Клюква со вкусом смерти

Наталья Хабибулина, 2015

Невероятное сплетение судеб… Лишь одна нечаянная встреча открывает тайны, скрытые в лесной глуши, на болотах, и страшные преступления военных времен вновь восстают из небытия…

Глава 2.

За окнами было ещё темно, когда Варя проснулась. Подушка рядом была пустой, а за тонкими дверями слышались негромкие голоса и стук посуды. Запах свежеиспеченных блинов щекотал ноздри.

Варя потянулась, сладко зевнув, и бодро соскочила с кровати.

На большой кухне за столом, прикрытым цветистой клеёнкой, сидел сам хозяин дома, сухощавый жилистый мужчина в годах, и Андрей. Лидия Семеновна, полная симпатичная женщина, стояла у огромной печи, и наливала тесто в большую чугунную сковороду, ловко поворачивая её, а готовые блины подкладывая на блюдо, стоящее перед мужчинами, которые с удовольствием поедали творения хозяйки, макая их в густую деревенскую сметану.

— А вот и Варечка! Выспалась, милая? — голос женщины звучал мягко, по-матерински, глаза лучились теплотой, и вообще, вся она была очень домашней, ласковой. Варя улыбнулась ей в ответ.

Андрей тоже поприветствовал жену ласковыми словами, подшучивая над своей «соней».

Вчера вечером, едва познакомившись с хозяевами пасеки, поспешили лечь спать — Андрею не терпелось заняться делом с утра пораньше.

Закончив завтрак, он уехал в деревню, оставив Варю помогать Лидии Семеновне по хозяйству. С ним по своим делам поехал и Яков Харитонович. Отчитаться за продажу мёда, как он сам сказал.

Женщины, проводив мужчин, сели спокойно позавтракать и ближе познакомиться.

В отличие от них, Костя Воронцов до полуночи слушал свою хозяйку, бабу Дусю. Спать ему не хотелось, и после немудрящего, но сытного деревенского ужина, он стал расспрашивать старушку о делах деревенских.

Та с удовольствием поддержала разговор.

Выключив свет, старушка зажгла, по своему обычаю, керосиновую лампу.

В доме было тепло, за печкой «пел» сверчок, которого баба Дуся ласково называла Свирькой. На скамье у печки мурлыкал большой черно-белый кот, а у порога лежала беспородная собачонка, со сломанной лапкой, которую баба Дуся подобрала, по доброте душевной, на дороге и теперь лечила. Собачонка благодарными глазами смотрела на свою спасительницу и, позевывая, слушала разговор. На столе пыхтел пузатый самовар; колотый сахар и маковые булочки с вареньем казались Косте верхом сладкой радости, всё напоминало ему о его собственной бабушке, которой уже давно не было на этом свете, о её маленькой избушке в далёкой сибирской деревеньке, куда Костя с матерью уехали во время войны.

— Вы, милок, сюда, говорят, приехали найти настоящего убивца Анфиски Гребковой? — Костя замялся, не зная, как ответить: Андрей Ефимович сказал, что цель визита — проверка по убийству Гребковой. Это скрывать у них нет причин, да и в деревне, практически, нереально, лишь можно вызвать ненужные затруднения в расследовании. Предупредил так же, чтобы Воронцов слушал и фиксировал каждое слово, сказанное любым жителем деревни, будь то ребенок или седовласый старик. Но лишнего говорить не следовало.

— Ладно, можешь не отвечать, понимаю… Но если хочешь, я тебе кое-что расскажу, — баба Дуся налила Косте чай в большую кружку, — а ты пей, милок, пей, чай с травками, полезный, и слушай. Значит так, скажу тебе сразу, про это тебе поведают и другие: живет в нашем лесу лешак, и все думают, что он-то и убил Анфиску.

— Кто-кто? — Костя округлил глаза.

— Не перебивай, слушай! Потом спрашивать будешь, а то собьёшь меня с мысли. Началось это в далёкие-далёкие годы, в самом начале века. Было мне в то время шестнадцать лет, как и моим подружкам. Среди нас была Парашка, девка не красавица, но уж больно боевая, задорная. Леса наши знала, как свою улицу. По грибы ли, по ягоды мы только с ней ходили. Уведёт, бывало, нас за много вёрст от деревни, мы уж и трясёмся, и оглядываемся, а ей всё нипочем. Приведет в такое место, где и грибов наберем — не донести, и ягод полны лукошки, и спокойно идёт назад. Вроде место незнакомое, а глядь — среди деревьев наша деревенька вдруг покажется. — Баба Дуся шумно отхлебнула чай: — Простыл уже, подогреть надо бы… Так подробно рассказываю почему? Поймёшь, если дальше будешь слушать.

Старушка встала, нащипала лучины и разожгла заново самовар. Костя зевнул.

