Проекция реальности

Никита Зайков

Действие романа разворачивается в городе будущего, в котором мафия и легитимная власть срослись и наладили взаимодействие. Журналистов, пытающихся раскрыть преступные сговоры, и недовольных убивают, чтобы сохранить сложившуюся систему. Исай – офисный работник, который свободное время проводит в недостроенном многоэтажном здании «Эйфория». Он ищет утешение в виртуальном мире. Однажды сообщение от журналиста запускает цепочку событий, меняющую его мир.

Часть 1

Глава 1

«Запись 1 по 363. 76/v свидетеля по делу номер 37 659. 67. N. начата в 12:27.

Следователь, Максим Геннадиевич Ким.29.12.2076»

Я знаю, что люди раньше часто мечтали о будущем, некоторые ждали его, как нечто волшебное и красивое, но в 2076 совершенно другие представления. Нет оптимизма, мы живём каждый день, представляя, что он первый и последний. Ты просто плывёшь, смирившись с тем, что впереди пропасть. Если ты ничего не можешь изменить, то зачем думать об ужасном? Существует лишь один рассвет и один закат, один ужин, несколько глотков грязного воздуха, а всё остальное не так важно. И в этом мире самое страшное — это вспомнить.

Большую часть времени я провожу в притоне, который мы, посетители, назвали «Эйфорией». Это недостроенный многоэтажный дом в районе Балашихи. Очень красиво ночью, когда смотришь со стороны, как бомжи и наркоманы поджигают мусор в баках. Сотни огоньков мирно освещают здание. Там перемещаются тени, слышны разговоры и смех. Но случается так, что кто-то кричит, оскорбляет окружающих или даже ввязывается в настоящую драку до крови. Ужасное зрелище. Такие в притоне «Эйфория» не задерживаются, их выкидывают на улицу. Как это ни парадоксально, в этом грязном месте тоже существуют правила.

У меня есть квартира, семья, работа, но я всё равно нахожу время, чтобы сюда заглянуть. Не из-за наркотиков, совсем нет. Я не употребляю, даже ни разу об этом не думал — меня влечёт атмосфера. Остаётся закрыть глаза на факт того, что люди медленно убивают себя, и ты дома. Меня не смущает отсутствие лампочек, штор, телевизоров, длинных коридоров с зеркалом в конце, потому что это можно увидеть повсюду; тяжелее найти место, где можно обособиться от мирского с друзьями, забыть о проблемах, погрузившись в киберпространство.

Не хочу оправдывать то, что с собой делают здесь люди, и уж тем более то, что они творили в прошлой жизни, однако я заметил закономерность: чем чаще они понимали, что глубже падать на дно некуда, тем отчётливее в них можно разглядеть человечность. Согласен, не ко всем с такой же ситуацией относится! Это особенность только «Эйфории» благодаря её правилам, отсеивающим ужасных людей. Если честно, я бы назвал притон по-другому, ему бы подошло: «Интеллигенция на дне».

Некогда злые от постоянной несправедливости, работы за копейки, унижений, потеряв всё, обретали тут пускай фальшивую свободу, но всё же хоть какую-то.

Я стою на пустыре, вокруг меня летают белые хлопья декабря. В ста метрах от меня «Эйфория». Моё дыхание ровное, я чувствую, как часто бьётся моё сердце, пытаясь согреть тело. Надо идти вперёд быстрым шагом! На мне осенняя куртка, потому что только вчера была плюсовая температура.

— Во всём виновато глобальное потепление. Из-за углекислого газа в атмосфере я сейчас дрожу, ощущая, как мокрый снег покрывает мой капюшон, — разговариваю я сам с собой.

В моей левой искусственной руке лежит белый комок. Я подхожу уже к зданию и решаю остановиться около фонаря. Снег на холодном протезе не тает, искрится. Я делаю небольшое усилие, и рука оживает, сбрасывая зимний песок на асфальт.

Лестница. Всего сто двадцать шесть ступенек. За дверью стучит ветер, окна на первом этаже засыпаны ровно наполовину. Перескакивая по две ступеньки, чтобы согреться, я поднимаюсь на третий этаж.

Всего я затратил девяносто четыре с половиной секунды. Простая арифметика: получаем число шестьдесят три, умноженное на полторы секунды, которые в среднем тратишь на две ступеньки. Тяжёлое дыхание. Сердце хочет успокоиться.

Одно биение — один шаг вперёд.

— Привет, — говорю я Андрею.

Он кивает мне в ответ и смотрит своими стеклянными глазами, в которых при всём желании нельзя разглядеть разума. Я знал его до того, как он стал таким…

Ещё шаг.

Впереди Вера с растрёпанными серыми волосами. Она лежит в углу. Рядом с ней её подруга, Оля, переворачивает голову, чтобы Вера не захлебнулась собственными слюнями. Их историями не интересовался, оставил на потом, когда моя жизнь покажется мне отвратительной. Оставляй лекарство, дверь, чтобы не умереть, как они. Я киваю, и везде кто-то обязательно мне отвечает тем же.

Шаг. Скрипят противно доски.

Поворачиваю направо, где моё самое любимое место на острове изгнанных обществом. Стоит семь автомобильных генераторов, вырабатывающих электричество для VirtualXRay, самой популярной платформы для запуска виртуального мира. Я провожу рукой по беговой дорожке, сбрасывая пыль и пепел от сигарет. На соседней дорожке готовится мой лучший друг, Дмитрий, к запуску: на руках перчатки, имитирующие прикосновения, на голове шлем. Он машет мне и улыбается.

— Я почти готов. Где ты ходишь? Забег через шесть минут, торопись!

— Хорошо.

Слышно, как с потолка капает вода. На полу грязные лужи, маленькие озёра, вокруг которых растёт зелёная плесень, а скалы тогда — это неровные гвозди. Кто-то стонет в соседней комнате, но не от боли… Я пытаюсь не думать о том, что происходит за бетонной стеной, чтобы не забыть, зачем сюда пришёл.

— Эйфория, — поясняет мой друг, видя, как я кусаю нижнюю губу. — Давай! Пять минут.

Снимаю куртку — проходит холод по всему телу, дальше идёт кофта — начинают трястись зубы. Ничего не могу с собой поделать! Я чувствую, что губы у меня синего цвета. Не знаю, как это можно понять, но уверен на все сто процентов. Иду к огню в металлическом баке. Что там горит? Мусор, отходы, частички чьих-то ненужных жизней превращаются в пепел, согревая нас. Я надеваю в спешке экипировку и подхожу к беговой дорожке круглой формы, по которой можно перемещаться в любом направлении.

Вдох. Подключение к компьютеру. Выдох. Словно происходит волшебный хлопок ладонями, когда тебя испаряют и воссоздают заново. Вот ты был — и тебя прежнего больше нет. А будет ли ещё когда-то этот странный двадцати семи летний мужик?

Мозг привыкает к новому миру. Сначала щуришь глаз, потому что всё искрится. Красочный мир… Вырисовываются текстуры твоего нового тела, зданий, петляющих улиц, высоких столбов, неба и фонарей. Целый фонтан света окутывает нас, как одело, и вдруг пропадает. Здесь ты можешь всё, в том числе и умереть бесчисленное количество раз. Какое наслаждение!..

Смотришь на оцифрованные руки (обычная процедура), чтобы сконцентрировать внимание. В первые секунды кружится голова, как от ста пятидесяти миллилитров Егерместера, немецкого ликёра.

— Привет, — говорит аватар под ником Рагнар. — Давно не виделись. Где в последний раз?

— В баре во вселенной Звёздных войн.

На этом наш разговор заканчивается.

Две минуты.

Я оглядываюсь. Собралось немного людей. Практически никто не хочет просто бегать по Екатеринбургу без квестов, препятствий или хоррора. А мне и моим друзьям нравится соревноваться в забегах, смотря при этом на разные города, в которых раньше никогда не был и вряд ли будешь, потому что не хватит денег, если, конечно, ты ни решишь идти до них пешком.

Мы стоим около Плотинки. На улицах нет машин. Абсолютная тишина.

Одна минута.

Впереди дом Севастьянова, слева от меня река Исеть расширяется так, что превращается в подобие озера. Мимо проскакивают разноцветные полоски, появляется лента с надписью «Старт» и обратный отсчёт.

— В этот раз ты меня не сможешь обогнать, — говорит Дима и подмигивает.

— Посмотрим!

Вот появляется заветный ноль, и ноги несут тебя сами, адреналин уже в крови. Дух соревнований, азарт! В эти моменты забываешь всё на свете, ты существуешь только в определённый миг, а время замедляется. Я оглядываюсь, чтобы удостовериться, что мой друг не догонит меня. Он видит мою улыбку и пытается сделать злое лицо, хотя ему тоже безумно весело. Небоскреб, другой, похожий на прошлый, парк, церковь и постоянно слева река со спокойным течением. Эти неровные отражения в воде с крупными пикселями — моя связь с осознанием, что я среди нулей и единиц. Вижу впереди слово «финиш», но меня обгоняет в последнюю секунду Рагнар.

— Назовёшь когда-нибудь своё настоящее имя? — спрашиваю я, запыхавшись.

— Всё случается когда-нибудь, — отвечает он и отдаёт честь зачем-то.

Я стою рядом с ним и жду Диму. Он прибегает пятым и кричит нам издалека сердито:

— Идём в бар!

В этом мире темнеет очень быстро. Здесь две луны и тысячи звёзд. Мы втроём подходим к серебряной двухметровой двери. Вывеска гласит: «Для призёров битв и соревнований». Нас впускают в клуб. Дима ищет глазами наш бар, однако так много аватаров, что поди разберись, где тут что. Я обычно не завожу знакомств через VirtualXRay, потому что не знаю, кто скрывается за ником. Рагнар являлся исключением, в нём есть что-то, из-за чего после минуты общения сразу понимаешь, что можно доверять человеку.

Играет музыка, переливаются бордовые и фиолетовые тона.

— Хочешь получить кайф? — спрашивает незнакомка в красном купальнике, облизывая верхнюю губу.

— Нет.

— Да брось! Не по-настоящему же, — уговаривает она. — Нет настоящего, кроме ощущений. Даже наркотики тут — это электрические сигналы, стимулирующие центр удовольствия. Нет привыкания.

Я пытаюсь уйти.

— Всего два рубля.

— Отвали.

— Давай! Не пожалеешь, дорогой.

Меня вытаскивают друзья из крепких лап животных. Будто на меня напал волк и хочет утащить к своим волчатам. Я представляю тундру и холодный ветер, пронзающий кости. Меня пытаются спасти. Снег спрячет следы борьбы… Продолжают доносится звуки сквозь громкую музыку. Поёт Дэвид Боуи Space Oddity. Писклявый голос этой «вроде как женщины» доходит до моих многострадальных ушей и у меня есть догадка: она сама под чем-то.

— Эксперимент над крысами в 1954, — пытается убедить нас незнакомка и в конце концов сдаётся.

Мы бежим сквозь толпу обдолбанных со всего света. Снова марафон. Дима спотыкается, встаёт. Погони не видно. Так мы оказываемся перед барной стойкой. Водка, мартини, виски, ликёр, вино. От всего этого списка остался лишь вкус, который по природе своей тоже электрическое возбуждение рецепторов на языке. Сладкое. Горькое. Безвкусное. Вот активируется одна доля полушария, другая. По синаптическим связям почти со скоростью света в мозг впрыскивается химия. Наслаждение и никакого похмелья с утра. Бармен хитро улыбается и протирает бокалы.

«Зачем он это делает? Чтобы нас успокоить, заставить поверить?» — думаю я.

Почему-то вспоминаю страничку в учебнике истории. Триста двадцать пятый год, лето. Константин созывает некий совет, на котором, чтобы спасти государство и успокоить граждан утверждает, что Иисус — Бог и родился двадцать пятого января, то есть в языческий праздник Сатурналии.

В глазах сверкают огни и люди.

Бар — Рим. Бокал — Бог, родившийся в теле.

— Познакомимся с девушками? — спрашивает Дима и указывает прямо, но я не понимаю, на кого именно.

— Нельзя.

— Не вижу смысла вспоминать один и тот же случай каждый раз, как я говорю про новые знакомства. Было и прошло.

Но я не слушаю его, на самом деле я уже не стою в баре и меня нет на беговой дорожке в недостроенном здании.

Я — это ничто по сравнению со всем, маленькая песчинка на пляже Тайланда. Происходит самое страшное! Да, я вспоминаю…

— Какова вероятность, что ты такую же отыщешь? Подсчитай. Три миллиарда пользователей и всего одна девушка. Двигайся дальше, — продолжает мой друг, не зная ещё, что я исчез, потому что сознание бежит на тот пляж, каким он был год назад.

