Хранительница болот

Наталья Тимошенко, 2023

Кому-то бабушки оставляют домики на Лазурном берегу, а популярной писательнице Эмилии Вышинской досталась в наследство старая усадьба среди полесских болот. Но это оказалось именно то, что сейчас нужно Эмилии, переживающей творческий и семейный кризис. Захватив с собой младшую сестру, Эмилия приезжает в усадьбу на правах новой хозяйки. Ей предстоит узнать, какие тайны на протяжении нескольких веков скрывали Вышинские, кто живет в лесу за усадьбой, а также почему Агату Вышинскую, оставившую ей наследство, называли Хранительницей.

Глава 7

Я действительно уснула до ужина, но проснулась, увы, когда солнце уже полностью выкатилось из-за верхушек деревьев: проспала всю ночь, не шевелясь. Хороша искательница! В окно увидела копошащегося в саду Кирилла, а открыв дверь, услышала и легкое громыхание посуды на кухне. Значит, Жуковские уже пришли, незаметно ничего не поищешь. Зато можно расспросить Веру не таясь.

Я спустилась на кухню, делая вид, что просто хочу выпить кофе, а заодно, раз уж подвернулся случай, побеседовать о своей семье и здешних верованиях. Но вскоре выяснилось, что как минимум о семье Вера мало что знает. Ей было всего сорок пять, и никого из Вышинских, кроме Агаты, она никогда не видела. Кроме Агаты, да теперь вот нас с Юлькой. Ни об Агнии, ни о Леоне или Михаиле ничего не знала.

— Сколько я помню Агату, она всегда казалась мне старухой, уж простите, — делилась секретами Вера, замешивая тесто на пирожки к обеду. — И всегда была одинокой. Она не делилась со мной своими секретами больше необходимого, но старики в селе поговаривали, что отец ее погиб еще до войны, хотя в свидетельстве о смерти указан 1942 год. О Вышинских у нас всегда говорили шепотом, но не потому, что боялись, а потому, что уважали. Агата была вроде как местной меценаткой. Кого угодно спросите. Администрация сколько раз к ней на поклон ходила, когда надо было то дорогу новую построить, то трактор в колхоз купить. Агата деньги давала, но во все эти управленческие дела не лезла. Вот ее и уважали, не трогали даже в самые тяжелые времена. Так мне моя мама говорила.

Я еще не успела изучить документы, привезенные адвокатом, но краем глаза видела, что Агата Вышинская оставила мне не только усадьбу, но и приличный счет в банке, а также акции какого-то предприятия. Значит, она на самом деле была богата, хоть и жила достаточно скромно. Богата настолько, что могла позволить себе меценатство.

— Кирилл как-то назвал ее Хранительницей, — как бы между прочим заметила я. — Откуда это прозвище?

Вера метнула на меня странный взгляд, а затем снова преувеличенно внимательно занялась тестом.

— Так из-за помощи и называли ее так, — пояснила она. — Она тут вроде как охраняла всех.

Я ей не поверила. Определенно, было еще что-то, чем Агата заслужила такое прозвище.

Ничего важного Вера не рассказала и о местных суевериях. Большим прогрессом мне показался уже тот факт, что она в принципе не уходила от разговора. Рассказала, что в Востровке верят и в Бога, конечно, в церковь ближайшую ездят на большие праздники, но при этом и нечисть не забывают. Из ее путаных рассказов я поняла, что это те же существа из славянской мифологии, которую все мы поверхностно изучали в школе на уроках истории, но немного видоизмененные. В этом не было ничего удивительного, ведь для каждой местности всегда были характерны собственные верования.

— А вы сами видели эту нечисть? — поинтересовалась я.

Вера качнула головой, не отвлекаясь от теста.

— Не дано мне.

— Вы же знахарка.

Вера вскинула голову, будто пыталась понять, на самом ли деле я верю в ее знахарские способности или же сказала это с сарказмом.

— Мне староста говорил, — пояснила я, по-прежнему стараясь выглядеть невозмутимо.

— Травы я знаю, — сдалась Вера. — Лечить ими умею. Моя бабка молитвами отчитывать умела: испуг снимала, в родах помогала, но мне это не дано. Только умения наши никак не связаны с тем миром, поэтому и не видим мы нечисть, как и обычные люди. Старики говорят, что простые люди могут увидеть лишь иногда, краем глаза. Вот вроде как смотришь прямо в угол — пусто, нет ничего. Но стоит перевести взгляд в сторону, как начинаешь замечать, что нет, шевелится в углу что-то. Домовик, может, или Воструха. В лесу так же: наклонишься за грибом или ягодой и чувствуешь, что сзади есть кто-то. Не поднимаясь, голову чуть повернешь, и точно: краем глаза замечаешь, как дерево с места на место переходит. Лесун это, следит, значит, за тобой, наблюдает.