— В сон, никак, потянуло? Погоди, сейчас свеженького попьем — отпустит. Без чая в деревне вечер не вечер. Деды наши по нескольку самоваров выпивали. Мой чай и сон принесет чистый, и пробуждение будет лёгким. — Она села напротив Кости и, сложив руки на столе, продолжила: — Вот, значит, одним днём отправились мы с подружками по грибы, в то лето их было видимо-невидимо, и идти-то за ними далёко было без надобности, потому и бродили в ближнем лесу. А как домой засобирались, глядь, а Парашки-то нигде не видать! Аукались мы, аукались, да всё без ответа. Решили, что оставила она нас и домой ушла. Ну, повертелись мы, и тоже отправились по домам. А ввечеру прибегает мать Парашкина: где, дескать, девка моя? Тут уж перепугались мы не на шутку, ревём все, а дед Парашкин уже всех мужиков деревенских поднял. Взяли, значит, факелы — и в лес! Только ночь уж на дворе, оставили до утра. День искали, второй! Лес-то Парашка знала, как могла заплутать? А надо сказать, что в те времена на болоте, что к северу, проживал старик-отшельник. Безобидный был, никого не трогал, ни к кому не лез, один раз даже корову деревенскую спас, из болота вытащил и сам привел. Только не разговаривал ни с кем, и дорогу к себе в скит не открывал. Ходил по старинной гати, ещё нашими дедами проложенной. Только сгнила она уж к тому времени. А по сгнившей ходить опасно — чуть в сторону и — всё! А он проходил свободно. Чем жил, чем питался — одному Богу ведомо, но обиды от него не было. Вот он-то Парашку нашу и привел в деревню, не в себе она была. Старик только и вымолвил, что на болоте её нашел. Ну, ладно, в чувство мало-мальски привели, бабка моя, тоже знахарка была, осмотрела её, вроде не поврежденная нигде, только умишком-то ослабла девка. В лес уж больше с той поры не ходила, а только толстеть передом начала. И уж через время стало понятно, что ребёночка носит наша Парашка. Надо сказать, что бабы её не осуждали, поняли, что в лесу-то с ней несчастье приключилось. Видно, беглого какого-то встретила, или ещё кого, леса-то дремучие, нехоженые. Немало разбойников встречалось в те лета. Может и не один он был. Даже самому лешему бабки древние это приписывали — вольно всегда вела себя Парашка в лесу.

Баба Дуся подкрутила фитиль в лампе, налила бурлящего кипятка себе и гостю, сыпанула какой-то душистой травки и продолжила свой рассказ, который захватил Костю полностью, и он уже совсем забыл про сон.

— Ну, пришло время Парашке освободиться от бремени. А повитуха у нас в деревне в то время была уже стара и глуха, как тетерев. Да бабы и сами справлялись, у всех детей не по одному, научились принимать младенцев. А та всё одно — тащится, чтоб какой кусок заработать. Ну, сунулась она к Парашке, как у той схватки-то начались, только мать её, Марфа, повитуху-то с порога выгнала. А утром бабку нашли под их окном без языка.

— Как это? — Костя вытаращил глаза.

— Паралич её разбил, видать, с любопытства на завалинку залезла, оттуда и сверзнулась, головой ударилась и повредилась. Ну, грешная, месяц промаялась, да и отошла к Богу. А Парашка, то ли от родов, то ли ещё от чего, только совсем умом тронулась. Мать кричала, что ушла девка её в лес вместе с младенцем. Больше уж мы Парашки не видели никогда. Правда, потом мужики сказывали, будто на болотах мелькала какая-то баба, а она ли была, неизвестно.

— Так и что? А лешак-то где? — заерзал Костя, не понимая, к чему вела разговор хозяйка.

— Что вы, молодые, такие скорые! Ты слушай-слушай, я же теперь перехожу к самому главному. Ну, прошло, значит, время. Уж и царский режим закончился, революция прокатилась, война гражданская заканчивалась. Ну, время было голодное, в лесах кто только не бродил, всё подчистую подбирали, вот и наладились как-то ребятишки наши за клюквой на болота. Ушли, значит; среди них и мой сынок был. Только чувствую я неладное, душа болит, ноет, и соседка прибежала, говорит, дескать, как бы с ребятишками чего худого не случилось. А тут они бегут из лесу, орут не своими голосами: «Лешак! Лешак!» Пока в чувство их привели, рассказали они, что подошли к болоту, а там, как из-под земли появился страшный человек. Все твердили одно: зубы наружу, глаз навыкате, второго вовсе нет, такое чудище описывали, куда тебе! Поверили мы! Если б один говорил, а то вся ватага твердила. Мужики взяли колья и — в лес! Только никого тогда не нашли. Потом, уже году в тридцатом, приехали охотники сюда. При чинах — сразу видно, важные. Ну, наше начальство их пытались отговорить, да куда тебе, и слушать не стали, посмеялись только, а председателя за такие разговоры обещали наказать. Ну, вот значит… Впятером они и отправились в лес, а вернулись втроем через день, все в тине, грязные, один так и плакал даже, видно, со страху. Ничего не говоря, уехали тут же, а потом милиция приезжала, ходили в лес, искали тех, двоих, да только как найдёшь, если в болоте утопли? Да и не особо лезли милицейские в болота. Им и самим, видать, страшно было. А тем, видно, лешак встретился, а иначе, отчего бы убегать? Ну, прошло ещё сколько-то годов, отшельника тогда уж давно не было видно. Может, и помер к тому времени, только мужики сказывали, что следы чужие всё ещё встречались. Ну, и к болотам уж никто не приближался больше. А через некоторое время приехал к нам этот… вот скажи-ка, как назвать того, кто травками да букашками-то занимается?

— Биолог? Зоолог? — подсказал Костя.