Догадываются ли они, что я каждую субботу навещаю то место? Мне скучно и грустно. Остаётся мечтать по инерции. Я смотрю на пиксельный океан с неровными волнами, солнце, которое не несёт со своими лучами тепло, и думаю. О чём? Постоянно забываю. Не так важно. Просто хочется посидеть там, как шпицам, наверное, нравится быть в комнате, где спит хозяин или хозяйка, так как там безопасно, во всяком случае такое ощущение.

Я есть сама бессмысленность, ищущая того, чего никогда не было. Смысл? Поиск решения и успокоения? Я раб своих желаний, бегущий по заколдованной ленте Мёбиуса, где не найти никогда ни начала, ни конца. Происходит ужасное: я всё ещё помню, помню всё досконально, каждое прикосновение, слово, забавное выражение на лице. Я встречался с ней на протяжение пяти недель и только по субботам, как вдруг она перестала приходить. Может быть, её уже нет? Смерть — это обычное дело. Может, дело в том, что я сказал, как меня зовут на самом деле? Она, кажется, ответила, что имя произнесёт в следующий раз — и больше не приходила.

Я часто думал над тем, что мог встречать её в реальном мире и не замечать, проходить мимо. Странное чувство. Ты не видел человека никогда, но знаешь его и любишь.

— Должен же человек чем-то болеть? У меня свои тараканы в голове.

Я говорю друзьям, что мне надоело и снимаю шлем. Вдох. Беговая дорожка отключается, компьютер сохраняет последние данные о моём аватаре. Глубокий выдох и пар изо рта. Дима стоит рядом и общается с пустотой, размахивает руками. В баках догорает мусор.

— Надо подбросить, чтобы не погасло, — советую я бородатому мужчине на диване, но он меня игнорирует.

— Как хотите, но у вас адский холод. В костюме VirtualXRay теплее, чем в вашей реальности, — добавляю последнюю реплику и ухожу, не дождавшись ответа.

Глава 2

Передо мной металлическая дверь немецкого производства, толщиной семьдесят пять сантиметров. Это самая дорогая вещь в нашем доме, если не считать систему сигнализации внутри и пуленепробиваемые окна. Я держу в модном протезе связку ключей, и мой зрачок беспокойно бегает по пространству. Из трёх замков открыт один, но шум в квартире меня парализовал. Я боюсь двигаться, чтобы не спугнуть родственников. В своей зоне обитания они ругаются по поводу яблока…

Осталось два замка, один из которых биометрический; нужен будет большой палец.

— Почему ты такая стерва?! — кричит моя бабушка, ей восемьдесят лет или около того.

— Он не ест их! Как ты меня достала.

— Сложно помыть яблоки? Я не понимаю, зачем привожу их вам!

— Я тоже, — с иронией говорит моя мама.

Где в этом мире логика? Я хочу умереть. Заснуть и не проснуться, чтобы не попасть в ловушку их беспокойных умов. Моя душа — отражение реальности, в которой я живу. В голове слышу, как скрепит мой череп и стучит вена. Болит грудь, и я думаю: «Мне сказала соседка однажды, что у меня большое сердце.»

Я не сплю уже два дня.

Не от этого ли боль? Хорошо бы, если бы это была гипертоническая кардиомиопатия. Сердечные мышцы увеличиваются, и я чувствую это.

— Яблоки! Ты дерьмо моей жизни, — ругается бабушка. — Ты ничего не добилась, домохозяйка. Я в твоём возрасте работала до мозолей!

Мама визжит две секунды и замолкает. Я боюсь войти. Мои нервы превратились в раскалённые электрические провода. Вдруг открывается соседняя дверь и на меня смотрит привлекательная блондинка с выпученными от страха глазами.

— Долго так стоишь?

— Да, Аня. Мне войти или подождать?

— Я не знаю. Решай сам. Я бы проверила, не случилось ли чего плохого. И часто у вас так?

— Постоянно.

— Как у тебя дела? — спрашивает она и улыбается, трогая волосы. — Знаешь, у меня тревога пропадает, когда я говорю с тобой.

— А у меня нет, хотя я тоже говорю с собой.

Она засмеялась.

— До встречи, — говорит Аня, закрывает дверь и быстро спускается к лифту.

Огнетушитель за стиральной машиной, лекарства в шкафу и в старом холодильнике в комнате моей сестры. Я обдумываю ещё много раз, какие вещи могут пригодиться. Телефон на кухне и у меня в протезе. Две цифры — и скорая тут. Сестра придёт через час. Прикладываю палец. Открывается дверь. Я снимаю обувь и иду как можно тише.

Скоро новый год, поэтому в коридоре стоит пластиковая ёлка; игрушек на ней мало, но она прекрасна, не изменилась ни капли с того момента, когда я её впервые увидел. Мне было пять лет. Отец купил ёлку и шутил весь вечер. Мама смеялась, потом следовало обращение президента и салюты. Очень многое не вернуть. Например, отец пропал, испарился, как только в районе закрыли его завод, где он делал плацебо. Он ушёл от нас в неизвестном направлении. Почему, я и сейчас не понимаю. Изо дня в день делать пустые пилюли и чувствовать пустоту внутри. Сотни таблеток бегут по дорожке и сами прыгают в красивые пачки с разноцветной упаковкой. Представлять каждый день на работе, как пациента с раком, СПИДом, эболой или чем-нибудь ещё похуже пожирает их болезнь, а родным он говорит, что ему чуть-чуть лучше. Они верят и продолжают жить, чтобы разочароваться в конце концов.

Разочарование — это слово, которое произносит бабушка, когда я подхожу к матери, которая сидит на полу и плачет. Я молчу и стараюсь не смотреть никому в глаза. На столе лежит красное яблоко…

— Поплачь, легче будет уснуть, а это важно, — говорю я.

— А Бог есть на самом деле? Как ты думаешь?

— Для тех, кто верит, он всегда будет.

Слёзы текут по её щекам. Она засыпает, а я закрываю дверь в её комнату и поворачиваюсь к бабушке с презренным взглядом. Старческие глаза полны печали и одновременно ненависти, но я знаю, что злится она на себя.

— Не буду извиняться. Пока, — говорит бабушка.

Шаги красных туфель с тонким каблуком растворяются в комнате и затихают. «А когда-то она была доброй, как и каждый из нас», — напоминаю себе.

Мои руки дрожат, когда я подхожу к окну. Наблюдать за миром, не участвуя в его процессах, наверное, лучшее средство от депрессий. Успокаиваются мысли, каким бы паршивым ни получился день. Летят ли птицы, плывут ли тучи в красном небе, не важно, даже влюблённые, мило шепчущиеся под тенью сливовых деревьев, не имеют значения, потому что я с миром по разные стороны.

Проходят шок, растерянность, и я ужинаю.

Первое, что спрашивает моя сестра, Мария:

— Почему меня не хотят позвать работать моделью? Я бы накопила на силиконовые губы.

— Маме плохо. Поддержи её.

— Даша подождёт.

Она называет мать по имени, потому что не уважает её. Маша считает, что добьётся большего.

— Не хочешь спросить, что произошло?

— Или пока закачать ботокс в лоб? Мне бы богатого найти мужа.

— Ладно, не обращай внимание. Если со мной или мамой что-то случиться, не переживай.

— Ты прав. Определённо буду копить на губы.

На улице дождь. Сон ли это? Очередная игра воображения. Нет, я не сплю третий день. Мне срочно надо поплакать, но не могу. Каждый раз я стена, которую не пробить, потому что она разбита в дребезги ещё в детстве. Слёзы? Мне не жалко себя. В груди неожиданно чувствую комок. Ложная тревога! Отмена операции. Это всего лишь сконцентрированное равнодушие и заразная мысль, что любой мир — иллюзия, любая реальность — это проекция другой и так до бесконечности.

Безумно хочется спать. Веки становятся многотонным гранитом на моих глазах. На улице гудят всевозможные механизмы, в голове нездоровые мысли. Ночью не видно звёзд. Сквозь облака прорывается свет Луны.

Бессмысленность! Я возвращаюсь в двести пятьдесят третий раз к этой теме и вспоминаю детство, юность, тысячи картинок прошлого, как в кинотеатре. Стараюсь думать о других и проступает первая слеза, означающая то, что «моя сестра умрёт в одиночестве и несчастной», «бабушка потерялась в горе, так как винит себя в гибели дедушки», «мама не знает, где искать выход». Столько всего в капле воды с небольшим содержанием соли! Сон, долгожданный сон и спокойствие…

Утром звонит будильник, и я иду умываться. Обычно в это время все в квартире просыпаются. Странно, что дверь в комнату сестры открыта. Я вижу, как она собирает вещи в чёрную сумку.

— Ты куда, Маша?

Мне не отвечает и остаётся снова наблюдать, отчуждаясь от происходящего. Она продолжает складывать деньги, украшения, юбки, платья, бельё, но останавливается на секунду.

— Что происходит?! — ору я на неё.

— А ты не видишь? Я ухожу на неделю или месяц, чтобы заработать денег. Меня друг позвал в путешествие по Кавказу.

— Чем ты будешь там заниматься? И почему нам не сказала?

— Много вопросов. Я не собираюсь перед вами отчитываться за каждое свое движение. Мне тебя жалко.

— С чего бы это? Я думал, ты эгоистка.

— Не говори ерунды. Дело в том, что я живу по-настоящему, а ты просто существуешь. И вообще наш разговор не приведёт ни к чему. Я давно всё решила.

— Скорее за тебя это сделал другой. Можно поинтересоваться? И что является настоящей жизнью?

Она задумалась и на одно мгновение мне показалось, что на её лице появилось что-то вроде просветления. К сожалению, я ошибся.

— Ну, развлечения всякие, чтобы было, что вспомнить. Например, две недели назад я с друзьями была на митинге. Такой адреналин! Еле убежали от полиции и их дронов. Люди машины поджигали, витрины били, лозунги кричали. Я мало понимаю в политике, но мне понравилось, было весело.

— Какой ужас! Я видел по новостям, но не думал… Будь осторожна. Сейчас я не только про выступления. Разговоры о политике с непроверенными людьми могут быть опасны. Такое время, что на раз могут сдать за вознаграждение.

— Ты скучный. Я ухожу. Вернусь… Хм… Через месяц. Так и передай Даше.

И вновь этот звук каблуков, который становиться тише и вовсе пропадает.

Глава 3

Ненавижу свою работу, но бегу со всех ног, потому что больше нет других мест, где я буду получать соизмеримые гроши. И так на протяжении всей жизни. Ты поступаешь не туда, куда хочешь, так как недостаточно хорош для какого-то важного человека в важном заведении. Ты не можешь выучить итальянский, а причиной является нехватка денег на преподавателя. Ты не можешь играть на гитаре, если не способен купить её. И ты всё время бежишь. И главное причиной твоего несчастья являются на самом деле не деньги: часто ты боишься того, что любишь.

Бывает, тебя останавливает стая полицейских дронов со своими камерами и прожекторами. Утро. Я стою посреди оживлённой улицы и не понимаю, что к чему. Вокруг меня несутся многотонные автомобили с диким рёвом. Ближайшее нормальное (имеется в виду целое и оформленное законно) жилое здание в десяти километрах, поблизости только серые металлические бараки и заросшие поля, иногда ещё, если приглядеться, можно разглядеть красно-жёлтое пятно — это заправочная и закусочная. Я был там с мамой, когда отмечал свой день рождения, и познакомился с Димой. Он подрабатывал летом, мы разговорились. В тот день я узнал об «Эйфории».

Всё-таки оживлённая трасса не предназначена для пешеходных переходов.

— Вы пробежали в неположенном месте! Никуда не уходите, полицейский направлен для проверки документов, — говорит бездушный голос с неба.

— Если бы вы построили переход…

— Гражданин, вы что-то сказали. Это сопротивление властям?

— Нет. Я счастлив и меня всё устраивает. Да здравствует правительство федерации!

Опоздаю на работу. Я в восторге!

Свет от прожекторов начинает ослеплять, и я закрываю глаза. Шум теперь перевоплощается в волны, омывающие мои ноги. Я на необитаемом остове, на много миль только Асфальтный океан. Пусть дальше светят! Возможно, загар появится.

Приходит толстый мужик, выписывает мне штраф, который отправится в мою коллекцию. И почему они так любят придумывать мне хобби? Я улыбаюсь и благодарю.

