Медвежий угол

Николай Леонов

Глава 4

Гуров распрощался с милиционерами, не доехав двух кварталов до управления. Его спутники восприняли такое решение с облегчением. Гуров казался им непонятным, а потому опасным. Лучше было держаться от него подальше.

Встречаться второй раз с полковником Заварзиным Гуров пока не собирался. Ему уже и так было ясно, что милиция в поселке с самого начала не придавала никакого значения смерти заезжего ученого. Дело было закрыто и благополучно забыто. Если бы не нагрянувший внезапно Гуров, больше о нем никто бы наверняка и не вспомнил. Злиться было бесполезно — эти люди действовали в пределах своей компетентности.

Гуров решил направить поиски в другое русло. В поселке были неравнодушные люди, и в первую очередь главный врач местной больницы. К нему Гуров и пошел.

Дмитрий Тимофеевич Шагин оказался громадным и мрачным человеком с испепеляющим взглядом. У него была абсолютно лысая голова и пудовые кулачищи. Даже в белом халате он производил впечатление не врача, а заматеревшего борца или боксера-тяжеловеса. Между тем он оказался вполне коммуникабельным человеком, и они с Гуровым как-то очень быстро и незаметно перешли на «ты».

— Ты понимаешь, я до сих пор простить себе этого не могу! — восклицал Шагин, уставясь в упор на Гурова своими жуткими глазами. — Как ни крути, а вина в смерти этого замечательного человека и на мне лежит! Не подними я волну, он ведь до сих пор жив был! Это же золотая голова, талантище, редкой души человек! Ну, а с другой стороны, как не поднимать волну? Как?!

Он подскочил в кресле и с грохотом распахнул дверцу книжного шкафа. На стол посыпались папки с бумагами, тяжелые как камни.

— Вот, полюбуйся! — рявкнул Шагин. — Это мои наработки по наболевшему вопросу, отчеты, доклады, статистика, письма во все инстанции… Ты скажи, почему всем стало наплевать на человеческую жизнь? Куда мы вообще катимся? Обратно в тридцать седьмой год?.. Я докладываю, что в районе катастрофически растет младенческая смертность, множатся врожденные уродства, люди страдают непонятными болезнями, а мне отвечают, что я создаю панические настроения!.. Как это назвать, я спрашиваю?

Гуров предпочел дипломатично промолчать.

— Хорошо еще, наверху остались порядочные люди, — продолжал Шагин. — Но они погоды не делают, к сожалению. Ты, наверное, в курсе, что мой старый студенческий друг — он теперь главный санитарный врач — все-таки нашел возможность меня выслушать? Даже комиссию организовал… А что толку? Приехали фанфароны, у которых одна забота — как бы свои белые ручки не запачкать, да перед начальством воздушные замки выстроить… Жалоба проверена — факты не подтвердились! Сволочи!.. Один порядочный человек был, который все понимал и что-то делал, — и того угробили!

— Ты это серьезно? — спросил Гуров, настораживаясь. — Ты в самом деле считаешь, что смерть Подгайского — это не несчастный случай?

— Да не верю я в случаи эти! — раздраженно бросил Шагин. — Какой, к черту, случай? Подгайский в корень проблемы вгрызся. Он сразу мне сказал, что в поселке экологическая катастрофа. Только причину найти не успел — не дали.

— Так, стоп! — предупреждающе сказал Гуров. — Давай по порядку. Что за катастрофа и кто не дал — конкретно.

Шагин развел огромными ручищами.

— Ну ты даешь! — изумленно сказал он. — Я над этой проблемой два года бьюсь, до сути докопаться не могу, а ты сразу — конкретно! Я бы и сам хотел знать конкретно. И Подгайский тоже. Видишь, что получилось?

— Получилось скверно, — согласился Гуров. — Но ты не меня не совсем понял. Может быть, я неточно выразился. Ну, допустим, не конкретно, но ведь какие-то подозрения, какие-то гипотезы у тебя, у Подгайского были? Кто виноват, короче говоря — может быть, здешний комбинат?

Шагин помотал головой.

