Дорогу осилит идущий. Фантастическая повесть

Николай Зеляк

Дремучие муромские леса. Захолустное селоКарачарово. В тёмной избе мыкает беспросветное горюшко своё нехожалый добрый молодец. Он страстно хочет стать заступником родной земли, да, видно, не суждено сбыться его мечте заветной.Но… случается чудо: его сумрачную обитель посещает таинственный, нездешний человек и…

Глава 2. Беда

…Илюшенька да Алёнушка наметили сыграть свадьбу после того, как пройдёт страда полевая, и нивушка укутается снегом.

Так могло бы быть, но так не случилось. Доля злая, да чёрная распорядилась по-другому. Она накликала беду. И та нагрянула нежданно-негаданно и поломала хрупкие мечты Алёнушки и Илюшеньки…

Беда эта пришла к Илюшеньке, когда он трудился на полюшке. И приключилась она с ним пригожим летним днём…

Стоял жаркий летний полдень. Шла хлебная страда. Иван Тимофеевич и Ефросинья Яковлевна убирали хлеб, а Илья трудился на краю поля. Он отвоёвывал у леса землю, чтобы приумножить хлебное полюшко. Выкорчёвывал пни, да выковыривал из земли большие камни, чтобы потом сбросить их в большой овраг.

Солнце полуденное уморило жнецов. Они оставили свою работу, чтобы передохнуть в тени полога от жары немилосердной. А заодно и отобедать.

Илья Тимофеевич позвал своего сына:

— Илюшенька, иди к нам. Трапезничать пора!

Илья тут же откликнулся:

— Добро, батюшка. Вот только подниму камешек, да отнесу его к оврагу глубокому.

Родители Ильи отложили трапезу. Они решили подождать сына, чтобы отобедать вместе. Время шло, а Илюша всё не появлялся. Кликнули его. Он не ответил.

Тревожно стало на сердце у Ефросиньи Яковлевны.

— Не откликается сынок. Не случилось ли что? Не беда ли какая приключилась с ним?

Иван Тимофеевич попытался её успокоить. Хотя, и у него на душе стало смутно.

— Не тревожься напрасно, мать. Что может приключиться с ним средь бела дня? Лютый зверь в этих местах давно уже не водится. О худых людях не слышно. Придёт к нам Илюшенька. Просто, задержался малость. Подождём ещё немного.

Но не дождались они своего сына к обеду. Не зря тревожилось чуткое материнское сердце Ефросиньи Яковлевны. Ой, не зря! Приключилась с её сыном беда великая.

Поднял с земли он большой камень, да хотел отнести его к оврагу глубокому. Но не вышло у него. Поехала его крепкая ноженька, и упал он навзничь, со всего размаха. Спиной на корягу твёрдую. Почувствовал боль сильную. А когда она немного унялась, то хотел вскочить на ноги резвые. Но не получилось у него. Перестали слушаться его ноженьки. Стали словно чужие. Не поверил он этому и повторил свою попытку сначала. И у него опять ничего не вышло. Илья чувствовал, что сверху он живой, а снизу как бы мёртвый. Ни поднять ногу, ни пошевелить ею!

Страшно стало Илье. Позвал он на помощь батюшку и матушку. Те же, так и не приступив к трапезе, тотчас поспешили к нему. Запыхались. Склонились над ним, беспомощно распростёртым на земле. В глазах тревога.

Матушка его всплеснула руками.

— Что с тобой, сыночек? Ты поранился?

Илья приподнялся на локтях. В его голубых глазах застыло недоумение. Он, здоровый и молодой, ещё не осознал до конца, какая пагуба постигла его.

— Поранился, матушка.

Матушка своей ладонью нежно прикоснулась к его лицу. В её глазах выступили слёзы.

— Сильно поранился, сыночек?

Он тихо ей ответил:

— Сильно, матушка. Да так сильно, что ноженьки мои стали не хожалыми. Нынче они словно чужие стали.