— Ты смотри у меня! За неуважение есть отдельная статья.

— Я знаю, многоуважаемый. У меня дядя по ней сидит уже два года.

— Ну… По вам видно, что родственники не соблюдают законы.

–Да? Не представляю, почему такой вывод был сделан. Но пусть так.

— Да, пусть. До свидания, — уныло сказал мужчина и увёл дронов с собой.

Я смотрю на наручные часы. Стрелки несутся вперёд к цифре, лишающей меня премии в этом месяце. Хотя зачем мне спешить? Ах, точно! Ради денег. Зачем я терплю? Ах, да! Я хочу жить на свободе, хочу гулять по автострадам без препятствий, как сейчас, по баракам и заброшенным складам. Кого я обманываю? Ради семьи. Не бросать же их!..

После асфальта ноги привыкают к сырой и холодной земле. Ночью шёл снег с дождём. Остаётся посыпать её солью. Жёлтые лужи, осколки бутылок, пахнет мочой. Мне не привыкать. Я этот участок пути всегда пробегаю быстрее других. Соседские мальчишки играют в футбол. Приходится уворачиваться от мяча. Они меня знают в лицо, поэтому приветствуют и смеются.

— Здравствуйте, мистер! — орут они, как один организм.

— И вам привет. Спешу, так бы сыграл. Удачи, ребята!

Автобус к моему счастью приходит как раз в тот момент, когда я большим скачком перепрыгиваю через лужу к остановке. Я нащупал билет.

Джинсы внизу мокрые, но мне давно всё равно. В первый раз за долгое время меня не клонит в сон. Всё, что я вижу, не кажется больше бледным и непримечательным. Осталось, правда, послевкусие, лёгкая нотка грусти.

Типичные офисы всегда пропитаны бесконечной суетой. Люди копошатся в муравейнике. Есть командующие, уборщики и рабочие, а в бюро по трудоустройству трудятся матки, пополняющие наш коллектив. Макар сидит на уголке стола, заигрывая с темнокожей девушкой, секретаршей моего босса. Какие у неё длинные ноги!

— О, не помню, когда ты последний раз опаздывал. Я думал, что звание самого пунктуального у тебя не отнимут. Эх! Ошибся, — отвлёкся Макар от беседы с Лизой и крепко сжал мою руку.

За тонкой стенкой обитает большой муравей, которого надо бояться! Он кричит и плюётся в лицо, если что-то идёт не так, но слушать тебя оно не станет, потому что ты не его уровня. Его зовут грозным именем Эдик. Стрелки часов подходят к двум, и он выбирается из своего логова. Украв и продав его одежду, наверное, можно на эти деньги было бы купить хорошую машину. Итальянские, швейцарские, немецкие, китайские известные фирмы изготавливали для него туфли, пиджаки, брюки, часы, галстуки, однако за счёт труда тайских, африканский или вьетнамских рабочих. Этакий павлин двадцать первого века. У него поднята голова, уверенный взгляд, но он эгоист от мозга до костей.

Эдуард подходит ко мне и гавкает. Я думаю о его слюне, которую уберу, когда он уйдёт. Что он мне говорит? Непонятные звуки. Самое верное в данной ситуации отвернуться и начать работать — обычно срабатывало. Я печатаю, старательно нажимая на клавиши, и краем глаза замечаю, как он убегает дальше. Мои плечи расслабляются, я устраиваюсь поудобнее в кресле.

Конечно, я не люблю своего босса, презираю, но это не делает его плохим человеком. Просто он потерялся также, как и многие на этой планете. Мне приятно думать, что это так…

— Как ты? Не повезло! Он на тебе гнев сорвал. Ходят слухи, что его жена второй раз изменила ему, хотя говорила, что больше так не будет. Справедливость существует? — спрашивает Макар.

— Существует жизнь.

— То есть нет?

— Нет. Справедливо только то, что выживает сильнейший и хитрейший. Эта правда.

— А как тебе такое: допустим, смерть иногда может изменить и спасти тысячи или даже миллиарды жизней, хотя человек, который должен гипотетически умереть, по сути ни в чём не виноват и только косвенно, сам не подозревая, крупно влияет на историю?

— А?

— Подожди. На чем?.. Да, точно. Значит ли это, что понятие «справедливость» очень расплывчатое и его трактовать можно лишь относительно всего человеческого рода в целом? Для одного человека мир устроен неправильно, но какое дело Вселенной и всему времени до его мнения? К тому же воспринимаем мир мы по-разному и пропускаем его через свою призму, а не чужую.

— Слушай, давай потом пообщаемся, после работы. Сейчас надо рекламировать товары.

— Людям, мало что из себя представляющим, товары, никому не нужные, которые они почему-то купят и поставят в тёмный и пыльный подвал.

— Макар!

— Хорошо, ты снова прав. Ещё есть чердак!

Первый звонок. Гудки и наконец берёт трубку женщина.

— Добрый день. Вы найдёте пару минут? — начинаю я.

— Нет. До свидания.

И наступает молчание.

Так повторяется изо дня в день и уже перестаёшь пытаться понять логику корпораций. «Здравствуйте» и «прощайте» делают твою жизнь серой. Индикатор значимости на нуле. Самое удивительное, что не кладут трубку либо одинокие, либо очень больные. Первые пытаются поддержать разговор и можно в восьмидесяти процентах случаев сказать, что им больше шестидесяти. Вторые же жалуются на плохо прожитую жизнь, боли и иногда плачут, но редко сами способны отключить телефон.

Недавно я обнаружил подвид вторых — это душевнобольные. Как ни странно, с каждым днём таких становится больше, будто это какой-то грипп, с которым не научились бороться. Они несут чепуху, кажущуюся им разумной. Главное самому не проникнуться, чтобы не сойти с ума. Я не выношу и двух минут. Приходится быстро излагать рекламные тезисы. Я бы сразу прекращал с ними общение, однако есть требование начальства, по которому всем, кому дозвонился, обязан тараторить одну и туже информацию.

— Вам будет интересно узнать, что в нашем ассортименте много изменений.

— Мой муж ел огурцы! Они были похожи на…

— Прошу прощения, — спешно прерываю я её, краснея. — Новые зубные щётки фирмы «Золотые зубы».

— Мои тени преследуют меня! — визжит она в трубку. — Меня окружают тени. Темнота! Это Миша, он после смерти. Вашти не рада.

— Э… Вам больше не придётся ходить к стоматологу. Хотите приобрести? Низкие цены.

— Темнота повсюду. Помогите!

— Включите свет. До свидания.

Я откладываю телефон. Вздох. Две камеры смотрят на меня и ещё пятнадцать на других сотрудников. В офисе стёкла от потолка до пола. Город просматривается на много километров. Я с усталой улыбкой наблюдаю за тучами, деловым центром со своими небоскрёбами, которые похожи на пятнистых китов. Пятна включаются в одних местах и гаснут в других, стоит только кому-то оставить своё место. Но дальше трущобы, бараки, поля, дома, оставшиеся в целости с начала века. Чёрные тучи обещают осадки.

Заканчивается рабочий день, меня приглашает в бар Макар. Мы идём молча. Хорошо, когда есть друг, с которым можно почувствовать, что провёл великолепно время, хотя не обмолвился словечком. Впереди толпа, плакаты, лозунги. Шумно, как на вечеринке. Вдруг пролетает вертолёт, освещая собравшихся, их безумные глаза, требующие справедливости. Количество людей на пути увеличивается, начинают толкать и прижимать к стенам. Народ кричит и высказывает недовольство. Чем дальше, тем хуже. Темнеет и просыпаются инстинкты. Я не на шутку взволнован.

— Мне кажется, что в баре лучше посидеть в следующий раз, плохая была идея, — неуверенно мямлю я за спиной Макара и пытаюсь не отстать.

— Да? Вроде бы ты был рад, когда я позвал тебя. Дело в этих наивных?

— Отчасти. Почему ты их так называешь?

— Они верят в перемены. Знаю я эту песню. Сначала выходишь весь из себя такой, а после первой дубинки и ночи в обезьяннике тебя всё в мире устраивает. Я никого не виню. Мы пришли, кстати.

Макар выбрал столик поближе к выходу, потому что, как он сам пояснил, нам легче отсюда будет разглядеть происходящее и быстро убежать, если придётся. Пошёл снег.

Мы ждём кофе. Кажется, что Вселенная разделилась на ту, которая за окнами бара, и спокойную внутри, где официантка подаёт тебе пирожное. Посетителей мало: старик в военной форме с приколотыми наградами, уткнувшись в газету, выбивает ногой мелодию по полу; очень худая девушка, чьи кости выпирают наружу, будто их отторгает тело; мистер в кепке, который жуёт сухари и наблюдает, как и мы, за происходящим.

Принесли горячий кофе. Я отпиваю чуть-чуть и, почувствовав тепло, идущее вниз, ощущаю ещё, как каждая клетка расслабилась. Мы просто смотрим телевизор в 3D. Я, Макар и кучка чудиков.

Группа подростков с битами бьют машины. Ну в чём виноваты бездушные транспортные средства? Ты учишься подсчитывать убытки: одна вмятина — можно починить, пять — металлолом. Затем принимаются за витрины. И кто придумывает такие нелепые сюжеты? Какой жанр? Где главный герой? Столько вопросов не должно появляться при просмотре. Стёкла разлетаются в разные стороны, задевая прохожих. Начинается паника, когда взрывается первая петарда. Магазин игрушек напротив поджигает мальчик в чёрной маске. Он отходит к своим друзьям, и они вместе наблюдают за тем, как плавятся глаза плюшевых мишек. Пластик от паровозов, самолётов, роботов стекает в одну горячую лужу. Огонь пожирает соседние этажи и люди выпрыгивают, чтобы выжить. Дым поднимается высоко в небо и смешивается со снегом в серую глину. Переломы, ушибы и радостные глаза ребят, которым всё сошло с рук. Гениальный поворот сюжета! Браво автору. Новая петарда! Взрыв там, сям, маленький салют, крики в другом месте. Сотни лиц перемешиваются в потоках, и подростки теряются в толпе. Приезжают машины с вежливыми людьми, которых забрасывают коктейлями Молотова.

— Долой рабство разума! — орёт женщина с дерева. Интересно, как она туда забралась. Я чувствую, что скоро кульминация или даже финал.

— Теория хаоса гласит, что если в детерминированную систему ввести малейшее изменение, то это приведёт к необратимым последствиям и небольшое отклонение перерастёт в коллапс или, вероятно, в катастрофу. Знаешь, дружище, что пошло не так в нашем случае? — спрашивает Макар и глотает пива из горла бутылки.

— Нет.

ОМОН скручивает парня, прижимая лицом к стеклу бара. Какой большой и кривой нос у этого человека!

— Они решили остаться у власти после кризиса, который сами устроили. Хаос! Система должна работать в любом случае и не зависеть от кого-то одного олигарха или нескольких. Понимаешь?

Я киваю. На самом деле мне не хочется обсуждать с ним проблемы мирового масштаба. Я бы лучше поговорил про свои, его, но ты являешься частью Вселенной, а она твоей, поэтому приходится интересоваться глобальным.

— Достали эти кризисы. Все они из-за эгоизма, равнодушия. Вспомни хотя бы историю 2021. Ужас!.. — продолжает мой собеседник.

За минуту увезли уже половину собравшихся на митинг. Догорает дом. Стало светло, как ранним утром. Скорая приезжает и уезжает постоянно.

— И это пройдёт, ничего не вечно. Система раньше была хаосом, — придумываю я, что ответить.

Мужик с охотничьей винтовкой стреляет в незнакомцев, перезаряжает, целится и снова стреляет. Я слежу за ним. Он не моргает. Его убивают с вертолёта. Красное пятно течёт по серому снегу. Что он хотел этим сказать? Ещё один сумасшедший?

— Точно. Верно подмечено! Всё вокруг было раскалённой пылью: солнечная система, галактики, наша планета, твой стул, а в итоге стало тем, чем оно является.

В нас кидают мусорный бак, разбивается стекло — и вот на нашем столе вместо пирога кожура от банана, пустые пачки от таблеток и презервативы, похожие на высохших медуз. Я дождался финала! Стекло на моей одежде. Мы спокойно встаём и жмём друг другу руки.

— Думаю, что это логичное завершение беседы, — говорю я, улыбаясь.

— Согласен. Уходим.

Глава 4

Утром я решаю включить впервые за долгое время телевизор, чтобы понять, что собирается предпринять государство. Какая в принципе ситуация в стране? Какие реформы нужны? На первом канале, который мне попадается, рассказывают про то, как нужно справляться с месячными, на втором шутки ниже пояса, а на третьем новость о герое-юноше, влюбившемся в проститутку.

