Фабрика отклонений

Николай Леонов, 2014

По Москве прокатилась серия жестоких убийств. Жертвами преступника становились бомжи и опустившиеся алкоголики, и поначалу правоохранительные органы не сильно усердствовали в поимке душегуба. Но когда убитых стало слишком много, делом заинтересовалось высшее руководство МУРа. Расследование поручают лучшим столичным сыщикам полковникам Гурову и Крячко. Следователи долго не могут понять, зачем преступник так педантично воспроизводит один и тот же сценарий убийства. Неужели маньяк? Полицейские начинают разрабатывать эту версию, но в какой-то момент Гурова вдруг осеняет: убивает не психопат, а профессионал. На бомжах он «тренируется» – готовится к своему главному делу…

Глава 2

Гуров вышел из машины, махнул водителю и первым делом посмотрел на окна своей квартиры. Это вошло в привычку за долгие годы. Спит Мария или нет? Один взгляд, а сколько эмоций!

Понять полковника Гурова мог только оперативник, лишь тот человек, который большую часть своей жизни возвращался домой после двенадцати ночи. Свет в окне всегда означает многое. Прежде всего то, что тебя ждут, беспокоятся о тебе, в ущерб сну хотят, чтобы ты хорошенько поужинал, и обязательно горячим.

Только самый близкий человек знает, что тебе после трудного дня нужно немного тепла, короткая разрядка, переход из мира зла, насилия, преступников и сильных мужиков, твоих коллег-оперативников, в мир тепла, уюта и доброты. Требуется плавный переход, иначе все это напряжение ворвется в дом, нарушит баланс эмоций. А если у мужчины и в доме будет напряженная атмосфера, то зачем ему такая жена?

Но у этой, извините, медали есть и вторая сторона — невольное чувство вины за то, что близкий человек не спит из-за тебя. У него тоже есть работа, он устает не меньше тебя, но остается на посту.

Потом появляется третье ощущение — покоя. Как же это хорошо, когда в семье каждый стоит на своем посту, оба охраняют свой маленький, но такой большой мир. Каждый по-своему, ежедневно, ежечасно, любым поступком, словом, иногда и просто взглядом.

Лев Иванович знал, что он сейчас поднимется в квартиру. Они с Марией обменяются несколькими малозначительными фразами, но очень даже серьезными взглядами. Их будет достаточно для того, чтобы понять, что у другого все хорошо, он жив и здоров.

Можно, как уже заведено годами, сесть на кухне под абажуром, налить чаю и тихо пошептаться ни о чем. О Лельке, которая опоздала к началу спектакля, и вся труппа выкручивалась в первом акте. Благо играли не классику, которую каждый зритель знает наизусть.

О Марине Владимировне с первого этажа, которая привела себе мужика и теперь ходит, гордо задрав голову, хотя все злые языки в подъезде знают, что он женат и живет на соседней улице.

Про Петра Орлова, который постоянно передает Маше приветы. Генерал давным-давно обещает ей наконец-то прийти на какую-нибудь премьеру.

В квартире было тихо. Гуров включил свет, разулся, прислушался, а потом быстрым шагом пересек прихожую и буквально ворвался в гостиную. Маша сидела с ногами в кресле, закутавшись в плед. Глаза ее были закрыты, а лицо искривила гримаса притихшей боли. Лев Иванович сразу же отметил, что грудь жены под пледом мерно поднимается и опускается. Значит, она просто задремала, у нее что-то заболело, но уже прошло.

Маша вдруг открыла глаза и улыбнулась одними уголками губ:

— Прости, я сейчас. Просто что-то… или желудок, или сердце прихватило.

— Маша! — Лев Иванович схватил жену за руку, ощутил, что она теплая, что пульс под большим пальцем трепещет, как птичий хвостик. — Милая, я вызову «Скорую». Не нравится мне это все. Ты ведь второй день хандришь. А вдруг что-то серьезное? Не дай бог, ты инфаркт на ногах переносишь!

— Это ты загнул. — Маша попыталась улыбнуться. — Инфаркты, они, знаешь ли…

— Они всякие бывают, — строго отрезал Гуров. — Так, давай-ка мы реализуем другую идейку, которая немного получше. Я сейчас Жорке позвоню.

— Кто такой Жорка? Я не слышала о нем от тебя.

— Сердечных дел мастер, — проворчал Гуров, роясь в «записной книжке» своего мобильного телефона. — Где-то он у меня тут был. Очень хороший врач-кардиолог. Я его знаю сто лет, а вот пару недель назад случайно встретились, телефончиками обменялись. Так, вот он! Правда, время — почти час ночи. — Гуров поморщился, глядя на настенные часы, ободряюще посмотрел на жену и набрал номер.

К его огромному удивлению, ответили ему сразу. Мужской голос был отнюдь не заспанным или недовольным поздним звонком. Или очень ранним. Это уж кому как.

— Да, слушаю. — В ответе читались деловые интонации.

При этом слышны были и другие мужские голоса.

— Георгий Николаевич! — на всякий случай вежливо начал Лев Иванович. — Ничего, что так поздно? Это Гуров.

— Лев! Ешкин кот! Ты чего не спишь? Вот уж не ожидал услышать тебя в такое время.

— Жора, ты извини, но у меня дело важное. Я не разбудил тебя?

— Я в клинике на дежурстве, Лева. На посту, так сказать. А что случилось?