— Вот-вот! Этот… генбарий собирал! — кивнула баба Дуся.

— Гербарий, — осторожно поправил её Воронцов.

— Ну, да! Листочки да цветочки наклеивал на бумагу, да мушек всяких пришпиливал. Собрался он, значит, в лес, а мужики ему говорят, дескать, лешак там ходит! Он тоже только посмеялся и айда в лес, на самые болота. Нашли его через несколько дней, у края трясины. Весь целёхонький, только мёртвый! Лицо перекошено! Видать, сердце-то от страха лопнуло! Вот так! Думаешь, на этом всё закончилось? Если не спишь, продолжу!

— Нет-нет, что вы! Какой тут сон! Это так интересно! — Костя подпер кулаком щёку и стал слушать дальше.

— А-а, я тебе что и говорю! Вот я сама травки-то собираю, везде приходится ходить, да только врать не стану, лешака своими глазами не видела. Да и к болоту, надо сказать, не приближаюсь. Ну, так вот! Незадолго до войны мужики наши отправились проверить покосы, это у дальнего озера. А болота — это на пути, обходить приходилось. Ну, пошли, значит… Это я тебе буду рассказывать, как они говорили. Пока шли, а дорога-то всё по лесу, вдоль болота, далёкая, притомились. Ну, и решили, понятное дело, отдохнуть. Перекусили и задремали под кустиком. Двое их было: Иван и Павел, братья. Вдруг сквозь дрёму один из них, Иван, услыхал, будто ветка треснула. Слушает — брат похрапывает. Снова задремал. Опять будто кто идет, тихо так ступает, осторожно. Иван-то брата толкает, а тот отмахнулся и снова — в храп. Ну, этот присел, и оглядываться стал, а как голову-то повернул к кустам, батюшки светы! — баба Дуся всплеснула руками, — стоит за кустами кто-то в балахоне с капюшоном, надвинутом на глаза, лицо, что твоя стенка: белая-белая, а на нем вместо глаз одни черные щёлки, вместо носа — две дыры, а рот — щель широкая. Руку, значит, этот леший поднял, а пальцы скрюченные черные и когти, как у ворона, и так пальцем погрозил! Заорал Иван-то не своим голосом, а тот только хрипло так зарычал и — шасть в чащу, как его и не бывало! Иван побелел, а Павел-то, надо сказать, к тому времени уж очнулся и видел, как лешак этот убегал. Подхватились и мужики! Как домой добрались, едва помнят, и Иван-то с тех пор так и заикается. Пока слово скажет!.. Поверили тогда все, что есть кто-то, до сей поры, на болотах. Даже огоньки видели, мелькали там! И звуки стра-ашные такие доносились! Совсем бы в лес не ходили, да как жить без него-то?

— Больше никто не видел его, лешего этого? — с интересом спросил Костя.

— В лицо-то так близко — нет, а издалека видели и до войны, и после. И глуховчане видели — на болота-то за клюквой все ходили. Так тоже страху на них нагонял!.. Только описывали по-разному. Раньше, значит, как одноглазого, с зубами наружу! Это мой сын с ребятишками так говорили. А потом уже вроде: лицо белое, с черными дырами, это, как братья Черемисины увидели. Трудно решить, кто правду говорил! Да и то сказать: от страха-то, что только не покажется! — баба Дуся коротко перекрестилась. — А вот теперь расскажу тебе про убийство Анфиски. Или спать будешь? Пора, наверное, уже — глаза-то вон у тебя как прикрываются.

— Да, лучше лягу. Завтра много работы, надо выспаться! — Костя широко зевнул.

— Ну, хорошо! Завтра и договорим! Отдыхай, милок! — баба Дуся подтолкнула его к кровати за занавеской. — Утром разбужу! Спи спокойно! — и перекрестила.

— Кто первым обнаружил труп Гребковой? — Дубовик расположился за столом участкового в его небольшом кабинете в Правлении колхоза.

— Если не считать покойного Ботыжникова, то Надежда Терентьевна, — Кобяков открыл форточку, впуская свежий воздух в прокуренное помещение.

— А-а, это та, что… парторг?

— Она самая, они с Анфисой дружили последнее время, — кивнул участковый, — будете допрашивать её?

— Да, Степан Спиридонович, в первую очередь.

Ситникова держалась очень просто, о том, что произошло, рассказывала подробно, без нервозности, объяснив, что она уже успокоилась после смерти подруги, ведь прошло больше пяти месяцев с того памятного дня, хотя картина прошлого иногда будоражила мысли женщины.

Гриша болел уже целую неделю: простудился прошлой осенью на охоте, с той поры его всё чаще мучил кашель, и поднималась температура. Районный врач признал хронический бронхит и посоветовал беречься, но стоило Григорию почувствовать себя лучше, как он тут же забывал обо всех предписаниях врача, пока организм снова не давал сбой.

Анфиса, прибежав вечером домой из пекарни, где работала, и едва сбросив пальто, принялась топить печь. Дом хоть и не успел за день выстыть, но Гриша из-за болезни сильно мёрз. Приготовив ужин и согрев молоко, она накормила мужа и присела рядом с ним.

— Завтра пойду к Поленниковым за прополисом. Баба Дуся сделает тебе лекарство.