«На федеральных каналах должна быть информация о вчерашнем!» — возмущаюсь я про себя. Но, к сожалению, не судьба. Идут передачи, где всё обсуждения крутятся вокруг какой-то семьи: один якобы убил дедушку, чтобы получить квартиру, и женился на тёте. Нервный тик отчаяния и следующий канал.

«Утренние новости. Вчера вечером группа сепаратистов совершила погром, но ОМОН и полиция помешала им свергнуть власть. Во всём виноваты западные агенты, спонсирующие население процветающего государства, чтобы разжечь ненависть. Всем участникам выступления предъявлены обвинения. Слава власти федерации!»

Уже другое дело. Упомянули. Часто же они врут. Частичная правда воспринимается от них, как абсолютная лож, даже если сам присутствовал на месте происшествия. Идёт всё к тому, что скоро большинство граждан окончательно откажется от мыслительных процессов. Проклятая пропаганда!

Я нажимаю кнопку, меняются картинки, но не суть того, что нам хотят донести. Люди в телевизоре каждую секунду намекают зрителям, что они овощи: покупайте это, а не то, потому что вот так лучше, но не спрашивайте, откуда я это взял. Поэтому я отключаю и пытаюсь понять, что за шум в комнате мамы. Один стук в дверь — шорох прекращается. Слышно, как она нервно дышит. Долго думаю, что делать дальше. Касаюсь ручки, затем непонимающим взглядом осматриваю её, потому что она липкая. Под дверью тоже мазь. Подношу руку к носу — воняет; так пахнет часто в церквях. Отражение календаря в зеркале доносит до меня факт, что сегодня двадцать восьмое. Близится Новый год, ещё один цикл. Я оборачиваюсь вместе с планетой вокруг звезды по имени Солнце, меня ничем вроде бы не удивить, но происходит, действительно, что-то несуразное. Что с мамой?!

Человек практически всегда будет идти по самому простому пути. А легче всего в любой ситуации — это просто не обратить внимание. Я пожимаю плечами и иду к Диме. Мы наметили встречу днём около заброшенной парковки. Сегодня свободный день, потому что не моя смена.

Выходя из подъезда, встречаю соседку. Она выглядит уставшей. На лице всё же есть натянутая улыбка.

— Привет. Ты измотанная.

— Работа трудная, — поясняет Анна.

— Понимаю.

Короткий разговор, а приятно.

Парковка возвышается над остальными постройками на пять-шесть метров. Тускло блестит снег, напоминая пыль. Яркие солнечные лучи проникают в мою холодную пещеру, не заполняя её полностью. Я стараюсь сидеть в тени. Жду моего друга, облокотившись о бетонный столб. Не люблю, когда слепит глаза.

В моих руках Роман «Три товарища» Мария Ремарка, мягкая обложка, пожелтевшие страницы, пахнущие двадцатом веком, и грустная история с приятным послевкусием, которое ты будешь помнить до конца своих дней. Не хочется расставаться с книгой, потому что в тебе уже её частичка, а в ней твоя. Вы — одно целое. Ты — часть истории счастливой и трагичной любви, гадкого мира, где могут запросто убить не за что. Последние хрупкие листы, искренние переживания за героев. Я проживаю в последний раз страничную жизнь и возвращаюсь к реальной. Отвлекаюсь на минуту, задумываюсь и вижу Диму, который быстрым шагом направляется ко мне. Его мутная фигура увеличивается и постепенно приобретает очертания.

«Два товарища нового века,» — думаю я. Ветер усилился, и снежинки теперь долетают до моего лица. Освежает. Я машу протезом, приветствуя Диму, а он улыбается, затем опускает взгляд вниз. Через несколько секунд он стоит передо мной весь сжатый и нерешительный.

— Что за важность? Мы редко тут встречаемся, — начинаю я разговор.

— Я не хотел, чтобы нас подслушали в «Эйфории». Сегодня там будут наркодилеры, глава местной мафии, продажные копы. Одним словом, много народу, а меня и тебя знают, поэтому не хочу, чтобы о нас плохо думали. Нет желания, чтобы в принципе на нас обращали внимание.

— С каких пор тебя волнует, что думают эти чудики? Мы же сами по себе.

— Да… Не хочется лишаться такого места, я к нему привык. Не нужно нам лишнее внимание.

— Ладно, не буду вдаваться в подробности, что у тебя за мусор в голове. Лучше скажи, зачем я прождал здесь тридцать минут.

— Насчёт твоей сестры.

— А что с ней? Она уехала, а точнее сбежала на время.

— А… Ты знаешь! Так… Она с дружками, которые являются байкерами, заявилась ночью в мой дом.

— Мне очень жаль, но я ничего с этим поделать не могу. Маша взрослая и тупая. Такая выросла!

— Ага, ясно. Но всё же сделать ты хоть что-то сможешь? Она мне угрожала вместе с пухлым бородачом в кожаном костюме. Размахивали битой! Помяли мне дверь! Хорошо, что окна стойкие, только треснули немного. Беспредел. Объясни мне такую вещь: с чего они решили, что у меня есть деньги?

— Мне откуда знать? Я про тебя ничего практически не рассказывал.

— Практически?!

— Ну, помнишь, как мы ночевали у тебя дома, когда у меня в квартире свет вырубили за неоплаченные счета?

— Да.

— Тогда я сказал, что ты дал мне денег, а на самом деле я их украл у мафии.

— Шутишь? Не может быть!

— Да не… Там немного нужно было зелёных, даже никто не заметил. У них большие суммы ходят, а я процента не украл. Деньги лежали пару секунд без присмотра, и я подумал, почему бы не попробовать. Наверное, Маша подметила в моей лживой истории факт, что ты отдал деньги.

— Что могу сказать?.. Но больше так не делай!

— Понял. Я позвоню ей и объясню, как было на самом деле. Пошли тогда?

— Ага.

Дима давно простил меня, но всё равно старается молчать, пока мы идём к зданию «Эйфория». Его взгляд устремлён вперёд, а руки сомкнуты в замок сзади. Неловкий момент, который постепенно улетучивается. Жалкая попытка поддержать беседу, вторая — и мы всю дорогу обсуждаем его новую девушку. Высокая, рыжая и бесстыжая, работает барменом и у неё потрясающая фигура. Я представляю эту картину: несуразный человек с чёрными гусарскими усами около изящной девушки.

На пустом поле стоят два грузовика. Грязный след от их шин тянется по траве несколько метров. Около громадных машин, заполненных, видимо, шприцами, наркотиками и техникой, как телевизоры, спутниковые тарелки, теснится позолоченный автомобиль с тонированными стеклами. В одном из грузовиков наверняка есть еда; обычно привозят чай, кофе, некрепкий алкоголь, Доширак, ледяные сосиски. Может повезти постоянным жителям, если довезли лекарства, потому что они сейчас очень нужны: некоторые умирают от заражения крови, СПИДа и других инфекций. Кто-то из бомжей, смотря вниз за тем, как разгружают продукты, молит Бога, чтобы он не покинул его.

Обезболивающие тут скоро будут валютой.

— Если будут лишние деньги, купим им немного лекарств? — читает мои мысли Дима.

— Обязательно.

Из автомобиля выходит лысый азиат в дорогом костюме, на нём золотая цепь. У мужчины татуировка красного дракона на весь череп, на левой руке изображение колеса сансары. К этому человеку подходит Анатолий, приставленный к заведению мафией, чтобы распределять товары и контролировать ситуацию. Они жмут друг другу руки. Вокруг них столпились жилистые люди, телохранители.

— Надо обойти их, чтобы не привлекать внимания. Суеты сегодня будет много! — говорит Дима и отводит меня в сторону. Через чёрный вход мы проходим к лестнице, на которой теснятся грузчики. Сотни коричневых и бежевых коробок разносят по этажам. Мы находим лазейку и встаём между амфетамином и водой.

— Проходите быстрей, товарищи наркоманы! — ругаются на нас.

— Мы не употребляем, — отвечает кому-то Дима и показывает средний палец.

— Да нам всё равно. Мы работаем, а вы здесь саморазрушением занимаетесь.

— А? Вы так шутите или в зеркало перестали смотреть?

Грузчик пренебрежительно фыркает и закатывает глаза. Сверху доносится слабый звук падающих капель. Крыша совсем дряхлая, стены покрылись зеленью. Поднимаюсь на первый этаж — пустота: ни мебели, ни больных, которых раньше собирали тут, ни спальных мешков. Абсолютно голое место, будто помещение стало возможно раздеть, как женщину. И холод по спине при виде застывшей крови на полу.

— Куда вы дели тех несчастных?

— В подвале разместили. Бос решил, что здесь должно открыться казино. Мы поставим игровые автоматы, больше игрушек, чтобы привлечь подростков, покерные столы. Я слышал, вместо подвала скоро будет клуб, — говорит один из грузчиков и продолжает идти.

— Как ты думаешь, кому-нибудь есть ещё дело до других? — спрашиваю я Диму, а он указывает пальцем мне на Андрея, который обнимает Аркадия.

— Им ещё не всё безразлично, потому что они потеряли пока только вещи.

— Привет, — говорит Андрей нам. — Его выгоняют. Представляете, Кеша живёт с нами три недели! Всего три… А я два года и ничего.

— И как ты, Андрюха, до сих пор жив? Столько раз на неделе закидывался! — спрашивает Дима.

— Сам не знаю. Может, завяжу. Последний месяц меньше стараюсь употреблять и не такие сильные. Лучше послушайте… Вот этот человек болен раком, от него ушла жена и ему пришлось продать дом из-за долгов за лечение, но он продолжает улыбаться. Что значит вера!

— Не надо меня смущать. Я найду ночлег, не переживай, — бормочет в нос Аркадий с кривой улыбкой. Уголки его губ дрожат, под покрасневшими глазами болезненные пятна. Опухшими руками он забирает сумку с самым важным и, высоко подняв голову, спускается вниз.

Издалека слышу, как подъезжают полицейские машины. Красно-синий свет проникает сквозь треснувшие в форме вазы стекло и освещает левую часть этажа, которая быстрым темпом заполняется коробками.

— Неужели? — вопрошаю я низким голосом от волнения.

— Не суетись! Они за своей долей.

Я отпускаю голову, и мы идём дальше, за нами, перебирая ноги, медленно следует Андрей. Долго не видел его в здравом уме. У него прояснились глаза и речь перестала быть вялой.

Знакомый влажный запах, скрип под ногами. Я могу, наверное, закрытыми глазами пройти к VirtualXRay и не споткнуться ни разу. Всё на том же месте лежит Вера, у которой в её тридцать два появились седые волосы; хорошо, что она блондинка и не заметен первый признак старения. Сегодня около неё нет подруги, поэтому она в приемлемом состоянии: нет отравления наркотиками. Боится, видимо, умереть в отсутствии Оли.

Я нечасто проявляю сочувствие, но есть в ней какое-то очарование, не то, на которое можешь любоваться каждый день, а странное, когда достаточна взглянуть раз, чтобы понять всю глубину жизни и смерти. Она бледная, как снег, освещённый фонарём, прикладывает к синим губам тонкую сигарету и выдыхает дым, будто последнюю каплю сил, последний миг молодости, оставленный в том мире, где она думала, что значит хоть что-то… Её прозрачная кожа обнажает рёбра, которые поднимаются и опускаются, давая понять окружающим, что она не призрак, не воображаемый друг; Вера существует.

Снова генераторы, стоны наслаждения мужские и женские в соседнем зале, беговая дорожка и полтора миллиметра пыли на ней, костюм и ощущение холода в груди и руках, которое проходит в тот момент, когда я подключаюсь. Тишина. Несколько нажатий по клавиатуре — и меня отбрасывает в другую реальность, подальше от всех проблем моего времени.

Я падаю в сыпучий песок, и он накрывает меня с головой. Нескончаемый поток песчинок, размером одна восьмая миллиметра, скребётся по телу. Пытаюсь ухватиться руками, но не за что. Видно только голубое небо, солнце в зените и белый песок. Вокруг море, состоящее из виртуальных разрушенных гор. Вдруг я полностью понимаю, в каком беззащитном положение. Моё сердце замедляет свой бешеный темп, и решение в спокойной голове приходит: вспоминаю, что всё является миражом, нащупываю шлем и снимаю его рывком.

— Извини, — говорит Артём, ещё один любитель VirtualXRay, стоя у компьютера. — Не те координаты. Перезагружать придётся.