— Понимаешь, Жора, у жены проблемы. Второй день уже прихварывает. Ей не лучше, а даже хуже. Я беспокоюсь, что это по твоей линии.

— Сердечко? Ну-ка, изложи внятно, с примерами, подробными описаниями и жалобами жены.

Гуров стал рассказывать, как он все это видел со стороны. Маша сердилась, несколько раз пыталась вмешаться. Но вскоре она успокоилась и решила помогать, стала шепотом подсказывать свои ощущения. Потом все замолчали, и секунд тридцать стояла тишина.

— Ты «Скорую» решил вызывать? — наконец-то спросил кардиолог.

— Собирался. Сам понимаешь, что страшно пускать такое дело на самотек.

— На самотек не стоит. Вот что, Лев, супругу твою надо осмотреть. И чем скорее, тем лучше. Признаки и симптомы, которые я от тебя услышал, могут, конечно, не говорить ни о чем, но обследоваться в любом случае надо, даже если ничего страшного и нет. Давай так, я вышлю к вам машину со специалистом…

— У вас есть своя «Скорая помощь»? — удивился Гуров.

— Конечно. Я представляю серьезную частную клинику. Мы оказываем полный спектр услуг в области кардиологии. А ты… все еще полковник, да?

— Полковник, а что? Ниже чем к генералу у вас «Скорая» не ездит?

— Ездит ко всем. Понимаешь, Лев, я ведь тут не хозяин и бесплатно сделать этого не могу. А цены у нас…

— Да понял я все, не волнуйся. — Гуров даже попытался рассмеяться. — Нет проблем.

Машина пришла через пятьдесят минут. В квартиру вошел молодой улыбчивый врач в очках в сопровождении очень серьезной грузной медсестры. Они какое-то время колдовали с переносным кардиографом, еще с какими-то приборами.

Гуров сидел на кухне и уныло смотрел в окно на ночной город.

«Вот, — думал он, — приходит такое время, когда, кажется, все бы отдал за то, чтобы не случилось несчастья. Чтобы проблема оказалась мыльным пузырем. Ведь человеку для полного счастья нужно очень мало — чтобы близкие, родные люди были живы и здоровы, чтобы ничего не менялось в жизни в плохую сторону. А еще надо понять и то, как мало нужно для ощущения несчастья. Вот лишь намек на болезнь, а ты уже нарисовал в голове такие мрачные картины, готов молиться, чтобы все обошлось».

— Лев Иванович! — раздался бодрый голос доктора.

Гуров сорвался со стула и кинулся в гостиную. Маша грустно улыбалась, поправляя халат, доктор складывал ленточку электрокардиограммы.

— Лев Иванович, Иноземцев велел мне вашу супругу забирать к нам.

— Что-то серьезное? — насторожился Гуров.

— Как вам сказать. Собственно, ваш пересказ по телефону и наш первый осмотр показали, что это не инфаркт и не… Одним словом, особо страшного ничего нет. Но есть из-за чего и беспокоиться. Всех причин и всей глубины проблемы вот так, на ходу, не выявить. Самочувствие у пациентки не ахти, оставлять ее дома без возможности быстрой профессиональной помощи я бы не рекомендовал. У нас хорошая клиника, великолепные диагносты и самое современное оборудование. А в вашем случае главное — разобраться, что же приключилось. Я вот пока не берусь со всей определенностью поставить диагноз.

— Маша, не спорь. — Гуров строго посмотрел на жену, видя, что она сейчас начнет капризничать. — Я Георгию верю, и врач вот говорит то же самое. Надо ехать, а то с сердцем шутки плохи.

Сборы были быстрыми. Клиника не требовала от пациентов ничего, предоставляла все необходимое, от постельного белья и тапочек до зубных щеток и других средств личной гигиены. Сервис!

Через час они уже были в Чертаново и подъезжали к группе невысоких зданий за общим металлическим забором. Из недалекого Битцевского парка тянуло прелью и молодой липкой березовой листвой.

Георгий Николаевич Иноземцев, невысокий плотный мужчина в больших очках, с удовольствием познакомился с Марией Строевой и сразу стал отдавать распоряжения персоналу. Машу немедленно повели в отдельную палату на втором этаже, а Гурова главный врач попросил задержаться.

— Потом сходишь и поглядишь, как она устроилась. А пока давай поговорим. Самое главное, чтобы ты понял, Лев Иванович, что обследование нужно проводить полное. Ни ты, ни твоя супруга не можете гарантировать, что нет обменных нарушений, что не началась гормональная перестройка организма, что, в конце концов, не появился диабет. Чем серьезнее обследование, тем лучше результат, точнее диагноз, эффективнее лечение. В таком возрасте еще вполне можно добиться отличных результатов, чтобы не думать о возможной беде. — Врач откинул голову и с удовольствием засмеялся.

Гуров уже заметил, что Жора Иноземцев все делал с удовольствием.

«Везет же людям! — думал сыщик. — Они живут и работают с удовольствием. Мало кто может похвастаться таким сочетанием, и тем более оптимизмом».

— Жора, а что ей можно привозить?

— Лев, ну ты даешь! — Иноземцев от избытка чувств хлопнул себя ладонями по бедрам. — Мы в какой век живем, полковник? Ты небось про апельсины, бананы подумал. Ага, ряженку еще, творожок привези. Да все у нас есть. Обслуживание по высшему разряду. В том числе и полностью сбалансированное питание в соответствии с показаниями специалистов. Забудь! Хочешь навещать — ради бога! Я даже отдам негласное распоряжение, чтобы не придирались и пускали в любое время дня и ночи. Ну, учитывая твою профессию. А если решил просто жену побаловать, то вези все что хочешь, но в меру!