— Комбинат, конечно, зараза, — сказал он. — Строился он в те времена, когда о здоровье людей заботилась партия и лично товарищ Леонид Ильич. Про экологию тогда никто и слыхом не слыхивал. Но с ним, по крайней мере, никаких неясностей нет. Они там минеральные удобрения производят — отравляют окружающую среду потихоньку, но в допустимых пределах. А сейчас у них вообще объемы производства сократились, так что комбинат — это только цветочки. Тут что-то другое…

— Может быть, соседство со Светлозорском сказывается? — предположил Гуров.

— А вот с этим сложнее, — наморщил лоб Шагин. — У меня тоже сомнения на этот счет имеются. Только я механизма не вижу. Далековато Светлозорск для такого мощного воздействия. Да и в самом Светлозорске, надо признать, статистика не такая удручающая… Нестыковка получается. Я уж грешу — не завелось ли тут у нас поблизости какое-нибудь оборонное предприятие особой секретности… Со всякими вредными выбросами, излучением и прочими прелестями. Ты ничего такого у себя там в Москве не слышал? — он испытующе посмотрел на Гурова.

— Нам, Дмитрий Тимофеевич, ничего такого не докладывают, — ответил Гуров. — Но, если ты прав в этом отношении, то дело худо, я думаю. Конечно, отступать не будем. Общественность поднимем, ведомства… Ты, однако, скажи — в смерти Подгайского ты кого-нибудь подозреваешь?

Шагин почесал в затылке и с досадой бросил:

— Да кого я подозреваю! Чую я, что дело тут нечисто, и все!

— Чутье вещь хорошая, — кивнул Гуров. — Необходимая, я бы сказал, вещь. Но в конечном итоге работать все-таки удобнее с фактами. Что-нибудь по части фактов имеется?

Шагин с силой хлопнул тяжелой ладонью по кипе папок с бумагами.

— Тут, тут все факты! — сказал он. — Других у меня нет. Может быть, я и попробовал бы их поискать, но у меня на это просто нет времени. Больница много сил отнимает. Знаете, наверное, в каком состоянии находится сейчас медицина? Каждый литр бензина, каждый гвоздик — все приходится выбивать и выпрашивать! А тут еще из Светлозорска на меня с комиссиями навалились — вообще зарез! Через день ездят. Вот вчера опять на ковер вызывали… Думаю, снимать меня хотят.

— Снимать? — удивился Гуров. — За что?

— За что у нас всегда найдут, — ответил Шагин. — А подоплека, как я догадываюсь, все та же — сор из избы вынес. Теперь должен быть наказан — в назидание остальным — чтобы не высовывались. Только ни хрена у них не выйдет! Обломают они об меня зубы. Я до генеральной прокуратуры дойду, до страсбургского суда! Мне бояться нечего — я особняков себе не строил, на Канарах не отдыхал, за каждую бюджетную копейку могу отчитаться…

— Значит, причины ваших бед все-таки в Светлозорске нужно искать, — задумчиво проговорил Гуров. — Почему-то я так с самого начала и подумал. Но Светлозорск большой, а в твоих бумагах я без специального образования и без эксперта вряд ли сумею разобраться… Поэтому начну-ка я с того, что мне знакомо. Нужно узнать, что послужило причиной смерти Подгайского. Мне кажется, тогда многое должно проясниться.

— Вот и я так же думаю! — горячо воскликнул Шагин. — А насчет бумаг ты зря — я тебе все объясню…

— Времени нет, — покачал головой Гуров. — Не моя это грядка. Ты мне лучше расскажи поподробнее, чем тут Подгайский занимался — куда ходил, с кем разговаривал, какие выводы тебе сообщал…

— Тут дело такое, — почесав в затылке, с сожалением сказал Шагин. — Мало мы с Константином Сергеевичем общались. Он с моими трудами ознакомился и с головой в работу ушел — пробы воды, грунта брал, с жителями беседовал, по лесам бродил — я так понимаю, источник загрязнения искал. Прочие же его коллеги ему ни в чем не помогали. Он вообще среди них как белая ворона был. Те просто чиновники, а он ученый был, увлекающийся человек. Но с выводами он не торопился — думал, что времени у него впереди еще много…

— Выходит, ты ничего вообще не знаешь? — вздохнул Гуров. — Жаль. Я так на тебя надеялся…

Шагин развел руками.

