Любовь окаянная

Николай Виноградов

Жизненный реализм, правдивость, откровенность, не переходящая грани классической эротики. Философские рассуждения героев, глубокий психологизм их любовных взаимоотношений, их мыслей, переживаний, эмоций, описанных не без юмора – это именно то, о чём сия книга. Оглянись, и увидишь, что всё это было и с тобой тоже. А если ещё не было, то не зарекайся – жизнь такая штука, в которой всё может случиться хоть завтра.

© Николай Виноградов, 2022

ISBN 978-5-0056-9825-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Бес в ребро

Сергей Владимирович, мужчина достаточно зрелого возраста немного перешагнувший за черту средних лет, был когда-то неплохим радиотехником. Но настал тот временной момент истины, когда наука и техника резко на повороте обогнала его в развитии, и он, по инерции ещё продолжая немного семенить цыплячьим шагом в прежнем направлении, отчётливо наконец понял, что догонять бесполезно — спёкся. Семейный быт и постоянная нехватка времени, объединённые в одну общую причину под названием лень, в конце концов заставили его принять правильное решение. «Электрика, хоть по сложности и на ступеньку ниже радиотехники, но связь между ними есть и будет всегда — закон Ома пока никто не отменял», — рассуждал он с горечью на душе.

С тех пор Сергей Владимирович стал работать электриком. Сначала на заводах, а когда они стали закрываться один за другим в связи с развалом в стране старой и строением новой экономики, ему приходилось работать на стройках, чаще в частных фирмах. Нужно было кормить семью, приходилось калымить, нанимаясь к людям, которые как-то смогли более-менее приспособиться к жизни в это смутное время, имея деньги и на ремонт, и даже на покупку новых квартир. Потом таких людей становилось всё больше, и сама жизнь продиктовала ему такие батрачьи условия для выживания.

Он давно уже не подавал объявлений в газету «Из рук в руки» для своей частной рекламы. Накопился большой опыт, появились постоянные клиенты. Лет шесть он уже работал один, без напарников. Денег на жизнь, хоть и не ахти какую богатую, им с женой хватало. Он даже заимел подержанный «Жигулёнок», чтобы не терять времени и сил на перевозку в общественном транспорте своего многочисленного и объёмного инструмента. Дети у него выросли, жили своими семьями. Утаивая от жены по несколько тысяч с каждого заработка на карманные расходы (обновление инструмента, мелкий ремонт авто), он довольно ощутимо пополнял семейный бюджет.

***

— Здравствуйте! Я Сергей, электрик, а вы, значит, Наташа. Мне бы руки помыть. Разрешите воспользоваться вашей ванной? Прямо с работы, а там трубы меняют — ни туалета, ни воды, знаете ли. Вот снегом маленько помыл — и к вам. Издержки производства, — приехал Сергей Владимирович на свой новый объект для первой встречи с хозяйкой квартиры, где они должны были вместе сначала согласовать условия работы по замену электропроводки и договориться о цене.

— Да-да, конечно, вот туалет, ванна. Мыло берите, вот полотенце, — засуетилась хозяйка.

— Нет, нет, полотенце не нужно, спасибо. Я уж так… слегка… об штаны. Всё равно по-хорошему не отмоюсь, потерплю до дома, — стесняясь обременять хозяйку, заскромничал он.

— Ну, зачем же об штаны? Полотенце берите. Берите, берите, оно специально для рук. Что уж вы? — настаивала хозяйка.

— Ага, спасибо! Ну, давайте смотреть, как и что вы планируете. Со щита давайте начнём…

«Очень приятное личико, — оценивающе изучал хозяйку Сергей Владимирович. — Большие голубые глаза с длинными ресницами, во внешних уголках которых начали рассыпаться мелкие паутинки морщинок, которых уже никак не спрятать, чтобы выглядеть моложе. Паутинки, паутинки, в них-то, может быть, и вся прелесть. Полные губы, особенно верхняя, так и просится, чтоб в неё поцеловали. Маленький носик с горбиночкой и тонкими ноздрями. На голове причёска, над которой, наверняка, совсем недавно поработал мастер-парикмахер. Стройная фигурка, даже, пожалуй, чересчур для меня — не по Сеньке шапка. Какие широкие бёдра при такой-то осиной талии, гм! Не так часто в последнее время доводится рассматривать вблизи такую изящную попку. Миленькое создание, нечего сказать. Вот же повезло кому-то», — восхищаясь, любовался на хозяйку Сергей.

Сам себя он считал уже почти старым. Привлекательные женщины, его ровесницы, стали встречаться на его пути всё реже и реже. Большинство из них, как он считал, к сожалению, начинают к этому возрасту потихоньку отцветать, а ему, если и приглянется какая-то, то всяко моложе его лет хоть на пяток. Но такие женщины обычно сами заглядываются на мужчин, моложе себя.

Ему всегда нравились женщины. Всю жизнь в каждой из них он видел возможный источник счастья и наслаждения. Никогда бы не смог отказать ни одной, которая бы захотела его сама, даже во времена, когда был ещё свеж и молод. Каждая была для него красива по-своему, в каждой находил что-то своё, свою изюминку. Сам никогда особенно не старался во что бы то ни стало добиваться какой-то уж очень красивой женщины. Прекрасно понимал, что таких добиваются многие мужчины, конкуренцию которым он по своим физическим данным, представляя из себя серую посредственность, не составит. Зачем же без толку вылезать из кожи и лоб расшибать? Красивых женщин у него было до обидного мало. А теперь, когда волосы на голове стали седыми и на лице с каждым годом прибавляются морщины, красивыми для него уже стали все молодые женщины без разбора. Он для себя просто так, от нечего делать, всегда оценивал внешность женщин по пяти бальной системе.

«Вот четвёрочка идёт, на пятерку не дотягивает, но четвёрочка твердая… Ну-у, это трояк явный, — стоя у выхода какого-нибудь магазина в ожидании жены, которая, пока всё там руками не перетрогает, не выйдет, Сергей Владимирович заглядывался на проходящих женщин. — Ну что за город? Пятёрочку не увидишь даже… Ох ты, какая рыбонька всплеснулась! Вах-вах-вах, какие мы?! Ну-ка, ну-ка, продифилируйте, мадам… Неплохо, очень даже неплохо! Есть, значит, и в нашем городе „прынцессы“. Ох ты, посмотрела-то как на меня, пятёрочка, как рублём одарила. Ах, какой цветочек аленький в нашенском огороде среди крапивы вырос».

Сергей прекрасно понимал, что как мужчина, как кандидат в любовники, он уже никакой. «Всё, Сергей Владимирович, отгусарил ты своё. Можешь теперь только вон со стороны любоваться на такие „ягодки“. Надо быть чокнутой, чтобы на тебя такая свой глаз положила», — размышлял он с грустью, провожая глазами молоденьких женщин…

***

— Милая Наташа, а счётчик на двухтарифный вы менять не собираетесь?

— Не знаю, Сергей, как скажете…

— У вас здесь всего два автомата защиты. Не часто их выбивает?

— Частенько. Особенно, когда стиральную машину включаю.

— А сам счётчик в квартиру не хотите перенести? — специально задавал он много вопросов, чтобы потянуть время.

— Как скажете, Сергей, я не знаю…

— Пойдёмте теперь в квартиру… Где и какие розетки, выключатели планируете поставить? Питание освещения от розеток в комнатах будем разделять или не желаете?