Генерал Орлов слушал сыщиков, стоя у окна и глядя на улицу.

«Почему вот так получается? — думал он. — Ждешь эту самую весну, надеешься на какие-то позитивные изменения, а она преподносит вот такие сюрпризы. То ли у нас от юношеской поры осталось в душе ожидание чего-то вместе с весной, то ли вообще в характере человека заложено стремление радоваться наступлению тепла и пробуждению природы. А может, мы стареем и слишком обостренно переживаем неприятные сюрпризы? Казалось бы, с возрастом люди должны становиться терпимее, спокойнее, а я вот злюсь, нервничаю».

Орлов обернулся и посмотрел на Гурова и Крячко. Лев Иванович, как всегда в такие минуты, сосредоточен, даже немного хмур. Весь в проблеме, в работе. Он старается сделать доклад коротким, точным, сразу подать свое видение, чтобы у начальства было меньше вопросов. Постарел Гуров, это заметно. Куда девались его пыл и азарт?! А вроде подполковник Орлов совсем недавно познакомился в МУРе с молодым капитаном Гуровым.

А Крячко почти не изменился. Нет, годы, конечно, оставили свой след и на его внешности. Но Стас по-прежнему смотрит на мир снисходительно, готов пошутить по любому поводу, взяться за какое угодно дело без тени неудовольствия. Сыщик, матерый опер.

Если Лев Иванович — интеллектуал от уголовного сыска, то Станислав — олицетворение того прошлого, когда еще не существовало общей базы данных, компьютеров, мобильных телефонов. В те времена сыщика выручали лишь ноги, собственная память, опыт и личные качества. Крячко может найти общий язык с любым человеком, наладить контакт, разговорить, не выдавая собственной принадлежности к уголовному розыску.

Какие же они разные, старые друзья, с которыми Орлову посчастливилось проработать столько лет бок о бок. Сначала в МУРе, потом здесь — в Главном управлении уголовного розыска МВД России.

— Странно, но поквартирный обход в районе обнаружения трупа ничего не дал, — вставил Крячко свое замечание.

— Да не странно, Стас, нисколько, — тут же возразил Лев Иванович. — Хитер он, опытен. Умеет делать так, чтобы не бросаться людям в глаза. Да и по времени смерти получается, что тело преступник затащил в этот чертов птичник еще затемно.

— Ты уже делаешь выводы о его личности, Лев Иванович? — с сомнением спросил Орлов и вернулся в кресло за рабочим столом. — Не рановато?

— Я тоже полагаю, что мы имеем дело с ненормальным, который досыта наигрался в компьютерные игры или насмотрелся западных триллеров, — заявил Крячко.

— Нет, Петр просто не окунулся в это дело и потому не видит очевидного, — возразил Гуров, просмотрев на Крячко с укором. — А ты, Стас, приспособленец и лизоблюд. Начальственный подпевала.

— О как!.. — Крячко рассмеялся.

Орлов тоже улыбнулся этой выходке Гурова. Сейчас Лев Иванович просто разрядил обстановку и вывел всех из мысленного ступора. Открыл, так сказать, всем чакры. Теперь он начнет вдалбливать очевидное. Даже искорки смеха в глазах заблестели.

— Смотрите сами. — Лев Иванович откинулся на спинку кресла и стал загибать пальцы. — Труп оставлен под утро, время самого крепкого сна, в таком месте, где его заведомо очень скоро найдут. Вспомните эти пакеты с бытовым мусором однодневной давности. Туда каждый день кто-то бросает всякую мерзость, а значит, место посещаемое. Второе: он сразу не причинил убитому никаких телесных повреждений, чтобы ни в коем случае не осталось следов крови ни на одежде, ни в машине. Не на своей же спине он тащил туда тело. Третье: обилие крови, вытекшей на землю. Убийца намеренно спустил ее, здраво рассудив, что, расчленяя тело, он может забрызгаться. А обескровленное тело…

— Понятно, давай дальше, — поторопил Гурова Орлов и с неудовольствием посмотрел на часы.

— А дальше вообще все логично, — Лев Иванович развел руками. — Зачем преступник отделил голову и кисти рук? Он пытался помешать нам установить личность убитого. Тот наверняка числится в базе данных МВД. На него есть дактилокарта. Кстати, это еще один признак того, что убийца не был знаком со своей жертвой.

— Достаточно срезать подушечки пальцев, — с интересом в глазах вставил Орлов.

— Вот! — многозначительно заявил Лев Иванович. — И мы сразу догадываемся, чего хотел этим добиться преступник. А так вполне можно до бесконечности ломать голову, размышлять о ритуальных убийствах, психических отклонениях и тому подобном. Это запутывание следствия и розыска, ребята. Сознательное, продуманное!

— Одно непонятно. На хрена ему было убивать бомжа? — проговорил Крячко.

— Чтобы полковник Крячко убедил генерала Орлова в том, что неподалеку от Москвы нарисовался психопат, настоящий маньяк, — парировал Лев Иванович и гордо посмотрел на друзей.