— Всё-таки ты обратилась к этой знахарке! — вскипел Григорий, заходясь в кашле. — Ты забыла, что она угробила моего брата?

— Я всё помню, только не она его угробила, а он сам себя обрек на смерть водкой. Ты лучше вспомни, скольких она спасла! И не отказывайся от её помощи, мёд — это всегда лекарство! Ну, добавит травок каких-то, я сама попробую, чтобы ты не сомневался. Лекарства тебе всё равно не помогают. — Женщина поправила мужу одеяло. — Отдыхай! А у меня ещё домашняя работа есть, лягу позже, — Анфиса задернула занавеску, отделяющую их кровать от комнаты, и взялась за свои дела.

В сенях послышались шаркающие шаги — пришла свекровь.

Женщины сели ужинать.

— Ты, Фиса, последнее время, что-то задумчивая стала, рассеянная, — посетовала свекровь невестке. — Аль что случилось? За Гришку переживаешь?

Анфиса ушла от ответа, лишь сказала женщине о том, что собирается за прополисом, чтобы сделать лекарство для мужа. Свекровь согласилась с ней.

— Пусть лечит Дуся, мед вреда не принесет. А что Гришка против старухи — убеди его, уговори.

Свекровь, разговаривая с невесткой, внимательно поглядывала на неё. Та, перехватив проницательный взгляд женщины, вдруг спросила:

— Мама, а вы не знаете такого… Горелова?

— Это кто ж такой? А? — свекровь подозрительно прищурила глаза.

— Ой, да вы не то подумали! — раздраженно махнула рукой Анфиса. — Жили здесь такие?

— Не помню такой фамилии, — помотала головой свекровь. — Чего это ты про них заговорила? Кто такие?

— Не знаю… Пока не знаю… — задумчиво ответила Анфиса.

— Об этом мучаешься? Расскажи, не таись, — свекровь погладила невестку по плечу.

— Расскажу, только не сейчас…

— А к участковому-то тогда не за тем ли спешила? — опять приступила было с вопросом свекровь, вспомнив один случай.

— Не спрашивайте, сказала же, расскажу, как сама всё решу…

— Ой, Фисушка, не допусти до беды! Сама не хочешь, может быть, я схожу к Спиридонычу-то, спрошу про этих Гореловых, что ли?

— И не думайте даже! — Анфиса нахмурилась. — Можно добрых людей оклеветать. Я сама обо всём позабочусь!

На том их разговор тогда и закончился.

Сна не было. Анфиса крутилась на постели, прислушиваясь к тяжелому с посвистом дыханию мужа за занавеской.

Опять приходили картины прошлого: цветистая занавеска с крупными цветами, смех Любы, хриплый голос Горелова…

«Ну почему, почему тогда никто не понял, не распознал в нем врага?..» — бесконечный вопрос, мучавший её и остающийся без ответа, вызывал бесплотные тени ушедших родных ей людей…

Утром Анфиса засобиралась к Поленниковым.

Муж ещё спал, свекровь хозяйничала возле плиты.

— Медку-то тоже возьми. Чего зря ноги тереть, раз за разом бегать!.. Да не скаредничай, побольше бери, совсем Гриша-то расхворался. — Старуха достала из платочка деньги: — Возьми, свои не трать, пригодятся.

Анфиса кивнула.

— Ночь-то опять не спала, сердешная? — ласково заглянула ей в глаза свекровь. — Рассказала бы, Фисушка, может я чем помогла бы… — опять подступила она к невестке, беря ту за руку.

— Расскажу, мама, расскажу, дайте самой кое в чем разобраться, — женщина раздраженно выдернула руку, накинула платок, надела фуфайку — день выдался по-осеннему холодным, а дорога была неблизкой. Какой ещё сюрприз за целый день преподнесёт погода?

Забежав к Надежде за кувшинчиком и деньгами, чтобы купить мед и ей, Анфиса споро пошла по дороге к лесу, где располагалась колхозная пасека.

У края леса она услышала шаги.

Следом за ней спешил Михей Ботыжников.

Анфиса приостановилась, поджидая паренька, тот весело замахал руками, приветствуя, и пошел рядом с женщиной, пытаясь идти с ней в ногу.

Всю дорогу женщина думала о своем: «Не может быть, чтобы я ошиблась. Он видел, как я на него смотрела и испугался… Да-да, испугался. А если всё-таки ошиблась? Но ведь испугался же! Как бы узнать, когда он приехал сюда? Если это Горелов, значит, должен был приехать после войны… Но фамилия другая. Или это его настоящая? Что-то запуталась я совсем! Бросить всё? А как же Люба, её жених, Дед?»

Так, в тяжёлых раздумьях она вместе с пареньком дошла до пасеки.

— Значит, вы сами видели, как Ботыжников присоединился к Анфисе и пошел рядом с ней? — спросил Дубовик Надежду Терентьевну.

— Видела, и спокойно вернулась в дом, так как знала, что этот паренек ничего ей плохого не сделает, а вдвоем идти всё же безопасней, но видать, ошиблась… — она вздохнула.

— Вы говорите о безопасности, а что были причины чего-то опасаться? — Андрей Ефимович был уже посвящен Воронцовым в суть рассказов бабы Дуси, да и Поленников кое-что добавил, но Ситниковой он об этом предпочел не говорить, чтобы её рассказ был без предвзятости.

