Наши за границей. Где апельсины зреют

Николай Лейкин

Николай Александрович Лейкин — в свое время известный петербургский писатель-юморист, журналист, издатель. Его популярность была колоссальной: поэт А. Блок назвал конец XIX века «эпохой Александра III и писателя Лейкина». А. П. Чехов считал Лейкина своим «крестным батькой»: с начала 1880-х годов Лейкин издавал собственный журнал — юмористический еженедельник «Осколки», к сотрудничеству в котором привлек молодого Антона Чехова, раскрыв его талант. Книга «Наши за границей» — одна из самых известных в творчестве Лейкина. Веселое повествование о путешествиях купца Николая Ивановича Иванова и его жены Глафиры Семеновны, о забавных приключениях и всевозможных недоразумениях, которые случаются с героями в чужих краях, настолько понравилось читателям, что Лейкин написал продолжение — «Где апельсины зреют». На этот раз купеческая чета отправляется в поездку по Французской Ривьере и Италии. Супругам Ивановым предстоит испытать счастье в казино, увидеть Римский форум и древние Помпеи и даже подняться к кратеру Везувия. Лейкинский мягкий юмор по отношению к соотечественникам, отправившимся мир посмотреть и себя показать, и сегодня не утратил актуальности.

VII

На крупном песке вроде гравия, состоящем из мелких красивых разноцветных камушков, действительно что-то лежало, но не утопленник. Глафира Семеновна первая протискалась сквозь толпу, взглянула и с криком: «Ай, крокодил!» — бросилась обратно.

— Пойдемте прочь! Пойдемте! Николай Иваныч, не подходи! Иван Кондратьич! Идите сюда! Как же вы бросаете одну даму! — звала она мужчин, уже стоя на каменной лестнице.

— Да это вовсе и не крокодил, а большая белуга! — откликнулся Конурин снизу.

— Какая белуга! Скорей же громадный сом. Видишь, тупое рыло. А белуга с вострым носом, — возражал Николай Иванович. — Глаша! Сходи сюда. Это сом. Сом громадной величины.

— Нет-нет! Ни за что на свете! Я зубы видела… Страшные зубы… — слышалось с лестницы. — Брр…

— Да ведь он мертвый, убит…

— Нет-нет! Все равно не пойду.

А около вытащенного морского чудовища между тем два рыбака в тиковых куртках, загорелые, как корка черного хлеба, пели какую-то нескладную песню, а третий, такой же рыбак, подсовывал каждому зрителю в толпе глиняную чашку и просил денег, говоря:

— Deux sous pour la représentation! Doux sous…^[32]

Подошел он и к Ивану Кондратьевичу и протянул ему чашку, подмигивая глазом.

— Чего тебе, арапская морда? — спросил тот.

— За посмотрение зверя просит. Дай ему медяшку, — отвечал Николай Иванович.

— За что? Вот еще! Стану я платить! Тут не театр, а берег.

— Да дай. Ну что тебе? Ну вот я и за тебя дам.

Николай Иванович кинул в чашку два медяка по десяти сантимов.

— Иван Кондратьич! Вы говорите, что этот крокодил мертвый? — слышался с лестницы голос Глафиры Семеновны, которая, услышав пение, несколько приободрилась.

— Мертвый, мертвый… Иди сюда… — сказал Николай Иванович.

— Да мертвый ли?

Глафира Семеновна стала опять подходить к толпе и робко заглянула на морского зверя.

— Ну конечно же это крокодил. Брр… Какой страшный! — бормотала она. — Неужели его эти люди здесь из моря вытащили? Зубы-то какие, зубы…

Рядом с ней стоял высокий, стройный, средних лет, элегантный бакенбардист с подобранными волосок к волоску черными бакенбардами, в светло-сером, ловко сшитом пальто и в такого же цвета мягкой шляпе. Он улыбнулся и, обратясь к Глафире Семеновне, сказал по-русски:

— Это вовсе не крокодил-с… Это акула, дикий зверь, который покойниками питается, коли ежели какое кораблекрушение. Здешние рыбаки их часто ловят, а потом публике показывают.

Услышав русскую речь от незнакомого человека, Глафира Семеновна даже вспыхнула.

— Вы русский? — воскликнула она.

— Самый первый сорт русский-с. Даже можно сказать, на отличку русский, — отвечал незнакомец.

— Ах, как это приятно! Мы так давно путешествуем за границей и совсем почти не встречали русских. Позвольте познакомиться… Иванова Глафира Семеновна… А это вот мой муж, Николай Иваныч, коммерсант. А это вот…

— Иван Кондратьев Конурин, петербургский второй гильдии… — подхватил Конурин.

Последовали рукопожатия. Незнакомец отрекомендовался Капитоном Васильевичем и пробормотал и какую-то фамилию, которую никто не расслышал.

— Путешествуете для своего удовольствия? — спрашивала его Глафира Семеновна, кокетливо играя своими несколько заплывшими от жиру глазками.

