Самая страшная игра

Наталья Полюшкина (2024)

Начинают исчезать люди — сначала странно себя ведут, не отвечают на телефон. Никто не замечает, как наступает время, когда никто не может их найти.

Когда все началось

Август 2019

Лето прошло. Настя поняла это не только по тому, как стало непривычно холодно вечерами (теперь уже в коротких шортах не походить). Однажды утром она обнаружила в ванной тазик с горой одежды — блузками, юбками, клубком капроновых чулок и парой темно-синих пиджаков с эмблемой школы. Настя наткнулась на него, когда зашла умыться.

Немилосердно со стороны мамы — таким вот образом напомнить, что занятия начинаются через неделю. Настя забыла форму на дне мешка с грязным бельем три месяца назад, считай — сто лет как. Она должна была заняться ею еще в июне или хотя бы в июле, но слова «должно» на каникулах не существует. По крайней мере, для нормальных людей.

Теперь Настя имела удовольствие созерцать таз, полный несвежей одежды. Белье следовало разделить по цветам и запустить пару стирок. Только чулки придется стирать руками. Вроде бы, ничего сложного, но…

— Еще и гладить придется, — застонала Настя и пнула ногой по пластиковому боку стиральной машинки. — Ненавижу.

У Насти оставался один-единственный шанс слинять из дома до того, как ее заметят. К тому же, ее уже ждали. Смска от Пашки настигла ее еще в постели. По факту, она ее и разбудила.

«Встречаемся в десять. Есть новости».

Для выполнения миссии все складывалось удачно. Мама готовила на кухне (запах яичницы с помидорами и луком, шкворчание сковороды), папа был там же (запах «Арабики» и посвист кофеварки). А Варешка, младшая сестра, если уже и проснулась, то сто процентов там, где кормят.

Настя не стала включать воду, пробралась на цыпочках в свою комнату. Оставалось одеться и незаметно выскользнуть наружу. Настя уже успела натянуть трусики и лиф, как дверь тихонько скрипнула.

— Блин.

Но ее не окликнули. Настя выдохнула. Не родители.

— Чего тебе?

Настя не поворачивалась, чтобы сестренка не увидела, как она улыбается.

— Кокосик будешь?

Девочка стояла у дверей, возле ее ног рассыпались веером белые крошки. Она обдирала стружку с небольшого шарика, что держала в руках. «Кокосиками» она называла конфеты «Рафаэлло».

— Варешка! Ну что за свинство, — Настя опустилась на колени и быстро сгребла крошки к краю ковра. — Мне убегать надо. А ты мешаешь. И мусоришь. Дуй отсюда.

— Мешаю да мешаю. Опять я всем мешаю, — забормотала Варешка себе под нос. — А я тебе конфеты принесла, — она произнесла конфеты как «касеты».

— Спасибо за заботу, — Настя вытащила из липких ладошек Варешки изрядно помятую «рафаэлку» и силой запихнула ее сестренке в рот. — Иди обратно.

Но Варешка так просто сдаваться не хотела.

— Неет! — завопила она.

Настя зажала сестре рот.

— Варька, ну что ты делаешь?!

Настя чувствовала кожей пальцев, как перекатывается под Варешкиной щекой недоеденная «рафаэлка». Сестра извивалась и шипела что-то из-под ладони. Что-то очень похожее на «Укушу!». В следующий миг Настя взвыла от боли — Варешка исполнила свою угрозу, но Настя держала крепко.

— Ок, я тебя отпущу, — пробормотала она, чувствуя, что вот-вот сорвется. — Только не ори. Пожалуйста.

Мала́я кивнула.

Настя отпустила сестру и отступила на шаг. Варешка больше голосить не стала. Смиренно присела у двери и стала ковырять обои. Она никогда не мародерствовала слишком сильно, довольствовалась уголками, отходящими от стены. У них с Настей царил негласный уговор: Варешка могла остаться, если вела себя тихо.

— Отлично! Вот и торчи здесь, вонючка лохматая, — пробормотала Настя.

Сейчас надо было линять и быстро. Настя кинулась к шкафу, но передумывала на полпути. Вместо этого бегом напялила на себя вещи, что висели на стуле со вчерашнего дня — спортивные штаны, защитного цвета футболку и толстовку с капюшоном. День в просвете жалюзи обещал быть солнечным, но август в Москве ближе к первому сентября мог иногда удивлять вполне себе осенним ветром.

— Что-то сдохло в нашем лесе, — спохватилась Настя, уловив неявный запах, склонила нос вниз и поморщилась. Вчера они с парнями жарили сосиски на заброшенной парковой лужайке. И запах дыма и жира въелся в футболку намертво. Настя не терпела неряшества, но времени было слишком жаль. В любую минуту мог появиться кто-нибудь из домашних и позвать на завтрак. Одна вон уже пришла.

В последний момент Настя заметила на батарее ненадеванную, пахнущую стиркой майку, схватила ее и засунула в карман штанов — переоденется в лифте, если что — и тут же вынырнула в общий коридор, стараясь как можно меньше скрипеть ручкой. Варешку она выпихнула вперед себя. Из кухни теперь неслись совсем уж невыносимые запахи оладьев. Еще и со сметаной, небось. Настя сглотнула непрошенную слюну.

