невероятная. Пришлось разбавлять кипячёной водой и добавлять сахар. Раис пьёт и не морщится. Попробовал. И мне понравилось.

— Час назад звонил Светлов, — хлебнув напитка, сказал Раис.

— Нашлась ниточка в расследовании?

— Похоже, что участковый лейтенант Котов не на шутку встревожился после беседы с Токаревым и попал-таки в цель с первого раза. Он навестил дом Рейнов. Пробыл там больше часа и очень торопливо понёс новости своим начальникам. Я наблюдал за его действиями из машины. А Светлов, видимо оценил полученную от лейтенанта информацию, принял необходимые решения и приглашает нас часам к пяти к себе.

— Наши дальнейшие действия? — спрашиваю я Раиса.

— Послушаем, что нам скажут. — Раис пожевал ягоды из стакана с компотом. — Надеюсь, офицеры отдела — профессионалы. Как ты думаешь, что могли Рейны рассказать юному лейтенанту Котову?

— Они могли пересказать то, что поведали им престарелые родители, потерпевшие от преступников. Я-то ничего им не рассказывал — лежал на диване и отходил от болевого шока. А возбуждённые старики излагали приключенческую историю их ограбления: Виктору Александровичу, его жене, потом сыну и невестке, потом мальчику Гоше. Думаю, что примерно в таком же виде она и была изложена участковому Котову. Загвоздка только в одном: старики уехали домой в Москву, а приметы и информацию для словесных портретов преступников Рейны проживающие в данный момент рядом со мной вряд ли предоставили. Старики, насколько я помню, о преступниках говорили, как о неодушевлённых предметах. Их было двое, и всё! Я, насколько понимаю тонкости оперативно-розыскной работы, мог бы помочь операм составить фотороботы. Родители Виктора Александровича тоже смогли бы описать этих парней. Но, мне, как умершему, участвовать в процессе нельзя. Старики же — в столице.

— Ты портишь мне настроение, Володя. — Раис допивает компот и ставит бокал на стол. — Но есть надежда, что в нашем отделе полиции служат не дилетанты.

— Посмотрим, послушаем, — говорю я, принимаясь убирать посуду со стола.

— Разберёмся на месте, — добавляет Раис. — Наша задача — незаметно подталкивать оперативников к принятию правильных решений…

Подполковник Светлов — в хорошем настроении, облачённый в накрахмаленную форменную рубашку с короткими рукавами и в идеально выглаженные брюки с синими лампасами — встречает нас в фойе дежурной части отдела и ведёт в свой кабинет. Как и Токарев, приглашает за приставной столик, а сам втискивается в крутящееся кресло за двух тумбовым столом с большим компьютерным монитором и копией памятника Ф. Э. Дзержинскому, что до недавнего времени украшал площадь Лубянка в Москве.

— Чаю? — спрашивает Светлов, явно не подготовившийся к чаепитию, но осведомляясь скорее для проформы.

На приземлённом журнальном столике в углу кабинета наблюдается небольшой бардачок, оставленный после вчерашнего банкета на двоих. А электрический прибор с яркой надписью Tefal с приподнятой крышкой стоит на широком подоконнике и сиротливо прижимается за мрачной шторой к хрустальной вазочке. В ней виднеются мятые фантики от конфет и надкусанные ванильные сухари.

— Уже отобедали, — отвечает Раис.

— Тогда прочтите рапорт Котова. Он таки нашёл свидетелей, видевших майора Соловьева перед убийством.

Раис принимает рапорт участкового и кладёт перед нами.

Текст написан каллиграфическим почерком. На стандартном листе излагалась информация один в один схожая с той, которую я спрогнозировал дома за кухонным столом. Ничего лишнего в тексте я не увидел.

— Ну, вот она, та самая нить Ариадны! — восклицает Раис. — Теперь вы можете следовать по ней.

Светлов откидывается на спинку кресла и спокойно парирует:

— Вы хотите проследовать вместе с нами?

— Мы хотим, но только мысленно. Расскажите о ваших дальнейших действиях.