— Извини, — сказал он. — Вот такие дела. Кашу заварил, а расхлебывают, получается, другие… Я ведь тоже хотел-то как лучше. Думал, не буду мешать человеку — когда все выяснит, сам расскажет… Кто же знал, что все так обернется? Знать бы заранее — ни на секунду бы от него не отходил, все дела свои забросил…

— Знать бы, где упасть… — философски заметил Гуров. — Ладно, что выросло, то выросло. Но ты сам говоришь, Подгайский с людьми встречался. Как бы теперь мне с теми же людьми встретиться?

Шагин на минуту задумался.

— А ведь верно, — пробормотал он. — Такие люди есть, и они наверняка должны что-нибудь знать. Как же я сразу не сообразил, что тебе лучше с ними потолковать? Замыкаешься на своих заботах, на своем"я" — остальное как-то проходит мимо поля зрения. Вот и я не сообразил простой вещи — если мне Подгайский ничего не говорил, это вовсе не значит, что он никому ничего не говорил. Каюсь, сплоховал!..

— Да брось ты, Дмитрий Тимофеевич! — сказал Гуров. — Здоровый ты мужик и руководитель, наверное, крепкий, а тут раскис, как… И в том виноват и в этом… не бери все к сердцу, будь проще и чаще сплевывай! Вопрос об экологии ты правильно поставил и комиссии своевременно добился. А то, что все закончилось трагедией, не твоя вина. Ты все-таки не господь Бог. Лучше припомни, с кем Подгайский имел здесь дело.

— Ну-у, знаю, что в администрацию он ходил — машину просил. Там ему мягко отказали — сослались на трудное положение, конечно. А, по-моему, все дело в том, что председатель комиссии заранее с администрацией условился, что проверка будет формальной, а Подгайский просто одержимый, на которого не стоит обращать внимания. Собственно, Подгайского это не удивило. Больше он, по-моему, никуда официально не обращался. Даже со своими коллегами старался не встречаться. Тем более они в Светлозорске осели. Слыханное ли дело — проверять приехали Накат, а устроились в Светлозорске! Ну, это к слову… А встречался Подгайский, я знаю, с Фомичевым — это наш учитель биологии, прекрасный человек! И ребята его уважают, и родители. Настоящий интеллигент. Вот он и мальчишки из биологического кружка помогали Подгайскому. Подробностей не знаю — сам спросишь. Но, когда его мертвого нашли, переживали все страшно! Ну, кто еще? Смига, охотник наш! Вот они с Подгайским постоянно общались. Еще Легкоступов… — Шагин слегка замялся. — Почему с ним, не знаю. Горький пьяница, забулдыга, можно сказать. Давно бы и дом свой пропил — только кому он тут нужен, этот дом? Ни семьи, ни работы — чем живет и зачем живет — непонятно. Только небо зря коптит. А ведь был когда-то хорошим летчиком, говорят, офицером! Что-то у него на личном фронте приключилось, какая-то трагедия…

Неожиданно Шагин оборвал свою речь и, поколебавшись, заговорил совсем о другом.

— Да, вот еще что! Чуть не забыл. Ты говоришь, какие у меня есть подозрения… А как тебе нравится тот факт, что труп Подгайского доставили к моему патологоанатому в одном исподнем? Он, что же, в трусах в лес ходил — так получается? Я полагаю, что кто-то снял с него верхнюю одежду. И тут уж одно из двух — или этот кто-то покуражился над мертвым, или ради этой одежды его убили. Но почему-то в милиции никто на это не обратил внимания. Или предпочел не обращать?

— Ясно, — сказал Гуров. — С этим вопросом я обязательно разберусь… А вообще, спасибо за информацию — теперь какой-никакой, а круг очерчен. Можно начинать работать. А ты, Дмитрий Тимофеевич, не отчаивайся. Если такие, как ты, отчаиваться начнут — кто же страну спасать будет?

— Эх, Лев Иванович! — только и сказал в ответ Шагин.

Гуров пообещал, что будет поддерживать связь с главным врачом и в дальнейшем, а потом отправился разыскивать охотника Смигу по тому адресу, который значился на листке из настольного календаря полковника Заварзина.

Это оказалось не таким простым делом, потому что, как выяснилось, Смига жил у черта на куличках — даже не на окраине поселка, а несколько в стороне от него, на некотором подобии хутора, окруженного с трех сторон сосняком.

