Грудь Лоллобриджиды

Натиг Расулзаде

Реалистический рассказ о подростках-учениках школ середины прошлого века, об их жизни, увлечениях и любви, о том, как они собирали модные в те годы фотографии кинозвезд, как простое на первый взгляд это увлечение меняло порой судьбы мальчишек и девчонок.

Стоял весенний майский день, в связи с чем мы были несколько возбуждены. К тому же — перемена. Тихий, напряженный рокот голосов в классе, все больше накручивал нервозность, носящуюся в воздухе. Мы не вышли на перемену, будто ждали, что что-то случится с минуты на минуту, будто именно этого отчаянного вопля ожидали.

— Лоллобриджида кончилась!

Он ворвался в класс в ту минуту, когда мы как раз рассматривали новые приобретения. Столько горечи и тоски было в этом его восклицании, что все мы невольно подняли головы, посмотрели на него, заметили его искренне подавленный вид, и шутливые реплики, которыми мы готовы были сыпать по любому поводу, застряли у нас в глотке.

— Ничего, — участливым тоном сказал Ариф, — Я тебе отдам Софи Лорен. Меняю на Бриджит Бардо.

— Как же кончилась? — недоверчиво спросил Элик, — Вчера только…

— Я обегал все киоски, — не дал ему договорить Самир, — вчера были. А сегодня уже нет. Клянусь мамой!

Это было правдой: в кинотеатрах нашего города стали крутить популярный в то время фильм «Фан-фан Тюльпан» с Жераром Филиппом и Джиной Лоллобриджидой в главных ролях и спрос на фотокарточки этих актеров резко подскочил.

— У Миши есть Лоллобриджида. Миша обменяй Самиру.

— Это не моя карточка, мамина, не даст она…

— Твоя мама тоже собирает?!

— Еще как! — сказал Миша.

— А тебе не один хрен на что дрочить? — сердито сказал Элик, обращаясь к Самиру. — Бери что есть и скажи спасибо.

— Да у меня все есть, — сказал Самир, — И Мерилин Монро, и Бриджит Бардо, и Анита Эксберг…

— Вот кого бы хорошо заделать! — сказал тихоня Назим.

— Смотри, как бы она сама тебя не заделала.

— Ха-ха-ха-ха!

— У нее сиськи! Вот это да! — восторженно воскликнул Элик. — Посмотри! Зачем тебе Лолобриджида?

— Погоди, Самир… У тебя же была Лоллобриджида, — вспомнил вдруг Вагиф. — Да, я помню, даже, кажется, две карточки были у тебя…

— Да у него целый набор был Лоллобриджид! — закричали девочки. — Все видели! Ни с кем меняться не хотел… Врет он!

— Все мама забрала, клянусь мамой, порвала и выбросила, — с горечью произнес Самир.

— За что?! — хором возмутились сразу несколько девочек класса с негодованием оскорбленного коллекционера.

— Не знаю, с левой ноги встала… Слишком, говорит, раздетая, рано тебе такие карточки смотреть, взяла и разорвала, — удрученно пробормотал Самир. — На мелкие кусочки. Чтобы склеить нельзя было.

— Ладно тебе, не хнычь… — стал успокаивать его Ариф. — Вот у меня Вивьен Ли, Одри Хепберн. Меняю обеих на Эксберг.

— Засунь себе!..

— Хватит вам ругаться! — закричали со стороны девочек. — Сильвана Мангано! Кто меняется?

— Симона Сеньоре!

— Что в придачу?

— Шиш с маслом!

— Они все худые. Кому нужны твои Одри-модри…

— Ну что, ни у кого нет, что ли Лоллобриджиды? Все карточки отдаю, и еще заплачу в придачу…

— Сколько?

Самир пошарил в карманах, вытащил несколько монеток, окурок, бабки, расплющенную ириску, посчитал мелочь.

— Шестьдесят три копейки, — объявил он.

Это были неплохие деньги для шестиклассников, если учесть, что школьный завтрак стоил десять копеек, билет на утренний сеанс в кинотеатр — двадцать пять копеек, а пачка самых дешевых сигарет — пятнадцать, но карточки Лоллобриджиды ни у кого не было, даже у девочек класса, которые уже стали заинтересованно прислушиваться к нашему разговору.

— Вот тебе именно Лоллобриджида нужна, да? — спросил Ариф.

