Исходники

Николай Иванов, 2020

«Исходники» – роман-путешествие в земном и ментальном пространстве, исход египетского юноши Мойсере из мира магии древнего Египта к энотеизму кочевников. Запретная любовь становится причиной многих бед, постигших семью юноши, а его самого заставляет навсегда покинуть отчий дом…

© Иванов Н., текст, 2020

© Страта, оформление, 2021

* * *

Благодарю моего друга и вдохновителя Георгия Борского за помощь и поддержку при создании сей книги

Корова

Славный город Миннофар просыпался. Белые стены Дома Пта казались розовыми в лучах восходящего Солнца — сияющего лика Ра. Статуи Великих, обращенные лицами на восток, взирали, как Хапи неспешно катил свои волны к далекому морю. «Хапи ну и» — говорили кеметяне, жители этой страны, что значило: «Хапи — наше все».

Приближался праздник Обновления времен, когда сиятельная Сопидат выводит за руку Ра из вод Хапи. Красивейшее зрелище!

Сарайат, старшая жена Рахама, поднялась, как только первые лучи Солнца проникли сквозь узкие просветы в тростниковых шторах на ее окне, и пошла обходить свои обширные владения. Семья, в которой Сарайат была старшей хозяйкой, состояла из двенадцати сыновей Рахама от трех его жен, семи дочерей, а также детей мужниного брата, погибшего на войне. Ей было за чем присматривать. И первым делом она направилась к своей любимой корове.

Надо здесь заметить, что если бананы, по словам кеметского мудреца, это порой просто бананы, то корова для кеметянки не просто корова — это образ и подобие богини Хатахеру, в молитвах которой женское сердце трепещет от сладкой истомы, настроение поднимается, а ноги просятся в танец.

Сарайат вошла в хлев и остолбенела. Не в том смысле, что мгновенно превратилась в соляной столб пустыни, хотя и это могло с ней случиться запросто — ведь магия и колдовство творились повсюду. Она просто замерла, выкатив глаза и поднеся ладонь ко рту, открывшемуся, чтобы издать полный боли и отчаяния крик. Но крик был задушен комком, подкатившим к горлу, и слезами зажгло прекрасные карие глаза Сарайат, очерченные углем. Ее любимая корова — коричневой масти, с белым пятном на лбу — лежала на боку, вытянув голову к самым ногам Сарайат. Глаза коровы были открыты и неестественно смещены, словно она пыталась разглядеть муху у своих ноздрей, под которыми высыхала небольшая лужица крови.

Несколько секунд Сарайат стояла неподвижно; мысли путались. И вдруг одна мысль пронзила ее своей очевидной и неоспоримой простотой: колдовство! Соседка, старая карга, сделала это! Сарайат припомнила, как накануне она шла с коровой по улице, а соседка, попавшаяся им навстречу, похлопала корову по холке, проскрипев что-то вроде: «Добрая у тебя корова, Сарайат».

«Ах, ведьма! Ну я тебе отомщу! — подумала Сарайат. — Уж я тебе насыплю под дверь песка из Города Мертвых! Будешь знать!»

Вскоре представился ей случай побывать в Городе Мертвых. Через пару дней после смерти любимой коровы Сарайат позвали на похороны дяди, брата ее матери, Тиметэ. Он был зажиточным торговцем, имел большой дом с садом и бассейном. В детстве Сарайат с сестрой и матерью частенько бывали у него в гостях, купались в бассейне, ели фрукты и сладости.

Своих детей у дяди не было: его единственная жена была бесплодна. Однако по не известной никому причине он не брал себе ни другой жены, ни наложницы. Сказывали, что всему виной было колдовство, с помощью которого его женили на Пауни — так звали его избранницу. Она была из богатой семьи; не красавица, но статная. Приданого за ней дали столько, что кое-кто из родни поговаривал, будто Тиметэ женился на приданом. И в самом деле: у друга на свадьбе его будто зельем опоили — и очнулся он утром в объятиях Пауни. По кеметским понятиям, соблазнил девицу — женись. Так и пришлось.