Из-за высокого деревянного забора доносился звон металлического ведра, кудахтанье кур и неразборчивый женский голос, увещевавший кого-то. Гуров толкнул калитку и вошел во двор.

Две громадных овчарки в два прыжка подскочили к нему и оглушили громовым лаем. Гуров усилием воли заставил себя не суетиться и замер на месте. Собаки тоже остановились в шаге от непрошеного гостя, грозно рыча и роняя горячую слюну.

— Казбек! Улан! На место, фу!

Навстречу Гурову от раскрытого курятника торопливо шла женщина с озабоченным, темным от загара лицом. На ней была старая телогрейка, выцветшая сатиновая юбка и калоши на босу ногу. Голова была повязана серым платком. На вид женщине было лет сорок пять.

Голос ее подействовал на овчарок как щелчок бичом. Они прижали уши и, смерив Гурова неприязненным взглядом, отошли в сторону. Гуров почувствовал себя значительно лучше.

— Здравствуйте, — сказал он, улыбаясь. — А у вас защитники хоть куда! Честно скажу, у меня даже ноги отнялись.

Женщина не приняла шутливого тона и ответила хмуро:

— Нам без защитников нельзя. На отшибе живем. А вы по делу или адрес спутали? — она изучающе разглядывала гостя, явно не испытывая от его визита ни малейшей радости.

— Возможно, и спутал, — покладисто сказал Гуров. — Я ведь не местный. Вообще-то я разыскиваю Смигу Павла Венедиктовича. Он не здесь живет?

— Ну, здесь, — ответила женщина, но взгляд ее при этом не сделался ни капельки теплее. — А чего вы хотели?

— Поговорить мне с ним нужно, — сказал Гуров. — Могу я его увидеть?

— Не можете, — отрезала женщина. — Нет его. В лесах он.

— А когда появится? — не отставал Гуров.

— А я знаю? — парировала хозяйка. — Он мне не докладывается. Хочет — уходит, хочет — приходит. Иной раз по две недели шляется.

— Понятно, — улыбнулся Гуров. — А в этот раз давно он ушел?

— Да уж девятый или десятый день, пожалуй, — неласково сказала женщина. — А что это вы все спрашиваете? Я, между прочим, не знаю, что вы за человек!

— Это верно, — согласился Гуров и достал из кармана удостоверение. — Гуров Лев Иванович. Из Москвы. Вот мои документы.

Предварительно отерев ладони о полы ватника, женщина недоверчиво взяла удостоверение и, шевеля губами, прочитала, что там написано. После этого на лице ее появилось выражение крайней растерянности, и она поглядела на Гурова совсем уже по-другому — робко и виновато.

— Ой, — сказала она смущено. — Вы вон какая важная птица, оказывается! А я вас за шаромыгу приняла — вот незадача! Простите уж ради бога!

— Это вы меня простите, что вторгаюсь в ваши владения и отвлекаю от дел, — ответил Гуров. — Смотрю, у вас тут целое хозяйство! И вы одна справляетесь?

— Ясно, одна, — кивнула хозяйка. — Кто же еще? Конечно, Павел Венедиктович тоже. Но он у нас дома не любит сидеть. Чистый цыган! — на ее губах впервые появилась улыбка.

Вдруг спохватившись, она потянула Гурова за рукав.

— Да чего же я вас тут мариную? Идемте в дом! Я вас чаем с вареньем угощу!

Гуров не стал протестовать и вскоре уже сидел на уютной чистой кухне перед накрытым столом и слушал преобразившуюся хозяйку. Она успела не только все приготовить, но переодеться, распустить волосы и даже слегка подкраситься, чего Гуров от нее уж никак не ожидал.

В красивом новом платье, с густыми каштановыми волосами до плеч женщина казалась совсем другой. «А она еще вполне ничего, — удивленно подумал Гуров. — А ведь говорили, что муж у нее чуть ли не пенсионер! Хотя, может, именно поэтому ей и хочется пококетничать перед незнакомым мужчиной…»

— Вас как зовут-то? — добродушно спросил он. — Вы ж так и не представились.