Женщина замялась:

— Да, знаете, у нас тут такие страсти кипят вокруг леса и болот, — она стеснительно кашлянула в ладошку. — Правда, не все верят…

— «Верят» во что?

— Мне даже неудобно об этом рассказывать, — Надежда Терентьевна в замешательстве посмотрела на Дубовика. — Я всё же коммунистка, глава местной партийной организации, и передавать слухи и россказни местных жителей о каком-то… лешаке мне просто не к лицу и не по чину.

— Давайте без этой партийной «куртуазности», — поморщился подполковник. — Ведь в мыслях вы эти слухи держите, что стоит передать их словами? Ваша оценка здесь даже и не требуется, в этом мы разберемся сами.

Женщина смущенно зарделась и, извинившись, рассказала всё то же, о чем поведала Воронцову баба Дуся.

— Ну, в лешаков мы не верим, а, значит, надо полагать, что это был и есть обыкновенный гомо сапиенс, которого мы обязательно отыщем, — Дубовик похлопал ладонью по столу. — Что же было дальше?

— Ну, день я провела в заботах, а к вечеру забеспокоилась — Фисе пора было уже вернуться. Несколько раз выходила на дорогу — не видать, а тут и свекровь её пришла, спросила, не у меня ли она. Тут уж я, честно сказать, совсем забеспокоилась, позвала своего племянника, и мы с ним пошли навстречу Фисе. Там, где тропинка поворачивает, мы и увидели… Сначала Михея, а потом и её, бедняжку… — Надежда Терентьевна замолчала.

— А вот теперь, пожалуйста, подробно: как стоял Михей, какова была его реакция на ваше появление, как лежала Анфиса, в общем, всё, что вы запомнили.

Анфиса с Михеем подошли к воротам пасеки. На крыльцо, заслышав лай собак, вышла хозяйка — Лидия Семеновна. Закрыв лохматых охранников, пригласила гостей в дом.

Михей замотал головой, показывая, что пойдёт гулять. Лидия Семёновна вынесла ему большую краюху хлеба, намазанную медом. Парень загыкал, взял кусок и отправился в лес.

— Дождись меня, Михей, далеко не уходи, вернёмся вместе! — крикнула Анфиса. В лесу она чувствовала себя не очень уютно, особенно последнее время. Как назло, на ум беспрестанно лезли мысли о каком-то шатающемся по лесу и болоту неизвестном человеке, о котором постоянно ходили страшные слухи и рассказы местных жителей. Да и своё открытие было малоприятным, заставляя шарахаться от каждого куста.

Михей закивал головой и помахал рукой в направлении деревни.

Анфису хозяева усадили с собой обедать.

Лидия Семеновна во время обеда участливо расспрашивала о здоровье Гриши. Поговорили и о делах колхозных.

— Яков Харитонович, вы ведь бывший военный? — вдруг спросила Анфиса.

— Да-а, — с удивлением протянул Поленников. — А у вас какой-то вопрос ко мне? По этой части?

— Я пока не знаю, но если что… — Анфиса замялась, решая, как ответить на вопросы хозяина.

— Если вам нужна какая-то помощь — обращайтесь! Может быть, что-то по юридической части? Какая-нибудь консультация? — продолжал допытываться Яков Харитонович.

— Нет-нет, ничего, это я просто так… — женщина покраснела под пристальным взглядом Поленникова.

— Ну, смотри, Анфиса, если что, я всегда рад помочь! — хозяин решил больше не мучить женщину расспросами, предоставив ей возможность самой решить, что делать.

Сразу после обеда Анфиса отправилась домой.

Яков Харитонович вызвался было её проводить, но она сказала, что её поджидает Михей.

— Ну, он не особо смелый охранник, — помотал головой Поленников. — Сами знаете, какой у нас лес — неспокойно там. Хоть и не во все верится, а всё же игнорировать нельзя. В каждой байке есть капля правды, так что — смотри! — он открыл калитку.

Анфиса, замешкавшись, повернулась к Поленникову:

— Вы не знаете такого… Горелова? Не слышали о таком человеке?

Яков Харитонович с удивлением посмотрел на неё, пожал плечами:

— Фамилия распространенная, но среди моих знакомых таких нет. Кто такой?

Но Анфиса лишь пробормотала что-то и заспешила по тропинке в лес, махнув не прощание рукой.

Оглядываясь по сторонам, она надеялась увидеть Михея, но тот, как в воду канул.

Вдалеке уже показались избы деревни, когда сзади послышались быстрые шаги.

«Ну, наконец-то!» — с облегчением подумала Анфиса и оглянулась и, вздрогнув, стараясь сохранить спокойствие, произнесла:

— А, это вы?

— Кого-то другого ждала? — голос подошедшего мужчины был вкрадчив. — Скажи-ка, Анфиса, чего это ты за мной следишь?

Женщина вдруг почувствовала страшную злость и ненависть к этому человеку и, сама не понимая, почему, вдруг выкрикнула:

— Я знаю, кто вы на самом деле! Я знаю, что вы совершили! Вы Иуда! Я всё-всё про вас знаю! Вы должны пойти в милицию и сознаться! — её вдруг начало трясти от страха и возбуждения.