— Я не знаю, Сергей, как скажете. Я хочу, чтобы как у Валентины было, моей подруги, которой вы в прошлом году электричество проводили…

— Извините, милая Наташа, но я уже не помню, как у Валентины делал. И саму Валентину тоже.

— Я ничего не понимаю в электричестве. Какое питание?

— Понятно, придётся, милая Наташа, прочесть вам сначала небольшую лекцию. Законы физики рассказывать не собираюсь, не бойтесь, но есть такие вопросы, которые должен решать сам хозяин, а не как скажет электрик. Это не займёт много времени. А иначе мы с вами дальше даже с места не сдвинемся.

— Ну, раз так надо… А почему вы со мной так разговариваете? Пойдёмте на кухню, может? Кофе или чаю хотите?

— Спасибо, от чашечки кофе я бы не отказался. А как я с вами разговариваю? А как нужно? — в шутливой форме, совершенно почему-то не боясь показаться слишком наглым, продолжал Сергей испытывать нервы красивой хозяйки.

— Вы уже три раза назвали меня «милая»…

— Извините, если это вам неприятно, — улыбаясь и пытаясь произвести хоть какое-то впечатление на Наталью, продолжал в том же духе Сергей.

— Из всего, что вы мне пока наговорили, я поняла только слово «милая», остальное до меня не дошло.

— Понял, попробую объяснить без этого слова…

–… Как вы хорошо всё объяснили, Сергей. Действительно, ничего сложного. Я ведь даже лампочку раньше заменить боялась. Доходчиво всё рассказали. Может, на «ты» перейдём? Так проще общаться, мне кажется…

–… Ну, вот и всё, теперь давай о деньгах. Сама понимаешь, это, может быть, самый главный вопрос, с которого и надо было начинать. Если ты хочешь…, то это выльется тебе в… И это только за работу, не считая стоимости материала. Здесь нужно учитывать, что электропроводку ты делаешь один раз и на всю жизнь, может быть. Это же не приевшиеся обои на стенах менять. Кофе у тебя вкусный какой, не угостишь ещё чашечкой? Да поеду я уже — время…

На самом деле ему было просто неохота уезжать, и дело здесь вовсе не во времени и не в сорте кофе — ему очень понравилась эта Наташа. Она была чистая «пятёрочка», даже с плюсом, на его взгляд. «Ах, какая красивая, сочная вишенка соспела. Вкусная, наверное, аж жуть. На самой верхушке, прямо под солнцем растёт, потому и не достать, — представлял себе в фантазиях Сергей, как он тянется за этой вишенкой. — Пока соображаешь, как дотянуться, какой-нибудь серенький воробушек успеет склевать. Да-а, как говорится, видит око, да зуб неймёт».

Как старый ловелас, он хотел просто ещё немного пообщаться с приятной, совсем незнакомой ему женщиной, морально отдохнуть ещё хоть минут двадцать. «Что-то очень сильно притягивает меня к этой женщине. Даже не пойму, что именно. Она спокойно выдерживает мой взгляд, а его из-за моих густых чёрных бровей, сросшихся на переносице, при седых волосах на голове не каждый выдерживает. Многие близкие и друзья порой не выдерживают и отводят свои глаза в сторону. Даже жена, прожившая со мной бок о бок столько лет, частенько просит меня не смотреть на неё так жёстко и пристально, словно убийца на свою будущую жертву. Что-то здесь не так. Она прямо в глаза, в самую их глубину смотрит, ничуть не смущаясь. Она что, не видит, что я её мысленно раздеваю? Или смогла как-то прочитать в моих глазах, что я просто любуюсь этой наготой? А я действительно просто любуюсь. О-о, как же приятно смотреть на неё»…

— Ой, Сергей, да сколько угодно. Я тоже кофеманка страшная, даже не знаю, сколько чашек за день выдуваю… Думаю, действительно нужно всё обстоятельно делать. Спасибо, что подсказал. Правильно, мелочиться с электричеством не стоит.

«Странно, словно какая-то невидимая нить связывает наши взгляды. Вот и сейчас — она уже поднялась, уже сделала шаг в сторону и просто вынуждена была оборвать эту нить, чтобы ориентироваться дальше в пространстве. Пожалуй не стоит больше так пристально смотреть на неё, не переборщить бы. Интересно, замужем?» — продолжал свои наблюдения Сергей Владимирович.

— А почему ты, Наташ, сама ремонтом занимаешься, почему не муж? Нам с ним, наверное, проще было бы.

— Муж объелся груш.

— Когда так говорят, то подразумевают либо полное отсутствие данного субъекта, либо он куда-то надолго уплыл, либо на его нетрадиционную сексуальную ориентацию.

— О-о, у нас вообще никакой ориентации не было. Какой секс может быть с алкашом? Я уже лет десять одна живу, даже не знаю, жив ли он ещё или упился до смерти.

— Прости! А чего же снова замуж не выходишь?

— Ой, не смеши, пожалуйста. Кому я нужна, такая старуха?

— Ну-у, зря ты так о себе. Ты ещё… ого-го, я бы сказал, молодо выглядишь, привлекательная и обаятельная. Будь я помоложе и не женат, приударил бы за тобой с удовольствием.

— Ой, можно подумать, что кого-то из мужиков женитьба от блуда сдержать может. Все вы — коты мартовские, — откровенно хохотнула Наташа.

— У тебя, можно подумать, большой жизненный опыт накоплен, раз всё о мужиках знаешь. Я ведь могу расценить это, как тонкий намёк на толстые обстоятельства, — засмеялся в ответ Сергей Владимирович.

— Да нет, Серёжа. Если серьёзно, то я действительно уже старая клячка. Внешне, может быть, сохранилась ещё. Мне уже сорок четыре, дочь давно замужем, в Кирове живёт. Скоро уже бабушкой стану… Замуж! Смешно даже.

«Похоже, есть шанс. Старая „клячка“, говоришь? Я с такой старой клячкой покувыркался бы с удовольствием. Да тебе и сорока-то не дашь. На комплименты напрашиваешься? Ладно, будут и комплименты. А как насчёт души у „клячки“? Не совсем ещё зачерствела?» — начал делать Сергей кое-какие выводы для себя, продолжая собирать информацию.

— Наташ, я стихотворение одно знаю. Любишь стихи? Оно прямо про тебя, вот послушай:

Ты не кляни свои года напрасно,

И в страхе перед зеркалом не стой.

Поверь, что ты воистину прекрасна

Отточенной и зрелой красотой.

Вам этот дар природою завещан,

Не прячь его, тогда наверняка

Поверят все, что лучшие из женщин

Рождаются лишь после сорока.

Ах, как правы старинные картины,

Как понимали женщин мастера.

Ах, как несут Венеры и Афины

Свои великолепные тела.

О, как их взгляд убить дыханье может,

И как чисты движенья и легки.

Наверняка на их горячем ложе

Неслабые сгорали мужики.

И если ей сегодня очень плохо,

Она молчит, и плачет без причин, —

Тут ни причём ни возраст, ни эпоха.

Всему виной — невежество мужчин.

Эх, знатоки политики и пива,

Поклонники крутых эстрадных фей,

Каких сердец, какой любви счастливой

Лишились вы по глупости своей…

Пылает в кроне поздний луч осенний,

Он не уймёт озябших листьев дрожь.

А я опять стою в ошеломлении,

Когда пустой аллеей ты идёшь.

— Ой, Серёжа, прямо наповал! Надо же?! Мне никто никогда за всю жизнь стихов не читал. Неужели это твои?