Его матушка упала перед ним на колени и тихо запричитала:

— Ой, да что же это такое, а? Ой, да сыночек мой — ясный сокол, как же всё это приключилось-то с тобой, а? Ой, какое горюшко-то великое…. Ой, да свалилось оно на твою бедную головушку нежданно-негаданно…

Запустила, в горе великом, пальцы в свои волосы. Закачала из стороны в сторону своею седою головой. Глаза её совсем утонули в слезах.

— Ой, да нехожалым теперь станет сыночек мой…. Сокол мой видный да ладный…. Ой, да как же теперь жить ему дальше-то, дитятку моему…. Ой, да разорвётся моё сердечко от несчастья беспробудного, да беспросветного…

Сражённый нежданной напастью, Иван Тимофеевич опустился на колени рядом со своей безутешной женой. Сделал робкую попытку утешить её:

— Не плачь мать, не причитай. Авось пройдёт беда и Илюшенька снова станет на свои резвые ноженьки. Молод он. Поборет беду. Обязательно поборет.

Смахнул рукавом пот со лба.

— Отвезем Илюшеньку домой. Пусть отлежится. А отлежавшись, поправится.

Так и поступили родители Ильи. Они отвезли его в избу. Усадили его горемычного на лавку. Поставили перед ним еду.

Мать снова пустила слезу.

— Ешь, сыночек. Поправляйся.

А батюшка добавил:

— Мы с матушкой поедем на полюшко. Хлебушек надобно убирать. А ты отдохни на лавочке. В прохладе. Авось тебе легче станет.

Родители ушли.

Илья остался в сумрачной, прохладной избе один. И вдруг его обуяла тоска сильная. По солнышку ясному. По широким зелёным просторам, которые никогда не заканчиваются, сколько не иди. По лесу нехоженому и таинственному, где водятся лешие да кикиморы. По речке Корчаге, с её прозрачной, ключевой водицей.

Но более всего затосковал добрый молодец по своей избраннице, Алёнушке. Он теперь уже не сможет увидеть её, когда синий вечер незаметно окутает землю. И не принесут уже лёгкие ноженьки его к её заветному крылечку, и не заглянет он больше в её синие и бездонные глаза…

Сокрушённо вздохнул Илья, но взял себя в руки. Он всё же надеялся, что болезнь отпустит его, и он снова станет прежним. Сильным, да ладным…

Наступил вечер. Он принёс с собой прохладу, отдых и веселье. Мимо Алёнышкого крылечка порхнула первая стайка смеющихся девиц-красавиц и их ухажёров. Подружки увидели Алёнушку на крылечке и покликали её идти с собой. Но она осталась безучастной к их просьбам. Красная девица ждала своего наречённого, а он всё не появлялся. Так и просидела она целый вечер на крыльце, не дождавшись своего Илюшеньки. Сначала огорчилась, а потом подумала, что устал, видно, её суженый от трудов тяжких, от того и не пришёл. С этими мыслями покинула она крылечко и ушла в свой дом.

Наступил следующий вечер. Картина повторилась. Снова не пришёл её Илюшенька. Не похоже это было на него. А раз не пришёл, то, видно, случилось с ним что-то неведомое.

Забеспокоилось её сердечко. Хотела она сходить в дом Ильи, чтобы узнать причину долгого его отсутствия, но укротила свой эмоциональный порыв. Не принято было в те далёкие времена переступать красной девице порог дома жениха, до свадьбы. Молва людская могла осудить такой поступок.

А когда, на третий вечер, встревоженная Алёнушка вновь стала высматривать своего суженого, к ней на крылечко подсела её подруга Настенька, выпорхнув из стайки девиц-красавиц, идущих на гулянье. Неожиданно для Алёны. Её весёлые, живые глаза выглядели тусклыми. Обычно заводная и голосистая, она вела себя почему-то скованно и неловко. Словно в чём-то провинилась перед Алёнушкой.

Заглянув в глаза своей близкой подружке, она тихо спросила:

— Ждёшь своего Илюшеньку?

Алёнушка насторожилась.

— Жду.

Настенька отвела свои бойкие глаза в сторону.

— Не придёт он, Алёнушка, не жди.