Где теперь настоящее? Разделяй вымысел и существующее наяву! Эта гнетущая боль в душе в первые секунды после резкого выключения, растерянность… Схватившись за голову, я тону в окружающем меня пространстве: окна, туманное отражение в них Зазеркалья, серый бетонный пол в пятнах, как на теле у прокажённых.

— Хочешь выпить виски?

— Нет. Я в полном порядке. Дай мне минуту.

Дима на соседней дорожке спокойно идёт, смотря по сторонам. Он ищет то, что ему поможет при забегах на рынке, какие-нибудь дополнительные ускорители. Я надеваю шлем дрожащими руками.

— Всё со мной хорошо. Жив, здоров и готов веселиться, — говорю я сам себе и закрываю глаза (теперь их страшно открыть). Пару раз прыгаю на беговой дорожке, чтобы размять ноги, кручу руками и слышу, как скрипят немного суставы, но ничего, можно загружаться. Главное — это настрой.

Глава 5

Передо мной тянутся нитями одноэтажные домики вперемешку с лавками. На небе Юпитер и мутный крупный мячик, Европа, а сам я иду по поверхности Ио, смоделированной Йоханом Мерсом в 2056 по фотографиям со спутников. Твёрдый ландшафт жёлто-зелёного цвета, вверх вырывается из трещин пар сероводорода (хорошо, что это только симуляция). Солнечный свет, прорываясь через облака, рассеивается. Я вижу Диму, который общается с торговцем под ником Арканец. Подхожу ближе. Аватар продавца редких товаров бледный, по лицу размазан от носа до шеи зелёный шрам, цвет радужки и кожи белый, как полотенца в номерах мотелей. Они торгуются за какую-то вещь, не могу разобрать слова, поэтому приближаюсь ещё на метр.

— Мистер, такого ускорителя вы не найдёте больше нигде. Вещь бесценна, и по-хорошему я должен был бы найти коллекционера, который заплатит гораздо больше, но вижу вы неплохой малый. Договоримся?

— Тысяча рублей?!

— И ни копейкой меньше.

— За такие деньги я могу купить машину! Скидывай двести и по рукам.

— Сто.

— Сто пятьдесят.

— Ладно… И только потому, что я проникся вашей целью. Обыграть друзей — это дело понятное.

Дима оборачивается ко мне и улыбается. Арканец переводит деньги на свой счёт и на ногах моего друга появляется новая обувь.

— Проекция моей скорости на игру увеличена на десять процентов.

— Всё равно не догонишь. Мышцы у тебя на ногах слабые, — говорю я.

Мы идём дальше, вдали пейзаж песчаной бури в низине горы. Вечное путешествие мелких частичек, заключённых в идеальную программу.

— Подходи, не стесняйся! Арбузы, карамбола, папайя, клубника. Вкусно, — с армянским акцентом зазывает нас ещё один гуманоид. Своими осьминожьими щупальцами он протягивает шкатулку с рубиновым камнем.

— Остановимся? Давно не пробовал манго. По сколько оно?

— Давай. Хотя мне ничего не надо, — морщусь я от солнечных лучей, отражающихся от небольшого зеркальца, вставленного в шкатулку.

— Рубль штука, — говорит одновременно со мной продавец.

— Ага. А с доставкой в Москву?

— Четыре рубля, дорогой.

— Беру пять.

— Может, арбуза, малины?

Дима крутит в руках предмет и наконец вдавливает камень внутрь — появляется меню со всем списком, в котором прописано количество на складах фруктов и ягод, цена, выбор города доставки.

— Удобно, — хвалю подобного моллюску гуманоида.

— Спасибо. Меня зовут Арарат, обращайтесь.

Время бежит быстро, но солнце здесь, как и любые другие небесные тела, неподвижно; такое ощущение, что я сплю или того хуже. Нет ни тени, ни звуков от моих шагов, даже камни одинаковые, повторяются формы скал каждые двести метров. Заканчивается рынок. Вот граница маленького мира, дальше идти не получится. Мы стоим и смотрим вдаль, думая о своём.

Сегодня я купил нож для кухни, который придёт по почте через дня два из Молдавии. Сильно тратиться означает для меня смерть от голода. Дела идут не очень, последний штраф за опоздание обошёлся мне в пять процентов от зарплаты. Сурово.

Вдруг я ловлю на себе взгляд за спиной, который точит меня, как вода скалы. Во мне пробивают дыру, я краем глаза замечаю рыжую женщину в чёрном плаще до самых щиколоток. Кто она такая? Незнакомка делает два шага ко мне, но резко останавливается, поднимая клубы пиксельной пыли. Так она стоит, не издавая ни звука, секунды две и отворачивается.

— Не оглядывайся! — приказываю Диме, но он уже смотрит в её сторону. — Что ты творишь?

— Мне любопытно.

— Слушай, а не она ли это?

— Боже… Ты сошёл с ума! Точно бес вселился. Проснись! Не надо мучить себя. С той всё кончено, не найти её. Ой!.. Какие есть необычные люди. Ты же просто понравился незнакомке в плаще. Она не в себе? Тогда вы идеальная пара. Как может понравиться человек, если ты его даже не видел ни разу и не слышал? Ладно по настоящей улице гуляешь, но здесь это так странно! Мурашки по телу.

— Подойдём?

— И ты туда же? Нельзя наступать на одни и те же грабли два раза!

— Я иду, а ты делай, что хочешь.

— Ладно, будь по-твоему.

Мы шаг за шагом приближаемся к ней. В одно мгновение она опрокидывает стулья у забегаловки, вырытой в скале. Её взгляд передаёт животный страх, будто я не человек, а медведь, весящий тонну. Женщина, размахивая плащом, перескакивает со стола на стойку, и чёрная фигура несётся вперёд. Забавно: погоня в пещере, над головой двухметровые сталактиты, готовые свалиться, чтобы окончить игру.

— Кто ты?

Она молчит, затем исчезает, превратившись в голубые огоньки. Действительно, игра окончена! Сняла шлем.

— Я уверен, что была она, — говорю Диме, но он недовольно вертит головой.

— Ту ты никогда больше не увидишь. Мне жаль.

— Под другим аватаром, — добавляю, не обращая внимание на друга.

— Ты ошибаешься. Сколько в мире шизофреников с VirtualXRay! А мы гонимся за одним из них… Беда. Тебе бы к психотерапевту пойти или девушку найти реальную.

Я ничего не отвечаю и иду к агсардцу, одноглазому аватару с зелёной кожей, у которого она что-то покупала.

— Здравствуйте, — решительно говорю ему.

— Привет. Нужны запчасти для оружия?

— Оружия? Я хотел спросить, что покупала та женщина.

— Убегала она от тебя быстро… Что-то натворила плохого?

— Да нет! Я её знал давным-давно и хотел понять просто, куда пропала на год.

— А от меня что надо?

— Что она у тебя купила?! — кричу я, мои нервы на пределе, злость комком подступает и преобразовывается в сжатые кулаки.

— Я не оглашаю такую информацию. Всё, происходящие между мной и клиентом, остаётся тайной. Дело чести и торговли!

Перевожу ему пять рублей и говорю:

— Посмотри на счёту.

— Снайперскую винтовку Драгунова. Семь целых шесть десятых миллиметра, самозарядная. Ещё Кольт купила и информацию про усыпляющий газ, который я не продаю. По моему скромному мнению слишком много газа…

— Не подскажешь, как мне найти ту девушку?

— Извини. Вариантов не могу придумать.

— Хорошо, всё равно спасибо. Очень помог.

Глава 6

Я возвращаюсь домой. Темно и холодно. Фонари, как волны в Андаманском море, то появляются, то исчезают. На горизонте мигающая разными цветами точка, которая может быть, чем угодно, но мне хочется верить, что там зажгли ёлку в детском саду, а завтра дети узнают: им приготовили подарки, они их заслужили. Хочется верить, что так и будет, потому что не может грусть проникнуть во все закоулки. Где-то там, на горизонте, где предки думали, кончается земля, есть радость.

Облака низко. Чуть-чуть поднять руку… А нет! Не уцепиться. Это тебе не туман, который обволакивает тело и просачивается влагой в лёгкие. Облака — стены замка, защищающие свою красивую королеву от взоров посторонних, за ними скрывается Луна.

Многие жители царства уснули, гаснут огни в окнах домов и бараков. И лишь в недостроенных зданиях горит мусор, чтобы дарить тепло. Автострады, развязки! Вот здесь никто не спит. Постоянное движение машин, напоминающее стихию, как песчаная буря, сила ветра или воды. Не остановить жизнь! Она течёт и только видоизменяется. Да… Правы буддисты. Вечный круговорот, колесо, в котором катишься и никак не получается избавиться от тревог, злости, зависти, ревности. Трудно отделить себя от всей той каши, с которой мы рождаемся в голове. Недостаточно сесть под дерево в позе лотоса, чтобы отбросить тараканов, кишащих в мыслях, и со спокойным сердцем продолжить жить. Обычному человеку для понимания простейших вещей иногда требуются года. Как ходить? Как говорить? Как читать? Это постоянное «как» вновь и вновь, словно чередование дня и ночи, где светлое время суток — это вопрос, а тёмное — ответ, возникает ростком в душе и растёт, пока ни насытится. Как трудно человеку и любопытно одновременно узнавать мир, пока он ребёнок. Главное не потерять до конца в себе детское влечение к чему-то прекрасному, новому, не прогнуться под угрозами общества, тогда легче будет потом понимать. И, может, однажды… Однажды ты не будешь страдать!

Подбираю ключ от второго замка. Он входит в отверстие. Нож скользнул по маслу. Прикасаюсь пальцем к сканеру и дверь открыта. Что я чувствую, окунаясь в темный коридор? Любопытство. Хочется узнать, кто в помещении, как расставлены предметы. На дне я обнаруживаю отсутствие мамы и беспокойство. Тревога от незнания, которое похоже на стену на границе США и Мексики, потому что при желании её можно преодолеть.

Я сижу за столом с чашкой горячего чая и отсчитываю минуты. Почему так долго? Не помню, когда в последний раз она уходила, не предупреждая.

Проходит три минуты с того момента, когда я убрал пакетик из кружки, а волнение захлестнуло с новой силой и подступило к горлу.

Десять минут — и вот я смотрю в окно, хотя трудно отличить уже дрожащий на ветру куст от человеческой походки. Слипаются глаза. Мне кажется, что я стал зевать с периодом. Пока думаю, как вычислить частоту, проходит ещё пять минут. Из-за дома встаёт яркая красная звезда, которая при тщательном наблюдении преображается в Марс. «Бога войны только не хватало,» — проносится мысль. Время собирает свои бусинки.

Прошло целых тридцать восемь минут. В протезе отображается десять моих звонков и ни одного ответа. Раздаётся звон ключей, когда собираюсь пойти спать. Свет проникает в коридор.

— Где ты ходила? Я переживал. У тебя что-то произошло? Телефон не работает?

— Я с Ирой гуляла, — равнодушно отвечает она и запирается у себя в комнате.

Агрессия бьёт меня своим током, клетки тела воспалены от раздражения и ничего от былого беспокойства не остаётся. Я ударяю ногой со всей силы по деревянной двери. Лёгкий скрип. Невыносимая физическая боль отвлекает меня от душевной. Я кусаю ладонь, чтобы крик не вырвался из меня.

Утром просыпаюсь от того, что кто-то сидит на кровати. Но сон не сдаётся так просто, и я продолжаю лежать с закрытыми глазами, зная, что мама смотрит на меня. Громкое сопение носа, лучи, проскакивающие сквозь занавеску, — всё это не даёт покоя. «Уходи, пожалуйста,» — молю я про себя. Капитуляция. Открываю глаза. Поражение в тихой войне.

Ночью плохо разглядел её лицо, а оно опухло и покраснело, волосы торчат во все стороны. Мама открывает рот и испуганно произносит:

— Твой отец подменил крестик.

— Что? С чего ты это решила?

— После крещения. Думаю, перед тем, как сбежал.

— Слушай, что за чепуха? Я помню многое с детства. И крестик у меня был всегда… К чему разговор?

В её руках золотая цепочка и распятый Иисус, мирно шатающийся из стороны в сторону. Значит, это не шутка и не издевательство. Дела плохи…

— Я заберу твой. Надень этот, пожалуйста. Я умоляю! Молю!

— Нет!

Я хватаю золотого Христа и швыряю в стену, потому что мне осточертело слушать бред. Не понимаю!

Меня ждёт работа. Способ отвлечься — это убежать подальше и трудиться до той секунды, когда перестаёшь что-либо осознавать и анализировать.