— Подполковник Токарев в данный момент разговаривает по телефону с Москвой. Проверяет полученную от Котова информацию о месте жительства родителей Рейна, их телефоны. Уточняет, какое подразделение полиции обслуживает данный адрес. Думаю, если москвичи не заартачатся, завтра в течение дня мы получим по факсу протоколы допросов старших Рейнов и, возможно, фотороботы предполагаемых преступников.

— Мы бы хотели взглянуть на эти документы. Особенно на фотороботы.

— Безусловно, мы поставим вас в известность.

— Не будем вас больше беспокоить.

Через полчаса я сижу в любимом кресле и читаю Достоевского.

Раис снова ушёл в «зазеркалье».

Перед исчезновением он принёс мне четвертинку — бутылку из-под водки, наполненную прозрачной жидкостью, которую я должен выпивать перед сном в течение пяти суток.

— Это тот же спиртовой раствор, двадцатипроцентный. Он необходим для сохранения бактерий, способствующих восстановлению живых организмов по генному коду. Я вижу, что ты не любитель крепких напитков. Это хорошо. Но содержимое данной бутылочки ты всё-таки употреби. Пользу от моего зелья ты уже почувствовал. А через неделю на твоём теле и шрамов не останется. Можешь потом пойти к врачам и попросить их снять с тебя инвалидность.

— Не может этого быть! — восклицаю я. — Так быстро?

— Не задавай глупых вопросов, Володя. — Раис встряхивает содержимое четвертинки и ставит её на журнальный столик. — Сиди дома, читай, ухаживай за огородом, потихоньку тренируй застоявшиеся мышцы. Как только Светлов или Токарев сообщат мне о подвижках в расследовании, я приду к тебе. Думаю, что нам ещё предстоит кое-какая коррекция следственных действий. Тебе нужно взглянуть на показания старших Рейнов и оценить фотороботы мальчишек. Ты-то их хорошо рассмотрел?

— Да уж…

— Ну, всё! Пока!

И Раис уходит через гараж на приусадебный участок, где всё выглядит так же, как и у меня. Только нет грядок с овощами и картошкой. Не видно и теплицы. Правда участок выглядит ухоженным, трава скошена, а под сенью старых яблонь стоит пластиковый столик и пара стульев. Я разглядел этот маленький пейзаж через плёнку портала, когда провожал волшебника в правильный мир. Хитрый прибор, похожий на тубу для чертежей, он всегда уносит с собой. У меня, признаюсь, однажды возникло почти неодолимое желание уйти за гостем в иной мир. Туда, где живёт моя вдова…

Раис вероятно предугадывает мои тайные порывы и не оставляет вход к Маше открытым. Мало ли что надумает сотворить одичавший на войнах инвалид, живой плод какой-то там ошибки толи учёных, толи чародеев, ныне безвозвратный отставник Володька Соловьев.

А потом у меня и своя Мария Ивановна где-то обитает в этом мире…

Скоро приедет.

Вероника звонила и обещала провести каникулы со мной и мамой в Слободе. Значит и Маша будет здесь…