Тиметэ поначалу рад был богатству: купил лодку, нанял рыбаков, земли прикупил, развел скот, торговать начал, построил дом, разбил сад. А детей все не было. Он опечалился. Хотел было взять наложницу. Да куда там! Пауни оказалась ревнива до безумия. Запугала его проклятиями страшными, сказала, что лишит его жизни вечной в полях Иару. Ведь всем известно, что жизнь на той стороне зависит от того, как тебя к ней подготовят, снабдят ли всем необходимым. Сам ведь ты свое тело не очистишь, пеленами не повьешь. Кто подушку, набитую травами, в гроб тебе положит? Свитки, скарб, все самое необходимое для путешествия по подземному Хапи — кто соберет? Жена, дети. А если нет детей? Вот. То-то и оно.

Путь к загробной жизни кеметянину предстоял неблизкий. Смерть, как говорили в народе, это только начало. И это начало у Тиметэ было легким — он умер во сне.

Утром Пауни позвала своего Ти к завтраку, но тот все не шел и не шел. Войдя в спальню, Пауни сразу все поняла: спящего человека не спутаешь с мертвым. Краем глаза Пауни увидела Ба покойного мужа в углу комнаты под потолком. Направив взгляд в угол, она, конечно же, ничего, кроме сходящихся балок, там не рассмотрела. Однако, взглянув на осунувшееся и как бы восковое лицо Тиметэ, боковым зрением снова заметила — сидит. Там. В углу. За стеной что-то зашуршало. «Пауни…» — словно бы позвал кто-то из кухни. Голос был тихий, едва различимый — это Ка Тиметэ пошел бродить по дому. Пауни всплеснула руками и бросилась вон, на улицу.

Первым делом она побежала к соседке, а там уж и разрыдалась в полную силу. Вместе с подругой они надели траурные одежды, осыпали волосы свои золой, смешанной с дорожной пылью. Отирая слезы и размазывая грязь по лицу, с криками и причитаниями, как это принято у кеметянок, они устремились по городу.

Пройдя несколько кварталов, пришли в контору к бальзамировщикам. Там, в конторе, крепкий молодой парень, чьи татуировки свидетельствовали о его пребывании на принудительных работах в карьерах, вежливо поинтересовался: по какому разряду следует обработать покойного? И сразу же принялся расписывать в подробностях весь набор их услуг с ценами по каждому пункту.

По первому разряду: извлечение части мозга крюком и растворение оставшегося синелью — стоит столько-то; очистка брюшной полости и промывка пальмовым вином — столько-то; наполнение чрева смирной, кассией, прочими благовониями — столько-то. Кассию можно заменить канупером, так выйдет дешевле. Семьдесят дней натровой сушки — столько-то. По истечении семидесяти дней — бинтование. Ткани можно выбрать разные: подешевле, подороже; бинты накладывать так и эдак, чтобы конечности гнулись непременно — или же это не обязательно? Смолу для бинтов, опять же, можно выбрать разную.

Пауни сначала слушала внимательно, потом потеряла нить и, едва сдерживая раздражение, спросила молодца:

— Сколько в итоге?

Тот зашелестел свитками, принялся что-то писать на восковой дощечке и наконец выдал цифру.

— Так… понятно! — услышав ее, сказала Пауни. — Какие еще варианты? Мой муж был торговцем, а не чиновником в Большом Доме.

— Понимаю, — поспешил ответить приемщик и продолжил: — Я охотно расскажу вам про второй способ. Внутренности можно не извлекать, а растворить в кедровом масле. Масло мы заливаем внутрь, простите за подробности, через задний проход…

— Хватит, — прервала его Пауни. — Сколько?

Татуированный назвал сумму. Пауни взглянула на подругу; та склонилась к ее уху и что-то зашептала.

— Есть третий вариант, — снова заговорил приемщик, и голос его, казалось, был обесцвечен тысячекратным повторением изо дня в день одних и тех же фраз. — Для растворения внутренностей мы используем сок редьки. Берем…

— Нас устроит второй вариант, — ответила Пауни. — Пришлите людей в дом Тиметэ, что на улице, идущей от восточного базара к реке.

На следующий день Пауни отправилась к деревянных дел мастеру — выбирать гроб. Здесь ей тоже пришлось выслушать рассказы о породах дерева, технике резьбы, количестве и содержании текстов, инкрустации и использовании стойких красок.