Рассказы ее казались мне жуть какими интересными, но увы, послушать долго не удалось: проснулась Юлька.

Сестра выглядела бледной и уставшей, будто не спала ночью, а вагоны разгружала, но от всех моих вопросов отмахивалась, говорила, что все нормально. Лишь когда я напрямую спросила, болят ли у нее ноги, нехотя ответила:

— Ну может, и немного сильнее болят, чем обычно.

— Почему не сказала раньше? — нахмурилась я.

— Зачем тебя тревожить? У тебя и так столько забот с этим домом. А у меня ведь ничего серьезного, все как обычно. Погода поменялась, вот я и страдаю. Не переживай, скоро пройдет.

Я лишь вздохнула. С обустройством дома совсем забросила Юльку, вот даже в ее словах сейчас почудилась обида. Юлька ведь такая, никогда не скажет прямо, не хочет навязываться и выглядеть несчастным инвалидом, но только теперь я поняла, что все это время могла невольно обижать ее. Мне доступны такие места в усадьбе, куда не может пойти она. Я спускаюсь в подвал, брожу по флигелям, исследую парк и лес, а она сидит в доме и выезжает в сад. И все ее общение здесь — это Кирилл. Даже Вера вечно занята делами, не до бесед ей. Кирилл, безусловно, приятный юноша, но Юлька любит компании.

Я поцеловала ее в макушку и заглянула в глаза.

— Ты мне всегда будешь важнее всех домов, — заверила я. — Обещаю уделять тебе больше внимания. Например, сегодня я собираюсь заняться разбором документов, и, если ты мне поможешь, я буду счастлива.

Юлька заверила, что с радостью поможет.

Завтрак мы накрыли на террасе. Вера, поставив тесто подходить, ушла в деревню. У нее в деревне был не только дом, но и хозяйство, которое тоже требовало внимания, а потому уделять его только нам она не могла, но обещала вернуться к обеду. Кирилл колол дрова где-то в глубине парка, до нас доносились только глухие удары топора о деревянные болванки, поэтому нашей беседе никто не мешал, и я решила открыться к сестре.

— Я кое-что узнала.

Юлька подняла на меня удивленный взгляд поверх чашки.

— Что?

— В роду Вышинских уже был человек с таким же заболеванием, как и у тебя.

Юлька побледнела еще сильнее, чем до этого.

— Что? — спросила глухо, будто не верила своим ушам.

Ведь ей, как и мне, давно было известно, что ее уродство — всего лишь случайная аномалия. Врачи всегда говорили, что она может жить полной жизнью, насколько это возможно, в будущем выходить замуж и рожать детей, не бояться, что передаст им свою болезнь. И я вдруг поняла, что только что разбила ее уверенность в том, что она не испортит жизнь потенциальным детям. Как же я не подумала об этом? Прочитав письмо Леоны, я думала лишь о том, что Олег как-то исцелился, а значит, может и Юлька. Но что, если нет? Что, если Олег так и остался инвалидом на всю жизнь, просто женился и родил Агату? Да, сто лет назад такой диагноз стал бы приговором для обычного человека, крестьянина, но у шляхты наверняка были совсем иные возможности. За него вполне могла выйти замуж девушка. Может быть, не из богатой и влиятельной семьи, а из какого-нибудь обедневшего рода, так Вышинские и сами, насколько я могу судить, были не совсем типичными богачами.

— Отец Агаты Вышинской тоже не мог ходить от рождения, — пояснила я. Что мне теперь оставалось? Только говорить правду до конца как можно более спокойным и уверенным тоном. — Я нашла письма предположительно его тети. Там не очень много информации, но она пишет, что маленький Олег не мог ходить, его ноги имели странную форму. Чем все закончилось потом, я пока не знаю, но, раз у него появилась Агата, значит, он прожил полную жизнь.

И тут же я вспомнила слова Веры о том, что в деревне считают, будто отец Агаты погиб вовсе не на войне, а раньше. Но вот Юльке об этом знать точно не стоит.

— И значит, это все-таки передается по наследству, — тихо заключила Юлька. — Ты говорила, что наш прапрадед и отец Агаты были родными братьями? Значит, кто-то еще страдал таким же заболеванием, потому что не отец Агаты мне его передал, а кто-то выше наградил им нас обоих.

— Поэтому я и хочу разобраться с документами, — с показным энтузиазмом ответила я. — Чем больше мы узнаем, тем лучше. Быть может, что-то подскажет нам не только, как это передается, но и как лечится.