— Ну, нет, что ты?! Это поэт, Евгений Латаев. Прямо, как специально для тебя написал.

— Ах, какие стихи, прямо до слёз, честно… Да-а, раньше действительно мужчины умели любить. Но это не про меня. Вот ещё выдумал!? А в какое время он жил? Я об этом поэте даже не слышала.

— Бог с тобой, Наташ. Зачем ему умирать? Он, может, всего ненамного тебя постарше.

— Надо же, какая я тёмная — только Есенина да Пушкина читала. Извини, жизнь у меня такая. А тебе самому-то сколько лет, Серёж?

— О-о, я на целых девять лет дольше тебя на мир взираю. Уж если ты себя старой считаешь, то я вообще, пень трухлявый…

— Ну, не скажи, на вид ты ещё добрым молодцем выглядишь.

— Ох, спасибо за комплимент! У нас с тобой как в басне Крылова получается: «За что кукушка хвалит петуха? За то, что хвалит он кукушку». Хорошо посмеялись над своими старостями. Спасибо тебе, Наташенька, за кофе, за приятное общение, но, к сожалению, пора мне домой. Тогда как договорились, все материалы — кабель и прочее, я покупаю сам, кроме розеток и выключателей. А то ты купишь ещё не то, что нужно. Товарный чек я возьму.

— Могу тебе денег дать. Сколько надо?

— Не знаю, Наташ. Куплю на свои, потом рассчитаемся, ладно? До свидания!

— Спасибо, Серёжа, буду ждать, пока!..

«Ах, какая женщина, Господи, — думал Сергей Владимирович, возвращаясь домой. Пробок на дорогах в это позднее время уже не было, но машину он всё равно вёл медленно. Перед глазами постоянно стоял образ Наташи.

«Срок четыре года, а как хорошо сохранилась. Милая, право милая! И свободная почему-то. Она же наивная, как глупышка. Неужели никто не разглядел до сих пор, какая она милая? Воспользоваться случаем, разве? Хм, тянет вас, Сергей Владимирович, к хорошеньким-то женщинам, тянет, бес тебе в ребро. А почему бы и нет? Завести с ней роман — „Дама без собачки“, последний, может быть, в этой жизни. Устроить себе напоследок праздник души и тела. Неужели ты не заслужил его, а? Не знаю, подумать надо… А хочется-то как… а грех-то какой… Поживём, увидим»…

***

— Ты что так поздно сегодня? У меня давление к вечеру опять подскочило. Давай я тебя покормлю быстренько да спать лягу.

— Устала, может? Погода ещё, смотри какая — пурга целый день. Я закончил ту квартиру, вот деньги. Оставил на бензин маленько. Завтра на другой объект перехожу — трёшка в новых домах на Белинке, возле Пушкинского парка. Я сам себе разогрею, мне бы ванну принять сначала, грязный весь. Иди, ложись.

— Ладно, тогда. Там щи, макароны с котлетами… Уже две таблетки приняла, не могу, слабость. Не засиживайся только опять допоздна с книгой, не встанешь завтра…

Сергей Владимирович женился, как он сам считал, довольно поздно. По молодости у него было немало разных близких связей с женщинами. Даже был по-настоящему влюблен в некоторых из них, но по различным причинам женился «по любви» только под тридцать. После женитьбы обрёл покой и остепенился, много работал, воспитывал детей, как мог. Может, он и изменял жене сколько-то раз за всю жизнь, но никакого следа в памяти о тех, никому ненужных мимолетных связях, у него уже не осталось. Он и за измену-то их не считал, просто не мог отказать представительницам слабого пола, которые сами хотели его. «Разве можно отказывать женщинам?» — был его девиз. За столько лет совместной жизни он так привык к своей жене, что ему стало казаться, будто он родился уже женатым. Хороший муж и отец, с годами его любовь к жене то иногда притихала, то вспыхивала вновь, как и у всех супругов, проживших вместе долгие годы. Им уже не так нужна была сама физическая близость, сколько верность и забота друг о друге. Все смятения души и тела у них отдыхали в спокойной дрёме. «Костёр почти погас, как говорится, а под углями ещё так много тепла, — размышлял он иногда, — Столько лет бок о бок. И в радостные, и в тягостные времена — всегда вместе. Да, не фотомодель, далеко не Дженифер Лопес, чего и говорить. Да и сам-то уже — от „Бельманды“ один „Фюнес“ остался. Всю жизнь оба работали, гнездо своё всё строили да перестраивали, „птенцов“ воспитывали. Внуки вот пошли, дедушкой и бабушкой стали, но и не с одним разбитым корытом сидим. Да-а, можно сказать, приросли друг к другу».

Сергей Владимирович стал уставать на своей работе. Заказы не переставали сыпаться с самого лета. Редко кому отказывал, чтобы не потерять клиентов. Работа для него была не столько физически трудная, сколько вредная — пыль от штробления стен перфоратором всегда стоит густым туманом. Он уже думал, много раз собирался сменить эту вредную работу, но настолько привык, настолько стал опытен в этом деле, что окончательно уже принял и осознал для себя всю неизбежность своего далеко не самого лучшего места в человеческом строю. Он прекрасно понимал, что в данное время деньги нужно делать, а не зарабатывать их горбом и грыжей. Но, воспитанный социалистической системой, так и не понял до конца, как же их делать. «А что же, где же, как же тогда можно будет выкрасть время для души?» — недоумевал он…

— Еле добудилась, опять поздно лёг? Как работать-то будешь?

— Расчухаюсь, не впервой. Как у тебя давление?

— Да нормально пока. Смотри, сколько снегу намело, машина у тебя в сугроб превратилась. Завтракай скорее, опоздаешь. Да и мне пора собираться…

***

— Здравствуйте, Наташа, извините за опоздание. Снегу намело — дороги не успевают чистить, пробки кругом. Кто-то забуксовал, кто-то с кем-то фарами поцеловался. Время совсем невозможно стало планировать.

— Здравствуйте, Сергей! Мы же, вроде, на «ты» уже были? Замёрз? Может, кофейку?

— Извини, Наташ, забыл. Нет, не замёрз, но на улице довольно холодно, а у тебя тепло, жарко даже. От твоего кофе отказаться невозможно, давай по чашечке.

— Забыл, как стихи мне читал? Разбередил меня всю, а сам забыл.

— Извини, Наташ, честно… Сейчас перфоратором всех соседей в доме задолбаю. Грохот будет такой, что через полчаса они прибегать начнут — у кого-то ребёнок спит, кто-то с ночной смены. Слышимость в крупнопанельках такая, что, если на втором этаже бабулька пукнет, на девятом люди будут готовы носы затыкать в ожидании неприятного амбре. А какая пылища будет, — Сергей подсознательно чувствовал, что хозяйка этой квартиры далеко не звезда на небе, которую невозможно достать, а простая, обыкновенная женщина, пусть и красивая, но совершенно не мнящая себя какой-то сверх культурной и высоко интеллигентной особой. Он мог позволить себе начать распускать свой павлиный хвост, стал даже отпускать плоские шуточки, пусть иногда и невпопад, с привкусом некой сальцы и пошлости. Интуитивно был уверен, что с её стороны всё будет понято абсолютно правильно, именно так, как хотел он.

— Я всех соседей за две недели предупредила, объявление внизу повесила. Что же теперь? Когда-никогда, а ремонт всё равно нужно делать.

— У тебя плёнка полиэтиленовая есть? Нужно всю мебель покрыть от пыли, а то потом никаким пылесосом не вычистишь. Пойдём, я тебе помогу.