Хозяином мастерской оказался крепкий старик. Кожа на его руках походила на кору дерева. Он напомнил Пауни, что не ради красоты наносятся слова и рисунки внутри и снаружи гроба. Это карта — вроде той, что используют купцы или военачальники. На ней отмечены все опасности и ловушки долины сени смертной, населенной потусторонними зверями, готовыми растерзать путника. Против каждого из них магами-разведчиками выработаны заклинания. Кодекс их постоянно пополняется. Экономить на этом нельзя, иначе Ба покойного может угодить в чрево какого-нибудь тамошнего Бегемота — а это смерть вторая, хуже которой и быть ничего не может.

Пауни выслушала мудрого человека и заказала гроб со всеми известными к тому моменту заклинаниями для новопреставленного путешественника в Та Аут — подземную страну. Здесь же у писцов ею был заказан свиток оправданий для суда Усира на сорок две главы с приложениями, рисунками и пояснениями.

За три дня до похорон гроб был полностью готов, и Пауни выставила его у дверей дома. Кроме обычных ушебти — потусторонних помощников Тиметэ, она решила отправить с ним еще и фигурки деревянных воинов, которые муж собирал всю жизнь. Без помощников кеметянину в загробном мире придется работать самому с утра до ночи. А кто же захочет, отработав всю жизнь, трудиться потом еще и целую вечность? Таких нет.

«Воины и защитить смогут, и работают хорошо, — разумно решила Пауни, — опять же — экономия, два в одном».

Посетила она и камнерезов. Конечно, Тиметэ заранее приобрел место для себя и супруги в Городе Мертвых на Западе Солнца. Место неплохое, надо сказать. Но гробницу он едва наметил — все у него были дела да случаи: то проект ему вдруг разонравится, то деньги закончатся.

Пауни же подошла к делу серьезно. Время поджимало. Наняла она двух мастеров, и они ей за шестьдесят дней высекли в песчанике двухуровневую просторную гробницу с шахтой, потайными ходами и тройной защитой от проникновения грабителей. Нашла она и художников не задорого. Стены оформили в лучшем виде: детство Тиметэ, все события их совместной жизни, его успешные предприятия, паломничество и поклонение богам — все было запечатлено в красочных рельефах. Заказала Пауни и модных тогда «Плакальщиц» — трогательную до мурашек картину, на которую, как говорится, без слез не взглянешь.

И вот наступил день переселения Тиметэ в его новый дом на Западе Солнца. Пауни разослала родственникам приглашения. Набралось человек десять-двенадцать, не более. Первыми пришли Сарайат со своей сестрой Сатайат. Всплакнули, конечно, обнялись с Пауни. Когда все собрались, мужчины поставили гроб на повозку и поехали забирать тело у бальзамировщиков. Пауни дала окончательный расчет мастерам бальзамирования — и ей вынесли тело мужа. Тиметэ за семьдесят дней стал легким как птичка. Теперь вся надежда родственников была на то, чтобы его сердце на весах богини Муэт не перевесило бы ее пера.

Тиметэ положили в гроб. Прочли заклинание «Мутт го иоб», и вся процессия двинулась за город. Шли часа два. На подходе к Городу Мертвых встретили попутчика для Тиметэ — процессия человек на сорок сопровождала хлебопека Амрэ.

— Лучшие люди уходят, — запричитала Сарайат, — что твой Тиметэ, что Амрэ. Я так боюсь потерять Рахама!

— Перестань, Сарайат, — сказала ей в ответ Пауни. — Рахам совсем еще не стар. Поди, согревает тебя в холодные ночи?

— Согревает, — кивнула Сарайат, — и Сатайат на него не в обиде. Только вот знаки…

— Какие знаки? — спросила Пауни. — Ты о чем?

— Знаки беды, — пояснила Сарайат. — Третьего дня у меня без причины умерла любимая корова. А вчера в амбаре мне под ноги бросилась мышь, и я со страху дала ей пинка. Такая мерзость! У меня до сих пор мурашки по коже, как вспомню.

— Это и впрямь нехорошо, — сказала Пауни, взглянув на Сарайат. — Сходи-ка ты в Дом Пта, помолись там как следует, да не скупись на жертвы.