Юлька удрученно кивнула, но тут же встряхнулась и улыбнулась. В этом была вся моя сестра: какие бы испытания ни выпадали на ее долю, она поднимала голову и шла вперед. Это я сбегала от проблем в другую страну, в полесскую глушь, а она все удары принимала с прямой спиной и гордо поднятой головой.

Закончив с чаем, я отнесла тарелки на кухню, сгрузила все в раковину и притащила объемную папку, привезенную паном Брынзой. Начать решила с этих документов, а затем уже заняться теми, что нашла в доме. Но оказалось, что о самих Вышинских в документах все-таки почти не было информации, в основном бумаги касались дома и прилегающей территории, а также налогов и, как я и думала, неплохого счета в банке и акций. Может, Агате и было почти сто лет, но адвоката она себе нашла грамотного, и тот умело распоряжался ее деньгами.

Вскоре нашлась копия свидетельства о рождении Агаты Вышинской. Копия, потому что, как и рассказывал пан Брынза, оригинал погиб при наводнении в 1944 году. Родителями Агаты, родившейся 1 марта 1925 года, значились некие Арина Станиславовна Вышинская и Олег Михайлович Вышинский. Об Арине больше никаких упоминаний не было, а вот запись о рождении Олега значилась в дарственной на дом и усадьбу. Точнее, также в копии. Олег Михайлович родился в 1895 году, а умер в 1942. Значит, либо в деревне ошиблись, либо Агата смогла подделать свидетельство о смерти отца.

— Интересно, от чего он умер? — пробормотала Юлька, увидев запись. — Едва ли он ушел воевать на фронт.

— Мало ли от чего умирали в то время, — пожала плечами я. — Туберкулез, пневмония, голод, фашисты, а то и свои. Его могли расстрелять как врага народа, за такую-то усадьбу.

— Тогда и усадьбу забрали бы, — справедливо заметила Юлька.

Поскольку в этих документах больше не было ничего важного, я отправилась за теми, что нашла в доме. Не рассматривая, что беру, сгрузила все в большую коробку и вернулась обратно. Едва только вышла на террасу, вскрикнула и выронила коробку: Юлька полулежала в своем кресле, бледная, с испариной на лбу, закрытыми глазами и плотно сжатыми губами.

— Юля!

Я бросилась к сестре, взяла в ладони ее лицо. Она не пошевелилась, ничего не ответила, даже ресницы не приподняла. Она была без сознания.

Быстрее молнии я метнулась на кухню, схватила стакан воды и аптечку, где у нас точно был нашатырный спирт. Только когда я провела под ее носом резко пахнущей ампулой, Юлька дернулась и открыла глаза. Я тут же подала ей стакан воды, она сделала маленький глоток.

— Ты чего? Что случилось? — Я присела перед ней на корточки, взяла в руки ее ладони, отмечая, какая холодная у нее кожа.

— Не знаю, — нехотя прошептала Юлька. — Так нехорошо вдруг стало, все поплыло перед глазами, а затем исчезло.

Ее обморок не на шутку перепугал меня, такого никогда еще не случалось.

— Сколько таблеток обезболивающего ты приняла сегодня? — строго спросила я, посчитав, что в них могла быть причина.

Ни родители, ни я давно уже не контролировали, сколько именно лекарств она пьет, считая ее взрослой и умной, но ей всего двадцать один, и она не врач, могла переборщить, если ноги болели слишком сильно.

— Ни одной, — призналась сестра.

— Почему?

Я же видела, что ей было больно. Да и бледность кожи говорила о многом.

— Они закончились вчера вечером.

И я об этом узнала только сейчас! Юлька настолько не хотела меня беспокоить, что не сказала о такой важной вещи! На что вообще она рассчитывала? Ведь знает же, что без таблеток ей слишком больно, и если уж ноги разболелись по какой-то причине, то боль сама по себе не исчезнет.

— Почему ты мне не сказала?

Сестра пожала плечами.

— Я хотела Кирилла попросить купить. Он собирается завтра в город. Думала, у меня есть еще в запасе пара штук, но оказалось, нет.

Я отпустила ее руки и выпрямилась, думая, что делать. Впрочем, вариант был всего один: ехать в город и покупать лекарства прямо сейчас. Рецепты у меня есть, аптеки работают. К обеду вернусь.

Оставлять Юльку одну не хотелось, но и тащить ее с собой в таком состоянии тоже. Она потеряла сознание от боли, мне лучше просто поторопиться. Уложив ее в постель, я позвала Кирилла и попросила его не отходить от сестры ни на шаг.