— Ты что такое говоришь!? Что это я совершил? Ты хочешь сказать, что я преступник? Это поклёп! А за клевету можно и!.. — прикрикнул мужчина, погрозив пальцем, но слова его прозвучали настолько фальшиво, что Анфиса уже не сомневалась в своей правоте, и на миг пожалела, что так неосмотрительно выдала себя.

— Я очень хорошо вас видела и запомнила! — страх всё больше окутывал её, но она не понимала, почему продолжала свои обличительные речи. — Я не знаю, под своей ли вы фамилией живёте, но это быстро проверят в органах.

Мужчина громко засмеялся:

— Под своей, под своей! А знаешь, я верю, что ты могла меня видеть и запомнить. То-то ты мне кого-то напомнила… Но тебе будет трудно что-то доказать! Да и времени уже сколько прошло! Скажут: перепутала ты что-то!

— Я постараюсь доказать, кто вы!.. — слёзы злости и страха лились у неё из глаз.

— Да? Ну, что ж… Если ты знаешь, кто я, тогда должна знать и то, что я за хорошую сытную жизнь угробил своих товарищей! Ты не боишься, что тебя может постигнуть такая же участь? А ведь ты не оставила мне сейчас выбора… — он наклонился и поднял с земли суковатую палку, взвешивая её в руке.

Анфиса затряслась всем телом:

— Со мной Михей, вы не посмеете!.. Не посмеете!

— Михей? Где он? Михей, ау-у-у! — мужчина издевательски засмеялся. — Хорош охранник, скрылся, оставил тебя одну! Ай-я-яй! Нехорошо! — Он вдруг показал рукой за спину Анфисы: — А, вот и он! Спаситель твой!

Анфиса всем телом повернулась, почувствовав животную радость от незапного спасения, успела даже увидеть далеко за деревьями силуэт паренька, но страшный удар раскроил ей голову, погасив последние обрывки сознания.

— Михей был очень напуган, сначала он громко мычал и тряс окровавленной палкой и тыкал ею в лес. — Надежда Терентьевна с трудом проглотила ком в горле. — Анфиса лежала на спине, подогнув одну ногу, а руки — вот так! — она показала, как они были раскинуты. — Мертвая…

— Вы уверены, что к тому времени она, действительно, была мертва?

— У неё глаза были открыты. Я ей их сама закрыла, — женщина помотала головой, как бы отгоняя от себя тяжелые воспоминания. — Много крови из-под головы… Тут же отправила племянника за Кобяковым, а сама с Михеем осталась там.

— Как дальше вел себя парень?

— Напуган он был, напуган! Но не потому, что сделал это сам, и я его застала, а потому, что увидел смерть! Для него это был шок! Бедный парнишка!

— А теперь, Надежда Терентьевна, — Дубовик положил руки на стол и прихлопывал пальцами рук друг о друга, — вы должны совершенно четко сказать мне, каким вы видели этого парня — объективно.

— Не мог он этого сделать! — с жаром воскликнула женщина. — Он очень добрый!

— Вы меня не поняли, — стараясь говорить спокойно, пояснил подполковник. — Это как раз ваше субъективное мнение. Отнеситесь к парню без симпатий или антипатий, просто посмотрите на него взглядом стороннего наблюдателя. Понимаю, что это не так просто, но всё же попытайтесь! Взгляните, например, на это дерево, — Дубовик показал на окно, за которым раскачивалась осина с остатками прошлогодних желтых листьев, даже почки на ней ещё не проснулись. — Что вы можете сказать о нем?

Надежда Терентьевна с удивлением посмотрела на Андрея Ефимовича, но поспешила ответить:

— Старое, кривое, с пожухлой листвой, без почек… — она пожала плечами.

— Вот видите, вы ведь не стали говорить о нем, что оно больное, страдающее, погибающее, что ему плохо под холодным весенним ветром, — Дубовик улыбнулся. — Вы меня поняли?

— Да-да, конечно! — кивнула женщина. — Когда я поднялась, Михей брезгливо отбросил палку, показал мне на кровь на руках, замотал головой, что, дескать, это не он. И так закачался, что, вроде, тоже испугался. Заглядывал мне в глаза. Просто, будто спрашивал: что это такое? Но на мертвую Анфису смотрел без страха. Я плакала, он лишь качал головой с жалостью.

— Вот! Вы молодец! Ответили на мой вопрос! Что происходило дальше?

— Кобяков с председателем приехали на мотоцикле, меня сразу отправили домой. Потом я узнала, что Михея арестовали. Но он умер…

— Об этом не надо! Участковый сам отчитается! А вы можете идти! Что-то вспомните — милости прошу в этот кабинет! — Дубовик пожал руку женщине и проводил её до двери.

Михея Кобяков поместил в небольшую комнатку рядом со своим кабинетом. Туда иногда приходилось устраивать местных буянов. До настоящих преступлений дело в деревне пока не доходило.

Степан Спиридонович понимал, что парня лучше отпустить домой, но следователь Моршанский по телефону распорядился оставить его под замком до приезда опергруппы.

Кобяков пустил к парню мать, которая принесла ужин Михею, разрешил ей побыть с ним, объяснив всю ситуацию. Женщина поплакала, но согласилась, так как понимала, что участковый не волен поступать по своему усмотрению.