— Беда! — Орлов с улыбкой качнул головой. — Не учел паршивец, что нарвется на полковника Гурова. Знал бы, не затевал бы всего этого. Допустим, убедил. Давай дальше. Зачем твоему хитрому преступнику понадобилось убивать бомжа или алкаша? Ведь тот ему не знаком, у них нет взаимных претензий, они ничем не мешали друг другу?

— Вот это самое слабое место, — заявил Гуров. — Есть мотив — имеется и подозреваемый. У нас его нет. Кстати, преступник как раз мог на это и рассчитывать. Но зачем же он убил?

— Выскажу самое главное предположение, в котором мы с Львом Ивановичем солидарны, — вставил Крячко. — Это преступление совершено для того, чтобы скрыть какое-то другое. Но какое именно, где и когда оно совершено?

— Или только готовится, — буркнул Гуров.

— Но-но-но! — Орлов погрозил пальцем. — Вы мне это прекратите. Готовится!.. Вы еще предложите мне подождать, а потом проверить правоту своих суждений. Давайте-ка от теории вернемся к практике.

— Собака след не взяла, — задумчиво глядя куда-то в сторону, сказал Гуров. — Значит, чем-то он отбивал свой запах. Дорогу с щебенкой выбрал умышленно, потому что на ней не остается следов, которые можно идентифицировать. Единственная зацепка — это перетрясти всех алкашей и бомжей в соседних районах Подмосковья. Не думаю, что преступник вез тело из Наро-Фоминска или Дубны. Кто-то мог видеть, слышать. Короче, мы разослали задания всем оперативникам и участковым по этим районам.

— Я бы все-таки не стал дразнить начальство, — с ухмылкой сказал Крячко. — Я бы разослал циркуляр и по Москве, и всем районам Подмосковья. Нас не поймут, если рамки наших интересов окажутся такими узкими. С Петра спросят.

— Это уж точно, — согласился Орлов. — Спасибо, Стас, за заботу. Один ты меня понимаешь.

— Пожалуйста. — Крячко пожал плечами. — Обращайся, если что.

В кабинете Гуров первым делом открыл окно. Городской шум ворвался в помещение, напомнил, что жизнь идет своим чередом, что многомиллионный город дышит, работает, отдыхает.

— Давай-ка, Станислав, кофейку дернем, — предложил он. — Взбодрим мозги и почитаем, наконец, в спокойной обстановке акт вскрытия. Ты забрал копию?

— Забрал, — включив чайник и расставляя чашки, отозвался Крячко. — А что же ты у Орлова в кабинете не стал этим актом размахивать. В нем есть убедительные вещи.

— Убедительные вещи нам нужны для работы. А Петру ими голову забивать нечестно. Он хотел быть в курсе дела и получил свое. На остальное у него все равно времени нет. — Гуров наконец-то уселся на свой любимый диван, закрыл глаза, на его лице появилось выражение удовлетворения. — Вот ты мне скажи, Станислав, почему так получается? Все мы заняты делом, стараемся кипеть на работе, многое успеть. Спроси любого в этом здании, и каждый ответит тебе, что он двумя руками за то, чтобы в сутках было двадцать шесть часов. Или даже тридцать. Но при всем при этом каждый норовит в своем кабинете поставить диванчик и предпочтет устроиться на нем, а не в рабочем кресле за столом.

— Легко! — с энтузиазмом отозвался Крячко, разливая по чашкам воду из вскипевшего чайника. — Все, кого ты спросишь, соврут тебе прямо в глаза. Человек — по натуре трепло и позер. Если можно не работать, то почти все сознательные граждане и не будут этим заниматься. Если можно проявлять трудовой героизм сидя и лежа, то большинство и будет работать лежа. Это аксиома, то бишь утверждение, не требующее доказательств.

— Эка ты о людях! — Гуров покачал головой. — Нет, Станислав, человек — это…

— А я вот сейчас акт вскрытия тебе вслух почитаю, — ласково сказал Крячко, ставя чашки с кофе на журнальный столик рядом с диваном. — Ты послушаешь, а потом мы вместе станем умиляться человеческой сущности, эдакой милой, непосредственной и изначально доброй.

— Погоди, — Гуров нахмурился, — не надо всех мерить одним мерилом.

— Вот и я о том же, — заметил Крячко. — Я давно замечаю, что этот диван тебя в философию погружает, причем барскую и никчемную. Выкину я его когда-нибудь.

— Черствый ты человек, Станислав, — проворчал Гуров. — Не романтик!

— Отчего же, сейчас я с выражением почитаю акт вскрытия. Могу добавить в голос романтики.

— Ладно, понял. — Гуров махнул рукой. — Давай к делу. Где твой акт?

Крячко, не вставая, дотянулся до края стола, где лежала папка, разложил ее на коленях и нашел акт. Он пробежал глазами по тексту и отыскал место, важное для их работы.

— Вот то, что нам надо. Мягкие ткани отделялись острым инструментом, возможно, хирургическим. Разрезы наносились торопливо, но минимальным количеством движений. Понимаешь? То есть этот умелец не кромсал, а аккуратно и хладнокровно отделял мягкие ткани.

— А кости?

— А вот кости у нас… да, перепиливались. Зубчатым инструментом хорошей закалки. Не медицинским, каким-то подручным, но весьма подходящим.

— Ну, в общем-то, я согласен с описанием. Видел я эти надрезы и надпилы. Ты можешь что-то предположить? — Гуров задумчиво посмотрел на напарника.