— Нет-с, отдыхать приехали. Мы еще с декабря здесь.

— Ах, даже с декабря! Скажите… Я читала, что здесь совсем не бывает зимы.

— Ни боже мой… Вот все в такой же препорции, как сегодня. То есть по ночам бывало холодно, но и по ночам, случалось, в пиджаке выбегал, коли ежели куда недалеко пошлют.

— То есть как это «пошлют»? — задала вопрос Глафира Семеновна. — Вы здесь служите?

Элегантный бакенбардист несколько смешался.

— То есть как это? Нет-с… Я для своего удовольствия… Пур… Как бы это сказать?.. Пур плезир^[33] — и больше ничего… Мы сами по себе… — отвечал он наконец. — А ведь иногда по вечерам мало ли куда случится сбегать! Так я даже и в декабре в пиджаке, ежели на спешку…

— Неужто здесь зимой и на санях не ездили? — спросил в свою очередь Конурин.

— Да как же ездить-то, ежели и снегу не было.

— Скажи на милость, какая держава! И зимой снегу не бывает.

— Иван Кондратьич, да ведь и у нас в Крыму никогда на санях не ездят.

— Ну а эти пальмы, апельсинные деревья даже и в декабре были зеленые и с листьями? — допытывался Николай Иванович у бакенбардиста.

— Точь-в-точь в том же направлении. Так же вот выйдешь в полдень на берег, так солнце так спину и припекает. Точь-в-точь…

— Господи, какой благодатный климат! Даже и не верится… — вздохнула Глафира Семеновна.

— По пятаку розы на бульваре продавали в декабре, так чего же вам еще! Купишь за медный пятак розу на бульваре — и поднесешь барышне. Помилуйте, мы уж здесь не в первый раз по зимам… Мы третий год по зимам здесь существуем, — рассказывал бакенбардист. — Зиму здесь, а на лето в Петербург.

— Ах, вы тоже из Петербурга?

— Из Петербурга-с.

— А вы чем же там занимаетесь? — начал Николай Иванович. — Служите? Чиновник?

— Нет-с, я сам по себе.

— Стало быть, торгуете? Может быть, также купец, наш брат Исакий?

— Да разное-с… Всякие у меня дела, — уклончиво отвечал бакенбардист.

Ивановы и Конурин стали подниматься по лестнице на набережную. Бакенбардист следовал за ними.

— Очень приятно, очень приятно встретиться с русским человеком за границей, — повторяла Глафира Семеновна. — А то вот мы прожили в Берлине, в Париже — и ни одного русского.

— Ну а в здешних палестинах много русских проживает, — сказал бакенбардист.

— Да что вы! А мы вот вас первого… Впрочем, мы только сегодня приехали. Вы где здесь в Ницце остановившись? В какой гостинице?

— Я не в Ницце-с… Я в Монте-Карло. Это верст двадцать пять отсюда по железной дороге. На манер как бы из Петербурга в Павловск съездить. А сюда я приехал по одному делу.

— Как город-то, где вы живете? — допытывался Николай Иванович.

— Монте-Карло.

— Монте-Карло… Не слыхал, не слыхал про такой город.

— Что вы! Помилуйте! Да разве можно не слышать! Из-за Монте-Карло-то все господа в здешние места и стремятся. Это самый-то вертеп здешнего круга и есть… Жупел, даже можно сказать. Там в рулетку господа играют.

— В рулетку? слышал, слышал! А только я не знал, что это так называется! — воскликнул Николай Иванович. — Помилуйте, из-за этой самой рулетки жены моей двоюродный брат, весь оборвавшись, в Петербург приехал, а три тысячи рублей с собой взял, да пять тысяч ему потом выслали. Так вот она, рулетка-то! Надо съездить и посмотреть.

— Непременно надо-с, — поддакнул бакенбардист. — Это самое, что здесь есть по части первого сорта, самое, что на отличку…

— Так как же город-то называется?

— Монте-Карло, — подсказала мужу Глафира Семеновна. — Удивляюсь я, как ты этого не знаешь! Я так сколько раз в книгах читала и про Монте-Карло, и про рулетку и все это отлично знаю.

— Отчего же ты мне ничего не сказала, когда мы сюда ехали?

— Да просто забыла. Кто с образованием и читает, тот не может не знать рулетки и Монте-Карло.

— Съездите, съездите, побывайте там разок… Любопытно… — говорил бакенбардист и тотчас же прибавил: — Да уж кто один раз съездит и попытает счастье в эту самую вертушку, того потянет и во второй, и в третий, и в четвертый раз туда. Так и будете сновать по знакомой дорожке.

Шаг за шагом они прошли всю часть бульвара, называемую Jetté Promenade, и уже шли по Promenade des Anglais^[34], где сосредоточена вся гуляющая публика.

Примечания

32

Два су за показ! Два су…

33

Ради удовольствия.

34

Английская набережная.