Когда Михей устроился на широкой скамье с раскинутым на ней старым матрацем, Кобяков вышел и накинул на дужку замок, но, подумав, тут же снял его, махнув рукой: «Никуда он не денется!». Сам отправился к себе в кабинет, где прилег на деревянном диванчике.

Тело Анфисы после осмотра фельдшером поместили в старом погребе на краю села. Голова женщины была буквально расколота пополам сокрушительным ударом.

Кобяков, ворочаясь на жестких стульях, думал о том, какой невероятной силы должен был быть этот удар, и мог ли Михей, этот добродушный парень, сотворить такое?

Степана Спиридоновича мучили мысли о том, что он поступил не совсем верно, сообщив Моршанскому, что Михей оказался рядом с трупом с палкой в руке. Следователь — человек чужой, в невиновность парня не поверит, тогда что может ожидать этого больного человека? Ну, понятно, что до суда дело не дойдет, но вот психиатрической клиники ему не избежать. Тогда, как долго сможет он выдержать все тяготы содержания в лечебнице для подобных больных людей?

Потом решил, что утро вечера мудреней, да и кроме Моршанского найдутся люди, которые смогут помочь парню, и при удачном раскладе он останется в деревне под надзором самого Кобякова.

Утром Степан Спиридонович вывел Михея на улицу, разрешил ему погулять, потом пришла мать, принеся сыну молоко и хлеб.

К приезду следователя и районного оперуполномоченного Ботыжников был водворен на прежнее место и заперт под замок.

Моршанский со своим помощником проехали в лес к месту убийства Анфисы, но пробыли там недолго: ночью прошел дождь, никаких следов не осталось, да и вечером найти ничего не удалось. Моховая подушка надёжно скрывала их, если они и были.

На Михея Моршанский едва взглянул, брезгливо скривив губы.

Кобяков обстоятельно доложил всё следователю, попытавшись вставить своё слово в защиту Михея, но Моршанский, лишь поморщившись, отмахнулся:

— Оставьте свои адвокатские речи! Откуда вы можете знать, что происходит в голове психически больного человека? Приедет специалист и разберётся. А пока… Для меня совершенно ясно: Ботыжников убил Гребкову. Жаль, что он не сможет понести настоящего наказания, оставив детей без матери, но ничего, в клинике тоже не сахар, пусть почувствует, почем фунт лиха.

Кобякова привели в шок эти циничные слова человека, наделенного немалыми полномочиями. Что тогда говорить о здоровых людях, случайно попавших в передрягу? Как тогда он относился к ним?

Всё же не оставляя попыток заступиться за больного парня, Степан Спиридонович высказал мнение, что убить мог человек, о котором уже давно ходили слухи, якобы он скрывается на болоте, или кто-то из своих, из деревенских.

Услышав подобное, Моршанский, буквально, поднял Кобякова на смех и посоветовал молчать о подобных бреднях.

Наскоро допросив нескольких свидетелей и убедившись в правильности своих выводов по их показаниям, следователь отбыл в Энск, где в то время расследовалось страшное преступление по убийству профессора Полежаева.

Во вторую ночь Кобяков решил было отправить Михея домой до приезда специалиста. Парня должны были отвезти на судебно-психиатрическую экспертизу. Но вдруг он подумал, что уверен в невиновности Ботыжникова, и, по словам Ситниковой, Михей показывал палкой в лес. Значит, убийца мог туда уйти, и парень его видел. А, следовательно?.. Тот человек постарается убрать свидетеля. Пусть Михей и не разговаривает, а только мычит, но указать на преступника вполне в состоянии! Значит, ему лучше остаться под замком.

Степан Спиридонович, как мог, объяснил парню, что закроет его на ночь на замок, а сам пойдет домой. Всё необходимое для ночлега он оставил в каморке.

Промаявшись всю ночь в думах о случившемся, Кобяков рано утром, едва рассвело, пошел в Правление.

Михея он увидел, сидящим в углу с широко открытыми глазами с гримасой ужаса на лице. Степан Спиридонович кинулся к нему, думая, что тот просто присел, спрятавшись за лавкой, но вдруг понял, что парень мертв. Чего же он так сильно испугался?..

— Что послужило причиной смерти? — спросил Дубовик, когда Кобяков закончил свой рассказ.

— Разрыв сердца, — тяжело выдавил из себя участковый. — И виноватым в его смерти считаю себя!

— А я нахожу ваши действия совершенно правильными, и подобные обвинения необоснованными. Другой вопрос, кто или что его так напугало? И каким образом? Давайте разбираться. Вопрос первый: дверь была заперта надёжно?

— Да, я сам покупал новый замок! Чтобы вскрыть такой — надо повозиться! Да и не тронут он был.

— Так, значит, дверь исключается, — удовлетворенно кивнул подполковник. — Вопрос второй: окно в комнате есть? И какое? Решетки?

— Да вы можете посмотреть сами, там маленькое незарешеченное оконце. В такое и ребенок не пролезет!

— Посмотрю обязательно, но чуть позже. Скажите, а если кто-то пожелает увидеться с арестованным, это возможно сделать через такое окно?

— А у нас через него и разговаривают, в основном, бабы со своими мужиками, когда те отсиживаются после драк и пьянства.

— Но стекло-то там есть? — упорно расспрашивал Дубовик.