Потеплело. На улице идёт дождь. Тяжёлые капли оставляют пятна на моей одежде. Приятнее, конечно, смотреть на осеннее настроение зимы в офисе со всеми удобствами. Правда, спустя некоторое время затекает шея и приходится делать упражнения, иначе в выходные будут адские ощущения. В моём чемодане лежит термос. Я не первый год занимаюсь этим делом и приспособился. Достаю незаметно для камер и делаю пару глотков тёплого чая. Оставшееся время, даже когда общаюсь, всячески рекламируя ненужные товары, думаю о перерыве.

— Плохо выглядишь, — говорит в середине рабочего дня Макар.

— Спасибо за комплимент, — шутливо отмахиваюсь я.

— Не хочешь провести с моей семьёй выходные? Поедем в Санкт-Петербург. Я переживаю за тебя.

— Со мной ничего не будет. Мне неудобно. Спасибо за предложение, планирую кое-что другое, — вру ему в лицо, а он понимающе кивает и больше не задаёт вопросов.

Мы работаем дальше. На самом деле я не хочу втягивать окружающих в мои проблемы, чтобы не усложнять жизнь. Справлюсь сам. Дожил же до двадцати семи.

Струйки воды медленнее текут по окну, потом совсем замирают, будто по щелчку пальцев остановили время. Теперь по потокам воздуха плывут снежинки. Я звоню и мне отвечают. Боялся весь день именно такого разговора:

— Алло, привет, Миша. Как ты? Почему не навещал?

— Здравствуйте. Компания «Европейские шкафы» приветствует вас и хочет предложить совершенно новую модель. Хотите узнать о преимуществах?

— Последний раз, Миша, я видела тебя после того, как ты умер. Пришёл во сне, весь мрачный. Зачем только полез на того полицейского с кулаками, дурак? Ой… Что случилось, то случилось. Ничего не вернуть. Но приходи почаще.

— Хорошо… Дополнительные полки помогут сэкономить место… Узнать больше можно на сайте. Э… До свидания.

Я сжимаю в руке банку с таблетками успокоительного, которую купил по дороге. О, глицин, даруй мне спокойствие! Аминоуксусная кислота проникает в желудок и растекается по телу, действуя на метаболические процессы в мозге. Заканчивается день. Во мне три таблетки. Я чуть-чуть заторможен, но мне хорошо. Намного лучше, чем было с утра. И кажется, что ничто не способно расшатать мою психику сейчас. Вдруг внутри зашевелилось нечто. Раковая опухоль? Мои органы начали гнить? Или паразит откладывает свои яйца, чтобы они пожирали других существ? Нет. Другое чувство. Скорее мне одиноко. Да! Здорово тем, кто приходит домой, где тебя могут обнять, понять. Прижаться бы и забыться в тепле. Почему я до сих пор жив? Сложно понять. Стечение обстоятельства, теория вероятности. Возможно, какой-нибудь банкир забыл дома портфель и не задавил меня, так как опоздал на совещание? Мама не выпила лишний бокал, и родился именно я? Какая разница? Все эти рассуждения пустые. Ещё таблетка глицина. Умиротворение.

Я захожу снова в пустую квартиру. Ничего, всё проходит. И это пройдёт. В моём кармане список, который я поглаживаю правой рукой. Маленькая бумажка с именами и фамилиями психически больных и одиноких людей. Зачем он мне? Я сам толком не понимаю. Наверное, чтобы пропускать их, когда выбираешь, кому звонить на работе. Перед сном я произношу имена, теряющиеся в тишине. Жду до первых полопавшихся капилляров и пятнадцати пропущенных звонков. Звоню в полицию.

— Балашиха, улица Путина, дом 17. Человек пропал.

— Скоро будем.

Быстро приезжает машина. Два крупных мужика заходят в мою квартиру.

— Чай? Кофе? — предлагаю я.

— Нам кофе, — говорит полицейский с щетиной за другого.

И вот мы сидим за столом. Я пытаюсь вспомнить последние события.

— Она странно себя вела, когда вы в последней раз её видели?

— Да. У неё ещё подруга. По-моему, Ира. Как раз с ней гуляла недавно необычно долго.

— Ну, если кто-нибудь из них появиться, то сообщите нам.

— Фотография мамы есть? — оживился молчун.

— Из фотоальбома. Она на фоне пирамиды в Египте.

— На звонки не отвечает, как я понимаю? — спрашивает мужик с заметной щетиной и жадно отпивает кофе.

— Верно.

Возникает неловкое молчание. Полицейский добавляет:

— Найдём. Шестьдесят процентов находим.

— А что делать с сорока оставшимися?

Снова тишина… И неожиданно звонок, который напугал меня. Прикладываю протез к уху и одновременно смотрю на часы. Пять часов утра!

— Я приеду завтра, — говорит мама. — В Сергиев Посад ездила.

Гудки. Разговор окончен. Я стою в прострации и не знаю, как реагировать. В такую ситуацию ещё не попадал. Ясно только, что пора спать.

Глава 7

Проснувшись в своей кровати от страшных звуков, доносившихся из ванной, первое, о чём я думаю, — события пятилетней давности, которые сейчас, словно волны от брошенного камня, влияют на моё восприятие мира. Белая простыня и подушки с изображениями снежинок навеяли давно забытое прошлое. Вспомнить — это худшее, что может произойти с человеком, для которого самым спокойным местом на планете является «Эйфория».

Тогда тоже была зима, намного холоднее, чем эта. Мы с мамой наряжали ёлку, сестра сидела на полу и ощупывала игрушки, символизирующие прошлые года: змея, бык, тигр и дракон. Динго, наша собака, смотрел изумлённо из-под стола чёрными глазами. Его шерсть цвета выгоревшей на солнце травы, вытянутая морда, свиной розовый нос я запомнил на всю жизнь. Мозг непонятным образом фильтрует миллиарды событий и оставляет только самое значимое. Обычно мама брала Динго за лапы, и они танцевали под звуки курантов, но в тот Новый год он опустил хвост и ушёл к себе. Прошёл месяц и стало понятно, что Динго заболел. Сначала никто особо не переживал, потому что ему было на тот момент тринадцать лет, а это преклонный возраст для собак, когда они часто плохо себя чувствуют. Переводя на наше исчисление, он давно вышел на пенсию.

Динго худел, его шерсть выпадала. Я раньше думал о его смерти, но когда это произошло на самом деле, то удивился, лишился частички себя, будто мне отрезали руку. Он так долго жил рядом со мной, что я не знал, как дальше может существовать общество, идти время. Мне целый месяц снился только Динго: я гулял с ним, играл, а, просыпаясь, не понимал, где я, жив ли он. Проклятый мир, несущая смерть игла в руке опытного ветеринара и понимающие чёрные глаза… С этого началась моя прогрессирующая грусть. Скажите, каждый день кто-то умирает и есть сто процентная вероятность, что старуха с косой коснётся моей судьбы, однако шестого февраля две тысячи шестьдесят девятого года упал занавес. Я, видимо, очень чувствителен ко всяким происшествиям!

Говорят, всё случается не просто так. Я верю в эту философию и остерегаюсь её одновременно. Смерть собаки, которая была значимой частью семьи, стала первым камнем. Волны несутся вперёд, ожидая очередного броска.

Я выхожу из своей комнаты. В ванне кто-то плюётся и мужским зловещим голосом приговаривает:

— Изыди! Убирайся из моего тела.

У меня по телу пробегают мурашки. Такого не бывает, кроме разве что в страшных фильмах, где в конце никого не остаётся в живых. Я просто думал, что со мной такого не может никогда случиться? Снова в голове вопрос: «Как мы пришли к этому?»

Брошен очередной камень три года назад. Я ехал в небольшом грузовике рядом с водителем, Михаилом. Мне не сказали, куда мы направлялись. Позади меня оживлённо общались люди о политике, пока Михаил ни заговорил с акцентом (его отец итальянец):

— Знаете, как приготовить зарин? — неожиданно спросил он, не отводя взгляд от дороги. Все умолкли и посмотрели на его огромную спину.

— И к чему ты это?! — недовольно выкрикнул мальчик цыганской внешности.

— Забавный факт: достаточно всего нуля целых семидесяти пяти тысячных миллиграммов на литр воздуха, чтобы убить вас. А симптомы легко спутать с другими заболеваниями: миоз, тошнота, головокружение. Знаете, как выглядит дихлорангидрид метилфосфорной кислоты? На самом деле там много всяких химических реакций нужно для создания яда, но тем не менее… Объяснять не буду.

— Что теперь хочешь от нас? — ввязался я в разговор.

— Зоман токсичнее, кстати, в два с половиной раза, но отличий в приготовлении и действиях, которые он оказывает на живых существ, практически нет. И он имеет запах яблонь… Очень приятный. Динамит сделать намного проще: достаточно произвести смеси азотной и серной кислот, найти, по-видимому, животный жир, затем добыть опилки.

— Ты предлагаешь убивать? Они же просто болтают, вываливают весь негатив, скопившийся за день, а не хотят создать террористическую организацию, — возмущался я.

— Да! Следи за дорогой, Медведь, — поддерживал меня Даниил, из-за которого я оказался в этом грузовике. Мы познакомились в виртуальном мире, и мои взгляды пришлись ему по душе. Я не имел ни единого представления о том, куда мы мчались со скоростью восемьдесят километров в час.

Оставшуюся часть пути я смотрел в зеркало заднего вида. Мерцающие огоньки покидали меня, отдаляясь всё дальше в темноту города. Вдруг мы остановились, и я понял, что стою перед банком. Даниил положил свою тяжёлую руку мне на плечо:

— Надо действовать, друг. В ячейке тринадцать пять миллионов рублей наличными чиновника, Максима Юрьевича, занимающегося дорогами в Иркутской области. Вчера из-за ямы на шоссе там погибло в аварии шесть детей и пять взрослых. Сегодня мы попытаемся восстановить справедливость. Ты с нами?

Мои ладошки вспотели, глаза бегали, ища спасения. Неотвратимый рок событий!

— Справедливость, — тихо повторяю за ним.

Я видел, как они надевали маски, доставали пушки и мешки для денег. Резким рывком попытался залезть под машину, но меня больно ударили прикладом по затылку. Окружающий мир поплыл, и я потерял сознание. Вот почему нельзя заводить случайные знакомства в виртуальной реальности, от них одни проблемы.

Очнулся. Привязан к рулю. Страх за жизнь помог забыть на время о боли, и я огляделся: периметр был окружён, вокруг стояли полицейские машины. И почему я считаю: такое может со мной произойти, а то, что сейчас происходит в ванной, нет?! Из главного входа выбегали незнакомые люди в разные стороны. Бандиты влезли в грузовик, прикрываясь заложниками.

— Отвязывай его! Гони, гони!

Как только почувствовал ослабление верёвки на руках, локтём отбросил одного и побежал в сторону полиции. Не самое лучшее решение! Мне отстрелили руку. Валяясь в луже крови, я смотрел вслед уезжающему грузовику. Долгое разбирательство, свобода, протез и реабилитация.

— Изыди! — мужским голосом кричит мама.

Я иду на кухню и готовлю себе завтрак под нескончаемые заклинания и плевки. Скоро и я сойду с ума… Надо что-то предпринять. Во мне медленно копится недовольство, которое перетекает в решимость. Бросаю недомытую посуду в раковине и чуть ли ни бегу к двери в ванную комнату, но останавливаюсь, чтобы обдумать то, что надо сказать. Дёргаю ручку и врываюсь.

Мама стоит, согнувшись над унитазом, в её руках пластиковый прозрачный пакет, куда она собирает зачем-то плевки. Я забываю напрочь все слова и бессмысленно мычу. В её глазах растерянность и где-то глубоко остались осколки разума.

— Чем ты занимаешься? Глупости! Перестань.

Я вырываю из её рук пакет и выбрасываю его содержимое. Теперь во взгляде осталась одна злость, припудренная страхом. Однажды слышал, не помню, где именно, о том, что тревога как раз первопричина всех несчастий человека: от физических заболеваний до грехов, описанных в западных и ближневосточных религиях. Беспокойный ум делает людей несчастными, не даёт увидеть важное за стеной проблем. Мама хватает полулитровую бутылку воды и залезает в ванну. Уже через пару секунд она опрыскивает меня и, щурясь, приговаривает:

— Изыди!

Как в фильмах!.. Будто попал в низкобюджетный ужастик. В моём случае конца не предвидится. По жанру должна быть гроза или тревожная музыка, но за окном всего лишь немного стемнело.

