Точка возврата. Рассказы

Николай Викторович Кузнецов

Маленькие рассказы про людей, про войну, про любовь, и еще много чего интересного. Для вас, мои дорогие читатели… и не только…

Худсовет

Автор, несколько пришибленный и грустный, стоял посередине комнаты. В руках у молодого человека было два листка печатного текста. Шрифт «Таймс Нью Роман», кегль «двенадцать», слов шестьсот семьдесят, знаков четыре тысячи, двести двадцать. Прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, сидела строгая комиссия Художественного совета (Худсовет). Как и водится в таких случаях, жюри было в составе: Первого и Второго рецензентов. Главного критика и его Заместителя. Также был сам, — Главный по орфографии и еще пара неприятных личностей в серых костюмах. Председательствовал в комиссии сам Главный редактор. Почетный член Литературной комиссии. Лауреат большой бронзовой медали по Орфографии и Синего диплома по современной литературной критике.

Первым взял слово, как самый младший, Второй рецензент,

— Господа, перед нами, с вашего позволения, человек, именующий себя автором. Что он держит в руках господа? А в руках он держит нечто. Нечто, именуемое литературным произведением. Целых два листка печатного текста. О чем нам это говорит господа?

— Простите Второй, — Зам. Главного критика, перебил, — я тут просто хотел добавить…

— Слово имеет Зам. Главного критика, — недовольно пробурчал Второй рецензент.

— Так вот господа, хочу продолжить мысль моего коллеги, Зам Главного критика кивнул в сторону Второго рецензента, — о чем нам говорит автор в своем произведении? Что он нам хочет предложить?

— Может просто, мои мысли? Может мое видение мира? — Автор робко попытался произнести хоть, что ни будь.

— Ах, оставьте. Автор, вы не автор, вы «Аффтар». Знакомо ли вам такое слово? Как у вас говорят в среде гениев-недоучек: «Многа букафф». Так вот автор, — тут Зам Главного критика, обличающее выставил палец на молодого автора. — У вас, уважаемый, слишком мало букв. Где это видано, чтобы уважающий себя автор сочинил, что ни будь подобное на четыре тысячи двести знаков, это неслыханно.

— В дополнение моего заместителя, — в дело вступил сам Главный критик, — мне совершенно неясна основная мысль текущего произведения, если это, возможно назвать литературным произведением? Совершенно нет идеи, квинтэссенции так сказать сущности, основополагающей нашего бытия. В то время, — тут Главный критик решил встать и принял обличающую позу,

— В то время, как наши отцы и деды строят светлое капиталистическое будущее. Некоторые молодые люди, отлынивая от насущных проблем существования и бытия, занимаются бумагомарательством и словоблудием. Забивают все информационные носители и каналы своими, так сказать, перлами. Вам молодой человек на завод бы, в качестве трудотерапии что ли. Или на поле, сою сеять. А что, господа? Соя ведь наш хлеб насущный, я ведь прав, господа?

— Э-э, Главный критик, вы бы по существу, сказали бы, что ни будь? — Главный редактор прервал своего разошедшегося коллегу. — По существу, пожалуйста.

— Простите Главный, так о чем это я? Ах да, вот о чем. В столь мало недопустимом, по объему, произведении сей молодой человек мало того, что не раскрыл роль существующей Правящей партии. Но даже на протяжении всех своих шестисот семидесяти слов, ни разу не упомянул не только фамилии, но даже и имени нашего Президента. А это я считаю недопустимой политической близорукостью. Я все сказал.

— У меня ведь рассказ о птичках, господа, — автор пожал плечами.

— Это не суть важно, уважаемый автор, — в дело вступил Первый критик. — Вы совершенно нарушили «ритмостилистику» повествования. У вас отсутствует завязка рассказа, нет развязки. Нет основополагающей мысли. В чем суть?

— Ну, это. В птичках, наверное. Я не знаю.

— Вот оно. Смотрите господа, сей Человек даже не знает, о чем он пишет. — Главный по орфографии даже захлопал в ладоши. — И этот, так сказать, автор пишет тексты и приносит их нам сюда. В Художественный Совет. Я, так навскидку, тут прикинул: на шестьсот семьдесят слов, сей молодой человек допустил пятьдесят три грамматических, двадцать пять орфографических и целых пятнадцать стилистических ошибок. Это просто безобразие господа. Такого мы допустить не можем.

— Извините, я проверял, — еле слышный голос, молодого человека, раздался в зале Худсовета. Я даже проверял на Орфокомпьютере, там не было ошибок. Или, он их не показал.

— Полное фуфло ваш орфокомпьютер. Небось, прошивка была давно устаревшей и не лицензионной. А? Молодой человек, надо пользоваться проверенными орфокомпьютерами в нашем департаменте Современной литературы. Тогда бы вы не допустили, столь неграмотного произведения.

— Я все исправлю.

— А вот этого не надо молодой человек. Не надо нам делать одолжений. Вы принесли нам свое произведение, совершенно не готовое для публикации, — Главный редактор стукнул кулаком по столу. — В то время, как во всем мире культура борется за звание самой культурной и грамотной составляющей человеческого социума. Во время всё поражающего финансового кризиса, мы не можем расходовать свое время и свои деньги на рассмотрение ваших, так сказать, перлов. Идите и работайте молодой человек.

— А как же птички?

— А, что птички? Пусть пока полетают…