— Да я уже всё покрыла, сиди. А шифоньер я всё равно выкидывать буду, ему уже тридцать лет.

— Зачем выкидывать? Поставь лучше его на лоджию, он как раз туда впишется. Мало ли что? В него много чего лишнего убрать можно. Я бы на твоём месте так и сделал. Ты что, такая богатая?

— Нет, не богатая, просто лишнего не держу.

— Ну, как знаешь. Надо тряпки намочить какие-нибудь, под двери подсунуть. Ты даже не представляешь, какая пылища будет. Даже через щели пыль всё твое ложе приличным слоем покроет.

— Неужели до такой степени? А у меня и тряпок-то нет.

— Ну вот, это потому что лишнего ничего не держишь. Ну, хоть бумагу какую-нибудь подсунь.

«Слабая, беззащитная женщина, — подумал Сергей, — ничего не знает, даже цену себе. Одна десять лет! Как такое может быть? Да в жизнь не поверю. За такой лошадкой мужики табунами ходить должны. От причёски у неё уже ничего не осталось. Да ей даже лучше так, светлые волосы мягче стали, лобик маленько прикрылся. Платье длинное зачем-то надела? Оно, конечно, очень ей идёт, но зачем скрывать такие стройные ножки? Удивительно, животика совсем нет, будто и не рожала никогда. „Взбудоражил“, или нет — „разбередил“ всю… Чувственная значит. Ладно, надо пахать», — не переставал думать о хозяйке Сергей Владимирович.

— Сергей, можно я отпрошусь у тебя на пару часов? Мне в сберкассу и на работу заскочить надо. Я ненадолго.

— Нет, не отпущу, не могу уже без тебя. Шутка! Иди, конечно, только закрой меня, чтобы недовольные не ломились. Мне в машине ничего не нужно, всё здесь.

— Ладно, мне тоже без тебя уже трудно, но надо. Я быстро…

«Одно удовольствие у такой хозяюшки работать. И чувство юмора есть. Паутинки, паутинки, паутиночки мои, — гремя перфоратором, он никак не мог выкинуть из памяти облик Наташи. — Если бы не эти паутинки, то и душа бы моя не шелохнулась. Без них это личико было бы девичьим, с которым только на дискотеках прыгать. Именно эти-то паутинки и начинающиеся образовываться мешочки под глазками, даже не мешочки пока, а только чуть заметная белизна, позволяют мне испытывать влюблённость, подают маленькую надежду на взаимность. А может, и вправду у неё пока никого нет? „Мне тоже без тебя уже трудно“. Хоть и в шутку, а всё равно приятно. Подойди я к ней где-нибудь на остановке вплотную с улыбкой во всё лицо, она бы шарахнулась от меня, как от прокажённого. А грудь-то! Прямо-таки девичья, даже ещё торчит, наверное. А талия, а попка, Господи! Прижаться бы, обнять одной рукой за талию, другой бы попку погладить… А если ещё и поцеловать… тут уж всё…»

— О, Господи, ну и пылища. Знала, что пыль будет, но чтоб такая — даже не представляла. Чем ты тут дышишь? Ну-ка, выходи отсюда, пойдём по кофейку, пусть пыль хоть маленько осядет.

— Сейчас, Наташ, вот эту стену доштроблю только…

«Надо бы поменьше пялиться, как хищник на добычу — спугнуть можно. Улыбайся почаще, Сергей Владимирович, пошути с женщиной. Только по-доброму шути, не порань острым словом, чего доброго», — напутствовал сам себя Сергей.

— Ну и работка у тебя… Почему ты без респиратора? Лёгкие же все засоришь.

— Я умоюсь, можно? Грязный весь. У меня уже, наверное, в легких какой-нибудь рак сидит, если не краб. Респиратор здесь не поможет. А ты почему так часто свои платья меняешь? Уже третье за полдня. Здесь же, кроме меня, никого…

— Вопрос не из скромных, мало ли почему. Может, я тебе понравиться хочу…

— Ну, не поверю. Тогда ты зря стараешься.

— Да-а? Вот это откровение! Безжалостное убийство одной фразой. Это почему же? Ты что, только на свою супругу смотреть можешь?

— Я имею в виду, зря платья меняешь. Ты мне в своём коротеньком халатике больше нравишься.

— Да-а? А я уже готова была в обморок упасть, чуть слезы не потекли. Пойду тогда, переоденусь быстренько…

— Ну вот, совсем другое дело. Зачем платья дорогие портить? Здесь пыль кругом, а платья у тебя очень красивые. Да ты в любой одежде выглядишь очень сексопильно. А без оной, так вообще… если б увидел, сознание бы потерял.

— Да ладно врать-то. Я всю одежду на себя сама шью, просто хотела похвастать перед тобой. Может, пообедаем? У меня щи. Любишь?

— Спасибо, Наташ! Люблю, но не хочу пока. Мне жена вон бутербродов всяких сделала. Ты обедай, я пойду, ладно? Пыль уже осела.

«Всё пока, как по маслу — птичка сама в клетку летит. Только боязно что-то. Может, одуматься, пока не поздно? Что же я делаю, дурак старый? Так и до греха недалеко. И она ещё подтрунивает. Или поиграть со мной захотела, раззадорить, взбудоражить? Нет, разбередить. Или действительно, дура набитая? Может, голодная до такой степени, что сдурела? Даже с дедушкой поиграть не отказывается?! А хоть бы и дура, хоть бы и поиграть — хороша, хозяюшка! Ни о чём уже думать не могу. Уж не втюрился ли я под старость-то лет? Пахать, пахать надо! Забыть, не думать о ней, только пахать», — никак не удавалось Сергею Владимировичу выкинуть из головы мысли о Наташе.

— Сережа, бросай всё и иди умывайся. Обедать… я уже всё разогрела. Без тебя за стол не сяду, голодовку объявлю.

— Ну что ты выдумываешь, Наташ? Как я за стол сяду, весь грязный? Не идти же мне переодеваться. А свои бутерброды я куда дену?

— Ничего не знаю, раздевайся до трусов тогда. Я бы тоже разделась, да боюсь твоего бессознательного состояния.

— Не шути так. Если я разденусь, то сквозь землю провалюсь. А уж если ты, тогда сразу скорую вызывай, у меня порок сердца будет… У-у, как вкусно! Молодец, хорошо научилась готовить… Одну комнату уже всю заштробил. Сейчас поедим, мусор соберу и в другую комнату перейду. Надо уж сразу отгреметь везде этими перфораторами. Потом останется тихая работа, и грязи такой не будет.

«Ну-у, девочка моя, так даже неинтересно, я так не привык. Ты хоть притворись курицей, убегающей от петуха. Что ты, милая? Ты же такая хорошенькая. Или думаешь, что я нюх на женщин потерял с возрастом? Интересно, а ты богатенькая или тебя надо на содержание брать?» — заинтересованно думал Сергей о Наташе, как о возможно доступной любовнице, о которой и мечтать бы раньше побоялся.

— Как тебе удалось денег-то на ремонт накопить? Мы с женой оба работаем, а даже окна пластиковые не можем себе позволить. Всё так дорого стало…

— Ой, Серёженька, и не говори лучше.

— Всё хочу спросить тебя, хоть это и нескромно, но я уже старик — мне можно. Скажи, почему у такой красивой женщины глаза такие печальные? Ты что, любовника своего потеряла?