— Да, — сказал Самир.

— Вынь да положь, да?

— Да!

— А зачем, зачем?

Самир немного помолчал, будто специально дожидаясь для своего объявления тишины. И тишина наступила.

— Я её люблю, — сказал просто Самир. — Вот зачем… Я во сне её вижу… Всю голую…

Сначала мы подумали, что он шутит, или что мы все ослышались, услышав чудесным образом одно и то же, потом грянул хохот. Смеялись такому странному заявлению и девчонки, привыкшие, что обычно мальчики влюбляются в них, одноклассниц, или же, в крайнем случае, в девочек из других классов, но влюбиться в кинозвезду… недосягаемую Лоллобриджиду! Это было выше нашего понимания. Мы все мальчишки в период созревания испытывали плотский голод, видели эротические сны, иные из нас были болезненно мечтательны и мечтали о том, чего никогда в своей короткой жизни не знали, занимались онанизмом, обозревая свои коллекции сексуальных, слишком уж декольтированных женщин кинозвезд (по этой причине взрослые приравнивали эти вполне безобидные, легально продававшиеся и широко тиражированные изображения всемирно известных звезд чуть ли не к порнографии и, обнаружив у нас, не раз конфисковали карточки), но чтобы вот так вот влюбиться… Это было непонятно, смешно, но очень в духе Самира, который по привычке все говорил в лоб, не интересуясь, как это прозвучит для чужих ушей, и мечтательно-влюбленный взгляд Самира вызывал у всех нас садистское, так присущее подросткам желание надсмехаться над ним.

Это было время, тот короткий период, когда можно сказать, все ученики школ нашего города, как с цепи сорвавшись, стали собирать фотографии кинозвезд тех лет, обменивались ими, даже порой особо предприимчивые торговали этими карточками, как они называли фото. Это ненадолго стало модой, а идти против моды, сами понимаете, как против ветра…

И никто из нас против моды не шел, несмотря на то, что иногда мода эта была, признаться, довольно-таки уродливой, необъяснимой, нелогичной. Примерно в то же время, как вошло в моду коллекционирование фотокарточек, стало модным носить иранские носки. Ох, уж эти прихотливые зигзаги моды! Позднее, наверное, следовало ожидать моды на нижнее белье, но этого не случилось, видимо, потому, что демонстрировать его было неприлично. Мальчики из кожи вон лезли, чтобы иметь хотя бы пару настоящих — дорогих, надо сказать — иранских носков. Но надо отдать им должное (носкам, то есть), было на что посмотреть: прочные, добротные, ярких, прекрасных расцветок, оригинального рисунка, будто над ними поработали настоящие художники. Мальчики из малоимущих семей достигнув, наконец, своей мечты и проделав ощутимую брешь в семейном бюджете, носили эти носки со старыми туфлями, которые в их теперешнем виде наверняка стоили дешевле носков; многие носили их, закатав манжеты брюк, чтобы можно было всем демонстрировать ценное приобретение. Или же местные стиляги ввели в моду брюки-дудочки, до того узкие, что надевать их еще куда ни шло, а вот снимать — приходилось потрудиться… До популярных во всем мире джинсов тогда еще у нас в городе мода не дошла. Зато непромокаемые, тонкие как кожура луковицы, плащи-болонья, но это уже нам было не по зубам, слишком дорого. Несколькими годами позже вошли в моду бакенбарды; так их принято было называть — бакенбарды, баки, а в сущности это были самые обычные пейсы, и не отпускать их считалось просто неприличным, если у молодого человека на лице имелась хоть какая-то растительность. Много чего смешного, нелепого, необъяснимого входило в моду, этой моде следовали бездумно, слепо, как в омут бросались, но потом все так же внезапно кончалось, как и началось, и вчерашняя мода казалась просто нелепицей.

Вот так же стало временно модным среди школьников коллекционировать фотокарточки кинозвезд.

Позже на экраны кинотеатров вышел популярный в те годы фильм «Человек — амфибия», и мы очень гордились, что съемки этого фильма проходили в нашем родном городе, по многу раз смотрели его, и наши девочки переписывали на слух стихи песен из этого фильма, и часто их напевали, а мы, мальчики с саркастическими улыбками прислушивались, но не могли скрыть, что нравится.

Конец ознакомительного фрагмента.