Востровку проехала быстро, а вот в Степаново притормозила. До города еще двадцать километров, потом обратно, да еще там найти аптеку. Час минимум потрачу, а то и больше. Пожалуй, стоит уже познакомиться с местным фельдшером, может быть, у него есть что-то посильнее анальгина. Одолжу, потом откуплю при необходимости.

ФАП находился рядом с уже знакомым мне административным зданием и представлял собой обычный одноэтажный деревянный дом. Я приметила его еще в первый день нашего приезда, но если бы не большой зеленый крест у входа, и не догадалась бы, что это местная лечебница. Возле двери не толпились жаждущие врачебной помощи, и я осторожно вошла внутрь, чтобы не шуметь. Сама не знаю, зачем соблюдала тишину, кому я тут могу помешать? Но кралась аккуратно, будто собиралась украсть эти обезболивающие, а не попросить их.

Длинный полутемный коридор был пуст, вдоль одной стены стояли древние стулья, точно такие же, какие я видела в местном клубе. Коридор заканчивался дверью с большим узорчатым стеклом, и, поскольку идти больше было некуда, я направилась туда и нос к носу столкнулась с другим посетителем, ударив его дверью. Но сам виноват, зачем стоял прямо за ней, напугал только! От неожиданности я подпрыгнула, хорошо, не взвизгнула. В первый момент мужчина показался мне незнакомым, но стоило только ему отойти на шаг назад, как я узнала в нем своего соседа. Того самого, что вытащил меня из болота и отказался проводить домой.

— Иван? — выдохнула я, приводя в норму дыхание, сбившееся от испуга.

Он тоже меня узнал.

— Эмилия, — произнес как будто недовольно. Если бы мне зарядили по лбу дверью, я, наверное, тоже была бы не слишком счастлива. — Что вы здесь делаете?

— Ищу фельдшера. У сестры закончились нужные ей таблетки, хотела разжиться.

— Его здесь нет.

Я с сомнением посмотрела на его руки, в которых он держал коробку с бинтами, ватой и еще какими-то пакетиками. Если здесь нет фельдшера, то куда он несет эти медикаменты? Иван проследил за моим взглядом и, клянусь, смутился. Или испугался. Я застала его на месте преступления? Он был прилично одет, подстрижен и не казался изможденным деревенским парнем, неужто не может купить себе бинты и вату? Или же, как и я, пришел сюда, потому что быстрее?

— Что ж, рад был повидаться, — сказал он, старательно протискиваясь мимо меня к двери.

Очевидно, правдоподобной лжи быстро не придумал. Или не посчитал нужным что-то мне врать. А я не собиралась настаивать, какое мне дело? Только проводила его взглядом и вдруг заметила на рубашке сбоку кровавое пятно. Оно было большим, и кровь не казалась засохшей. Напротив, пятно увеличивалось прямо на глазах.

— Иван!

Сосед остановился, но не обернулся. Мне бы понять, что ему не нужна моя помощь, раз не попросил, наоборот, он старается сбежать от меня, но я сказала:

— У вас кровь. Вы поранились? Нужна помощь?

Иван торопливо прикрыл рукой пятно, хотя оно было уже больше его ладони.

— Сам справлюсь, — буркнул он, торопливо выходя на улицу. Только бросил напоследок взгляд, заставивший меня поежиться и пожалеть о том, что вообще заметила кровь на рубашке.

Я вышла следом за ним, поскольку оставаться внутри все равно не было никакого смысла.

— Давайте я вас подвезу, — громко предложила я, видя, что он пешком направился в сторону Востровки.

— Не стоит, — не оборачиваясь, ответил он. — Я оставил машину возле магазина.

Что ж, навязываться не стану. Я предложила помощь дважды, он дважды отказался.

— Приглашение на ужин еще в силе! — только и крикнула ему вдогонку.

Он ничего не ответил, а я почувствовала себя последней дурой. Да, мне хотелось как-то отблагодарить его за спасенную жизнь, но он этой благодарности явно не жаждал, пора бы уже понять. Понять и перестать навязываться. Половина бед в моей жизни оттого, что я никогда не могу вовремя заметить ту границу, после которой вежливость превращается в навязчивость.

Фельдшер Сергей Петрович приехал еще через десять минут. За минуту до того, как я решила, что ждать его не имеет смысла, в город съезжу быстрее. С Сергеем Петровичем мы еще не встречались, однако он сразу меня узнал. Местные наверняка уже не раз обсудили наш приезд. В маленьких городах и тем более в деревнях поводов для сплетен не так и много, и каждый приезжий не остается без внимания.