— Ну, ты давай на комплименты не напрашивайся. Какой ты старик? Мужчина средних лет, я вообще, если мужчина без седины, даже не смотрю, мне мудрые мужчины нравятся. А насчёт грустных глаз — какой любовник, Серёжа? Устала, наверное, от беспросветной серости своего бытия. Мы с подругой швейное ателье открыли два года назад, ссуду в банке брали. Портнихи обе — сами шьём, сами кроим. Бывало и домой даже по неделе ночевать не приходили, прямо на полу под швейными машинками спали. Сейчас уже легче, раскрутились маленько, деньги появляться стали. Сами уже редко шьём.

— Да-а, жизнь пошла… Не жизнь, а выживание какое-то. Мне даже жалко тебя. Как женщине по жизни без мужчины?

— Как и мужчине без женщины, наверное — одинаково. Только мужчине легче женщину найти, а я что, сама себя всем рекламировать буду? А-а, я уже привыкла одна.

— К этому не привыкнешь, не ври мудрому ворону. Так можно и всю жизнь прохлопать. Оглянешься потом, когда действительно состаришься, и будешь корить себя за то, что жизнь мимо прошла. Может быть, ты каждый день мимо своего счастья проходишь.

— Да, да, думаешь, я не понимаю? Прав ты, конечно, а что делать? Вижу я, как иногда мужчины на меня смотрят с вожделением, только дальше этих взглядов что-то ни у кого не идёт. А под первого встречного тоже ложиться как-то не хочется. Если и встретится такой как ты, так обязательно женатый и семьянин до мозга костей…

Долго, больше часа, наверное, они болтали «за жизнь». И посмеялись вдоволь, сблизились как-то, доверяя друг другу что-то даже лишнее из личного.

— Что же за жизнь у нас стала? Ни света, ни просвета. Так и в могилу ляжешь, ничего в жизни не повидав, кроме работы. Ну, я-то хоть мужик, а вам, женщинам, представительницам прекрасного слабого пола, за что такая жизнь?.. Ух, ну спасибо тебе, объелся напрочь. Как работать теперь? Пойду на лоджию, покурю.

— Кури здесь. Я тоже курю, редко правда, давай вместе покурим… Ты чего всё пересаживаешься со своей табуреткой? Я к тебе, ты от меня. Хочу всегда смотреть в лицо своему собеседнику.

— И рад бы смотреть на твое личико, хозяюшка, только ты сидишь так раскрепощённо, что мои глаза самопроизвольно пялятся на тот прекрасный треугольник желтеньких трусиков между ног. У меня голова начинает кружиться, извини, — снова стрельнул Сергей в Наталью пошленькой шуточкой, наверняка зная, что та совершенно не обидится.

— Ой, бесстыдник! А я-то думаю, что мне там так горячо? Прожёг мне всё там своими глазами. Иди, работай, уходи! Ну и бесстыдник же ты, Серёжка. Сейчас посуду помою и другой халат одену, — подыгрывала ему Наталья не менее сальными шутками-прибаутками.

— Только трусики жёлтые не меняй, они тебе так к лицу, — откровенно засмеялся Сергей Владимирович, радуясь взаимности в этих взрослых играх.

— Иди давай… не сменю, так и быть, — хихикнула Наталья.

«Не женщина, а чудо какое-то. Всё, похоже, готов — втюрился. Только не понял, кто тут добыча, а кто хищник? Да какая, собственно, мне разница? Я и ягнёнком побыть не против. Может, и романа-то никакого не будет. Тоже неплохо, устроим кусочек секса, для организма полезно, говорят», — Сергей Владимирович повеселел, помолодел даже. С прекрасным настроением продолжал свою работу почти без перекуров. Улыбка не сходила с его лица. Не вспоминая ни о жене, ни о позднем времени, так увлёкся своими мыслями и мечтами о Наташе со всевозможными постельными вариациями, что не заметил, как полностью закончил штробить своими перфораторами в двух комнатах.

— Серёжа, седьмой час уже. Может, хватит на сегодня? Устал, наверное, да и соседи, боюсь, меня уже проклинают.

— Эх ай-яй, время пролетело. Думал часов пять только. Тогда, конечно, пошёл умываться. Завтра, может быть, даже успею третью комнату закончить.

— А по чашечке кофе перед дорогой? Посиди со мной ещё немножко, а? Мне так скучно одной.

— Ради тебя, Наташ, могу хоть сколько, хоть полчаса. Только кофе я что-то уже не хочу — набуздырялся. Разрешишь покурить здесь?

— Кури, пожалуйста! Чего будешь делать дома, когда приедешь?

— Отмываться буду, грязь отпаривать. Потрогай-ка волосы — не расчешешь даже. Наташь, а чего ты со мной весь день здесь сидишь? Могла бы на работу пойти. Утром закрыла бы меня, а вечером выпустила.

— У нас с Мариной, моей компаньонкой, проблем на работе с этим нет, там и без нас может всё хорошо крутиться. А ты что, не хочешь в перекуры со мной кофе пить? А кто тебе обед приготовит? Ну уж нет, я не выйду из своей квартиры, пока ты здесь. Не хочу упускать возможности выслушивать твои шуточные комплименты. Давно от души не смеялась, даже не улыбалась, только тебе как-то удаётся на меня так влиять. Приятный ты мужчина, работящий такой. Жена у тебя счастливая, наверное.

— Ой, Наташенька, приятно-то как, тепло на душе от таких слов. Всю бы жизнь такой хозяйке электропроводку менял, — распинался в любезностях в шутливой форме с интимным направлением Сергей. — Да под подолом трусики подглядывал иногда. После обеда, что не штробил, только они одни, эти жёлтенькие, перед глазами стояли.

«Пусть посмеётся маленько. Вульгарненько получается, конечно, но, если смеётся, значит, всё идёт правильно. В принципе, она уже готова, можно хоть сейчас брать. Нет, сейчас уже поздновато. Да и тело у меня всё грязное, усталость ещё сказывается. По первому разу всё должно быть безукоризненно. Если только поцеловать… да и этого не нужно, пожалуй. Как бы из искры не возгорелось. Завтра уж, с утра. Ох, что-то будет… Улыбнись, посмейся, загляни в глаза поглубже напоследок, и до завтра», — мысленно радовался сделанным выводам Сергей.

— Ну и болтушка же ты. Сказал бы сразу, я давно бы их тебе показала, у меня целый ящик в шифоньере нижним бельём забит, — от души засмеялась Наташа, — без подглядывания, — уже вовсю хохоча, едва выговаривая слова. — Ой, Господи, до слёз прям.

— Боюсь, они мне сегодня всю ночь сниться будут, — развивая такую бесстыдную тему, одеваясь, продолжал он смешить Наталью, — до эрекции. Ой, ну насмеялись — вдоволь. Надо ехать, когда ещё доберусь. Спасибо тебе за всё, хозяюшка. Скорее бы утро.

— Тебе спасибо! Так бы взяла и не отпустила тебя.

— Машина целый день на морозе, а аккумулятор у меня слабенький. Вот если машина не заведётся, что делать? У тебя придётся заночевать. Ну, до свидания, Наташенька, до завтра, — заглянув очень глубоко в глаза Наташе, попрощался Сергей, телепатически передавая ей информацию о своих завтрашних намерениях.

— Хоть бы она у тебя и в самом деле не завелась. Дай я тебя хоть в щёчку чмокну. До завтра, Серёжа, — глядя также в глубину глаз Сергею, доставая до самого его мозга, до потаённых уголков сознания, как бы подтверждая его надежду на завтрашнее утро, с грустью попрощалась Наташа.