Время пролетело быстро. Занятый домашними делами и огородом я и не заметил, как в четвертинке с волшебным зельем осталась всего одна порция — на сегодняшний вечер. На больное колено я уже внимания не обращал и не столбенел, когда нечаянно цеплялся за что-нибудь. Отметил только, что прострелянная на вылет голень несчастной правой ноги утратила не эстетичные рваные звёздочки от входного и выходного пулевых отверстий. Кожа стала мягкой и больше не чесалась. Припухшая от операции коленная чашечка стала нормальной величины. Шрам на плече от осколка взорвавшейся на боснийской земле мины тоже перестал напоминать о себе. Оспинки на лице, следы от каменного крошева, выбитого пулями противника, пропали. Остались белые пятнышки чистой кожи, которые быстро загорели под летним солнышком. Казалось, что и седина на висках стала пропадать. Во мне что-то непрерывно менялось. Мне было хорошо, и я об этом не задумывался. Жил нормальной жизнью, забытой, волшебной. Без военной суеты, без тревожных снов, без дискомфорта, оставленного в неустроенных военных палатках и временных вагончиках. Я медленно возвращался в необычную спокойную гражданскую жизнь. Привыкал к просторному сельскому дому, свежему воздуху и тишине, в которой не стреляют. Скучал лишь по моим женщинам. Вероника звонит почти каждый день. Маша, уезжая в Москву, запретила мне связываться с ней по телефону. Посоветовала побыть со своими проблемами одному. Мол, я ждала тебя двадцать пять лет, подождёшь и ты. Без подробных объяснений, собрала вещи и «исчезла». Московская тётя Зина сменила телефонные номера и не выходит на связь. А я в это время стал противен самому себе, терпел боли в теле и в душе. Месть за моё длительное отсутствие дома, рядом с семьёй, теперь кажется не столь жестокой. Страдания, которые я приносил Маше, неизмеримо больнее. Вот и получай, Вовка, сдачу с алтына!..

Пятый день после «явления Раджа» начинался как обычно. Будильник меня разбудил в семь утра. Умывание, лёгкая пробежка по участку с собиранием урожая огурцов, завтрак. Потом поездка на автобусе в Энск и возвращение оттуда на такси с жидкокристаллическим телевизором «Шарп» с диагональю экрана больше метра и стеклянным столиком для него. Старый «Панасоник» и тумбочку я выкинул в гараж. А «Шарп» установил на его место. На стенку, как у моей вдовы, я его вешать не стал. Потом «знакомился» с Настасьей Филипповной, ещё одной значительной героиней у Достоевского, и немного поспал после «знакомства». И всё это происходило до обеда. А к обеду появился Радж-Раис. Уставший и проголодавшийся.

Всё, что я «наметал» на обеденный стол Раис «смёл» со скоростью солдата новобранца. Поблагодарив за обед, уселся в моё кресло и с помощью пульта быстро настроил каналы, предлагаемые кабельным и спутниковым телевидением. Разговаривали о пустяках, короткими фразами. Я терпеливо ожидал от него сообщения о приглашении в отдел полиции. А Раис демонстрировал спокойствие и невозмутимость. Собрав выявленные поиском телеканалы в список без пропусков, шумно вздохнул и посмотрел на меня.

— Переодевайся! Нас ждут через двадцать минут.

— Звонили? — справляюсь я, понимая, что вопрос лишний, но очень хочется получить чёткое доказательство продолжения и скорого окончания придуманного нами розыскного казуса.

— Звонили, — тихо удостоверяет меня Раис.

В кабинете Токарева стоит приглушённый гомон. Здесь присутствуют несколько офицеров в форме и штатском. Они рассматривают размноженные на ксероксе чёрно-белые портреты предполагаемых преступников. Делятся мнениями.

Из знакомых сотрудников в кабинете находится только следователь капитан Саврасов. Раис взглядом указал на молодого лейтенанта.

— Котов, — шепчет он.

Токарева и Светлова здесь нет.

Саврасов, увидев нас, громко командует:

— Товарищи офицеры!

— Здравствуйте! — Раис задерживается у входа, не решаясь войти в компанию, где, наверное, обсуждаются вопросы, не предназначенные посторонним ушам. — Продолжайте работать. Мы к Петру Петровичу по личному вопросу.

— Да вы присаживайтесь, Раис Абидуллович, и вы, Владимир. — Саврасов приглашает нас к приставному столику. — Токарев и Светлов у начальника отдела на пятиминутке.

Созревает ощущение, что я выгляжу здесь посторонним зрителем. Меня не игнорируют, а воспринимают, как сопровождающее помощника депутата лицо. Основное внимание сотрудников полиции обращено к персоне Раиса. А я — мальчик на посылках.