— Ой, верно! — хозяйка слегка покраснела. — Марией меня зовут. Можете Машей звать. Только мне, по правде говоря, мое имя совсем не нравится. Я бы хотела, чтобы меня каким-нибудь необычным именем звали. Глорией, например, или даже Скарлетт… — мечтательно закончила она. — Здорово бы было, правда?

— Вы, наверное, книги любите читать? — улыбаясь, сказал Гуров. — А насчет имени не знаю… Мне лично Мария нравится гораздо больше, чем какая-то посторонняя Скарлетт.

— Не скажите, — покачала головой Мария. — Мне даже кажется, что если бы у меня другое имя было, у меня бы и жизнь по-другому сложилась, а не так, как… — Она отвернулась и безнадежно махнула рукой.

— У вас какие-то проблемы, Маша? — осторожно спросил Гуров. — Может быть, я могу чем-то помочь?

— Да чем же помочь? — иронически отозвалась женщина. — Жизнь прожита… А как и не видала ее, — вдруг в глазах ее мелькнул озорной огонек, и она добавила с вызовом: — Разве что возьмете и в Москву меня увезете? Что, не хотите? Не нравлюсь?

Гуров даже поперхнулся от неожиданности. Он смущенно прокашлялся, а потом с натянутой улыбкой сказал:

— А у вас язычок! Любого в тупик можете поставить. Я ведь, Мария, тоже уже не мальчик, чтобы судьбу менять. Поэтому откровенно скажу — в Москву увозить вас не стану. Даже если вы мне понравитесь до полусмерти. С этим вы как-нибудь сами разбирайтесь…

— Ну вот, а говорите, что можете помочь! — насмешливо проговорила Мария. — Не хвалитесь заранее!

— Больше не буду, — пообещал Гуров. — Научен уже. Но вообще-то я имел в виду проблемы иного характера. Я слышал, вашего мужа считают в поселке человеком странноватым. Наверное, случаются какие-то конфликты?

— У кого они не случаются? — вздохнула Мария. — А вы что же, из Москвы приехали наши конфликты решать?

— В каком-то смысле так оно и есть, — сказал Гуров.

— Интересно, — покачала головой Мария. — Сами, значит, уже не справляемся… А что касается Павла Венедиктовича — человек он, между прочим, хороший. А что странности — так у нас тут половина жителей с прибабахом. А Павел Венедиктович поумнее, может, их всех. Вот, например, он раньше докторов понял, что в поселке с водой неладно. Так мы, между прочим, здешнюю воду с ним вообще не пьем, даже мыться стараемся пореже — уж извините за откровенность! Здоровье дороже.

— Простите, не понял, — сказал Гуров. — В первый раз слышу, чтобы причиной неблагополучия в поселке конкретно называли воду. Это что же — вывод комиссии?

— Да нет же! — досадливо сказала Мария. — Я же объясняю — Павел Венедиктович сам во всем разобрался. Раньше докторов и комиссий всяких. За животными наблюдал, за лесом, за людьми тоже… Он давно сказал, что здешняя вода чем-то отравлена и пользоваться ей нельзя. Она не сильно отравлена, но с каждым годом становится все хуже. А мы себе воду за семьдесят километров возим — вон с той стороны, — она неопределенно махнула рукой. — Там источники другие, и там все в порядке. Павел Венедиктович раз в месяц машину нанимает, мужиков и едет за водой. Нам ведь не больно много надо — скотины мы крупной не держим…

— Интересно, — покачал головой Гуров. — А он кому-нибудь сообщал о своем… открытии?

— Сообщал, а как же? — равнодушно сказала женщина. — Поэтому его за дурачка тут и держат. И еще за воду эту. Которую за семь верст возит… Да плевать — здоровье дороже.

— Это верно, — сказал Гуров. — Здоровье дороже. Надо понимать, у вас с Павлом Венедиктовичем со здоровьем все в порядке? Это я в порядке любознательности спрашиваю, потому что общая ситуация в поселке…

— Павлу Венедиктовичу уже седьмой десяток, — спокойно сказала Мария. — А он любого молодого в тайге загонит. Сами соображайте — может больной человек две недели в лесу выдержать?

— Не в бровь, а в глаз, — заключил Гуров. — Сдаюсь. И поскольку у нас с вами полное примирение, может быть, вы мне расскажете поподробнее о трех важных вещах?