***

Как и у большинства мужчин, у Сергея Владимировича был уже накоплен некоторый сексуальный опыт с женщинами до женитьбы. Не ахти какой большой, но некоторых он сейчас даже и не вспомнит. Зато, как он считал, первую свою женщину будет помнить каждый мужчина…

Ещё на первом курсе политеха его пригласил кто-то из однокурсников отмечать Новый год к себе на квартиру, где было много студентов и студенток, и не только с радиофака. Восемнадцать лет, Господи, мальчишка совсем, родители едва отпустили. Когда по статистике все разобрались по парам, ему почему-то, как полному лоху в любовных делах, досталась, оставшаяся невостребованной Лариса, студентка с биофака университета, очень худая, нескладная, в очках-телескопах и с кривыми ногами буквой «Х». Не сидеть же одному, когда все танцуют? Перемешав шампанское с водкой, он уже и в этой Ларисе нашёл что-то интересное. Стали дружить, ходить в кино, гулять по откосу. Он, конечно, понимал, что и сам далеко не Ален Делон. «Чего уж тут харчами перебирать? Бери, что осталось, а то и этого не достанется».

В конце мая, ещё перед сессией, пошёл он с ней как то на пляж. Вот тут он и призадумался, правильно ли поступил, подобрав оставшееся? Самое страшное для него было увидеть, что у Ларисы на груди был лифчик, но самой груди под ним прощупывать было бестолку.

«Ба-а, два пупырышка каких-то… только радости от них ни на грош. Вот это Освенцим, — опечалился Сергей. — Когда-нибудь вырастут, конечно, но так долго ждать что-то не хочется».

Но всё равно, общение, переросшее дальше в некое подобие дружбы, тоже не бросишь вот так сразу. После сессии, возможно уже просто по привычке, зашёл как-то к ней пригласить погулять. Дверь открыла её старшая сестрица, Ольга. Ей было уже двадцать девять, успела закончить университет и работала учительницей по химии. А ещё она успела выйти замуж и развестись, не успев при этом заиметь от бывшего мужа ребёнка. Это была полная противоположность Ларисы — стройная, подтянутая, как спортсменка-гимнастка, пышущая здоровьем женщина.

— А-а, Серёжа?! Ну здравствуй, проходи…

— Здравствуй, Оль! Лариса дома?

— Нет пока. И не знаю, когда будет, ничего не сказала. Если хочешь, можешь подождать, скоро, наверное, придёт. Можешь на диван присесть, а я вот уборкой занимаюсь. Ну, как сессия? Можно поздравить? Второкурсник?

— А? Да, перешёл, нормально.

— Ты уж извини, Серёж, я сейчас здесь пол буду мыть. Не мог бы ты на диван прямо с ногами залезть?.. Фу-у, жарища, я уж не буду тебя стесняться, сниму халат, ладно? Употела вся. Тебе не жарко? Снял бы рубашку тоже, — явно надсмехаясь над бедным, щупленьким школяром, предложила Ольга, корча из себя прожжённую стерву.

— А? Н-не, нормально, — перепугано ответил Серёжа, предвкушая увидеть что-то такое, о чём постоянно мечтал, но боялся сгореть заживо после увиденного.

Когда Оля сняла халат, Сергею было уже далеко ненормально. Она мыла пол, то и дело низко нагибаясь и вставая, чтобы отжать тряпку в ведро. На ней были только лёгенькие трусики, белые в жёлтый горошек. Настолько тоненькие, что всё абсолютно просвечивало. А из узенького лифчика полноналитые, упругие, как пружины, белые груди готовы были того гляди выпрыгнуть при каждом её шаге и обнажить торчащие соски, которые было чётко видно, как через марлю. Когда Ольга поворачивалась задом к дивану, он едва не задыхался, более эротичного в своей жизни Сергей увидеть ещё не успел. Ему казалось, что он горит синим пламенем. Ольга, нагнувшись перед ним, посмотрела через плечо и улыбнулась.

— Тебе нравится на меня смотреть? Да, Серёжа?

Сергей попытался что-то ответить, но во рту всё пересохло. Смог только лихорадочно помотать головой в знак согласия. Лицо его заливало краской и пылало. Воздуха не хватало, его трясло так, что было слышно, как стучат об пол ножки дивана. Ольга, улыбаясь во всё свое молодое и красивое лицо, подошла к дивану и легонько нажала Серёже рукой на плечо. Он со слезами на глазах повалился на спину вдоль дивана.

— А что это за пятно у тебя на брюках?

Ольга взяла в ладонь это пятно и слегка надавила. У Сергея непонятно из каких отверстий на теле вырвался звук, похожий как на стон, так и на вопль.

— Ты ещё мальчик, Серёженька? Бедный малыш…

Ольга прилегла рядом и запустила свою ладонь в брюки Сергею. У него потекли слезы. Он пытался закрыть лицо руками от стыда, но Ольга убрала их и стала нежно целовать Сергея в губы…

Разве такое забудешь? Это будет помниться до самой смерти. Отчётливо, со всеми подробностями и нюансами. Сергей всю жизнь будет благодарен Ольге, своей первой любимой женщине, подарившей ему себя, осчастливив женской нежностью и лаской. Разве такое забудешь?..

Только потом, когда Ольга уже сама пресытилась, призналась:

— Серёжа, я тебя обманула. Прости, Лариса с мамой уехали сегодня в деревню к бабушке, приедут только через месяц, не раньше. Ты хочешь уйти домой?

— Н-нет! Оля, выходи за меня замуж, пожалуйста, я тебя люблю, — пробурчал себе под нос недоразвитый студентишко. Ольга радостно засмеялась и нежно поцеловала Серёжу в губы.

— Спасибо за предложение, Серёженька, только мне нужно подумать, хорошо? — и снова так весело расхохоталась, что Сергею самому стало смешно.

У Ольги был отпуск, все школьники на каникулах. Только иногда она ненадолго ходила на работу. С самого утра Сергей приходил к ней домой, как на факультативные занятия к учительнице, преподающей правила обращения настоящего мужчины с любимой женщиной.

***

«Как давно это было», — проснувшись, подумал Сергей Владимирович и пошёл умываться. Впереди у него был очень важный день — ему предстояло выдержать экзамен на подтверждение звания «настоящего мужчины».

— Здравствуй, Наташа! Боже мой, как хорошо ты выглядишь по утрам. Только бы и любовался, а не работал.

— Здравствуй, Серёжа! Ну наконец-то радость в мой дом пришла, перфоратором греметь. По кофейку?

— С удовольствием! Как же вы, женщины, умеете мужчин с ума сводить своей красотой. Или это макияж у тебя на лице какой-то, что и не заметишь?! Жаль будет, если до поцелуев у нас с тобой дойдёт — всё смажется. Ну, будем надеяться, что не дойдёт.

— Не смажется, не волнуйся, можно хоть сколько целоваться.

— Обнадёживаешь? Издеваешься, да? Знаешь, что мне пахать надо. Ладно, пошёл я переодеваться…

— Ну поцелуй, если уж так хочешь.