Я вовремя притормаживаю зарождающуюся где-то внутри зависть к посланнику из параллельного мира. Моя задача — соблюдать нейтралитет и инкогнито. Хорошо, что документы, удостоверяющие личность, не спрашивают. Интересно, чтобы предприняли сотрудники полиции, узнав во мне покойного. Но, похоже, в качестве покойника я выглядел иначе. Те, кто видел убиенного Володьку в морге, на меня не косятся и не изучают с целью идентификации.

Меня коробит от промелькнувших в памяти образов. Убитых врагов и друзей за время службы насмотрелся. А себя представлять в этом качестве противно. Я даже вздрогнул при мысли об этом.

Сели. Саврасов положил перед нами два листа с фотороботами. Их передали из Москвы по факсу. Изображения на бумаге отпечатались не чётко. Я мельком взглянул на серые лица, описанные и нарисованные со слов старших Рейнов и подправленные компьютерной графикой. Оба лица мне знакомы. Старики хорошо запомнили основные приметы персон. Однако, узнав, что эти двое, погубили спасителя их ценностей, то есть меня, немного «сгустили краски». Парней я помню молодыми и симпатичными. А с фотороботов на нас взирают «телесериальные бандиты», с грубыми чертами, с тяжёлым взглядом из-под густых нахмуренных бровей.

— Что скажешь, Володя? — спрашивает Раис, наклонившись ко мне.

— Похожи. Но так они будут выглядеть лет в сорок.

— Ясно.

Раис окидывает взглядом окруживших нас офицеров.

— Товарищ капитан, — обращается он к Саврасову, — вы ознакомились с поступившим из Москвы материалом? Кроме фотороботов у вас должны быть протоколы допросов старших Рейнов. И там, наверное, имеются словесные портреты лиц подозреваемых в совершении преступления.

Саврасов присаживается в кресло Токарева и начинает листать уголовное дело.

— Если есть таковые, прочтите показания свидетелей. Весь документ читать не нужно. Только то, что касается описания личностей.

— Показания Рейна Александра Карловича. — Саврасов прищурился и начал читать: — Первый: среднего роста, плотного телосложения, лицо круглое, нос курносый, волосы коротко острижены, при разговоре немного шепелявит. Вёл себя грубо, выражался нецензурными словами. Возраст примерно двадцать лет. Был одет в короткую спортивную кожаную куртку чёрного цвета на металлической молнии, чёрные брюки, чёрные туфли, без головного убора. — Саврасов посмотрел на нас: — Фоторобот номер один… Второй: среднего роста, упитанный, лицо продолговатое, нос прямой длинный, рот маленький, волосы короткие зачёсаны налево. Вёл себя грубо, выражался нецензурными словами. В поведении стыдлив, подчинялся первому преступнику. Возраст около двадцати лет. Был одет в кожаную куртку чёрного цвета прямого покроя на пуговицах, чёрные джинсовые брюки, чёрные ботинки на толстой платформе. Без головного убора. Фоторобот номер два. Показания гражданки Рейн Елены Владимировны идентичны. Слово в слово. Всё.

Офицеры, стоявшие рядом, молчали и с любопытством смотрели на нас.

— Ну что же, товарищи полицейские, — задумчиво произнёс Раис, — с приметами подозреваемых вы ознакомились. Фотороботы рассмотрели?

— Рассмотрели, — сказал кто-то за моей спиной.

— Никого не узнаёте? Полагаю, вас пригласили сюда для объединения усилий в расследовании этого преступления. Я не ошибаюсь?

— Так точно? — сказал тот же голос.

Я оглядываюсь. Возле меня стоит молодой полицейский и внимательно рассматривает фотороботы. Заметив мой взгляд, представляется:

— Прапорщик Рощин!

— С учётом того, что факс у вас не новый, — продолжает Раис, — и отпечатки получились отвратительные, — Раис пододвигает листы к себе и принимается демонстративно изучать искажённые факсом лица, — я прошу вас изменить угол зрения.

В кабинете слышится шумок, кто-то хихикает.

— Как вы думаете, какой возраст вы определите этим гражданам на первый взгляд?

— Сорок, а то и пятьдесят, — тут же отвечает прапорщик Рощин.