— Смотря что за вещи, — лукаво заметила Мария.

— Нет, я буду спрашивать о серьезных вещах, — предупредил Гуров. — Во-первых, что вы знаете о том, при каких обстоятельствах ваш муж нашел в лесу тело московского ученого Подгайского — вы не могли об этом не слышать… Во-вторых, какие отношения были у вашего мужа с Подгайским? Они ведь встречались и разговаривали, вы знаете? И в-третьих, когда вы все-таки ждете возвращения Павла Венедиктовича?

Пока Гуров говорил, Мария смотрела на него с каким-то благоговейным испугом, а потом, облегченно вздохнув, сказала:

— Уф! А я уж боялась, что вы никогда не кончите и я вообще ничего не пойму… Сижу дура дурой. Гладко вы говорите! У нас тут никто так не может. Ну, если только некоторые… А насчет отношений моего мужа ничего не знаю. Вы, конечно, удивляетесь, а ничего удивительного нет — так уж у нас заведено. Со мной мужские дела не обсуждаются. Павел Венедиктович вообще молчун, а уж насчет каких дел — упаси боже! Никогда и ничего! Мое место — на кухне вон, в курятнике… — в голосе ее послышалась глубоко затаенная обида.

— Сочувствую вам, — испытывая неловкость от чужой откровенности, сказал Гуров. — Значит, вы абсолютно ничего не знаете?

— Про ученого вашего ничего, — подтвердила Мария. — А про мужа… Могу только рассказать, как он в лес собирался. Он еще первый раз дня на три уходил. С собой много набрал, будто на двоих рассчитывал. Я уж думала, опять на полмесяца пропадет. А он скоро вернулся, сердитый такой, и сразу начал опять собираться. Я его спрашиваю — куда, а он одно знай — не твое дело! В этот же день и ушел — к вечеру.

Гуров испытал непонятное волнение.

— Мария, постарайтесь вспомнить, какого числа это было? Ну, когда он вернулся и опять ушел?

Женщина испугалась его тона и тотчас будто постарела. От ее слегка игривого настроения не осталось и следа. С тревогой всматриваясь Гурову в глаза, она медленно проговорила:

— Господи, да в чем дело-то? Убил он кого, что ли? Вы так прямо и скажите, а нечего тут душу тянуть… Когда ушел, когда пришел… Откуда я сейчас помню? Хотя, постойте, это же в тот самый день было, когда в лесу покойника нашли! Точно!

Она ахнула и, будто спохватившись, зажала ладонью рот. Тревога в ее глазах превратилась в настоящий ужас. Она прошептала:

— Это муж того ученого убил, да?..

— Ну что вы такое говорите! — возмущено откликнулся Гуров. — С чего вы это взяли? Выдумываете неизвестно что! Во-первых, никто никого не убивал, а во-вторых, перестаньте фантазировать! Давайте по существу… Значит, вы уверены, что муж ваш вернулся из леса двадцать третьего августа и в тот же день к вечеру ушел опять? Не помните, в каком часу он появился?

— Да к обеду примерно, — тихо сказала Мария. — Покушал наскоро, собрался…

— Дело в том, что покойника именно ваш муж и обнаружил, — объяснил Гуров. — Он же и в милицию сообщил. Кстати, помогал милиционерам труп из штольни поднимать. Неужели он ничего вам об этом не сказал?

— Ни словечка, — печально ответила Мария. — Только я сама догадалась, что какая-то беда случилась. Злой он был, расстроенный… И озабоченный тоже. Торопился, когда собирался… Да, может вам интересно — и собаку он взял, Пиночета. Это овчарка у нас. Злющая — ужас! А обычно ведь он без собаки ходит.

— Выходит, опасался чего-то? — спросил Гуров. — С овчаркой вроде ведь не охотятся?

— А кто его знает, может, и опасался, — сказала Мария. — Наверное, опасался. У меня сейчас будто глаза открылись. Павел Венедиктович у нас не робкого десятка, а тут вроде как не в себе был… Верно, опасался он чего-то! И чего же теперь делать? Где он теперь?

— Не знаю, Мария, — сказал Гуров. — Но если он появится, скажите ему, чтобы сразу меня нашел. Я в гостинице живу — пятнадцатый номер. Обязательно скажите!