— Я их не видел, но, судя по резюме — это очень острый нож из хорошей стали и пила. Хотя…

— Ага, засомневался! — заявил Гуров. — Это правильно. Ты представь себе все в нужном порядке. Преступник сперва пользуется ножом, потом пилит кость. Он, Стас, обязательно заденет края мягких тканей, вот что важно. Не ширкал там никто пилой.

— А как?

— Вот и я не знаю как. — Гуров развел руками. — Сдается мне, что там использовался какой-то не совсем обычный инструмент, хотя и с зубьями, как у пилы. Тут патологоанатом ошибиться не мог.

— Специальный инструмент, — повторил в задумчивости Крячко. — Ну, может быть. Хотя опять все говорит о правоте твоего предположения. Хитрый тип, который все до мелочей предусмотрел. С другой стороны, у психически больных иногда и не такие завихрения бывают в мозгах. Иной раз им и профессор от криминалистики позавидует.

— Нет, Стас. Отдельные ходы у психически больных иногда бывают на грани гениальности. Но так организовать преступление, предусмотреть каждый свой шаг!.. Я бы сказал, что тут действовал профессионал. Например, бывший полицейский. Как раз с большим опытом в области расследования самых кровавых убийств.

— Ладно, сгодится как еще одна рабочая версия. Вопрос в том, как мы ее будем отрабатывать. Бывших полицейских по Москве пруд пруди. А если он приехал издалека, то искать именно по этому признаку — гиблое дело. Но заметочку себе в голове оставим, когда будем отрабатывать связи погибшего. Давай обратимся к кое-каким прошлым нашим делам. Например, к тому, по которому ты в свое время в Саратов ездил.

— Дело черных хирургов? Не вижу связи.

— Почему же? — возразил Крячко. — Связей хоть отбавляй. Специальный инструмент, например. Ты ведь не исключаешь такой возможности, что эти люди даже изобрели и изготовили специальный инструмент? Из соответствующей стали, с хорошей закалкой, строго определенной заточкой.

— В таких условиях извлекать органы? — с сомнением спросил Гуров. — Это нереально. Антисептика! Микробы! Грязь. Они должны были сначала в стерильных условиях его выпотрошить, а уж потом выбрасывать тело. Да и органы бомжа или алкаша не являются особой ценностью. Скорее наоборот.

— А если это чисто проверка инструмента? — продолжал настаивать на своем Крячко. — Испытания? В морге нельзя, там свидетелей полно. На мясных складах тоже. Там любая служба безопасности сразу засечет и пришьет попытку кражи. А тут — милое дело. И инструмент опробовали, и полицию на ложный след навели. Чистая работа. Убедились, что режет, пилит.

— Натяжки, Стас! — возразил Гуров. — Зачем изобретать инструмент, когда в хирургии все давно сделано. А если добычей органов решили заняться люди, далекие от хирургии, то у них ничего не получится. Сам подумай. В наше время не раздобыть такой ерунды, как хирургический инструмент?

— Ладно, с экзотикой не получилось. — Крячко хмыкнул. — А как насчет сокрытия следов преступления путем убийства невольного свидетеля. Антураж создан опять же с целью нас запутать и навести на ложный след. Бомж мог видеть все, что угодно.

— Только не квартирную кражу или другую мелочь. Вот тут я согласен, Стас, надо в план работы вставить задание ребятам порыться в сводках и выбрать значимые преступления. Может, где-то рядом бомжи и крутились. — Гуров замолчал и пристально посмотрел на Крячко: — Слушай, Стас, а ты помнишь, лет десять назад было у нас с тобой дело?..

— Черная вдова?

— Точно, ты так назвал тогда Караваеву, кажется.

— Помню. — Крячко почесал затылок. — Думаешь, есть некая аналогия?

Оба хорошо помнили это дело, потому что тогда сыщики столкнулись с совершенно непостижимой ситуацией. Спустя пятнадцать лет женщина разыскала человека, который совратил ее несовершеннолетнюю дочь. А потом на семейном совете они решили оставить ребенка забеременевшей девочки, чтобы не уродовать организм абортами. Слишком велик был срок, когда они спохватились.

Дочь умерла при родах. Мать пятнадцать лет потратила на то, чтобы разыскать негодяя и убить его. Правда, тогда случилось еще кое-что неприятное, но суть была примерно такова.

— А почему нет? Необязательно беременная дочь, но принцип может быть тот же. Нечто некрасивое, содеянное в далеком прошлом. Я бы сказал даже, что преступное. А потом нашелся человек, который решил отомстить. Он сделал это сам, причем в таком страшном виде, потому что вина была не менее ужасна. Может, мститель просто нанял профессионала, который вот так с выдумкой, творчески подошел к исполнению заказа. Может такое быть?

— Ладно, — согласился Крячко. — Пороемся в прошлом погибшего, когда нам посчастливится установить его личность. Кстати, Лев Иванович, тут ты мог и в точку попасть. В свете этой гипотезы вполне объяснимо выглядит и труп, изуродованный до неузнаваемости. Перестраховка. Чтобы не узнали и не порылись в прошлом. Дополним наш план работы и этим направлением.

Пули ударялись в камни, лежащие вокруг, и с тошнотворным визгом уходили куда-то вверх. В лицо и по рукам били осколки валунов. Но думать о них было некогда.

Спецназовцы крутились, как ужи на сковородке, и били короткими точными очередями то в одном направлении, то в другом. Боевики прорывались со всех сторон группами по три-четыре человека. Несколько раз чудом удавалось предотвратить бросок ручной гранаты.