— А как же! Только его легко вынуть, что с той, что с другой стороны! — кивнул Кобяков.

— Это нарушение, и вы понимаете. Но заострять внимание на этом не станем, просто исправьте. Решетка обязательна!

— Есть! — козырнул участковый, немного смутившись.

— Значит, из сказанного вами, можно сделать вывод: кто-то всё-таки общался с парнем через окно. Так?

— Получается, что так. Он на окно и смотрел, когда я его утром нашел, — согласился Кобяков, понимая, что пытается сказать Дубовик. — Я тоже об этом думал…

— Свет в камере ночью горел?

— Да, я оставил включенным, мало ли… Хотя, теперь думаю, что лучше было бы, если бы там было темно…

— Да не казнитесь вы так! Кто знает, как было бы лучше?.. Мы ведь не знаем, каким образом его напугали. А пока… Попытаемся порассуждать. Кого мог испугаться Михей? Преступника, если видел того ещё в момент совершения преступления? Почему же парень тогда не убежал с того места в лесу сразу, а остался стоять возле трупа Анфисы?

— Как-то непонятно… Там не испугался, а здесь — умер со страху? Увидел кого-то… Человека с болот?..

— Вы так думаете? А вас ничто не смущает?

— Да я уж и не знаю, что думать! Спорю сам с собою! Не стыкуется что-то тут!..

— Именно! Но увидел он что-то оч-чень страшное… — Андрей Ефимович задумался, потом решительно поднялся: — Пойдемте, посмотрим на это окно.

Небольшая комнатка в конце узкого коридора напоминала, скорее, чулан, нежели камеру для содержания правонарушителей. Маленькое оконце почти под потолком едва пропускало дневной свет через мутное стекло. А крошечная лампочка едва пыхтела вполнакала. Хотя вид выбеленных стен и чистого пола даже удивили подполковника.

— Вы что, здесь постоянную уборку делаете? — обратился он к участковому.

— Это у меня «сидельцы» убирают, — улыбнулся Кобяков.

— Хорошо… — Дубовик подошел к окну и привстал на цыпочки. — Как давно у вас здесь последний раз «отбывал» кто-нибудь?

— Три дня назад Николай Горохов сидел, от пьянки отходил, — ответил участковый. — Он и побелил, и полы помыл. Мужики у нас работящие, никакой работы не чураются.

— А к нему жена приходила? — спросил подполковник, проводя пальцем по внутренним наличникам оконца.

— Да он не женат пока, а невеста в город уехала, вот он и загулял, — пояснил Кобяков.

— После смерти Михея окно осматривали?

— Я не видел, чтобы кто-то из оперативников подходил к нему… — участковый задумался. — Нет, никто не смотрел, точно, — он помотал головой.

— Хорошо, посмотрим ещё с улицы, — Дубовик отправился на выход.

Снаружи под окном лежал большой валун, на который, по словам Кобякова, вставали приходившие на свидание.

— А здесь, здесь-то смотрели? — спросил Дубовик, легко запрыгнув на камень.

— Да я сам это и сделал, сразу же, как нашел Михея, — ответил участковый.

— Что-нибудь интересное нашли? — подполковник задал вопрос, не ожидая положительного ответа, но Кобяков решительно кивнул:

— Нашел, товарищ подполковник, но это такое… Даже не знаю, стоит ли вашего внимания…

— Моего внимания стоит всё, — Дубовик осматривал узкие наличники, закидывая голову и придерживая очки.

— Да кусочек воска, на камне валялся, вот, примерно, такой, — пожал плечами Кобяков, показывая пальцами размер находки.

— Воска? — подполковник повернул голову, с удивлением глядя на участкового.

— Вот я и говорю, что не стоит внимания, — смущенно проговорил тот.

— Да не-ет, это, пожалуй, кое-что… — Андрей Ефимович спрыгнул с камня. — Как у вас со связью?

— До района дозваниваемся нормально, с областью трудней.

— Ничего, район тоже неплохо, — кивнул Дубовик. — Проследите, Степан Спиридонович, чтобы к окну пока никто не лез. Как я понимаю, тот кусок воска вы выбросили?

— Да, помял-помял, и выкинул, — Кобяков махнул рукой в сторону.

Дубовик огляделся вокруг:

— Здесь, на месте?

— Его что, надо найти? — понимающе спросил участковый.

— А сможете? После зимы?.. Ландшафт не самый лучший… — подполковник намеренно усложнял условия возможного поиска, оглядывая каменистую поляну с пожухлой прошлогодней травой.

— А я эксперимент проведу, — улыбнулся Кобяков. — Возьму что-нибудь в руку, встану туда, где стоял, вспомню, как всё было. Глядишь — получится.

— Действуйте, — с удовлетворением кивнул Дубовик, направляясь в Правление. — И скажите, Степан Спиридонович, той ночью, когда умер Михей, ничего необычного никто не заметил?

— Вроде нет… — неуверенно произнес участковый. — Сторож магазина, который рядом с Правлением, сказал, что всё было тихо.

–Может, спал? Не слышал?

— Не-е, старик мается бессонницей, потому и в сторожа пошел. Так-то у нас никто не балует, надобности особой в сторожах нет… Он сам напросился. Так, вдруг какие залетные сунутся…

Дубовик понятливо кивнул.