— Хочу, умираю, как хочу…

Случилось то, что и должно было случиться по закону природы. Сергей Владимирович, как опытный мужчина, довёл своими ласками и поцелуями Наталью до такой степени, что та уже сама просила, умоляла даже, чтобы он её взял. До самого обеда они занимались любовью с такой пылкой страстью, что после каждого раза оба засыпали на короткое время. Ходили в ванну, принимали душ вдвоём, и там не могли оторваться друг от друга. Только к обеду у обоих немного поубавился пыл. Обессиленные, они просто лежали, счастливые, как дураки…

— Какая ты прекрасная, Боже мой, не могу налюбоваться. Какая нежная кожа! А животик… вот здесь… самое красивое место. Так бы целовал и целовал. Какие изгибы бедра! Так бы и гладил ладонью… Ах, какая грудь! Как у юной девушки, с ума схожу.

— Какой ты ласковый, нежный. Даже не знала, не представляла себе, что такие мужчины бывают. Ни разу в жизни не испытывала такого наслаждения.

— Как же так? У тебя что, так мало мужчин было?

— Были, конечно, только я давно запретила себе даже думать о всех вас. Какие стихи, Серёжа, какая любовь? Ничего никогда у меня такого в жизни не было… Прости, слёзы текут…

***

Наташа много могла бы потаённого рассказать о себе. После восьмого класса училась в ПТУ на портниху, потом сразу пошла работать на швейную фабрику. Как-то раз они с Мариной, лет пять назад ставшей её сегодняшней компаньонкой по бизнесу, очень разоткровенничались.

— Знаешь, Маринка, я такая дура по молодости была, да и сейчас, наверное, не умнее. Не терпелось мне женщиной стать. В восемнадцать безо всякого сопротивления нашему слесарю, Стёпке, прямо на нашей фабрике под цеховой лестницей отдалась. Жаждала узнать, что же это за счастье такое у всех людей. Но ничего такого не испытала. Было приятно, конечно… целоваться нравилось до ужаса. Потом я забеременела от него, наши родители нас поженили. В девятнадцать у меня уже дочь родилась. Жили у него, а потом, когда моя мама умерла, стали жить у меня. Папа умер, когда я ещё маленькой была, даже плохо его помню. Стёпка и сам-то пацаном был, на год всего старше меня. Ребёнка мне состряпал и всё — наелся вдоволь. Не то, чтобы секса, поцелуев от него дождаться не могла. Самой всегда приходилось по ночам его возбуждать, а он сделает своё дело — и на бочок. Всё притворялась, будто тоже испытываю оргазм одновременно с ним, только чтобы ему хорошо было. А он петухом ходил, думал, что счастья мне кучу наваливает. Когда нашу фабрику закрыли, он целый год нигде не мог устроиться. Пить начал, целыми днями где-то шлялся. Когда сам на рогах приползал, когда его друзья до двери дотаскивали. А когда у него мать умерла, совсем уже с нами жить перестал. Подала на развод, чтобы хоть какие-то алименты были. Он же квартиру свою продал и все деньги пропил, БОМЖом стал. Дочка его однажды на Московском вокзале видела, не сразу даже признала. Хромать, говорит, сильно стал. Знаешь, Марин, а мне его совсем не жаль. Ни капли. Он всю жизнь мне испоганил. Дочь одна воспитывала, замуж её выдала. Крутилась, как белка, пахала, как лошадь. Как только не сдохла, ума не приложу. Какая к чёрту любовь? Да, хотелось ласки, тепла. Плоть моя измучилась от жажды любви. Однажды дошло до того, что мы вдвоём с Тамаркой, моей бывшей соседкой, такой же молодой одиночкой, как две сучки, истекающие соком, в кабак пошли «на съём». Нас быстро «сняли». Так быстро, что вскоре я уже была в своей постели с одним красавцем. Ждала кусочка человеческого счастья, а он через три минуты удовлетворился в меня и уснул. А утром оделся и ушёл, не сказав до свидания. До сих пор никак не могу отмыться от этого «кусочка счастья»…

Они с Мариной рассказывали друг другу свои самые сокровенные секреты и тайны. У той тоже судьба была не слаще, если не горше. Марина вообще никогда не была замужем. Природа не подарила ей даже возможности рожать. Когда-то они горько обе плакали, делясь своими печалями и горькими судьбами. Через это стали и неразлучными подругами по несчастью, доверяя даже то, чего и самой себе было страшно доверить.

— Тебе-то чего, ты вон какая красивая, — плача, жаловалась своей подруге Марина. — Только подмигни, сразу все кобели в очередь встанут, а я-то вон, вся жиром заплыла, как опухоль, никакие диеты с гимнастиками не помогают. На меня если пьяный мужик сдуру залезет, так сразу трезвеет и бежит без оглядки. Порой бывает хоть в петлю — всё нутро само просит, ничего на ум не идёт. Ночей стала бояться, спать невозможно. А ты ещё можешь себе найти. Ищи, лезь под всех без разбору, может и посчастливиться. У меня всего-то за всю жизнь трое мужиков было. Никакого удовольствия, щикотно только. А у тебя много было?

— Не знаю, не считала. Девчонкой была, нравилось немного, а теперь вся заскорузла. К мужу после родов вообще отвращение стало. Даже довольна была, что он всегда пьяный приходил, хоть не лез. Из-за него и всех мужиков возненавидела. Одна радость в жизни осталась — дочка моя.

***

— Ой, Наташ, прости, сдержаться не смог. Ты не забеременеешь от меня?

— Это мои проблемы, не беспокойся. Даже не думай об этом, ладно?.. Сегодня у меня праздник — день любви, день счастья, день возрождения. Тебе уже скоро домой надо собираться. Я бы всё отдала, чтобы с тобой всю ночь провести. Беспокоюсь за тебя, как ты теперь жене в глаза смотреть будешь? Я же всю твою чистую жизнь перепачкала.

— Это уж слишком громко ты про чистую жизнь сказала. Я то думал, что совсем постарел, больше не способен любить. Что со мной творится? Будто виагры объелся. Спасибо тебе за это счастье земное!

— Что же нам теперь делать? Как жить дальше? Не представляю. Без тебя я уже не смогу. Что тебе твоя мудрость подсказывает, как ворону?

Они лежали в постели, гладили и ласкали друг друга, обессилившие и счастливые. К Сергею потихоньку вновь стала возвращаться способность думать. Осмысливая произошедшее, он сначала даже испугался."Что же я наделал, придурок? Чем, каким местом думал? Бес мне в ребро, седина в голову. А действительно, что же теперь делать?»

— Если честно, Наташ, моя мудрость замолкла. А что тут вообще можно сделать? Это свободная любовь. Хотя свободой здесь как раз и не шибко пахнет. Отличается от любви в браке не только сладостью запретного плода. Главное в том, что она свободна от наших взаимных обязанностей, договоров и клятв во временной длительности её существования. Если она затухнет у тебя, то ты свободна уйти от меня в любой момент, и винить в этом мне нужно будет только самого себя. Это я сам не смог предоставить тебе доказательств, что продолжаю быть самым лучшим. Нам нет необходимости совместно наживать никакого разбитого корыта и прочего добра, вить уютное гнёздышко, чтобы рожать и воспитывать в нём птенцов. Ты свободна, чтобы в любой момент любить и быть рядом только с самым лучшим для себя человеком. В этом-то и вся прелесть свободной любви. Но без брачных уз она зиждится на очень шатком основании, слабо устойчива, в любой момент может рухнуть, — Сергей немного задумался, с минуту лежал молча, прикрыв глаза. — Конечно, я уже старый. Такой молодой и красивой женщины, как ты, глядя на которую у любого мужика моего возраста слюни потекут, у меня больше никогда не будет в жизни. К жене сексуальная тяга сильно ослабла, после твоей красоты я вообще не знаю, когда смогу выполнить хоть раз свой супружеский долг перед ней. Уверен, что и она не особо претендует на выплату этого моего долга. Мы настолько пресытились за эти годы друг другом с однообразием постельных поз, что она и сама, может быть, была бы не против, чтобы я сходил скинуть свою излишнюю энергию куда-то налево, только бы оставить её в покое.