Майор Игнатьев был ранен уже во второй раз, но упорно продолжал стрелять. Каждый ствол был на счету, потому что бандиты зажали группу в каменистом распадке и отходить теперь было некуда.

— Леха! — крикнул Игнатьев лейтенанту Ломакину. — Иди сюда!

Лейтенант броском преодолел простреливаемое насквозь пространство и упал рядом с командиром. Кровь из рассеченной щеки заливала лицо молодого офицера, глаза лихорадочно блестели. Парень стал похож на какого-то вурдалака, но держался очень хорошо, головы не терял. Контрактники ему верили.

— Леша, надо закрепиться вон на тех камнях. — Игнатьев повел левой рукой, которую зацепила пуля, и поморщился. — Оттуда обзор лучше. Если не найти брешь в их рядах, то нам жить всем осталось минут тридцать. Пока патроны не кончатся.

— Прорываться? У нас четверо раненых, товарищ майор! Куда нам с ними…

— Молчи, Леша, и слушай меня! — Майор, побледневший от потери крови, пытался перекричать грохот боя. — Возьми с собой одного бойца, самого крепкого и выносливого. Вам надо вырваться любой ценой. Хоть одному из вас. Связь нужна, лейтенант! Кто-то должен подняться наверх, хоть на триста метров из этого распадка. Там рация может взять, понимаешь? Надо вызвать помощь, вертушки. Мы обозначимся ракетой, и они ударят вокруг. Один у нас выход, Леша, другого нет.

Лейтенант несколько секунд смотрел на майора, потом повернул голову и взглянул на нагромождение камней слева и вверху. Оттуда их позицию поливали автоматные очереди. Именно с этого места бандиты уже дважды пытались достать группу из РПГ. Обоих гранатометчиков удалось вовремя свалить пулями.

Игнатьев смотрел, как молодой офицер бросился выполнять приказ. Видимо, лейтенант понял, что это выход. Может не получиться, очень даже, но надо пробовать.

— Лис, Кабан, Тайсон! Ко мне.

Трое спецназовцев подползли к лейтенанту, не выпуская из поля зрения окружающие камни. Ломакин оценивающе посмотрел на парней и принял решение.

— Слушать сюда, головорезы. Камни слева видите, где РПГ мелькал? Ставлю задачу: Лис, отдашь аппарат Тайсону. Кабан с Лисом, ждете моей команды. Мы с Тайсоном обеспечиваем огневое прикрытие, вы по команде рвете наверх, забрасываете гранатами и держите высотку, прикрывая нас. Мы с Тайсоном подходим вторыми. Следующий этап: вы прикрываете, мы рвем по склону наверх. Кто-то из нас дойдет до зоны работы рации и вызовет помощь.

— А если вы не прорветесь? — весело спросил Лис, хотя глаза у него были злые, как у сатаны.

— Если бы да кабы. Отставить разговоры! Смотрите, чтобы нас снайпер не срезал. Есть подозрения, что они могли его вызвать.

Парни длинными очередями прижали боевиков так, что они не могли и носа высунуть из-за камней. Короткими перебежками двое спецназовцев двинулись вверх. Группа активизировалась, мешала противнику стрелять прицельно. Три гранаты взлетели в воздух и исчезли за камнями.

Как только лопнул от взрывов воздух и камни под ногами задрожали, Ломакин хлопнул Тайсона по капюшону:

— Пошел!..

Они упали на камни, переводя дыхание. Лис, оскалившись грязным от копоти ртом, дергал Тайсона за капюшон, пробитый двумя пулями. Кабан водил стволом, выискивая цель. Четыре трупа скорчились вокруг, еще трое лежали чуть в стороне. Изуродованный РПГ валялся тут же.

Странным образом стрельба как-то утих-ла. Что бы это ни означало, но следовало торопиться, пока кто-то из боевиков не догадался о цели этой странной атаки.

Две фигуры рванулись вверх, меняя направление бега и прикрываясь стволами деревьев. Далеко и высоко, а бежать надо быстро. Через пару десятков метров дыхалки не хватит, начнутся хрипы, грудь станет разрываться, как будто ты пробежал километров пять по пересеченной местности.

Но все равно надо, ползком, бегом, кувырком!.. Хотя ползком и кувырком нельзя. Это Игнатьев так шутит. Надо только бегом, потому что каждая минута — это чья-то жизнь там, внизу.

Важно все время видеть напарника. Если Тайсона убьют или ранят, Ломакин должен подбежать, схватить рацию и опять броситься вверх. Любой ценой, во что бы то ни стало.

Пули снова защелкали по стволам, отскакивали от камней и с противным воем уходили в небо. Снизу парни снова стали бить по боевикам очередями, короткими и расчетливыми.

Иногда люди теряют ощущение реального течения времени. Тогда какой-то его промежуток буквально пролетает, а другой тянется и тянется. И не будет ему конца. Кажется, что так будет вечно и не хватит сил выдержать все до конца.

Солдат-контрактник по прозвищу Тайсон сразу вырвался вперед. О его выносливости и силе в подразделении ходили легенды. Но и он через несколько минут стал дышать, как запаленная лошадь. Парень оглянулся и увидел, что лейтенант безнадежно отстает. Но приказ надо выполнять. Это шанс для группы, возможность выжить.