— Так, слушай меня сюда, — Настя развернула к себе сестренку за плечи. — Пойдешь обратно и скажешь, что я только что встала. И пока валяюсь в постели. Завтракать приду позже. Поняла?

В холле, при закрытых дверях, царили сумерки. Мама захлопывала обычно и кухонную, чтобы в комнаты не проникал сильный запах еды, но он проникал все равно, зато темно было, как в погребе. Рисунок на обоях, небольшие черные ромбы на белом фоне, сливался в сероватый фон, а зеркало в черной раме выступало выпукло, как портал в иной мир. Настя кинула взгляд на себя. Из зеркала на нее смотрела девчонка с мокрыми после душа, разметавшимися по плечам светлыми волосами. И без того темные глаза сейчас выглядели почти черными. Штаны красиво обтягивали округлые — те толстые и не худые, бедра. Ничего так себе. Настя усмехнулась. И подтолкнула Варешку в сторону кухни.

— Уже убегаешь?

Папа появился из-за угла и ловко поймал катапультированную Настиным пинком Варьку. Настя едва не упала, споткнувшись о собственный кроссовок на массивной, похожей на гусеницу танка, подошве. У отца всегда получалось подкрадываться вот так — совершенно бесшумно, как у тигра. При том, что ходил он по дому исключительно босиком, не признавая ни носков, ни домашних тапок. А ведь она не слышала не только шагов, но и звука открываемой кухонной двери. «Папа может все что угодно» — мелькнули в голове слова из рекламы. Прямо шпион. Со сверхспособностями супер-героя. Мама, при ее маленьком росте, ходила так, что слышали уж точно все. Не ходила даже, бегала. А уже Варешка босыми пятками шлепала, как пингвин — слышно было загодя. Даже сейчас, стоя на месте под прикрытием больших папиных рук, она умудрялась создавать массу шума — сопела, кряхтела, пытаясь залезть по отцу, как по дереву.

— Напугал.

Настя с укоризной посмотрела на отца.

— Просто хотел пожелать доброго утра моей малышке. И позвать ее на чай. Если она, конечно, не против. Ах, она против…

Папа сделал шаг, остановился, откинул голову, театральным жестом прикрыл глаза. Их любимый спектакль. Когда-то давно — любимый. Ну да, когда Насте было столько же, сколько Варешке, и ее это забавляло. Но она-то уже давно не ребенок. Отец не почувствовал Настиных сомнений — приблизился и крепко прижал ее к себе. Она застыла, немного смущенная. С тех пор, как ей миновало пятнадцать, подобные нежности были у них не в ходу. Тем более странное обращение «малышка» — это было точно чересчур. Мама бы такой ошибки не сделала точно.

— Я побегу, пап, — сказала она, мягко отстраняясь. Она была благодарна за то, что отец почти не лезет в душу с расспросами. А еще за то, что частенько покрывал ее побеги из дома, выгораживая перед мамой.

— Погоди, — придержав ее за запястье, он быстро пошарил в кармане висящего на вешалке пиджака, и, ловко орудуя пальцами одной руки, выудил из портмоне пятисотрублевую купюру.

— Позавтракай там где-нибудь по пути. Пекарня уже, наверное, открылась. И пиццерия. Только химозу всякую не пей, — улыбнулся он, наклонился и поцеловал ее, оставив на щеке влажный след.

Настя уже почти вышла, но задержалась у самой двери. Они стояли в нескольких шагах от нее — папа и Варешка. Мирная картина. Но Настино сердце вдруг болезненно сжалось. Лишь на секунду — и отпустило. И не было тому никакой причины. Все вроде стояло на местах: открытый шкаф с вешалками, обувница с висящей на боковой перекладине ложечкой, зеркало с отпечатком Варькиной руки — мама еще не успела стереть «артефакт». Но было в этом всем что-то незаметно тревожное. Как кадр из фильма, где показывают солнечный день, а на заднем фоне едва слышно — тревожная музыка.

Из минутного ступора ее вывел мамин голос. Она уже кричала с кухни:

— Эй, там, на корабле! Есть кто-то собирается? А ну-ка, брысь обратно! И Настьку тащите!

— До вечера, дочка, — папа взмахнул рукой.

Ровно через две минуты Настя уже выбегала из подъезда.

И все сейчас складывалось вроде бы здорово: ей удалось слинять, минуя нравоучения, солнце все же вышло из-за туч, и в кармане похрустывала новенькая банкнота — вся ее, целиком и полностью. Но быть счастливой на сто процентов ей не давало то странное ощущение. Насте вдруг захотелось вернуться обратно. Огрести от мамы, за то, что убежала, не попрощавшись, съесть оладий и поставить на «старт» ненавистную стирку. И точно знать, что все у них — у ее родителей, у Варьки, у нее самой — хорошо. Но она лишь бросила взгляд через плечо (подъезд уже скрылся за не в меру разросшимися в этом году березами) и продолжила свой путь.