Избранница Ильи почувствовала что-то неладное.

— Почему?

Голос подружки Алёнушки дрогнул:

— Поранился он сильно, работая в полюшке.

Сердце Алёнушки сжалось.

— Что ты говоришь такое, Настенька? Я не понимаю тебя!

Губки её подруги задрожали. Потупив глаза долу, она глухо ответила:

— Нехожалый он, Алёнушка. Калека сирый. Люди говорят, что не будет он, горемычный, больше выступать соколом, а станет он сиднем сидеть у себя в избе. Такая теперь его горькая судьбинушка.

Алёнушка слушала свою подругу, а в очах мерк белый свет.

— Страшные слова ты сказала мне, милая подруженька, нещадные. Больно сделала мне. Ранила моё сердечко тяжело…

Отмахнулась руками, словно хотела отвести беду.

— Не верю я дурной вести. Не может Илюшенька быть нехожалым!

Уткнула своё личико в ладошки. Заплакала.

— Не может, и всё!

Настенька поднялась с крылечка и тихо сказала:

— Не обижайся на меня, Алёнушка. Я рассказала тебе то, о чём люди добрые говорят. И только.

Уходя, дала добрый совет:

— Ты бы, Алёнушка, сама зашла к Илюшеньке в гости. Там, на месте, и узнала бы всю правдушку. Долго ещё сидела Алёнушка на крылечке, словно вдруг стала каменной. Весть страшная и нежданная поразила её в самое сердце. У неё не было сил даже с крылечка подняться. Ноженьки не держали. Так и сидела бы она дальше, если бы не вышла из избы её матушка, Пелагея Ивановна.

Увидев пригорюнившуюся дочь, она спросила:

— Доченька моя, почему ты такая печальная?

Алёнушка подняла свои заплаканные глаза на матушку.

— Беда пришла, матушка, большая беда…

Её синие очи снова утонули в слезах.

— Не знаю я, что делать мне, и как быть мне дальше…. Ой, бедная моя головушка!

Мать ласково положила свои руки на её вздрагивающие плечи.

— Алёнушка, не терзай так сердечко своё. Поведай мне о своей печали-кручинушке

Попыталась поймать её безутешный взгляд.

— Или кто обидел тебя, дитятко моё?

Алёнушка прижалась головой своей к руке матери, как бы ища у неё защиты. Из уголков глаз её текли прозрачные слезинки.

— Никто меня не обидел, матушка. А услышала я весть страшную, сердечко моё поранившую.

Мать нежно погладила её по голове.

— Говори, дитятко моё. Облегчи своё сердечко.

Алёнушка ответила дрожащим голосом:

— Матушка моя, с Илюшенькой приключилась беда великая. Поранился он тяжко.

Пелагея Ивановна всплеснула руками.

— Ох, напасть — то, какая! А живой ли?

Живой, — всхлипнула Алёнушка, — только…

Губки её изломались и задрожали.

— Только нехожалый он теперь, совсем не хожалый.

Пелагея Ивановна постаралась успокоить свою дочь.

— Доченька моя, Илюшенька выздоровеет. Он крепкий. Дай ему только срок.

Попыталась улыбнуться. Получилось это у неё неважно.

— Вот увидишь…

Слова матушки успокаивающе подействовали на, упавшую было духом, дочь.

Она взбодрилась.

— Правда, матушка? Он снова станет ходящим?

Матушка Алёнушки ласково кивнула.

— Станет, голубка моя, обязательно станет.

Чуть подумала и добавила:

— Ты бы наведалась к Илюшеньке. И сама бы успокоилась, и ему стало бы легче переносить свою напасть.

— Матушка, а хорошо ли ходить девице к жениху в дом, до свадьбы?

Пелагея Ивановна её успокоила,

— Хорошо, Алёнушка. Ведь уже все знают, что Илюшенька твой суженый. А ещё болен он. Ну как не навестить такого.

Алёнушка встрепенулась.

— Хорошо, матушка. Я завтра же, поутру, наведаюсь к Илюшеньке.

Снова взгрустнула.

— Только вот будет ли он мне рад…