— А на самом деле — потерпевшие определили — грабителям двадцать, а то и меньше.

В это время дверь кабинета шумно растворяется, и входит краснолицый полковник.

— Товарищи офицеры! — выкрикивает капитан Саврасов срывающимся фальцетом.

Привычка, выработанная за годы службы в армии, не подвела. Я быстро встаю, чем кажется, пугаю «работающего» над фотороботами Раиса. Смотрит он на меня как-то странно, но тоже поднимается и переадресует свой взор на пышущего здоровьем руководителя.

Токарев и Светлов бесшумно впархивают следом.

— Все собрались? — рокочет полковник, — и проверяющие здесь! Прекрасно!

Выдержав паузу, приглаживает рукой пышную шевелюру и подходит к нам.

— Рогов Михаил Семёнович, начальник отдела полиции по Слободскому району города Энска, — представляется он и протягивает руку Раису. — А вы — Гасанов Раис Абидуллович?

— Да. Лицо сугубо штатское и не официальное.

— Наслышан! Докладывали о вашей практической помощи. Премного благодарен!

— А вы — Владимир?.. — Рогов протягивает и мне руку. — Как ваше отчество?

— Просто Владимир, — отвечаю я, оценивая богатырское пожатие местного шефа.

— У меня сын майор ФСБ. Он тоже так представляется. Обожает, когда вокруг него витает таинственная аура.

Рогов суровым взглядом окидывает замершую по стойке смирно аудиторию.

— Разгильдяи! — ворчит он, глядя на капитана Саврасова. — Ничего сами раскрутить не можете! Ждёте, когда инспекция из столицы нагрянет. Вот, можно сказать, совершенно не причастные к оперативному сыску господа сделали за вас главное дело — нашли важную зацепочку. — Рогов оборачивается к Токареву и Светлову. — И с вами я ещё не до конца разобрался! Но это — отдельная тема… Присаживайтесь. Стульев на всех хватает?

— На всех, — бурчит Токарев. — Саврасов освободи кресло для Михаила Семёновича… а дело оставь.

Погремев стульями, офицеры располагаются напротив нас. Рогов втискивается в кресло и раскрывает папку с документами дела.

— Михаил Семёнович, — начинает Раис, — мы ознакомились с имеющимся материалом по делу об убийстве подполковника российской армии Соловьева. В деле на данный момент имеются словесные портреты и не совсем пригодные для идентификации фотороботы лиц подозреваемых в совершении преступления. В то же время мы считаем, что данные фотороботы имею некоторое, приблизительное, сходство с оригиналами. Если изображённые лица мысленно омолодить, примерно до восемнадцатилетнего возраста, и внимательно рассмотреть в ином ракурсе, под иным углом зрения, то вашим сотрудникам будет не сложно представить вновь воспроизведённые портреты. И вспомнить кого-нибудь из завсегдатаев городских отделов полиции. Если у вас имеется компьютерная фототека нарушителей законов, то и с ней можно поработать.

— В городском управлении есть такая картотека. — Рогов полистал дело. — Пётр Петрович, после этого совещания и повторного рандеву в моём кабинете, займитесь картотекой. Я свяжусь с криминалистами. Они помогут. Ну а вы, господа полицейские, прямо сейчас прищурьте свои глазки, напрягите воображение, проспиртованную и зашлакованную никотином память, и поделитесь, друг с другом соображениями, кои вдруг воспрянут на-гора.

Не совсем профессиональный жаргон полковника ничуть не коробит присутствующих. Раис тоже на это не обращает внимание. Он придвигает ко мне фотороботы и кивает, мол «напрягай воображение». Я, конечно, напрягаю и делаю вывод: с этими портретами работать можно. Портретное сходство на лицо. И киваю в ответ Раису, мол «согласен с шефом».

— Мне звонили из УВД Центрального округа Москвы, — словно извиняясь, говорит Токарев. — Протоколы допросов в оригинале и фотороботы в цвете перешлют нам почтой. Получим указанные документы через неделю.

— Хорошо, — говорит полковник. — Для уголовного дела нужны подлинники.