— Делай, что хочешь. Я звоню в больницу.

Ухожу, хлопая громко дверью. Неужели такие изменения могут произойти за несколько дней? Нет, конечно. Это медленно нарастало. Хрупких людей нынче легко сломать, особенно, когда возраст предпенсионный. Ослабленный иммунитет, нарушения гормональных процессов в организме, проблемы со связью в коре головного мозга. Хорошо, что не болезнь Альцгеймера. Радуйся мелочам!

В майке и шортах она стоит передо мной и говорит:

— Я ухожу. Уеду подальше, не хочу вас больше видеть. Кажется, что вы энергетически подавляете меня, поэтому часто болит голова… У вас есть кукла вуду, но со мной колдовство не пройдёт, я защищусь. Так и передай своим!

Её глаза постоянно опущены, но не от стыда, а вроде как от каких-то предрассудков. Она отворачивается. Я хватаю её крепко за руки. Мы падаем на пол, сбивая на ходу вещи. Разбиваются некоторые игрушки на ёлке, часы, фотографии в рамках.

— Отпусти! — вопит мама.

— Нет, ты не уйдёшь. Может быть, остынем, погуляем в парке?

— Хорошо, — через несколько секунд отвечает она, и я её отпускаю.

Мы проходим мимо клумбы в парке, в которой зимой растёт только двухметровый сугроб. На небе проявился месяц ярко-оранжевого цвета, освещающий вокруг себя мутные перьевые облака. Ветки надо мной качаются и пропускают яркий свет двух звёзд. Студенты распивают алкоголь на скамейках, поэтому я пытаюсь прорваться к самому пустому и тихому месту парка. Точнее это мама стремиться туда, а я за ней следую. Она постоянно выдерживает дистанцию в два-три метра. Я пристально смотрю на её затылок, ожидая каждую секунду, что она побежит. Фонарей поблизости уже нет, и мы погружаемся в полумрак. Слышно, как недалеко раздаётся периодически смех.

— Здесь! — командую я, мама останавливается и, не поворачиваясь, говорит хриплым голосом:

— Я несколько кругов сделаю.

Сажусь на скамейку, прижимаю ладони к лицу и жалею себя. Бывало и хуже! Вспоминаю сегодняшний марафон по прошлому и думаю, что получилась знатная новая глава в моей странной жизни. Лицо мамы то появляется, освещённое фонарём, то исчезает, но выражение безумия и паники у неё не пропадает.

В детстве считал, что взрослые живут скучно и однообразно, дни повторяются. Эта мысль казалась привлекательной. Многие хотят веселья, хаоса, но я был счастлив, зная, что меня ждёт спокойствие, размеренность. Вышла осечка… Безудержный поток энтропии захлестнул и не отпускает! Чтобы успокоиться, представляю вновь себя зрителем какого-нибудь телевизионного шоу с возрастным ограничением восемнадцать плюс. Она разбрасывает в парке свои плевки. В зале аплодисменты, хвалебные возгласы, а я неодобрительно шатаю головой.

— Защитный круг от злых сил, — поясняет она, будто все таким занимаются на выходных.

Температура моего тела повышается, жар усиливается, энтропия открытой системы растёт, и возникает одно желании: лечь прямо на этой скамейке и уснуть.

Дом, милый дом… Скорая под окном, увозящая маму в психиатрическую клинику… Доктор скажет, как поступить в дальнейшем, а в данный момент я могу лишь сползти по стенке на пол и плакать. О, сладкий вкус солёных слёз! «ВИУ, ВИУ, ВИУ.» Уносится белая машина.

Глава 8

На столе в комнате моей сестры лежит гелиевая ручка, а в углу стопка бесполезной макулатуры: журналы о моде, маленьких собачках, газеты, где на первой полосе личная жизнь знаменитостей. Беру первую попавшуюся под руку бумажку, переворачиваю. Отодвигаю подальше тушь, мази, губную помаду, чтобы освободить место, так как не выношу беспорядка. Мои локти на столе и голова занята планом. Срочно необходимо структурировать шаги, которые помогут избежать плачевного конца.

Не сатанисты ли запудрили ей мозги? Нет! Зачем им это нужно? Мало ли кто ходит около Троице-Сергиевой лавры в поисках доверчивых или отчаявшихся людей, чтобы загипнотизировать их своей ложью и вытащить деньги из дома. Деньги — это более вероятный мотив! А кто мог указать именно на неё? Только тот, кто давно её знал. Вероятно, подруга и заварила кашу. Ручка опускается на лист и выводит быстро пункты расследования:

1) Расспросить Иру.

2) Приехать туда, где мама провела ночь.

3) Расспросить тех, с кем она контактировала, чтобы узнать, говорила ли правду Ира.

Я не хочу верить в то, что не обращал внимание, как она медленно шла к сумасшествию. В любом случае надо проверить все варианты, а потом делать выводы. Сатанисты… Ух, ненавижу!

Просматриваю ещё раз записи. Что-то определённо упущено. Как бы работала полиция? Определённо, проверили бы сначала телефон! Хожу по комнате. Если бы было поблизости зеркало, то в нём отразился бы мрачный и уставший человек, которому придётся заниматься ерундой в Новый год. Занавески закрыты, поэтому сумрак опустился не только на мою душу.

Возникает дилемма: сообщать или нет сестре о происходящем, зная, что ей будет абсолютно наплевать. Совесть не позволит промолчать. Так сказать, инструмент Бога на грешной Земле заставляет набирать номер на протезе и слушать гудки. Не берёт! Второй раз я тыкаю пальцами по тем же цифрам, и раздаётся недовольный голосок сестры:

— Что надо? Я долго говорить не смогу, на пляже дождь пошёл.

— С мамой беда…

— Дам совет: всегда бери с собой зонтик зимой. Я понимаю, что не покупаться, но можно просто полежать около моря. Глобальное твоё потепление!

— Ты слушаешь вообще?

— Да, однако у меня интереснее история.

— Я всё же скажу!

— Как хочешь.

— Она в психиатрической больнице. Нервный срыв.

— Не послушаешь про то, какая на вкус Pina Colada?

— Нет, конечно.

— Пока тогда, братец.

— Пока.

Продолжаю копать дальше. Порывшись в сумке мамы, из внутреннего кармана я достаю голографическую пластинку, которую подарил ей год назад. Объёмное изображение показывает кучу пропущенных звонков от меня, но они не цель, поэтому я их пропускаю. Чуть ниже идут подряд звонки от повторяющегося номера. Я вижу его в первый раз, и эта зацепка уже весомый прорыв. Мне даже начинает нравиться, чувствую себя Шерлоком Холмсом, идущим по следу преступника. Звоню. Мне, как я ожидал, отвечает Ира. Весьма предсказуемо, если учесть, что это имя я стал в последний месяц слышать чаще от мамы, чем своё. И с чего вообще она снова завела дружбу с ней? Они не общались, наверное, лет пять.

— Алло, слушаю, — говорит Ирина.

Захотелось сразу высказать все подозрения, выбросить на неё скопившиеся эмоции, но я сдержался, потому что важно узнать правду.

— Здравствуйте. Вы меня вряд ли помните. Я сын Даши, вашей подруги. Хотел бы встретиться. Когда вам удобно?

— А что-то случилось?

— Да… Однако надо поговорить с глазу на глаз, не телефонный разговор. Возникли кое-какие проблемы, которые будет легче решить, если вы поможете.

— Это связано с Дашей?

— Да.

— Мне сегодня удобно. К часу в парке?

— Договорились. Около клумбы.

— С ней всё хорошо?

— Давайте при встрече!

Я стою в том самом парке, где вчера пытался привести в порядок свой ум и мамин, но свежий воздух не всегда помогает, иногда являясь катализатором нервозности. Тьма, снег, толпы пьяных — всё это не сильно способствует успокоению.

Сейчас день, окружающий мир заметно преобразился. Заполненные до краёв мусорные вёдра чёрно-маслянистого цвета — единственное напоминание о студенческой вечеринке, которая проходила ночью. На этот раз по парку ходят полицейские, от скуки вращающие в руках дубинки. Я насчитываю человек шесть в синей форме, которые то и дело переглядываются. Птиц почти не слышно. По большей части летают голуби серого цвета в поисках еды. У меня есть время, так как я пришёл на полчаса раньше. И эти драгоценные секунды своей жизни я трачу на наблюдение: ворона подлетает к баку, крутит по сторонам мордой, всматриваясь мутными глазами в лица прохожих, выхватывает глубоко запрятанный кусок булки и улетает, а справа девочки фотографирую себя около яблони, с которой свисают замёрзшие струйки так, что дерево похоже на алмазный водопад.

Кучка грязного снега на клумбе — моя остановка, где приходится ждать в полном неведении и строить догадки. Сложно отбросить плохие мысли!

Девочки убежали на детскую площадку, но появилась пара молодых людей, которые сели на скамейку за моей спиной. Они слишком увлечены друг другом, чтобы замечать что-то или кого-то. Бывает так, что весь мир уменьшается в геометрической прогрессии до размеров атома, и остаёшься ты и близкий тебе человек.

Вдоль металлического ограждения идёт Ира, опустив глаза вниз. Она быстрым шагом направляется ко мне, поэтому её рыжие волосы парят в воздухе. Джинсовая кофта надета поверх зелёной футболки. Руки Ира держит в карманах. Она приближается, и я разглядываю веснушки и очки на её лице. Последний раз я видел её лет десять назад. Должен признать, что она неплохо сохранилась для своих пятидесяти шести.

— Привет.

— Hi, — отвечает подруга мамы и наконец поднимает голубые глаза, в которых светится паника. Отчасти все мы по-своему сумасшедшие. Спокойных душ, видимо, нет на свете.

— Рассказывай, не томи.

Я замечаю, что кожа около бровей подтянута. Теперь ясно, как Ира обманывала старость.

— В целом, как уже говорил, проблема с мамой. Вчера она вернулась домой поздно и начала чудить: поливала меня святой водой, плевала в пакет, изгоняла бесов всяких. В итоге её увезли в больницу.

— Какой ужас! Можешь сказать, в какую забрали?

— Я напишу после разговора. Так вот… Дело в том, что в её голографической пластине я нашёл много звонков от тебя. Хочу выяснить, о чём велись беседы. Поподробнее, пожалуйста.

— Конечно… Эм…

— Полиция работает с этим делом, — лгу, чтобы растормошить её.

— Мы встретились случайно в октябре. Я не вру. Просто шли по одной улице и увидели друг друга. Она обрадовалась, мы готовили долго, а на следующий день Даша позвонила. Мне кажется, ей было одиноко… Ну, мы продолжили общение, и в начале декабря произошли кое-какие изменения, на которые я закрыла глаза. Какой кошмар! Сейчас понимаю, что скорее всего это прогрессировало. Помнишь, она подозрительно относилась к чужим, даже свекровь винила в неудачах, хотя бабуля ни в чём не виновата; при желании не смогла бы с Дашей ничего сделать, находясь в Нижнем Новгороде. Этот поиск недоброжелателей!.. В первых числах декабря она заговорила о своей матери, потом о дочери и тебе. До этого семья в разговорах не упоминалась. Сначала Даша сообщила мне, что вы якобы хотите её убить, пока она спит, затем попросила свозить в церковь. А я отказать не могу! Не знаю, что с ней, но в доме божьем она металась из стороны в сторону, ставила свечки, общалась со священниками, покупала амулеты, другие бесполезные побрякушки, а глаза… Глаза сверкали, словно звёзды чуждой планеты, носились по ликам святых на стенах. Вне церкви она превращалась в обычную спокойную Дашу, которую я знаю. Однако в соборах, знаешь, в неё вселяется безудержная энергия!

— А что случилось в последний раз? Ты же была с мамой, когда она поехала в Сергиев посад?

— Да, как обычно. Только в этот раз Даша купила святую воду и мази.

— Ничего необычного она не говорила? Странные люди встречались?

— Нет! Она молчала всю дорогу… А подходили мы лишь к батюшке Михаилу.

— Фамилию его не знаешь?

— Степанов вроде, но это не точно. Даша умоляла его снять грехи.

Ира морщит недовольно нос, вспоминая недавние события, которые ей не по душе.

— Если ты всё сказала, что знаешь, то спасибо. До встречи.

— Подожди. Напиши… На бумажке.

Она достаёт из сумки чек из магазина на двенадцать рублей и переворачивает его пустой стороной.

— Что? — спрашиваю я.

— Адрес больницы, пожалуйста.

— Ах, точно! Сейчас.