К моей просьбе Сергей Петрович отнесся без энтузиазма, но нужные таблетки выдал.

— Вы за сестрой присматривайте, — посоветовал он, отсыпая мне горсть в бумажный кулек. — Верка Жуковская как прознает о ее болезни, тут же со своими травками прицепится. Не пускайте ее к Юлии, только хуже сделает.

О вражде фельдшера и Веры мне уже было известно. Как и Вере о болезни Юльки, но Сергею Петровичу я об этом не сказала. Вера ни разу не предложила помощь в лечении ни мне, ни Юльке. Сестра непременно сказала бы мне об этом. То ли Вера понимала, что подобную помощь мы едва ли примем, то ли знала, что никакими травами Юлькины ноги не вылечить.

Даже получив кулек с таблетками, я не поднялась со стула, ведь мне еще нужно было выудить кое-какую информацию, поэтому я как можно более достоверно изобразила желание посоветоваться и услышать мнение фельдшера.

— Врачи нам всегда говорили, что Юлькина болезнь просто случайная аномалия, но недавно я узнала, что отец Агаты Вышинской родился с таким же заболеванием. Как думаете, не может она передаваться по наследству?

— Откуда ж мне знать? — пробурчал фельдшер, поправляя старомодные круглые очки на носу. — Ваши московские профессора образованнее.

— Но иногда с земли виднее. Вы ведь давно здесь работаете, разное повидали.

Если я и хотела ему польстить, то он не купился.

— Отца Агаты я не знал. Я, конечно, уже довольно стар, но родителей ее все равно не застал.

Что было неудивительно, если учесть, что Олег Вышинский умер в 1942 году только по официальным данным. Сергею Петровичу на вид было лет шестьдесят, едва ли намного больше.

— А других таких случаев у вас тут не бывало?

— Если это по наследству передается, то Агата последней из Вышинских была. У нас, по крайней мере.

— И она ничем таким не страдала?

— Она вообще ничем не страдала.

— В девяносто-то лет? — не поверила я. — Ни давления, ни артрита?

Сергей Петрович снял очки и посмотрел на меня, близоруко щурясь. Не знаю, о чем он думал. То ли о моей неуместной навязчивости, которую сейчас я могла оправдать, то ли считал, что я подозреваю его в обмане.

— Если и страдала, то ко мне не приходила, — наконец сказал он. — Может, Верка ее лечила, не знаю. Верка к ней в дом вхожа была, хотя вообще-то Агата людей сторонилась. Не обижала, нам помогала, спонсорскую помощь всегда оказывала, но близко к себе не подпускала. О нуждах наших через других справлялась, список необходимых медикаментов я ей через Киру, сына Верки, передавал. От государства многого не дождешься, а что дадут, то самое дешевое и бесполезное, так что Агата нам тут сильно помогала. За это ее уважали и к ней не лезли.

Сергей Петрович замолчал и продолжил сверлить меня взглядом, и я поняла, что он пытается понять, продолжу я благотворительность своей родственницы или нет. Возможно, от этого в том числе будет зависеть, как меня примут. Пока кредит доверия мне был выдан, а вот оправдаю ли я его, будет зависеть исключительно от меня. Заверив фельдшера, что он по-прежнему может передавать через Кирилла список необходимых медикаментов, я не могла не задать еще один волнующий меня вопрос:

— Сергей Петрович, мне показалось, что… — я осеклась, тщательно подбирая слова. — Жители Востровки имеют некоторые странные убеждения… Мне рассказывали про Багника, Воструху, Лесуна…

Сергей Петрович хмыкнул, выражая отношение к верованиям соседей.

— Как думаете, это не может быть результатом влияния болота? Я слышала, болотные газы вредны, могу вызывать галлюцинации…

— Невежество вредно, — припечатал фельдшер. — И нежелание прислушиваться к более образованным людям. Живут в своем болоте, застряли в позапрошлом веке, просвещаться не хотят, вот и результат.

— А если бы я сказала, что тоже кое-что видела? — осторожно уточнила я.

— Тогда я бы выписал вам успокоительных капель и посоветовал не есть приготовленную Веркой еду. Кто знает, может, она вам что-то подсыпает? Боится, что вы как образованный человек попытаетесь принести в Востровку цивилизацию и оставите ее без работы.

Что ж, предположение было весьма логичное, я не могла этого не отметить. Жаль только, что если что-то в болоте и своей комнате я начала видеть не с первого дня в доме, то странные видения об Агнии, ощущения, что я уже бывала в усадьбе, начались еще до того, как Вера стала готовить нам еду. Но подумать мне определенно было над чем.