— Товарищ полковник! — слышится знакомый голос прапорщика Рощина. — Разрешите доложить свои соображения?

— Рощин, тебе не надоело в патрульно-постовой службе штаны протирать с высшим-то педагогическим образованием?

— В отделе кадров говорят: нет должности.

— Найдём место, если твои соображения совпадут с нашими ожиданиями. Пойдёшь работать участковым уполномоченным в Немецкую Слободу? А лейтенант Котов на твоё место в ППС. Ну, докладывай.

— В прошлом году, осенью, в конце сентября, мы задерживали двоих угонщиков. Пётр Петрович, помните, тех двоих учеников из ПТУ? Они тогда «Хаммер» от пивного бара в Немецкой Слободе угнали.

— Было такое дело! — восклицает Токарев и с искорками в глазах всматривается в фотороботы. — Чёрт! Я их тогда хорошо рассмотрел. Пьяными они были в стельку. А ведь похожи! Надо бы проверить.

— Почему я не помню такого дела? — справляется Рогов.

— Да дело не возбуждали, Михаил Семёнович, — отвечает Токарев. — Хозяином угнанного «Хаммера» оказался сын директора ПТУ, в котором учились эти парни. Отец уговорил его не писать заявление, чтобы не позорить училище. Ребята только начали учиться и на тебе — совершают преступление. У них в высших инстанциях за неудовлетворительную воспитательную работу по головке не погладят. Наказывают строже нашего.

— Значит так! — Рогов захлопывает папку с документами. — У меня сейчас важный звонок из области. Я вас покидаю. Токарев и Светлов после окончания тренировки памяти зайдёте ко мне. Лейтенант Котов пишет рапорт на перевод инспектором в ППС, по собственному желанию. Заслужил, товарищ лейтенант, своей безынициативной работой. Ну а ты, прапорщик Рощин — рапорт на повышение, участковым уполномоченным. Будешь ты у нас офицером! Раис Абидуллович, у вас ко мне есть какие-либо вопросы? С другими висяками, то есть с нераскрытыми преступлениями не желаете ознакомиться?

Раис скромно улыбается.

— Уполномочен только на это дело, Михаил Семёнович.

— Жаль! Но вы ещё будете в наших краях?

— До конца расследования.

— Значит увидимся.

И полковник Рогов степенно удаляется.

В кабинете становится шумно. Часть офицеров, попросив разрешения у руководителей, выходит. Токарев занимает место за своим столом и вместе со Светловым, Саврасовым и Рощиным начинают более детальное изучение фотороботов, попутно припоминая историю прошлогоднего преступления.

Все четверо в какой-то степени оказались участниками сентябрьских событий и сталкивались с учащимися ПТУ — задерживали, беседовали, допрашивали. Вызывали для объяснений директора училища. Вспомнили, что и полковник Рогов не прошёл стороной это событие. Сработало телефонное право. Ему кто-то звонил из областного управления и просил не возбуждать уголовного дела на угонщиков, так как огласка данного факта грозила большими неприятностями директору училища и кураторам из областного отдела образования. Да и районный отдел полиции с профилактикой преступности в ПТУ и других учебных заведениях города с начала учебного года ещё не отмечались. Недоработка по всем инстанциям налицо. Видимо Рогов вспомнил об этом звонке и поспешил удалиться из аудитории, чтобы не портить при подчинённых имидж руководителя.

Фотороботы изучали по частям. Чистым листом бумаги прикрывали то нижнюю, то верхнюю часть лица. Идентифицировали отдельные детали — причёску, нос, рот, глаза. В конце концов, сошлись на едином мнении: это — те самые угонщики Хаммера и предполагаемые убийцы Соловьева.

Лично я в этом не сомневался. Раис верил мне. Удовлетворённые проделанной работой офицеры полиции потирали руки и, уже не обращая на нас внимания, приняли решение — срочно отыскать учащихся ПТУ и доставить в отдел полиции для досконального допроса.

Конец ознакомительного фрагмента.