— Я, конечно, сказала, что корова моя умерла без причины, — продолжала между тем Сарайат, — но думаю, это соседка мне сделала. Как думаешь, Пауни: не насыпать ли мне песка из Города Мертвых ей под дверь?

— Что ты! — ответила Пауни. — А ну как это не она сделала? Тебе все вернется. Лучше иди к Пта.

Сарайат задумалась. Какое-то время они шли молча. Лишь скрип колес повозки да шорох шагов нарушали мертвую тишину одноименного города.

Наконец процессия вышла к началу довольно крутого и узкого спуска в долину. В скалах слева и справа по бокам от тропы открылись взору черные проемы гробниц — помещений, вход в которые лишь символически намечался. Каменные двери внутри этих комнат никогда не открывались. Настоящий вход располагался этажом ниже и был засыпан песком.

Гробницы ближе ко входу в ущелье были самыми дорогими: с колоннами, обильно украшенные резьбой. Чем ниже в долину, тем скромнее становились усыпальницы, хотя и среди них вдруг попадались довольно качественно отделанные. Такой оказалась и гробница дядюшки Ти.

— О! Пауни, какую великолепную гробницу ты устроила мужу! — сказала Сарайат, а Сатайат закивала головой.

Пауни лишь всхлипнула и принялась отирать краем плата набегавшие слезы.

— Здесь и мне лежать, — промолвила она, выдохнув. Сарайат и Сатайат обняли ее в ответ.

В этот момент подъехал жрец на колеснице, сверкавшей на солнце яркими красками, лаком и золотом. Он привез благовония, кадильницу, ящичек с инструментами для обряда отверзания уст и очей. Гроб Тиметэ поставили возле гробницы на «ноги»: форма гроба повторяла контуры тела покойного, и его деревянные ступни могли твердо стоять на любой ровной поверхности.

Началась самая важная часть погребения. В былые времена, когда ритуал отверзания уст еще не был открыт, священники, общаясь с покойными, узнали, что люди там «не все говорят и не многие ходят». Постепенно были найдены нужные заклинания и изготовлены инструменты. Это намного облегчило посмертную участь кеметян. Слава Птаху! Слава Тоту! Атуму — слава! Жрец воскурил благовония и запел:

Птах по великой милости своей отверз мои уста.

Инпу очистил меня, от всего нечистого избавил меня.

Нет за мной никаких злодеяний.

Да явлюсь я трезвым на суд Усира.

Был зачат я в любви и восторге принят матерью на лоно ее.

Муэт явила мне истину, и я возлюбил ее.

Хика омыл меня иссопом, и стал я белее снега.

Ахейа отверз уши мои и слуху дал радость и веселие.

Нет во мне прегрешений, и беззакония я не творил.

Сердце мое легче пера Муэт.

Да не отвратится от меня лицо Усира.

И буду жить вечно в местах благих, где нет места нечестивым.

Тот научил меня заклинаниям и освободил меня

от Сета, связавшего мои уста.

Возрадовался язык мой правде Муэт.

Птах отверз уста мои резцом металлическим,

и уста мои хвалят его.

Атум разрешил узы на руках моих, они защитники

мои, развязал путы на ногах, да не преткунтся

о камень ноги мои.

Да сияет вечно солнце Ра, да стоят крепко белые

стены Миннофара, и да приносятся в жертву тельцы.

Когда голос жреца стих, некто из присутствующих возгласил: «Мэр сим та ку хмим!»

После этого все по очереди стали прощаться с усопшим. Подходили, кланялись, желали легкого пути и доброго ответа на страшном, но справедливом судилище Усира. Пауни разрыдалась в голос, ее принялись утешать. Наконец стихли разговоры и причитания. Работники, нанятые Пауни, опустили гроб в проем и повлекли его вглубь гробницы, освещая себе путь масляными лампами.

К полудню все было кончено, лазы засыпали камнями и песком. Родственники и знакомые, тихонько переговариваясь, потянулись вверх по ущелью. В доме Пауни их ждала поминальная трапеза.

Сарайат какое-то время колебалась, не набрать ли ей песка, и решилась-таки. «Пригодится. Не в этот раз, так в другой», — подумала она.