Что делать? Если б я знал. Одурел с тобой напрочь. Вот очухался чуть-чуть и уже чувствую себя дважды предателем. И семью свою предал, а через час поеду домой и буду уже тебя предавать, — он заметил, как от его слов у Наташи из красивых глаз покатились слезы по маленькому носику-курносику мимо тоненьких ноздрей и расплылись на верхней вздёрнутой губке. Он даже не пытался её утешить. — Говорят, что насморк не лечится. Сам приходит, когда ему вздумается, и сам же уходит, никакие таблетки от него не помогут. Если это любовь у нас, а не просто одноразовый секс для здоровья, то она, как и этот насморк, неизлечима — сама пришла, сама когда-нибудь и уйдёт. И меня, если честно, это радует, потому что наша свободная любовь — это грех. Если бы это не было грехом, мы бы не прятались здесь, а могли бы свободно везде ходить, и никто бы нас не осуждал. Давай уж быть честными, у нас нет обязанностей ни перед государством, ни перед обществом, ни даже друг перед другом…

— У меня не уйдёт. Никогда, — прервала Наташа долгий монолог Сергея надрывным голоском, чуть не хрипом. — Я себя знаю. И меня, лично, никто осуждать не будет. За что меня осуждать? За счастье? Все мои близкие и друзья наоборот будут рады за меня. Недоброжелатели станут завидовать даже.

— Представь себе, что мы с тобой ограбили крупный государственный банк, — продолжал разъяснять свою мысль Сергей, — не оставив никаких следов, и нас никакая полиция никогда не найдёт. Мы сделали всё чисто, без жертв и разрушений. Наши друзья будут рады за нас, кто-то будет даже завидовать нашему богатству… Но это же грех, преступление. Нормальные люди должны осуждать наш поступок и сдать нас полиции, то есть, моей жене. Да, мы счастливы, но во грехе.

— Мне не нравится твоё сравнение. Это что же получается? Я должна была добровольно отказаться от своего счастья? Не ограбив этот твой банк, я бы умерла с голоду.

— Ну, как бы то ни было, а банк мы с тобой всё-таки ограбили. Осталось решить вопрос, что делать с деньгами?

— Пока так и будем жить, как сейчас, а там посмотрим. Вот закончу ремонт, будешь приезжать ко мне, когда тебе захочется, пока не остынешь. Напомни мне ещё раз, пожалуйста, как зовут того поэта, чей стих ты мне прочитал тогда, при нашей первой встрече. Оно для меня как заклинание для любви, для счастья.

— Евгений Латаев. Ты можешь даже пообщаться с ним в Интернете.

***

Жизнь шла своим чередом. Сергей Владимирович с Наташей часто перезванивались по мобильному телефону, встречались урывками при каждом удобном случае. Наташин ремонт шёл целых три месяца. У них были порой даже «пятнадцатиминутки», как они их называли. Сергей Владимирович приезжал за Наташей в назначенное место, и они уезжали куда-нибудь за гаражи. Пятнадцать минут любви и счастья, как глоток воздуха для утопающих, прямо в машине у Сергея. Потом он отвозил Наташу обратно и возвращался на свою работу…

— Алло… Всё, Серёженька, ремонт закончен. Приезжай скорее, я такое гнёздышко здесь для нас свила…

— Как здорово, не узнать ничего даже. Если бы не этот старый шифоньер на лоджии, я бы и не узнал, что был здесь когда-то. Значит, оставила по моему совету?! Ну-ка, посмотрим, чего ты туда напихала?.. Так он же пустой у тебя.

— Почему пустой? Там тряпка лежит — вдруг пригодится под дверь подсунуть.

***

Вот и весна долгожданная пришла. Сергей Владимирович с Наташей встречались чуть ли не каждую неделю. Работая у кого-то на квартире, он всегда мог отпроситься у хозяев на денёк, придумав какую-нибудь уважительную причину. Дома жене говорил, что уходит на работу, а сам целый день мог наслаждаться полноценной жизнью с любимой и желанной женщиной. Желания у обоих не только не угасали, а кажется, наоборот, всё больше и больше разгорались. Обессиленные от любви, они могли целый день просто пролежать в постели, лаская и целуя друг друга, нашёптывая приятные и нежные слова. Иногда нежность неожиданно переходила в сумасшедшую страсть…

— Хочешь, я тебе яичницу пожарю? У мужчин с неё энергия увеличивается.

— Правда? Тогда давай, конечно, побольше тогда сделай. Не могу глаз от тебя оторвать, накинь халатик хотя бы.

— Мне жарко, Серёженька, потерпи маленько. Вот уже яичница готова. Кушай, не торопись, я покурю пока…

Зря Наташа не прислушалась к просьбе Сергея накинуть халатик. Не успел он даже попробовать глазуньи, как в его сознании словно что-то взорвалось. Он, как дикий зверь, набросился на Наталью. Вспыхнувшее чувство мгновенно передалась и ей самой. Взаимная страсть дошла до предела, они уже извивались прямо на полу, не добежав даже до постели. Наташа совсем уползла под кухонный стол. От неудобства у Сергея свело правую ногу. Наташа нечаянно потянула за скатерть, и сковорода с яичницей оказалась на полу, рядом с её лицом. Всё растеклось, сверху на яичницу опрокинулась пепельница с окурками. Вся щека и висок Наташи были в этой яичнице с пеплом. Из под стола слышался тихий жалобный писк ягненка и дикий рёв льва. Голова Наташи ритмично ударялась о бетонную стену, но уползать ей дальше было уже некуда. Сергей безжалостно перевернул Наталью, поставил её на колени, вцепился одной рукой в её светлые волосы, а другой так сильно сжимал нежную грудь Наташи, что у неё текли слезы от боли. Наконец, стоны под столом постепенно затихли. Сергей, обессиленный, ткнулся носом в пепельницу, зажав в левой руке клок светлых волос…

— Что это было у нас? Ты же меня просто драл… безжалостно драл, как облезлую кошку. У нас никогда ещё такого не было, садомазохизм какой-то. Но мне так хорошо ещё никогда не было. На груди только синяк теперь будет.

— Прости меня, Наташенька, не ведал, что творил. Совсем мозги на бекрень съехали. А ты мне губу нижнюю прокусила, кровь даже идёт, опухла уже.

— Да? Ну-ка покажи? И правда! Это не я, не может быть, чтобы это я укусила, я не помню, прости меня.

— Пойдём в душ сначала, потом всё приберём, ты вся в окурках. Просил же тебя халатик накинуть.

***

К концу весны у Сергея Владимировича был полный завал с работой. Чтобы не упускать заказы, ему приходилось работать сразу на двух, трёх объектах. В одной квартире начнёт, в другой продолжит, в третьей заканчивает. Кроме этого, нужно было ещё в саду сажать огурцы с помидорами, морковку и прочее. Разрывался на все стороны, ел на ходу, спал за рулем, пока ждал своих членов семьи, выгадывая хоть десяток минут. Уже больше недели не было возможности даже увидеться с Наташей. Она звонила чуть ли не по два раза в день.

Конец ознакомительного фрагмента.