Из кармана я достаю ручку и записываю: «Психоневрологический центр имени З.П.Соловьёва.» Вдруг замечаю, что последние буквы получились неровными — руки дрожат. Я отдаю записку Ире и впервые с прошлой ночи по моей спине пробегает холод, который щиплет нервные окончания в коже и мышцах. В памяти встаёт образ яркого оранжевого месяца в небе. Какой был большой! Мелочи превращают прошлое в воспоминаниях в пазл из впечатлений и картин, в сказку, случившуюся по ощущениям так давно, что нельзя сказать точно: было это с тобой или нет. Светящийся крюк задевает облака и гонится за людьми. Хотя чепуха! Всего-навсего небесное тело.

Двери в московском метро всегда тяжёлые. Думаю, это сделано так, чтобы ветер не шатал их из стороны в сторону. Яркий свет, будто выходишь из пещеры в джунгли, кишащие страшными тварями. Толпа справа, слева, сзади, спереди. Единая масса потоками перемешивается и разом пропадает. Теперь я стою в стороне, где вряд ли кто-то захочет меня толкнуть. Я выплыл из реки и не интересен течению. В двадцати метрах большие жёлтые буквы «БЛ» на здании, куда спешат проголодавшиеся. Народ требует быстрой доставки жира и калорий. Если бы Ленин родился в моё время, то главный революционный тезис выглядел бы так: «Вся власть Советам, дешёвые бургеры». Вспоминаю, что разорились американские компании быстрого питания во время жуткого кризиса двадцать первого года, потом их заменили российские, как, например, «Быстро и Легко», «Вкус» и так далее. Оглядываюсь по сторонам. Через дорогу высовывается Шаболовская башня. Гигантский паук научился плести паутину из металла? Кокон заражён ржавчиной и скоро может лопнуть, потому что никому нет дела до одинокой и несуразной башни.

Прикрываю рукой экран на протезе от солнечных лучей — сегодня ясное небо — и определяю дальнейший маршрут. Нужно найти трамвай. Мимо меня проходит симпатичная девушка, от которой сложно отвести глаза. Еле заметно улыбается. Что если это она, та девушка с пляжа? У меня бред, мерещится всякое! Я хочу прийти в себя, поэтому прислоняю холодную бутылку воды, которую взял вместе с едой и другими вещами для мамы. Помогает. Солнечные лучи бьют прямо в лицо, спасают от взоров незнакомок, зажигающих во мне приятные воспоминания, которые парадоксально причиняют боль. Какая погода! Ни оболочка! Оставшиеся сто-двести метров передо мной один асфальт и ноги прохожих. Незаметно проходит время, появляется трамвай и увозит меня. Пейзаж меняется резко: от высоток футуристических форм до металлических гаражей и свалок. Я замечаю московские контрасты и кажется, что весь путь — это синусоида, постоянное колебание бедных и богатых районов, где иногда есть пограничные пункты, парки, в которых можно укрыться от бетонного сосуда города. В телевизоре, закреплённом на стенке трамвая, робот ведёт прогноз погоды, расхаживая из одной части карты, где ураган, до другой, которая выглядит более спокойней, потому что у берегов Крыма солнечно и небольшой дождь вечером должен принести прохладу. Сверху пролетело два дрона, модифицированных под рекламные машины. Доносится слабый звук. Через минуту становится отчётливее. Я различаю слова: «ГМО — это будущее планеты, синтетическое мясо и белок в насекомых спасут восемь с половиной миллиардов! Только сегодня в ресторанах России бургеры с кузнечиками.»

Непроизвольно появляется ироническая улыбка на лице. А ведь я помнил те времена, когда говядины и свинины хватало! Вегетарианцы скорее неизбежность, чем выбор.

Тук-тук, тук-тук, трр. Скрипят рельсы. Видимо, на повороте поломка, которую не хотят устранять или не успели. Трамвай наклоняется немного вбок, проходит под мостом и возвращается в прежнее положение. Аллилуйя! Мы живы, хотя сердце в пятках. Старинная усадьба с большим полем, на котором растёт сочно-зелёная трава, проносится мимо меня, забирая с собой узорчатые ограждения, статуи амуров и неработающий фонтан.

Трамвай останавливается, и я вижу металлические ворота на холме. Забираюсь наверх и подхожу к КПП, подозрительно смотря на охранника, который уткнулся в газету, и вот я внутри. По карте в протезе пытаюсь найти отделение. Вокруг столько искрящегося снега, целые горы белых камней, в чьи мощные трещины вцепились пушистые ели. Тающая жижа спускается на дорогу. В добавок ко всему одинокая церквушка, высота которой от силы четыре метра; она стоит посередине, скованная снежным покровом. И даже Иисуса не разглядеть из-за ледяной корки. Я обхожу её, затем красное здание и в конце концов начинается спуск — холм позади. На сером доме нужный номер, туда я иду. Из окна на первом этаже выглядывает опасливо полный мужчина в белом больничном халате; он отодвигает серебристые занавески и смотрит, как я захожу в здание. Мне он неприятен, но я выбрасываю опухшую физиономию мужчины из своей головы.

Поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Длинный коридор с тремя металлическими дверьми, к одной из которой я подхожу и громко стучусь. Мне открывает молодая женщина в марлевой повязке синего цвета, закрывающей половину лица. Разглядеть можно только зелёные глаза и огненно-рыжие волосы, сплетённые в косу.

— Бахилы! Верхнее тряпьё на вешалку, — указывает она на кучу одежды.

Женщина запирает на замок дверь и убегает.

— К кому? — спрашивает старушка у меня.

— Заболотная Дарья Николаевна.

— Заболотная! — кричит в пустоту. Это слово разносится врачами.

— Пять минут, — отвечает мне невидимый человек из соседнего помещения.

— Пару минут подождите, — объясняет старушка и показывает на светлую комнату, в которой сидят посетители.

Я сажусь за дальний стол и раскладываю продукты, одежду. Пахнет старостью и больницей. Помещение выкрашено преимущественно в синие тона. Ловлю себя на том, что совсем не нервничаю, только пытаюсь придумать логические цепочки, но каждая из них выглядит странной и в итоге рушится. Может быть, я ошибаюсь и надо просто плыть по течению, как делал до истерики мамы? Чем тщательнее я рассматриваю людей вокруг, тем более неловко мне становится. Негде спрятаться от болезней! Кругом заражённые умы.

Прикатывают толстую женщину, по всей видимости, родителям. Я оцениваю её вес: приблизительно сто килограммов при росте в метр семьдесят. На мгновение забываю, где нахожусь, и пялюсь на обвисшие руки, ноги, как будто живой кусок жира научился проявлять эмоции. Я отворачиваюсь не только, потому что мне противно, но и стыдно, хотя сам определить, за что не могу. Стоит лишь догадываться…

— Вы принесли сладкого? Я хочу торт или мороженое.

— Нет. Доктор сказал, что у тебя диета. Если ты хочешь жить полноценно, то тебе надо на время ограничить себя.

— Но папа! Я не могу больше! Здесь зелень одна и сухое мясо.

— Тебе тридцать пять, дочка.

Она замолкает и подзывает медработника. Через минуту её увозят. Родители стоят с пакетами в руках и провожают дочку печальными глазами.

А слева от меня разворачивается целая драма, интересней той, что закончилась. Женщина лет тридцати в фиолетовой пижаме внезапно начинает плакать. Я вздрагиваю от неожиданности.

— Не уходите! — кричит она и падает на колени, обхватывая руками худые ноги отца.

— Встань, дорогая. Мы завтра приедем.

Дочка не хочет слушать и продолжает стонать.

«Что происходит?» — думаю я. Закрываю глаза и крик отчаяния чуть-чуть отдаляется. Я стою на закате времён и на моих глазах гаснут звёзды, одна за другой меркнут, растворяются в пустоте. Истинная ночь. Тьма. Я почему-то сижу на скамейке, единственный на всём свете фонарь освещает часть безлюдной голой поляны. Последний человек скорбит по предсказуемому концу. А смысл, если всё предопределено? Если так должно произойти, то и грустить не надо, но это чувство не подчиняется законам разума, выходит за сферу его владений. Кто-то отключает свет по всем уголкам Вселенной, превращая объекты в атомы, затем в протоны, нейтроны и электроны. Я вижу всё это! Дальний крик прорывается, а я заглушаю его фантазией. Ничего не вечно и каждая молекула, планета, организм, вид исчезнут, потому что константа в мире — это движение, перемены, а такие понятия, как хорошие или плохие, можно уже считать субъективной оценкой. Я вижу, что есть суета, и понимаю, как мы ошибаемся. Как общество больно! Чума двадцать первого века идёт, и спасёт нас только свет. Я протягиваю руку к последней тусклой звезде на небе, которая потухнет, стоит лишь дунуть на неё. Вот оно умиротворение праха… Стон утихает, и я открываю глаза, так и не узнав, что стало с последней звездой во Вселенной.

В помещение осталась пара пожилых людей, муж и его больная жена. Они мило беседуют о бытовых вещах. У меня проскакивает улыбка, когда женщина прикасается рукой к мужу и легонько отдёргивает, смеясь. Вот это лечение счастьем!

С тех пор, как мне сказали подождать пять минут, прошло пятнадцать. Я собираюсь идти разбираться, и в этот момент приходит мама. Время замедляется, когда я замечаю её фингал под глазом, опухшее испуганное лицо, непонимающий взгляд, направленный за мою спину. Она постарела за день на пять лет. Руки её двигаются в пространстве плавно и медленно.

— Вы ей что-то дали?

— Лекарства… Мы её лечим. Доктора знают, что делают. Она, действительно, медлительная, но в будущем вы ещё спасибо скажите, — защищается девушка, удивлённая моим вопросом.

— Я хочу с ней наедине поговорить.

— А! Извините. Ухожу.

Я набираю воздух в лёгкие и выдыхаю порциями, повторяю так ещё два раза, наблюдая за мамой.

— Привет, — решаюсь заговорить.

— Зачем ты пришёл?

— Как же? Я принёс необходимые вещи.

— Оставь и уходи.

— Ты хочешь поговорить о том, что тебя волнует? Вот что я сделал такого?!

— Ничего. Доволен? Уходи!

— Откуда у тебя этот оттенок под глазом?

— Вроде упала в туалете. Не помню.

— Мы её испачканной в крови нашли, на полу лежала, — вставила комментарий проходящая мимо женщина в белом халате. — Я её лечащий врач. Когда закончите, позовите меня. Необходимо осведомить вас.

— Так и сделаю. Как вас зовут?

— Рита Михайловна. Всё… Я спешу. Позовёте…

— Я знаю, что с едой у вас строго, но, думаю, печенье и вода не запрещены. А ещё одежда всякая: носки, кофта тёплая с капюшоном, пара трусов и так далее, — обращаюсь уже к маме.

— Пока, — сухо отвечает она, выхватывает пакет и уходит. Я ожидал примерно такого поворота событий, но всё равно грустно. Доехал чёрт-те куда ради двух минут! Интересно, сколько времени от жизни люди тратят на то, чтобы добираться от одной точки до другой. Весь путь человека от рождения до смерти, наверное, можно представить в виде диаграммы, где треть будет ожиданием и перемещением от места к месту, а половина — это сон. Оставшаяся часть — учёба, работа, а также развлечения, если повезёт. Забавные факты, которые очевидны, но мы их не замечаем, потому что они на самом деле не так уж и важны на практике и ничего не дают; от них ни плохо, ни хорошо.

— У неё переутомление и истерика. Это диагноз. Я считаю, что она должна лечь на четыре месяца, а затем будем оформлять инвалидность, — говорит мне Рита, а я киваю ей в ответ. — А ещё одна вещь: Дарья Николаевна жаловалась на синяки на животе, утверждала, что это адский конь её укусил.

— Я пытался удержать её дома.

— Теперь ясно. Ну ничего. И не такое видели и переживали. Я сделаю всё возможное, чтобы ей стало лучше.

— Спасибо.

— Если… Когда её выпишут, не давайте ей смотреть страшные фильмы, передачи какие-нибудь пугающие или читать книги в жанре ужасов, потому что она впечатлительная.

— Хорошо. Я вас понял. До свидания.

— Увидимся.

Я подхожу к стальной двери подъезда. Идёт снег, который довольно мелкий для конца декабря. Темнеет, ближе к горизонту облака покрылись розовой пеленой. Народная мудрость гласит, что это к похолоданию. Ввожу незамысловатый код, как вдруг меня хватают за плечо. Я дёргаюсь, и ключи падают на землю.

Конец ознакомительного фрагмента.