Тайсон больше не оглядывался. В какой-то миг он даже понял, что тяжело ему вовсе не потому, что приходится бежать в гору. На его плечи давил слишком тяжелый груз ответственности. Парню приходилось жертвовать тем, что годами вбивалось в плоть и кровь: «взаимовыручка», «спецназ своих не бросает».

В лейтенанта, кажется, попали, потому что он громко вскрикнул где-то там, внизу. Но все равно надо бежать. И за лейтенанта, и за своих ребят, которые умирают внизу один за другим. От него зависит, сколько еще погибнет, а сколько нет.

Потом звено вертушек с ревом вынеслось из-за гор. Они прошли над ущельем, а когда в небо взвилась ракета, легли в боевой разворот. Земля заплясала под ногами живых и телами уже мертвых.

Адский грохот затих. Солдаты стали подниматься, кашляя от пыли и копоти, забивших дыхательные пути. Они обходили свои позиции, заглядывали в лица убитых, оказывали помощь раненым.

Окрепший голос майора Игнатьева приказал срочно поднимать раненых и уходить к вертушкам. Убитых соберут позже, когда сюда высадится рота десантников, которая блокирует и уничтожит банду боевиков.

Тайсон первым подбежал к Ломакину. Лейтенант лежал с раздробленной ногой, которая ниже колена находилась под завалом огромных камней, растревоженных взрывами и обрушившихся вниз. Собственно, нога держалась на одних связках и лоскутах кожи.

— Что ты стоишь! — заорал Тайсону в ухо майор. — Не видишь? Режь! Я приказываю!

Солдат хмуро смотрел на изуродованную и почти оторванную ногу, на смертельно бледное лицо лейтенанта. И без приказа было понятно, что спасти жизнь командира можно только так, отделив остатки ноги от тела. Иначе его просто не вытащить из-под завала.

Конечно, можно попытаться разобрать валуны весом в несколько сот килограммов каждый. Сделать это удастся всего-навсего за пару дней.

Кто-то подбежал с аптечкой. Лейтенанту сделали два укола, и он потерял сознание. Бойцы перетянули ногу жгутом выше колена.

Тайсон вытащил нож.

Гуров приехал в клинику около одиннадцати вечера. Иноземцев, усталый и довольный, встретил его у порога своего кабинета.

— А мне говорят, что ваш блатной приехал. — Он улыбнулся, протягивая руку Льву Ивановичу. — Давай, зайди сначала ко мне, а потом уже пойдешь к своей ненаглядной.

— Что-то серьезное? — насторожился Гуров, с сомнением глядя на вечно довольное лицо кардиолога.

— Не переживай, — похлопывая гостя по плечу и заводя его в свой кабинет, ответил Иноземцев. — Заходи. Лева, я уже сейчас могу совершенно определенно сказать, что у твоей супруги ничего страшного с сердцем нет. Не вдаваясь в подробности и не забивая тебе голову медицинской терминологией, скажу, что, по всем признакам, у нее обычная вегето-сосудистая дистония. Несмотря на то что она у тебя красавица, я напомню тебе, Лев Иванович, что ей все равно не двадцать лет…

— А это опасно в дальнейшем? — перебил главврача Гуров.

— Что опасно? — Иноземцев расплылся в улыбке. — Что ей не двадцать лет? Ну, знаешь, обычно женщины с годами становятся только краше. Наверное, для тебя опасно. Поклонники и все такое.

— Жорка, кончай ехидничать! — серьезно сказал Гуров. — Я с работы, устал как собака.

— Учись у меня, — миролюбиво ответил кардиолог. — Я тоже с работы, но мне еще и дежурить сегодня. Я бы тебе посоветовал уговорить Марию хорошенько отдохнуть. Именно сейчас. Свози ее в санаторий…

— А где у нас есть кардиологические?

— Зачем тебе именно кардиологический? Я же сказал, что дело не в этом. Обычный санаторий, нервно-соматический.

— Так дело в нервах, что ли?

— Я тебе полчаса толкую про дистонию. А нервы, Лев Иванович, они в нашем организме всем заправляют и на все оказывают влияние. Знаешь старую как мир поговорку, что все болезни от нервов? Организм изнашивается, и первые признаки как раз и подчеркивают дисбаланс. Витаминчики ей нужны, массажики хорошо бы, ванны сероводородные, высыпаться и не думать о работе.

— Это и мне не помешало бы. — Гуров усмехнулся. — Значит, в остальном она здорова. Выписывать будешь?

— Нет, надо обязательно закончить комплексное обследование, разобраться во всех причинах. А таковых может быть много, я же тебе уже говорил. Раз уж твоя супруга попала сюда, так давай доводить дело до логического конца. А насчет полного здоровья я бы на твоем месте не очень обольщался, потому что таких людей на свете просто нет. Ну, почти нет. Людям за сорок обязательно нужно задумываться о сердечно-сосудистой системе. Сердечная мышца изнашивается, сосуды теряют эластичность. Надо вовремя принимать меры. Сосудами заняться и сердечко подкормить. Юность кончилась, Лева, пора понять это. А вегето-сосудистая дистония со временем, если не позаботиться об этом заранее, может привести к аритмии. При ее эмоциональной профессии…

— Понял, Жора, не продолжай.

Маша ждала в своей палате, нанося на лицо какую-то косметическую маску. Она обернулась на вошедшего мужа, очаровательно улыбнулась и капризно искривила губку. Это была игра. Лев Иванович давно изучил тонкости актерской профессии и мог отличить, когда Маша что-то говорила искренне, а когда развлекалась.

— Твой противный Жора не хочет меня отпускать. Сам сказал, что причина не в сердце, запутал меня медицинскими терминами и улыбается.

— Добрый вечер! — Гуров подошел, наклонился и поцеловал Машу в темя. — Как дела?

— Нормально, — ответила жена, сменив тон на обычный. — Если не думать о работе и о том, что Лелька там сейчас делает с моей ролью, то все в порядке.

— Лелька — твоя подруга. — Гуров сделал вид, что не понимает. — Ты не доверяешь ее таланту?

— Скажите, полковник, я когда-нибудь пыталась хоть как-то отозваться о профессиональных качествах вашего друга Станислава Крячко? — Маша с интересом посмотрела мужу в глаза.

— Язва, — с умилением произнес Лев Иванович и нежно прижал к груди голову жены.

— Ну а после обмена комплиментами ты мне расскажешь, о чем вы там шушукались с главным врачом Жоркой Иноземцевым? Ты ведь его называешь именно так.

— Я его называю Георгием Николаевичем. При этом склоняю голову в легком поклоне уважения. Ибо он лечит мою жену, значит, самое дорогое, что у меня есть…

— После твоей работы, — вставила Маша. — Излагай, не томи.

— Опасения мои, к счастью, не подтвердились. С сердцем у тебя ничего особенного не происходит. А в том, что приключилось, виновата всего лишь нервная система. Он как-то там по-медицински загнул, но я не стал запоминать. Просто ты заработалась, устала. Жора настаивает на полном обследовании, с чем я согласился. Надо же, раз уж ты сюда попала, понять в тебе все.

— А ты во мне чего-то не понимаешь? — Маша повернулась к мужу, положила руки ему на грудь, заглянула в глаза. — Я вот тебя знаю как облупленного, вижу за твоим подчеркнуто нежным поведением нечто большее и тщательно скрываемое. Устал, много работы?

— Нет, не больше, чем обычно.

— Что же тебя гложет, мой полковник?

— Твое здоровье, — выпалил Гуров, чуть помолчал и добавил: — Вообще-то, мы сейчас со Стасом занимаемся одним делом. Там много непонятного и тревожного.

— Я чувствую. Тебе надо бежать?

— Нет, что ты, — успокоил ее Лев Иванович и прошелся по палате. — До утра я совершенно свободен. Правда, завтра мне придется уехать из Москвы. Может, на сутки или даже чуть больше. Извини, что завтра не навещу. Но вечерком я обязательно позвоню. Слушай, а у тебя тут телевизор с видеоплеером! Может, тебе привезти в следующий раз старые любимые фильмы? Для души!

— Я люблю смотреть их с тобой — на диване, под пледом и щекой на твоей руке. Правда, бывает это пару раз в год.

— Ты тут не хандришь? — с подозрением спросил Гуров.

— Да что ты! — Мария рассмеялась. — Во-первых, я тут отоспалась за весь год. Я не люблю казенные учреждения, а во время гастролей устаю больше от гостиниц, чем от чего-то другого. А тут у них удивительно благоприятная обстановка. Тихие, улыбчивые, по-настоящему добрые медсестры. Ходят такие симпатичные девушки и улыбаются всем. Да и парк у них тут изумительный. Ты представляешь, здесь поют птицы! Я их чуть ли не с рук кормила. Прямо тут! В парке! Сидит пичуга и весь день трели разводит. То на одну ветку перелетит, то на другую. И пациенты спокойные. Гуляют, смирно сидят на лавочках с книгами. Знаешь, я тут заметила, что сердечники чем-то друг на друга похожи. Вообще-то, это неудивительно, потому что когда сердце прихватывает, то каждый пугается скорой смерти. Это накладывает на людей какой-то отпечаток грусти, что ли. Кажется, что они все одинаково задумались о бренности земного бытия.

— Ну, это естественно.

— Я совсем о другом. Характеры и типажи у всех разные, а вот этот определяющий фактор больного-сердечника порой делает с людьми удивительные вещи. С их близкими тоже. Тут лежит один грузный мужчина, сразу видно, что начальник очень высокого ранга. Так вот он напоминает старого доброго льва. Ему уже нельзя быть строгим, пугать людей грозным рыком. Он бродит по аллеям парка и по привычке трясет гривой. В переносном смысле. А еще есть одна дама, наверное, в прошлом балерина или профессиональная танцовщица — по походке видно, по тому, как ступни ставит. Так вот, она напоминает присмиревшую газель. Так и кажется, что ей хочется сорваться с места и промчаться по зеленой траве, поиграть. А она сдерживается. Такие вот порывы в движениях прослеживаются.

— Развлекаешься? — Гуров улыбнулся.

— Профессия у меня такая. — Маша вздохнула. — Все, что актер берет в свой образ, конкретную роль, он не выдумывает, а видит в реальной жизни.

— А я на кого похож? На льва?

— Ну, если только на засыпающего прямо на ногах. Езжай-ка ты домой, Лев.

— Знаешь что, — Гуров обнял жену, прижал к себе и вдохнул запах ее волос, — давай-ка я похлопочу там у себя насчет санатория. Представляешь, пару недель ничего не делать, ходить только в пижаме и шлепанцах, а по вечерам чтобы играл духовой оркестр.

— Да, представления у тебя о санаториях, прямо скажем, архаичные. Хотя в этих представлениях есть определенная душевность.